Ластик человечества на контурной карте мира 7 страница

А почему выскакивают?

Книга, которую вы держите в руках, – о человеке животном. Так давайте посмотрим, что в нашей физиологии может послужить тем ключиком, который вдруг – при нынешнем-то изобилии продуктов питания – может открыть черный ящик древних инстинктов, вытащив из слежавшихся программ именно эту – самую страшную.

При каких условиях животные вообще начинают есть себе подобных? Учеными была замечена следующая зависимость: каннибализму способствует дефицит в организме соли и серотонина. Серотонин еще называют гормоном счастья. Он вырабатывается в организме и отвечает за хорошее настроение, а его недостаток приводит к депрессиям. И к повышенной агрессивности, что показали наблюдения за макаками, проведенные в девяностых годах прошлого века. Эксперименты с мышами и крысами подтвердили этот факт.

Было также замечено, что дефицит серотонина и повышенная агрессивность более свойственны особям, занимающим в иерархии низовое положение. Обычно их жестокость подавляется особями, занимающими более высокое положение в стае. Но если судьба и случай вдруг дают таким социальным аутсайдерам власть, их ранее подавляемая злоба умоет окружающих кровью! Теперь вы понимаете, почему революционные матросики вспарывали благородным барышням животы и насаживали буржуйских младенцев на штыки? Просто вчерашние подонки, чья животная агрессия подавлялась системой, вдруг получили возможность творить то, что их душе угодно.

– А при чем тут каннибализм? – спросите вы.

А при том, что каннибализм у животных – это попытка восполнить недостаток некоторых веществ в организме из мяса другой особи на фоне повышенной агрессивности. Именно поэтому хомячихи в неволе иногда поедают собственных детей, а у птиц существует такое понятие как «расклев».

Расклев – это когда куры начинают молотить друг друга клювами, расклевывая у своих товарок некоторые части тел – гребень, шею, спину, район хвоста. Могут и до смерти заклевать!

Изучать это явление впервые начали те, кто зависел от расклева финансово, – птицеводы. Им хотелось понять причины вдруг возникающих «эпидемий» птичьего каннибализма, когда птицы словно сходят с ума, и ученые птицеводам эти причины выявить помогли. Оказалось, расклев – это реакция на дефицит незаменимых аминокислот или некоторых микроэлементов в организме. Вероятность расклева можно снизить, если добавлять в рацион кур обычную соль. Кроме того, экспериментально обнаружилась обратная зависимость между расклевом и уровнем серотонина в крови кур. Курам делали инъекции антагониста серотониновых рецепторов мозга. Вводимое вещество блокировало рецепторы, и в результате агрессивность и склонность к расклеву у кур резко возрастали.

Человечество отказалось от практики расклева давно, много тысяч лет назад. Однако были внутри нашей цивилизации целые царства, которые официально практиковали людоедство всего каких-нибудь пятьсот лет назад. Я говорю об ацтеках. Интересная цивилизация, которая отличалась удивительной жестокостью, людоедством и человеческими жертвоприношениями. Каждый год десятки тысяч (!) людей ацтекские жрецы приносили в жертву своим богам.

Где взять столько народу для заклания? И куда девались трупы?

Ацтеки специально вели между собой ритуальные войны для того, чтобы получить побольше пленных. Их держали в клетках и откармливали, чтобы на очередной праздник принести в жертву богам. Сердце пленникам вырезали на вершине священной пирамиды, а тела сбрасывали вниз, народу. Процедура принесения жертв богам сопровождалась каннибализмом и ради него, собственно говоря, была выдумана – сброшенные вниз по ступеням тела подхватывались толпой, разделывались и с большим удовольствием поедались. Христианские источники свидетельствуют, что в один из особо крупных праздников, продолжавшихся несколько дней, было убито и съедено 80 тысяч пленников. Даже если христиане, по своему обыкновению, приврали раз в десять, все равно цифра получается ужасающей.

Чем же был вызван этот культ смерти и пожирания мертвых тел в государстве ацтеков, ведь больше ни в одном регионе планеты дикие племена людоедов не доросли до размеров цивилизации и империи? Чем же отличалась Америка?

А тем, что основным злаком питания здесь была не рожь, не овес или пшеница, а маис (кукуруза).

