Этакратизм как сущность советской социетальной системы

•' ' '.-.•. .у -'

В конце 1980-х — начале 1990-х гг. были предприняты по­пытки осмыслить природу уходящей (как тогда казалось) со­циетальной системы и особенности присущей ей социальной стратификации во взаимосвязи формационного, цивилизаци-онного и институционального подходов в контексте историче­ского опыта России. Здесь мы сосредоточимся на анализе со­циетальной системы советского социума как этакратического. В следующем разделе главы дано описание социальной иерар­хии обществ этого типа.

В публикациях автора этих строк и В.В. Радаева (см., в част­ности: [Ионин, Шкаратан, 1989, с. 426-447; Радаев, Шкаратан, 1991; Radaev, Shkaratan, 1992; Shkaratan, 1992; Шкаратан, Радаев, 1992] и другие работы) отправным моментом являлась оцен­ка общественного устройства, сложившегося в СССР к началу 1930-х гг. и сохранявшегося до 1990-х, как этакратического. Это была новая социально-экономическая и политическая систе­ма, не являвшаяся ни капиталистической, ни социалистиче­ской, которая возникла в СССР, а позднее была распростране­на на другие страны. Этой системе присущи специфические и устойчиво воспроизводящиеся черты, которые дают основание именовать ее этакратической (дословно от фр. и греч. — власть государства). Этакратизм — это самостоятельная ступень и в то же время параллельная ветвь исторического развития современ­ного индустриального общества со своими собственными зако­нами функционирования и развития.

Этакратизм можно рассматривать и как самостоятельную социально-экономическую систему в цивилизационной ди­хотомии «Запад—Восток», и как одну из форм модернизации (индустриализации) стран неевропейского культурного ареала. Первооснову этакратического общества составляют следую­щие характеристики:

1) обособление собственности как функции власти, доми­нирование отношений типа «власть — собственность»;

2) преобладание государственной собственности, процесс снятия частной собственности и постоянного углубления ого-

Часть 3. Тип общества и характер неравенства в России

сударствления, не тождественного процессу обобществления, исчезновение практически всякой (кроме теневой) экономи­ческой деятельности, не подвластной государственному регла­ментирующему воздействию;

3) государственная собственность на рабочую силу, госу­дарственный наем как преобладающий источник средств су­ществования для большинства населения, превращенного в государственно зависимых работников;

4) государственно-монополистический способ произ­водства;

5) реализация государством собственности через пере­уступку ее ведомствам, точнее, бюрократическому аппара­ту — реальному распорядителю государственными ресурсами, использующему их в своих корпоративных целях и групповых интересах;

6) корпоративная система как доминирующая форма реали­зации властных отношений, соответственно иерархического ран­жирования и объема и характера привилегий членов социума;

7) подчинение хозяйственных ведомств и их руководи­телей общеноменклатурным (общеэтакратическим) инте­ресам через партию как разработчика стратегии социально-экономического развития и координатора — контролера дей­ствий ведомств-монополистов в общегосударственном и ре­гиональном масштабах;

8) доминирование централизованного распределения;

9) целевая функция экономической деятельности в эта­кратической социетальной системе — воспроизведение и уси­ление власти правящего слоя, экономическая эффективность не является определяющим критерием оценки экономической деятельности;

10) наличие теневой экономики как необходимого эле­мента этакратической системы;

11) зависимость развития технологий от внешних стиму­лов (технологическая стагнация);

12) милитаризация экономики;

13) сословно-слоевая стратификация иерархического типа, в которой позиции индивидов и социальных групп опре­деляются их местом в структуре власти и закрепляются в фор-

Глава 9. Социетальная система и социальная стратификация в СССР

мальных рангах и соотнесенных с ними привилегиях, опреде­ляющие позиции правящих групп, образующих этакратию, распоряжающуюся государственной собственностью;

14) система социальных гарантий для низших слоев насе­ления, обеспечивающая стабильность социума;

15) социальная мобильность как организуемая сверху се­лекция наиболее послушных и преданных системе людей;

16) отсутствие гражданского общества, правового госу­дарства и соответственно наличие системы подданства, парто­кратии;

17) имперский полиэтнический тип национально-государ­ственного устройства, фиксация этнической принадлежности как статуса (при определении ее «по крови», а не по культуре или самосознанию).

