Однополярный» мир не может существовать долго

Глобализация экономики происходит преимущественно в условиях либерализации хозяйственных связей. Крах нерыночных систем практически во всем мире привел к некоторой фетишизации товарно-денежных связей и отношений. Однако, как совершенно верно заметил А.А. Пороховский, если бы экономический успех зависел только от того, что народное хозяйство развивается по ры- . ночным законам, то сегодня практически все человечество находилось бы в состоянии социального и экономического расцвета. Из 6 млрд населения Земли 5,8 млрд человек в той или иной степени вовлечены в рыночные отношения. Однако к числу передовых отнесено всего 29 стран, а остальные — это развивающийся мир и страны с переходной экономикой. Причем на долю передовых стран приходится всего 15,4% населения Земли, в то же время они производят 57,1 % ВВП всего мира, просчитанного по паритету покупательной способности национальных валют. Громадная масса людей, чей доход на одного человека 1 долл. или меньше в сутки, продолжает жить в ужасающей бедности. В последнее десятилетие число таких людей сократилось всего на 120 млн человек, преимущественно за счет экономического роста в КНР и Индии. Однако разрыв между бедными и богатыми странами продолжает возрастать. В разряд беднейших государств попали и некоторые бывшие республики СССР. Иначе говоря, даже в условиях глобализации рынок не может разрешить извечные социальные проблемы человеческого сообщества. Глобализация порождает новые, невиданные ранее противоречия, справиться с которыми человечество пока не может. Е. Раш-ковский и В. Хорос приводят целый список этих противоречий.

1. Растущее социальное расслоение, в том числе в развитых странах, поскольку в постиндустриальном производстве все определяет достаточно узкий (и сужающийся) круг высокопрофессиональных специалистов, интеллектуалов, которым требуются лишь простые исполнители.

2. Элитарность как организующий принцип экономической жизни, политической сферы, системы образования.

3. Ослабление демократических структур и институтов гражданского общества.

4. Феномен «компьютерного отчуждения», погружения индивида в виртуальную реальность, вытесняющую из его сознания живой мир.

5. Распространение пиара, уверенность управленцев, менеджеров, средств массовой информации, что все проблемы можно решить «промыванием мозгов».

6. Торжество прагматизма, деидеологизированной рациональности, «эффективности», «профессионализма» как высших добродетелей (за которым скрыта в общем-то немудрящая погоня за материальными благами), что ведет к заметному понижению нравственного уровня в обществе, особенно в его верхних эшелонах.

7. Странный в нынешнее «цивилизованное» время, но вполне объяснимый рост преступности, поразивший не только «серые зоны» современного мира, но и вполне благополучные общества.

8. Переизбыточность информации, 80% которой практически оказывается невостребованной в силу своей ненужности и которую уже вполне можно уподоблять загрязнению окружающей среды. Эта информация остается «неубранной», необработанной, в том числе и вследствие гипертрофированной специализации научного знания, в результате чего теряется связь целого.

Если признать этот список верным, то становится понятным развитие и расширение антиглобалистского движения во всем мире. Правда, пока у этого движения, слишком разношерстного и не имеющего позитивных программ, нет шансов на победу. Хотя бы потому, что оно ничего не может противопоставить экономической мощи носителей глобалистской идеологии и практики. Не нужно долго скрести краску на лике глобализма, чтобы увидеть под ней «новый империализм» совершенно конкретной страны, создавшей некий «однополярный» мир. Сегодня ни для кого не секрет, что это — Соединенные Штаты Америки. Подобно тому как во второй половине XVIII в. могучая промышленная Англия проповедовала фритредерство в твердой уверенности, что сможет победить в любой конкуренции с континентальными странами, сегодня США усиленно пропагандируют глобализм, зная, что могут успешно исполнить роль «хозяина земли». Но подобно тому как, скажем, бедная и раздробленная Германия сопротивлялась Англии и нашла в себе силы для достойного отпора, сегодня страны и народы разных континентов тоже ищут новые союзы и альянсы, направленные против столь одностороннего понимания возможностей мирового господства. Пока глобализация равнозначна вестернизации, с чем не хотят согласиться ни народы «старой Европы», ни многочисленные народы Востока, прежде всего мусульманского. Что бы адепты ни говорили о цивилизационных преимуществах глобализации, за всеми тонкими и «глубоко научными» размышлениями стоит борьба за доступ к ограниченным мировым ресурсам и за новые взаимодействия на международной арене, позволяющие на новом витке развития возродить исконные отношения господства и подчинения.