Дело в том, что кукурузное зерно крайне бедно триптофаном. Триптофан – незаменимая аминокислота, которая является основой для производства серотонина. Триптофана много в европейских злаках, мясе, молочных продуктах (особенно в твердых сырах). Но – увы – не в кукурузе, которая и являлась основой ацтекского рациона питания.

Вот что об ацтекском рационе пишет американский историк и антрополог Виктор фон Хаген в своей книге «Ацтеки, майя, инки. Великие царства древней Америки»:

«Кукуруза была основой жизни. Жизнь всех индейских племен от Никарагуа до Аризоны основывалась на ней. Все города-храмы построили свою экономику на кукурузе. День любого человека начинался и заканчивался зернами кукурузы… Ни одно другое растение не сыграло такой большой роли в развитии какой-либо культуры».

Отсюда – тотальный дефицит триптофана. Восполнить этот дефицит из молочных продуктов ацтеки тоже не могли, поскольку у них «не было крупного рогатого скота, коз, свиней, лошадей, пока их не привезли белые люди, а значит, не было ни молока, ни сыра».

Цепочка понятна: дефицит триптофана/серотонина – повышенная агрессия – расклев.

Много триптофана содержится в шоколаде. Поэтому женщины так любят утешаться после несчастной любви шоколадом. И поэтому вечно грустные ацтеки тоже очень любили какао. Но для них это был продукт импортный, поэтому довольно дорогой, доступный только аристократам, соответственно, восполнить дефицит незаменимой аминокислоты у нации он не мог. Его восполняло человеческое мясо…

(Кстати, любопытный момент. В организме триптофан расходуется еще и на производство витамина РР – никотиновой кислоты. Так что, возможно, курение табака, которое было изобретено именно в Америке, тоже следствие триптофанового дефицита. Курение никотинсодержащих листьев было попыткой восполнить дефицит никотиновой кислоты. Правда, иногда на антитабачных сайтах можно прочесть глумливое разъяснение, что курение вредно и что никакой полезной никотиновой кислоты в табаке нет, а есть лишь вредный никотин. Вопрос сей темен и мало исследован. Зато из практики известно, что люди, бросающие курить, начинают испытывать острую нехватку в организме никотиновой кислоты и добавление этого витамина облегчает муки абстиненции. Известно также, что никотиновая кислота образуется в результате окисления никотина. Ну а процесс горения как раз и есть окисление.)

К триптофану мы еще вернемся, когда будем говорить о животных корнях религиозности, и тогда наш рассказ о людоедстве волшебным образом закольцуется. А в этой главе скажу лишь о том, как легко вдруг может вспыхнуть в современности давно забытый и напрочь забитый, казалось бы, «инстинкт расклева».

Вообще эти наваленные в глубинах нашего мозга инстинкты напоминают тростниковый мат или фашину из хвороста – переплетенные прутья тысяч вшитых программ представляют собой плотный слой запасных реакций, многие из которых не использовались уже тысячелетиями. Но сложись условия, и старый заржавевший бронепоезд вдруг выходит из запасного пути, поражая самого хозяина.

Казалось бы, давным-давно миновали времена, когда один вид человека охотился на другой вид. С той поры прошли тысячи лет и самые кровавые войны проходили почти без рецидивов каннибализма. Людей убивали тысячами, десятками тысяч, сотнями тысяч, миллионами – и не ели. Хотя казалось бы – столько мяса зря пропадает! Но запрет работал. И вдруг без всякой войны одни советские люди начали жрать других.

Нет, я не говорю сейчас о голоде новейшей истории, который охватывал нашу страну в XXI веке неоднократно – и до Второй мировой войны, и во время, и после – и который сопровождался вынужденным людоедством. Я о другом. Представьте себе… Тридцатые годы. Кузбасс. Сюда депортировали казахов и киргизов, сюда свозили русских. Все они должны были воздвигать сталинскую индустриализацию, работать на шахтах, давать стране угля. Особенно тяжко эта перемена рода деятельности давалась степнякам, которые еще вчера пасли скот в бесконечной степи, а теперь вынуждены были лезть в черные узкие проходы и махать там кайлом. В результате стресс и недостаток еды пробудили в азиатах древних кроманьонцев.