Что касается советской политической системы как аспек­та стороны этакратической системы, то ее характеризуют сле­дующие черты:

• опорный каркас — номенклатурная иерархия;

• отсутствие верховенства законов и произвол власти, управление на основе секретных инструкций;

• подавление свободомыслия, контроль над поведением каждого и всепроницающая система сыска;

• в сочетании возможных рычагов управления людьми — страха и личной заинтересованности — предпочтение отдается страху;

• конструирование иллюзорной системы народовластия.

Особую прочность и устойчивость социальному поряд­ку придавала «двойная спираль» управления государством — партией. На поверхности управленческой системы выступали действующие во всем мире министерства, ведомства, органы местного управления. На них можно было жаловаться, крити­ковать их работу, пытаться решать с ними индивидуальные или групповые проблемы. Но все эти управленческие инстанции не принимали ключевых решений. Подлинные хозяева стра­ны и вершители судеб людей сидели в других кабинетах, мало доступных основной массе подданных огромной империи. Ядром системы власти вплоть до августа 1991 г. была комму­нистическая партия. Каждое министерство, ведомство имело своего куратора в аппарате центрального комитета партии,

Часть 3. Тип общества и характер неравенства в России

Глава 9. Социетальная система и социальная стратификация в СССР

и по негласному статусу этот куратор был по рангу выше «свое­го» министра. Эта двойственность, переплетенность скрытых и открытых каналов и рычагов управления делали исключитель­но гибкой и в то же время исключительно жесткой всю систему управления.

В конце 1980-х гг. КПСС насчитывала около 20 млн человек. Из того, что сказано выше, может создаться впечатление, что все эти 20 млн управляли страной с населением почти 300 млн. Это совершенно не так. Партия была социально неоднородна, как и все общество. В ней были и простой рабочий-сталевар, и секре­тарь регионального комитета, для которого партийная работа была профессиональной деятельностью. Эту ситуацию хорошо подметил и описал в своем романе «1984» Дж. Оруэлл, разде­лив партию на «внутреннюю» и «внешнюю». При этом делении рабочий-сталевар относится к «внешней партии», а секретарь ре­гионального комитета — к «внутренней». Представители «внут­ренней партии» осуществляли властные полномочия, основная часть членов партии выполняла роль массы, одобряющей дея­тельность вождей.

Эту же роль выполняли более двух миллионов депутатов, входивших в советы всех уровней. Советы «работали» всего не­сколько дней в году на так называемых сессиях, где они прак­тически штемпелевали решения, подготовленные аппаратом, т.е. номенклатурными работниками, входившими в состав «внутренней партии». Для простого человека пребывание в совете как бы фиксировало его благонадежность, для чинов­ника же членство в совете означало закрепление его статуса. Главный принцип подбора членов советов при отсутствии ре­альных выборов (один кандидат на одно депутатское место) — представительство номенклатуры, которая решает, и одобряю­щей рабоче-крестьянской массы (единогласное голосование во всех случаях).

Такая организация системы власти позволяла правящему слою, опираясь на широкое представительство в партии и со­ветах рядовых подданных, гасить и предупреждать разнообраз­ные конфликты, торпедируя их превращение в политические. В ущемленном положении оказывались средние слои (интел­лигенция), творческий потенциал которой был почти не вос­требован властью.

Что касается законотворческого процесса, то он вершил­ся в кабинетах ЦК партии при участии профессионалов. Здесь же готовились подзаконные акты, которые во многих случаях оставались секретными, что создавало правовую зависимость каждого человека от всевластия номенклатуры. В советской системе всегда отсутствовала независимая судебная власть. Судьи «избирались», как и депутаты, при отсутствии альтерна­тив. Любопытно одно наблюдение. Советскому режиму была присуща высокая степень антифеминизма. Достаточно на­помнить, что за все время существования советской системы в составе политбюро ЦК КПСС было всего лишь две женщи­ны. А судьями избирались (назначались), как правило, жен­щины. Заведомо это была номенклатура низшего уровня. Это подтверждается и невысоким уровнем заработной платы, и непригодными для работы помещениями судов. Во всей си­стеме власти гораздо более весомую роль играла прокуратура. Системе были необходимы палачи, а не правдолюбцы, ищу­щие справедливость.

Остановимся на социальной политике как выражении отношений правящего слоя и основной массы населения. Советская социальная политика в реальности была политикой защиты интересов номенклатуры, хотя внешне эта политика представлялась как политика защиты интересов трудящихся. Под маской «поддержки материнства, детства, пенсионеров» и т.д. советское тоталитарное государство долгие годы прово­дило очень жесткую политику, направленную на формирова­ние системы мер по максимальному благоприятствованию представителям номенклатуры. Например, использовались ограничительные меры, препятствующие развитию интелли­генции и в то же время стимулирующие формирование интел­лектуальной элиты, тесно связанной с номенклатурой, вклю­ченной в состав номенклатуры, и т.д.