Правда, теперь речь идет не столько о взаимоотношениях «Запад — Восток», сколько о новом мировом порядке по линии «Север — Юг», но суть от этого не меняется. Сегодня мир разделен на три зоны:

1) зону «золотого миллиарда» во главе с США, где сосредоточен один из трех факторов производства — капитал;

2) зону, обслуживающую «золотой миллиард», разделенную в свою очередь на верхнюю — индустриальную и нижнюю — сырьевую; здесь сосредоточены два других «классических» фактора производства — труд и земля;

3) маргинальную — с беднейшими странами Азии и Африки, безнадежно отставшими и не имеющими перспектив развития.

Поскольку такое положение вещей устраивает только элиту «Севера», состояние единополюсности не может быть бесконечно долгим. Да и история мировой экономики показывает, что в формировании мировых экономических полюсов тоже наблюдается некая явственная цикличность. Первым на это обратил внимание А. Бэттлер. Обычно (хотя бывают и исключения) однополярная структура переходит в многополярную, последняя в свою очередь порождает биполярную, которая вновь переходит в однополярную. В начале XIX в. однополярная система (доминирование Франции) после Венского конгресса (1815) сменилась многополярной («Концерт держав»), которая к концу века превратилась в биполярную (сформировались два блока: Антанта и Германско-Австрийский блок). В XX в. после Первой мировой войны однополярность (США, 1918—1936 гг.) сменилась многополярностью (США/Англия — Германия/Италия/Япония — СССР, 1937—1941 гг.), которая после Второй мировой войны превратилась в биполярность (советский и западный блоки, 1950—1990 гг.). Поражение советского блока привело вновь к однополярному миру (США с 1991 г.). Следуя этой логике, в XXI в. нынешний однополярный мир сменится многополярностью, которая затем трансформируется в биполярность, которая в свою очередь вновь перейдет в однополярность. Характерно, что многополярность является самой неустойчивой системой, в рамках которой происходит больше всего войн и конфликтов. Трудно прогнозировать, как будут развиваться события в дальнейшем, но некоторые тенденции, которые мы выясняли на протяжении всей исторической части книги, дают основания для определенных предположений.

1. Возможно, что к концу XXI в., пройдя этап зыбкой многополярности и более устойчивой биполярности, мир снова перейдет к однополярной системе. И судя по всему, экономический и политический полюс мира переместится в одну из стран Востока. Человеческая цивилизация начиналась с Востока. История мировой экономики вернется к исходной точке.

2. Мир никогда не станет гомогенным. Исходное противоречие «Восток — Запад» не только не будет преодолено, но, напротив, обострится на новом витке развития, уже как противоречие между интенсивно развивающимся Востоком и застойным Западом, потерявшим вкус к производственной деятельности (как это когда-то случилось с другой западной цивилизацией — древнеримской) и погрязшим в виртуальной экономике финансовых спекуляций.

3. Уже в наше время начинается ренессанс кейнсианства, но теперь другого, мирового уровня. Развитые страны находятся в поисках новых форм международного и даже наднационального регулирования экономики. Не зря именно с 1975 г., с момента глубокого мирового кризиса, стали собираться на свои совещания в верхах страны «большой семерки», активизировались международные экономические институты, в том числе и в рамках ООН (ВТО, МВФ, Мировой банк, международные расчетные центры, международные финансовые клубы, основные фондовые биржи). Международную активность проявляет крупнейшая буржуазия и на частном уровне. Так, ежегодно совещается и так называемая «Трехсторонняя комиссия», состоящая из крупнейших бизнесменов, банкиров и ученых США, Западной Европы и Японии. В рамках интеграционных процессов в Европе, а также в Северной и Центральной Америке постоянно возбуждается интерес к различным формам государственного вмешательства в экономику. Во всяком случае, в бюджетной и кредитной сферах проводятся мероприятия, очень напоминающие кейнсианские. Не зря Милтон Фридман, глава американских монетаристов, забил тревогу: «Грубое кейнсианство восстало из мертвых. Со всех сторон раздаются призывы к фискальным стимулам с целью "сделать впрыскивание адреналина в стагнирующую экономику США"».