Вот как описывает это сибирский архивист Вячеслав Тогулев:

«В первой половине 1930-х годов в Кузбассе были документально зафиксированы случаи людоедства. Причины были не только в охватившем страну повальном голоде (как следствие сталинской коллективизации), но и в неких межнациональных антагонизмах… Ответ [степняков] на преступные сталинские депортации и насильственное «обобществление» скота был весьма впечатляющим: «Вы убили наших баранов, а мы убьем ваших детей!»

Сохранилось несколько свидетельств о каннибализме. То, что они относятся не только к Кемерову, но и к Сталинску (ныне Новокузнецку), говорит в пользу определенной распространенности этого явления на «стройках века».

Рабочий Матюхин рассказывал, что он «сам видел, как казах нес мешок, из которого сбегала кровь, милиционер остановил казаха и обнаружил в мешке зарезанного мальчика лет семи».

Детское мясо – нежнее, поэтому понятно, что страдали прежде всего дети. Машинистка конторы Коксостроя Бульбаш сообщала, что в клубе «судят 10 казахов за то, что они режут детей». Практикантка больницы Сбоева передавала свидетельства больничной сестры, которая, обследуя казахский барак, обнаружила там мешок с детскими головами. Некая Бесова явно находилась на грани нервного срыва, когда рассказывала, что на химзаводе «невозможно стало жить», так как казахи «хватают детей и увозят их», схватили даже ребенка ее сестры, «только рабочие его отняли».

Естественно, правду о каннибализме пытались скрыть, слухи пресекались, их объявляли пропагандой классового врага. Однако в городе о людоедстве знали практически все, включая коммунистов и начальство. Кандидат в члены ВКП(б) Лямин, заведующий Березовским участком совхоза «Горняк», сообщал, что «В городе население ночью боится ходить по улице – киргизы ловят и режут детей. Население запугано». Ночным сторожам приказывалось, в случае если они увидят проезжающих ночью казахов, брать ружья, заряжать «и смотреть в оба»…

Не исключено, что к мстительному людоедству степняков могли подтолкнуть шовинистические действия местного населения: «Сосланные в Кузбасс казахи плохо понимали русский язык и не были привычными к городскому укладу жизни, часто подвергались избиениям. В информационных сводках Гарбуза приводятся такие сведения: как-то у магазина казах продавал папиросы, один молодой человек, из местных, вырвал их у казаха из рук и пустился наутек, другие в этот момент удерживали казаха, из толпы около магазина послышались одобрительные выкрики. Казахи подвергались также грабежам: у них безнаказанно отбирали вещи, деньги, продукты. В очередях за молоком, в столовой или магазине их выталкивали из очередей, высмеивали, казашек выбрасывали из очередей за косы. Нередко казахи уходили из магазина, так ничего и не купив, потому что не могли спросить необходимого по-русски, продавцы же издевались: «Раз не понимаешь, не задерживай других». Известно также, что сосланных казашек на предприятиях Кемерова использовали в качестве «тягловой» силы, впрягая их вместо лошадей в телеги для перевозки кирпича…»

Русских такое поведение вовсе не красит, говоря лишь о пробуждении древнего ксенофобического инстинкта преследования чужого. Как не красит степняков их ответ:

«Мы хотим обратить специальное внимание читателя на тот факт, – продолжает автор, – что человечье мясо, как это следует из найденных нами источников, заготавливалось впрок, то есть засаливалось в кадки. Это говорит о том, что мяса было заготовлено достаточно много, его не могли съесть сразу. Иными словами – каннибализм не ограничивался несколькими случаями, а был распространенным явлением. Поскольку единственным способом сохранения мяса в домашних условиях в те времена было именно засаливание, не приходится удивляться, что в документах упоминаются особые поместительные кадки, которые местное население в основном употребляло для засолки овощей. То, что для засолки использовали в основном детей, тоже показательно».