Однако, прикрываясь успешным мифотворчеством, со­ветская социальная политика выглядела и воспринималась как политика защиты интересов различных социальных групп, составлявших советское общество, и прежде всего групп го­родских рабочих. Поэтому, говоря о советской социальной по­литике, следует различать ее доминирующую составляющую,

Часть 3. Тип общества и характер неравенства в России

направленную на защиту интересов номенклатуры (при учете интересов других социальных групп), и «мифотворческую» составляющую, включавшую такие аспекты, как декларация (провозглашение) ведущей роли рабочего класса и приоритет­ного соблюдения его интересов, равенство шансов всех членов общества при их социальном старте, равенство этнонацио-нальных групп и т.д.

Что же касается такого аспекта, как степень осознанности номенклатурой реального содержания проводимой социальной политики, то она с течением времени возрастала, как возрас­тала и самоидентификация представителей господствующего слоя, в отличие от других слоев, которые во многом верили в реальность именно «мифологической» социальной политики. В номенклатуре существовала циническая осознанность ре­альной направленности существующей социальной политики, поскольку скрытые от общества привилегии для тех, кто ими пользовался, были очевидны и открыты.

Как известно, официальная социальная политика в быв­шем Советском Союзе трактовалась как система организаци­онных мер, направленных на конкретные преобразования в со­циальной сфере (например, увеличение количества врачей или учителей, рост масштабов жилищного строительства и т.д.). При этом система социальной защиты включала три основных компонента.

1. Право на труд, которое декларировалось как одно из важнейших достижений советской государственности. Каждому члену общества, по крайней мере формально, было гарантировано рабочее место в соответствии с полученным об­разованием и квалификацией. Большинство населения было убеждено в естественности и постоянстве полной занятости, безработица представлялась признаком западного образа жиз­ни. На деле это право было подкреплено постоянным дефици­том рабочей силы преимущественно на тяжелых и неквалифи­цированных работах.

2. Система гарантированных и предоставляемых государ­ством бесплатно таких услуг, как образование, здравоохране­ние, физическая культура и спорт, а также пенсионное обе­спечение. Значительная часть этих социальных благ и услуг

Глава 9. Социетальная система и социальная стратификация в СССР

(жилье, образование, здравоохранение, отдых) распределялась бесплатно или льготно через предприятия. Реальный доступ ко многим особо дефицитным товарам и услугам (например, при­обретение автомобиля, ряда товаров длительного пользования, получение садового участка, обеспечение продовольственны­ми заказами) также зависел от места работы.

3. Система административно регулируемых цен, гаран­тировавшая доступность товаров и услуг «первой необходи­мости» (продукты питания, жилье, общественный транспорт и т.д.) лицам с низкими доходами.

Можно сказать, что наблюдалось сходство социаль­ной политики советского режима и политики welfare state на Западе. И на Западе, и в СССР провозглашались приоритеты социальной защищенности граждан. Однако это было чисто внешнее сходство. Как писал В.А. Найшуль, «не соответствует действительности и миф о нашем "собесовском" типе разви­тия — отсутствии или недостатке социальных защитных ме­ханизмов. По продолжительности жизни, характеризующей, в числе прочего, и заботу о пожилых людях, мы находимся в мире за пределом 30 лучших мест; по детской смертности, де­монстрирующей отсутствие заботы о детях, — за пределом 50... в действительности наша система общественных фондов по­требления не является социальным гарантом нуждающихся» [Найшуль, 1991, с. 485]. Но дело даже не только и не столько в масштабах поддержки нуждающихся в помощи, а в более глу­боких явлениях.

На Западе нуждающийся в общественной поддержке вы­ступал как обладающий реальными правами и свободами граж­данин, который может добиваться предоставления положенных по закону благ через институты гражданского общества. В СССР же обездоленный человек не был ни гражданином (за отсутстви­ем гражданского общества), ни свободным агентом трудовых от­ношений, в общественно-политической сфере это был поддан­ный государства, а в экономике — государственно-зависимый работник, который не имел права на самозащиту и свободу, ко­торый даже не помышлял о борьбе за свои права, принимая от государства любую подачку как благо, не задумываясь, действи­тельно ли это благо и насколько оно необходимо.