4. Что касается периферии индустриального мира, то больших изменений не предвидится. Экспансия Запада на Восток будет продолжаться до тех пор, пока ответные меры не примут «новые ведущие» страны, например Китай и Индия. Судя по всему, Россия тоже будет пытаться продвигаться на Восток исходя из того, что является великой азиатской державой.

5. Мир не раз еще столкнется с вооруженными конфликтами самого разнообразного формата, и только инстинкт самосохранения сможет предохранить нас от ядерной войны.

Основные понятия

Постиндустриальная цивилизация

Глобализация

Экономическая глобализация

Мировые интеграционные процессы

Мировой рынок

Мировое хозяйство

Антиглобалистское движение

Контрольные вопросы

1. Если глобализация происходит на фоне интеграционных процессов, означает ли это, что в мировой экономике нет явлений дезинтегра-ционного характера?

2. Глобализация экономически выгодна развитым странам Запада. Почему антиглобалистское движение началось в богатых развитых странах, а не в странах мировой периферии?

3. Какие можно предложить аргументы для опровержения гипотезы о том, что новый «большой виток» истории мировой экономики начнется на азиатском Востоке?

Глава 13. РЫНОЧНЫЕ ПРЕОБРАЗОВАНИЯ В РОССИИ

13.1. Централизованно-плановое хозяйство

Современный процесс глобализации имеет некий всеобщий аспект: он вовлекает все страны и народы в систему рыночной экономики. Не избежал этой участи и Советский Союз, а затем Россия и практически все страны постсоветского пространства. Но для того чтобы начать реальное продвижение к рынку, нужно было, во-первых, обнаружить относительную и абсолютную неэффективность централизованно-планового хозяйствования, а во-вторых, ощутить готовность народов и хозяйствующих субъектов к рыночным преобразованиям.

В Советском Союзе сформировалась жестко централизованная и бюрократизированная система хозяйствования. Разберемся в причинах, приведших к формированию модели, которая просуществовала три четверти века.

Во-первых, это крестьянский мелкотоварный фон, на котором формировались органы советской хозяйственной власти. Крестьяне с их микроэкономическим мышлением всегда были достаточно индифферентны к проблемам макроэкономического свойства, если они не касались их непосредственно.

Во-вторых, в нашей стране возникало слишком много экстремальных ситуаций, требовавших мгновенной мобилизации ограниченных ресурсов для решения чрезвычайных задач. Это и порождало сверхцентрализацию решений.

В-третьих, свою роль сыграло то обстоятельство, что в России слишком узок был слой инженерно-технической и управленческой интеллигенции. В это трудно поверить, но еще к началу третьей пятилетки в промышленности работало всего 24,2 тыс. инженеров и техников со специальным образованием, что составляло 0,9% от общего числа работающих. Понятно, что лучшие инженерные и управленческие кадры в условиях развернувшейся индустриализации вынужденно сосредоточивались в центральных наркоматах и ведомствах. На местах действовал институт выдвиженцев из рабочих и партийных функционеров. Это были мужественные люди, преданные делу социальные новаторы, но для управления крупным индустриальным производством этого было мало. Естественно, что руководители предприятий и строек и работники центральных аппаратов управления поддерживали друг с другом постоянную оперативную связь. Центр контролировал каждый шаг новоявленных управленцев, которые в свою очередь не рисковали принимать самостоятельных технико-технологических и экономических решений. В результате централизация еще более усугублялась, приобретала непробиваемую инерционность. К тому же физическое уничтожение части лучших научно-технических сил в годы репрессий сделало невозможной какую-либо иную ситуацию.

В-четвертых, жесткая централизация была освящена идеологически: среди руководителей большевистской партии и государства долгое время оставалось господствующим представление о социалистической экономике как о единой фабрике, управляемой из единого центра. Идеи хозрасчета и коммерческой самостоятельности, намерения развивать кооперативную собственность в Советской России, к которым пришел В.И. Ленин в последние годы жизни, так и не были реализованы.