Ну, когда голод, еще понятно. Каждый раз голод приводит к включению этого древнего аварийного инстинкта, который дремлет в каждом из нас, как это случилось, например, в блокадном Ленинграде, в довоенной и послевоенной Украине или среди голодных крестоносцев, захвативших сирийский город Маар и вынужденных питаться мясом мусульман из-за нехватки пищи. Но порой инстинкт каннибала вдруг неожиданно давал о себе знать и во времена не голодные. Правда, не явно, а косвенно. То в виде христианской традиции символического поедания тела Христова – ну что за дикость в самом деле!.. То вдруг в средневековой Европе возникает странная мода – поедать кусочки древнеегипетских мумий в качестве целительного средства от всех болезней (отсюда произошло название лекарства – «мумие») и мазаться жиром казенных с теми же целями. А иногда вдруг у кого-то, как, например, у папы римского Иннокентия VIII, возникает идея пить кровь мальчиков для омоложения…

Тикает внутри нас эта поведенческая бомба. Будь бдителен, товарищ! Следи за уровнем серотонина!..

Ну а мы после всех этих печальных известий возвращаемся к другим инстинктам, ведь не мясом единым жив человек! Да и Дольника, с которого начался наш рассказ, мы как-то несправедливо подзабыли, увлекшись триптофаном и химическим регулированием поведения млекопитающих. А ведь Дольник достоин памятника, я считаю. Ну так пусть памятником ему послужит хотя бы эта длинная глава. Достоин!

Виктор Дольник, стоявший, а может, сидевший свесив ноги, на плечах Лоренца, был наблюдательным, как Шерлок Холмс! Но если последний мог по грязному пятну на штанине определить, что человек приехал их пригорода, то Виктор Рафаэльевич по каким-то неуловимым телодвижениям разумного существа замечал его совсем не разумную природу. Тем, кто не знаком с его работами, коротким пунктиром расскажу о некоторых его выводах, а тем, кто знаком, просто напомню, выбрав из дольниковских сокровищ наиболее яркие блестки.

Дети…

Проще всего выискивать признаки животного поведения, наблюдая за ними, потому что дети меньше социализированы и, соответственно, ближе к естественности.

Почему все дети любят строить шалаши, забиваются под столы, накрыв их одеялом, имеют странную тягу к дуплам и пещерам? Это работает инстинктивная программа постройки гнезда, свойственная многим приматам.

Почему дети любят качели и карусели? Потому что мы изначально раскачивающиеся и перелетающие с ветки на ветку создания. Нам это в кайф, нам это в радость! Отсюда и наши детские сны о полетах.

Иногда животные инстинкты добивают аж до культуры, воплощаясь в языке в виде пословиц и поговорок. Откуда, например, пошло выражение «держаться за мамину юбку»? Почему вообще дети инстинктивно за нее хватаются? Да потому что у наших далеких предков была (и осталась у нас) программа хватания за мамин хвост. Или за мамину шерсть. Давно уже наши самки потеряли и шерсть на теле, и хвост, а программа никуда не делась. И потому малыш периодически на прогулке пытается вцепиться пятерней в то, что свисает с мамы, – юбку, джинсы.

Откуда взялся международный «детский обычай» засыпать с плюшевым мишкой? Почему с плюшевым мишкой, а не с целлулоидной куклой или не с березовым поленом? Да потому что мишка лохматый, а инстинкт «вцепиться в шерсть» никуда не делся, ведь все обезьяньи малыши ездят на мамах. Поэтому нашим детям уютнее и спокойнее засыпать с чем-то мягким и шерстистым. Когда-то наши детеныши засыпали прямо на теплых дышащих мамах со стукающим сердцем, а сейчас томятся в холодных кроватках одни. А маленькие обезьянки всегда паникуют, оставшись без мамы. Это вшито в конструкцию! С этим дети рождаются. Поэтому наши дети обожают прибегать в кровать к родителям, а если нужно засыпать в одиночестве, удовлетворяются эрзацем – плюшевым мишкой, который включает инстинктивную программу успокоения… Мы с моей сестрой, будучи совсем маленькими, в выходные дни, когда родители спали подольше, поутру прибегали к ним в комнату, залезали под одеяло и, свернувшись калачиком досыпали утренние часы в окружении родительского тепла. Почему мы так поступали? А хотелось! (О важности тактильных контактов, кстати, мы еще поговорим, когда заведем речь о браке и любви. Ведь формат брака и форма любви – тоже видовые признаки.)

А откуда взялась поговорка «рвать на себе волосы»? Да оттуда же! В стрессовой ситуации, когда разум практически полностью выключается и работают только зверские инстинкты, неожиданно может выскочить тот самый детский: когда страшно – хватайся за шерсть, мать вынесет. Вот и хватаются за ближайшую шерсть – на собственной голове.

Война…

Обезьяны воюют молодняком в отличие от секачей (кабанов), у которых бьются между собой только матерые, взрослые самцы с поседевшей шерстью. Мы же, визгливые приматы, призываем в армию и посылаем на смерть детей 18 лет. И это тоже наш видовой признак.

Говоря о формах ведения войны обезьянами, Дольник обращался к павианам и другим видам приматов, живущих в саванне. Почему? Потому что наши предки тоже обитатели саванны. Природный театр военных действий и тактико-технические характеристики воюющих конструкций диктуют боевой порядок и образ действий. И вот Дольник обратил внимание, что на древних фресках и рисунках построение войск соответствует построению готовых к войне павианьих стай:

– В маршевом порядке построение следующее: в центре идут доминанты – патриархи стада, вокруг которых все самое ценное – самки с детенышами. Впереди боевой авангард – субдоминантные особи, молодые самцы. Сзади – арьергардное прикрытие из самцов третьего ранга, послабее. Если местность пересеченная, плохо просматриваемая, с двух сторон могут быть еще два небольших отряда флангового прикрытия. Но если предстоит война с другим племенем павианов – например, случился пограничный конфликт, – два войска павианов выстраиваются друг перед другом в виде двух полумесяцев вогнутыми сторонами друг к другу. В центре – патриархи.

Причем любопытно, что конфликт между стадами может разрешиться всеобщей бойней, а может – схваткой двух самых сильных особей. По типу показательного боя Пересвета и Челубея.

Знали бы эти богатыри, почему вдруг они затеяли свой бой перед лицом татарских и русских ратей! Только потому, что в них сработали древние обезьяньи программы.

Но не всегда павианы начинают битву:

– Если два стада обезьян случайно встречаются на границе двух территорий, их вожаки важно проходят через строй своих войск, внимательно смотрят друг на друга, а потом, если граница не нарушена, пожимают друг другу руки, обнимаются – подтверждают мирный договор. За ними уже по субординации могут обняться подчиненные. Это обезьяний ритуал. И он тоже сохранился у нашего вида.

Когда наши президенты, то есть лидеры территориальных образований, прилетают в гости друг к другу, они видят, что их встречают не барышни в национальных одеждах (что было бы приятно глазу), не кабинет министров, не семья президента, а почему-то всегда строй войск – почетный караул. Откуда тянется этот обычай? Оттуда, из далекой саванны. Ему сотни тысяч лет, просто за десятки тысяч лет цивилизации никому никогда в голову не пришло отменить это… Причем по всем обезьяньим правилам сначала жмут руки друг другу и обнимаются лидеры стран, то есть самцы-доминанты, а уж потом – их свита, министры…

Мы уже знаем, что защита своего ареала обитания – инстинктивное дело, и что у нас этот инстинкт называют словами «патриотизм» и «защита родины от захватчиков». Но здесь любопытно, что зверь, вторгшийся на чужую территорию, инстинктивно, то есть автоматически, чувствует себя неправым. Что-то его сковывает. Поэтому в животном мире чужака (порой даже более сильного физически) чаще всего побеждает хозяин территории. И поэтому спортивная статистика отмечает: гости чаще проигрывают матчи хозяевам поля. Это настолько общеизвестно, что даже не вызывает вопросов. На чужом поле играть неловко, неудобно. Объяснять сей ведущий к проигрышу дискомфорт логическими причинами бессмысленно, потому что он идет изнутри. Из нашей животности, из инстинктов.

«Мы» и «они»…

Одна моя знакомая очень не любит «черных». «Черными» она называет кавказцев, азиатов и всех прочих, кто отличается от «белых». У нее нет к ним ненависти или логически объяснимой неприязни, только четко фиксируемое физиологическое неприятие:

– Не могу на рынке у них ничего покупать, неприятно. Кажется, у них все грязное.