Раз сформировавшись, сверхцентрализация оказалась весьма инерционной и консервативной системой. В результате появилось несколько крайне нежелательных следствий, с наибольшей полнотой выявившихся еще в середине 1970-х гг.:

• сосредоточив в своих руках массу неадекватных хозяйственных функций, верхние эшелоны власти количественно разбухли, а качественно оказались малоэффективны, неповоротливы и бюрократизированы;

• решая текущие тактические и оперативные задачи, субъекты и органы централизованного хозяйствования не успевали заниматься делами стратегическими и деквалифицировались;

• на тактическом и оперативном уровнях появились значительные «управленческие пустоты», когда хозяйствующие субъекты формально существовали, а реальных хозяйственных функций у них не оказывалось;

• теряя сначала функции, потом квалификацию, а следом и желание самостоятельно и рискованно хозяйствовать, субъекты нижних этажей управления стали небескорыстно делегировать ответственность все выше по пирамидальным слоям, сохраняя за собой лишь внешнюю атрибутику власти с соответствующими доходами и привилегиями.

Чтобы столь неэффективная система управления существовала, ее должны были поддерживать мощные политические, идеологические и репрессивные подпорки (последние при этом назывались правоохранительными органами). Когда в середине 1980-х гг., не справившись с махиной надвигающихся проблем, сами центральные власти страны стали демонтировать одно за другим сначала идеологические, потом политические и, наконец, репрессивные подпорки, советская экономика не стала перестраиваться, не показала своей способности к действительному реформированию. Она просто рухнула.

Реформы «сверху»

Резкое падение эффективности советской экономики, а потом и ее безропотный развал в очередной раз объективно выдвинули вопрос о реформах. Реформы для России — дело привычное. Пожалуй, россияне всех поколений во все времена так или иначе испытывали на себе тяготы реформ или их последствий. В то же время реформы никогда не приносили социального облегчения гражданам. Особенно не везло рыночным реформам. Исследователям хорошо известен особый российский феномен: ни одна рыночная реформа не была завершена, ни одна не привела к созданию развитой органической рыночной системы в национальной экономике. Каждый раз очередной реформатор надеялся, что именно он, именно сейчас сумеет сделать то, что до него не смог сделать никто. И каждый раз рыночные реформы или прекращались, или медленно замирали, или заменялись попятным, а то и реакционным движением.

Реформаторы 1990-х гг. знали предшествующий опыт. И сделали еще одну попытку.

Это была не первая попытка рыночного реформирования страны в послевоенный период. Ведь даже в советские времена в поисках выхода из частых кризисных ситуаций коммунистические лидеры вопреки нерыночной марксистской доктрине обращались именно к рыночным преобразованиям.

Ныне здравствующее «среднее» поколение российских граждан еще помнит, например, «косыгинские» реформы середины 1960-х гг., давшие быстрый результат и заглохшие уже к началу 1970-х. Суть этих реформ сводилась к развитию хозяйственного расчета на государственных предприятиях. Число плановых показателей, спускаемых предприятию, было резко сокращено, а главным показателем становился объем реализованной продукции, что было явно рыночным моментом в проекте реформ. (До 1965 г. главным показателем государственного плана для предприятия был объем произведенной валовой продукции.) Несколько расширялись экономические права предприятий, они получали определенную самостоятельность в развитии горизонтальных связей со смежниками и потребителями. Особые надежды возлагались на то, что за счет прибыли на предприятиях создавались так называемые фонды экономического стимулирования: фонд материального поощрения, фонд социально-культурных мероприятий и жилищного строительства и фонд развития производства. Понятия окупаемости, рентабельности, материальной заинтересованности, материальной ответственности входили в обиход и лексику российских хозяйственников и политиков. Естественно, что цены на продукцию всех предприятий пересматривались таким образом, чтобы предприятию была обеспечена прибыль.

«Косыгинские» реформы дали кратковременный положительный результат. Во всяком случае, восьмая пятилетка (1966—1970) была по результатам лучшей за всю послевоенную историю советской экономики. Но уже в следующем пятилетии весь рыночный пыл унялся: темпы роста стали резко падать.

Реформы не раз пытались реанимировать (например, был проведен «крупномасштабный экономический эксперимент» в 1979 г.), но все эти попытки завершались ничем. Причины ясны. Советское государство пыталось идти к рынку, сохраняя свои традиции:

• государственную собственность на средства производства и финансово-кредитные ресурсы, превращающую нашу экономику в моносубъектную;

• государственную распределительную систему практически всех факторов производства;

• жесткое директивное планирование;

• государственное ценообразование;

• недемократическое государственное устройство.