Многие люди – их еще называют националистами – стараются свое физиологическое неприятие чужих как-то объяснить. В психологии это называется рационализацией. Рационализация – попытка словами объяснить чувства. Попытка, заранее обреченная, поскольку средства ее реализации негодные: слова оперируют сферой логики и размещаются в коре головного мозга, а эмоциональное неприятие идет из подкорки, от инстинктов. Поэтому возникает псевдообъяснение типа «они все грязные», «они все злые», «от них плохо пахнет», «они наши природные враги» и т.д. Порой поверх физиологии накручивается ажурная надстройка словесной мифологии типа мирового еврейского заговора, «плана Даллеса» и пр. Из этого вырастает идеология радикального национализма и его жуткие практики в виде погромов и концентрационных лагерей для евреев или «врагов нации».

Инстинкт разделения на своих и чужих довольно силен и в качестве иллюстрации запустить его можно искусственно в любом однородном коллективе. Психологам известен классический эксперимент – группу студентов делят по жребию, то есть совершенно случайным образом, на две подгруппы. Одна из них по условиям эксперимента должна носить, условно говоря, белые шапочки, другая – синие. Через некоторое время совершенно автоматически происходит деление – «синие» подсознательно начинают воспринимать обладателей синих шапок как «своих», а «белых», естественно, как «не своих». То есть чужих. В соответствии с этим делением выстраиваются и отношения – к своим хорошие, к чужим плохие. Далее возникают объясняющие это мифологемы – наши справедливые, а чужие дурные.

Аналогично выстраиваются и отношения между болельщиками – своих защищаем, потому что они хорошие, наши, а врагов бьем, потому что хуже их нет никого.

Те, кто на двух колесах, – хорошие, братья. А им противостоит хамоватое и наглое большинство, передвигающееся на четырех колесах.

«Спартак» – чемпион! «ЦСКА – кони!»

От негров плохо пахнет…

Эти торговцы на рынках их южных республик никогда не моют руки, от их продукции можно заразиться…

Евреи убивают христианских младенцев, а их кровь замешивают в свою мацу. (Любопытную модификацию этого старинного мифа можно было наблюдать в послевоенной Москве, когда городские былички рассказывали, что врачи-вредители в роддомах убивают советских младенцев…)

Именно этот инстинкт формирует образ врага. Именно по этой причине кроманьонцы насмерть враждовали с неандертальцами, взаимно ненавидя последних. А вот ко львам ненависти не было. Их просто боялись. Зачем же природе понадобился инстинкт, пробуждающий неприязнь именно к похожим?

Инстинкт этот присутствует не только у млекопитающих. Он есть у многих видов. Орнитолог Дольник любил объяснять его на птичьем примере, что действительно удобно.

На свете существует очень много видов птичек. Некоторые из них друг от друга почти не отличаются, отличить их может только профессионал по разным мелким признакам. Ну, типа, одни птички говорят «бордюр» и «шаурма», а птички в соседнем ареале – «поребрик» и «шаверма». Всем нормальным птичкам ясно, что «поребрик» и «шаверма» – это абсолютно отвратительно! Это вызывает справедливое возмущение и раздражение, в конце концов!..

Мелкие отличающиеся детали окраски оперения, чуть-чуть иное брачное пение, немного другой рисунок брачного танца делают один подвид птичек отвратительным и отталкивающим для другого. Они еще могут размножаться, скрещиваясь и давая плодовитое потомство, но уже не хотят этого делать – внешние детали развели их, сделав отвратительными, отталкивающими друг для друга. Это природный механизм для разведения подвидов на отдельные виды. Для начала нужно сделать невозможным скрещивание, смешение генетического материала. А уж потом генетика разведет их сама по себе. И происходит это именно так – через отвращение к небольшим различиям.