В результате с начала 1980-х гг. граждане нашей страны стали испытывать серьезные социальные трудности: талонное распределение продуктов, изматывающие очереди за товарами повседневного спроса, полнейшее расстройство государственных финансов. С момента прихода к власти в 1985 г. М.С. Горбачева о рынке заговорили вновь. Силы российского предпринимательства прорывались наружу через разрешенные арендные отношения, кооперативы, индивидуально-семейную трудовую деятельность. Но поскольку дальше разговоров о рыночной экономике дело не продвигалось, в стране начался системный кризис. Положение усугубилось трагикомичной антиалкогольной кампанией 1985—1986 гг., приведшей к потере 10% государственного бюджета. Кризису способствовал целый ряд природных катаклизмов и антропогенных аварий. Кровавые межнациональные конфликты потрясли страну. Летом 1989 г. в России обнаружился «рабочий вопрос»: забастовки охватили многие промышленные центры. Такой нагрузки страна не выдержала. Начался распад СССР. 8 декабря 1991 г. президенты России, Белоруссии и Украины денонсировали договор об образовании СССР. Через четыре дня Верховный Совет РСФСР ратифицировал «договор трех». Это был конец. И это было начало.

России больше ничего не мешало перейти к решительному рыночному реформированию страны.

В 1992 г. так или иначе (скорее неудачно, чем удачно) в нашей экономике действительно начались рыночные подвижки. Всю теоретическую и практическую работу по реализации рыночной реформы взяла на себя группа молодых специалистов во главе с Е. Т. Гайдаром. Среди помощников Гайдара были и иностранные эксперты, в частности американский экономист Дж. Сакс.

Надо быть объективным; некоторые положительные результаты рыночного реформирования граждане России ощутили довольно

скоро.

• Был преодолен изматывающий рыночный дефицит.

• Преодолено несправедливое выравнивание доходов предприятий и работников в условиях всеобщей бедности.

• Появилась относительная свобода передвижения граждан между различными социальными стратами.

• В немногих отраслях и сферах экономики появляется пока еще неявно выраженная конкурентная среда.

Однако граждане России вдоволь ощутили и иные, негативные, стороны рыночной экономики. Если на локальных рынках и возникает некоторое равновесие, то это всегда равновесие кризисной экономики, так сказать «кейнсианское» равновесие. Беспрецедентный в мирное время спад производства так и не преодолен: и в 2005 г. мы не достигли макроэкономических параметров докризисного 1991 г. Уникальная для России социальная дифференциация граждан становится питательной средой, с одной стороны, для возникновения экстремистских движений правого и левого толка, с другой — для возрождения социалистической идеи, которая, впрочем, никогда и не умирала в нашей стране.

Слабая социальная защищенность граждан — еще одно следствие реформ. Из многовековой патерналистской системы российские граждане были брошены в непривычную среду индивидуализма и эгоизма, в систему, при которой лозунг «Человек, спасай себя сам!» приобретает неожиданно зловещий смысл. Лишь некоторые смогли «найти себя» в новых условиях: кто-то в бизнесе, а кто-то — в криминальных структурах. Большинство же граждан России почувствовали себя брошенными, осиротевшими и растерялись, оставшись один на один с многообразными социальными проблемами.

Эти и многие другие отрицательные результаты реформ могут привести к тому, что слабые ростки рыночных отношений сгниют не развившись и в очередной раз приведут к контрреформам.

Что уже сделано?

Несмотря на наличие сложных экономических и социальных проблем, Россия значительно продвинулось к рыночной системе. Проследим основные этапы и способы этого продвижения и обозначим некоторые результаты.

Еще при М. Горбачеве, в декабре 1990 г., в России был принят Закон о предприятиях и предпринимательской деятельности, который разрешал учреждать различные формы частных, корпоративных и паевых предприятий. Закон создавал достаточные юридические основания для развертывания частнопредпринимательской деятельности, но экономических основ пока создано не было.

В январе 1992 г. были либерализированы цены. Цены на большинство товаров и услуг были «отпущены на рыночную волю». С одной стороны, это смелая мера, способствовавшая быстрой «рыночной выучке» участников производственного процесса, а с другой — очень неосторожная мера. Ведь советская экономика была жестко монополизированной. В результате рыночную ценовую свободу получили монополии, которые по определению могут назначать цены в отличие от фирм, функционирующих в конкурентной среде и способных лишь приспосабливаться к уже имеющимся ценам. Результат не замедлил сказаться. Цены подскочили в 2000 раз в течение года. Зарплата в то же время выросла не более чем в 20 раз. В России появился новый враг № 1 — инфляция.

Рост цен происходил на фоне жестких ограничений (рестрикций) денежной массы. Государству, предприятиям и населению в буквальном смысле слова нечем было платить за потребляемые товары и услуги. Начался длительный процесс неплатежей. Правительство «по-большевистски» решило проблему «лишних денег»: их просто конфисковали с помощью инфляции. Вклады граждан в Сберегательном банке не были индексированы и пропали, деньги, находящиеся на руках, мгновенно обесценились. Народ, ради которого, как говорили, осуществлялась реформа, был просто ограблен. Борьба с инфляцией велась самым простым способом — ограничением денежной массы в обращении. С одной стороны, это действительно привело к падению темпов инфляции, но с другой — к резкому сокращению инвестиций в реальный сектор. Нельзя же, в самом деле, вкладывать в производство то, чего нет. Хотя теоретически считалось, что победа над инфляцией автоматически при-. ведет к росту инвестиционной активности. Возможно, что когда-нибудь это и произойдет, но и в 2005 г. инвестиции продолжали находиться в неудовлетворительном состоянии.

В 1992 г. был сделан еще один решительный шаг на пути рыночных реформ: проведена массовая приватизация государственной собственности. То, что без приватизации невозможно создать полисубъектную экономику, не вызывает сомнений, поскольку речь идет о рыночной реформе. Но формы осуществления приватизации могут быть различными. В России был выбран способ бесплатной ваучерной приватизации. Рыночная экономика создавалась нерыночными методами. Уже при проведении самой операции приватизации в прессе публиковались статьи о том, что народ правильно воспринял идею и практику приватизации и потому она проходит без социальных эксцессов. Но думается, что большинство граждан отнеслись к операции просто равнодушно, заведомо зная, что в рыночной экономике собственником не может быть народ. В результате произошло то, что и должно было произойти: государственная собственность оказалась в руках тех, кто имел деньги. В советские времена деньги были или у крупных менеджеров, директоров предприятий, или у государственных чиновников, распоряжавшихся государственными финансовыми ресурсами, или, наконец, у криминальных структур, часто блокировавшихся с теми и другими. Собственно, так оно и было задумано.

Приватизацию проводили люди очень образованные, прекрасно представлявшие ее последствия и откровенно признававшиеся в необходимости найти в России «эффективного собственника». Правда, они не учли особый менталитет новых русских собственников средств производства. Мало кто из них захотел или смог проявить себя в качестве предпринимателей индустриальной цивилизации. Даже если у них и были деньги, практически никто, за исключением единиц, не начал осуществлять производственные инвестиции. Видимо, вложения в реальный сектор — удел будущих поколений российских предпринимателей. В результате произошел обвал инвестиционной деятельности. Государство уже не могло ничего вкладывать, а частный собственник не хотел этого делать. Экономика стала двигаться по замкнутому кругу: нет инвестиций — нет прибыли — нет накоплений — нет инвестиций.

Несомненным успехом реформаторов было создание рынка жилья благодаря приватизации (фактически бесплатной) государственного жилищного фонда. Правда, и здесь не обошлось без социальной несправедливости. Владельцы комфортабельного современного жилья стали собственниками хороших квартир, а у кого были старые «развалюхи», те их и присвоили. У кого же ничего не было, тот ни с чем и остался. Теперь в России жилье не дают, теперь жилье покупают. Те, у кого есть деньги. У кого же денег нет — не покупают. Рынок прост, но жесток.

Осталась нерешенной самая загадочная проблема российской экономики — земельная. Земля стала товаром, хотя исторически она никогда не была в России объектом свободных рыночных отношений. Но внедрение рыночных отношений пока не сделало наше сельское хозяйство более эффективным. Что касается надежд на фермерское хозяйство, то они во второй раз за 100 лет не оправдались.