Дольник справедливо отмечает, что небольшие различия делают схожие группы карикатурными друг для друга, что вызывает одну из двух естественных реакций – отвращение или смех. Именно поэтому украинский язык русскому уху кажется смешным. А далекий финский – не кажется. Причем украинский язык кажется смешным даже для многих украинцев, выросших в двуязычной культуре и подсознательно воспринимающих русский язык как «главный» и «настоящий». Как-то я прочел в одной украинской газете горькие сетования автора на то, что сами граждане Украины в кинотеатрах порой смеются над фильмами, дублированными на украинский. А как не смеяться?!. Комментируя мой блог, один украинский товарищ (причем считающий украинский родным языком) рассказал, как его подкосил случайно увиденный американский фильм, дублированный на мову:

– В одном эпизоде из кустов внезапно выглянул огромный негр и успокоил напугавшихся героев: «Цэ ж я, Мыкола!» Тут я неожиданно для себя просто грохнул, согнувшись пополам от смеха…

В общем, восприятие похожих на себя как карикатуру есть, по Дольнику, нормальный биологический механизм видообразования. Я бы добавил только, что инстинкт ненависти к похожему имеет и еще один биологический смысл. Дело в том, что схожий на тебя по морфологии есть твой первый конкурент в борьбе за экологическую нишу. Змея пчеле не конкурент. А вот дикая собака динго сумчатому волку – очень даже.

В социальном плане этот механизм ненависти к чужакам может привести к резне. А в личном плане ненависть к чужим оборачивается повышенной любовью к своим. Образуется этакий эмоциональный диполь. Которым многие политики пользуются, добиваясь сплочения своих методом разжигания ненависти к чужим.

Иерархия…

Стадо не может существовать без иерархии. Общество, как эволюционное продолжение стада, тоже. У нашего вида самец доминантен. Самцы выстраивают между собой отношения, а все самки автоматически, просто по определению занимают низшие места в иерархии. Отсюда весь облик цивилизации с ее тотальным мужским доминированием. Воюют, открывают материки и острова, изобретают, делают научные открытия, основывают города, играют руководящие роли в обществе – мужчины. Не потому, как мнится феминист-кам, что есть некий всеобщий мужской заговор. А потому, что такова наша животная природа. И все эти феминистические теории «стеклянного потолка» есть не что иное, как обычная рационализация – бессмысленная попытка словами объяснить то, что идет не от логики, а от инстинктов.

Самцы в стае конкурируют за пищу и самок, чтобы отправить в будущее именно свои гены. Гены победителя. Что повышает выживаемость вида в целом. При этом, конкурируя между собой, самцы образуют иерархию – от альфы до омеги. И тот факт, что половой гормон одновременно является гормоном агрессии, играет с нашей цивилизацией забавные шутки. Половые органы у нас являются зримым символом доминирования. В обезьяньей стае демонстрация эрегированного члена есть демонстрация превосходства: «Я буду размножаться, а не ты!»

Когда появился язык, эти древние животные инстинкты нашли свое отражение и в нем – в ругательствах на тему секса, например.

В тех самцовых сообществах, где нет самок, а отношения далеки от цивилизованности и, соответственно, близки к дикой природе, иерархии образуются самые жесткие. Мы видим это на примере духовенства, армии и в особенности тюрьмы и зоны. В последнем варианте самое низовое положение в иерархии, то есть положение самок, занимают так называемые «опущенные» – те приматы, которых доминантные особи используют в качестве самок.

Почему президент может послать на хер губернатора, а губернатор президента ни в коем случае? Потому что в иерархии президент стоит выше губернатора и может ему демонстрировать свое половое преимущество – пусть даже на словах. А почему посылают именно туда? А потому что тот, кого туда послали (вербально отымели), как бы низводится до положения самки. То есть опускается в стадной иерархии на самое дно.

Впрочем, о межполовых взаимоотношениях как играющих одну из главных ролей в нашей цивилизации мы еще поговорим. А пока помолимся, братия…

Глава 3

Океан психического

Почему все же нужна новая область истории – история мира воображаемого?.. Потому что… мы все яснее начинаем понимать, что жизнь человека в обществе определяется не только осязаемыми реалиями, но и образами и представлениями. Образы, порожденные воображением, не только воплощены в иконографической и художественной продукции, они населяют универсум ментальных образов. Поэтому, приступая к их изучению, следует быть особенно осторожным, дабы не утонуть в безбрежном океане психического…

Жак Ле Гофф, историк

А вот хороший вопрос хочу задать: если в базе нашего поведения лежат инстинкты, то в чем обезьяньи корни религии? Колосок ведь не может вырасти без зернышка! Так что же было животным зерном для возникновения в сознании религии?

Хороший ответ имею!.. В основе религиозных институтов лежат два краеугольных камня – вера в разумность мироздания и ритуальность.