Часть 3. Тип общества и характер неравенства в России

В СССР на протяжении длительного времени любой че­ловек был «работником единой государственной фабрики», что принципиально отличает условия формирования и конеч­ную модель государственной социальной политики в СССР и на Западе. Государство в России поэтому выступает как носи­тель господства по отношению к подданным, а вовсе не как государство welfare. И социальная политика в России — это не социальная политика welfare state. Сравнивать welfare state и социальную политику в бывшем СССР все равно, что срав­нивать английскую капиталистическую мануфактуру XVIII в. и петровско-екатерининскую крепостническую мануфактуру.

Западные аналитики и исследователи, наблюдая со сторо­ны нашу советскую действительность, довольно основательно изучили и проводившуюся социальную политику [Lane, 1986; Geoge, Manning, 1980; и др.]. Уже после обрушения Советского Союза вышла из печати в определенной мере итоговая статья Г. Стендинга, чьи суждения приводятся ниже [Standing, 1996, р. 225—255]. Анализируя вопрос о приложимости термина «welfare policy», Стендинг напоминает, что классическое государство бла­госостояния имеет семь потенциальных функций: 1) облегчение бремени бедности; 2) предотвращение обнищания населения; 3) обеспечение социальной защиты граждан; 4) перераспреде­ление доходов; 5) препятствование росту «социальной солидар­ности»; 6) обеспечение равенства возможностей для трудовой мобильности; 7) создание условий для экономического роста, структурной реорганизации экономики и гибкости рынка труда.

Согласно Стендингу, прежняя советская система достаточно хорошо справлялась с выполнением ряда перечисленных функ­ций. В особенности это касается первых четырех, при практиче­ском забвении последних двух. По его мнению, система, которая пала в 1980-х гг., опиралась на экстенсивное обеспечение безопас­ности низкого уровня доходов, сдерживание неравенства и отсут­ствие возможностей трудовой мобильности. В то же время пик послевоенного государства благосостояния в Западной Европе основывался на безопасности доходов, ограничении неравенства и наличии адекватных возможностей мобильности и занятости. Обе системы провозглашали обеспечение полной занятости, хотя по-разному понимали смысл этого термина.

Глава 9. Социетальная система и социальная стратификация в СССР

Проводившаяся в СССР социальная политика носила явно выраженный патерналистский характер, органичный для стра­ны с отсутствием гражданских отношений и соответственно — граждан, для страны, состоявшей из «начальства» и подданных. Возьмем как пример политику занятости. В условиях зрелого индустриального общества и, тем более, постиндустриального важнейшим условием высокой динамики экономического раз­вития является гибкость рынка труда и мобильность рабочей силы (межотраслевая, профессиональная, территориальная). Между тем ценностно-нормативные стереотипы в сфере тру­да десятилетиями были ориентированы на стабильность, не­изменность, гарантированность. Текучесть кадров и трудовая мобильность рассматривались как негативные явления, нару­шающие стройный ход планового производства. Вся система моральных и материальных поощрений, а также распределе­ния социальных благ в СССР традиционно была ориентирова­на на закрепление профессионального и квалификационного статусов работника в сфере производства, на их стабильность на рабочих местах, в профессиях, по месту жительства.

Властная иерархия

Из концепции этакратического характера обществ совет­ского типа вытекает признание доминирования в них властно-собственнических отношений. Данная концепция предпола­гает, что в советском обществе определяющими являлись не дихотомические классовые отношения, а сословно-слоевые отношения по поводу места в системе «власть — собствен­ность». Это означает, что отношения по поводу собственности выражаются не в оппозиции «собственник — несобственник», а в континууме, отражающем меру присвоения собственности в зависимости от места во властной иерархии, которая образу­ет стержень всей стратификационной иерархии. В целом соци­альный статус и привилегии определялись не имущественными различиями, а местом во властной структуре. Именно власть и связанные с нею привилегии открывали человеку и ег® наслед­никам более благоприятные пути к знанию и материальной обеспеченности, в то время как образование и квалификация,

Часть 3. Тип общества и характер неравенства в России

предприимчивость и личное богатство, социальное происхож­дение могли служить лишь средствами для достижения пози­ции во властной иерархии.

Правящие слои образовывали этакратию, которая, по су­ществу, являлась не только политическим, но и хозяйственно-правящим слоем, осуществляя практический контроль над всей государственной собственностью. В ее распоряжении находилось 96% национального богатства. В то же время все остальные члены общества были, по существу, отчуждены от экономической и политической власти.

Этакратия не являлась совокупностью замкнутых сло­ев. И попасть в нее, в принципе, могли представители бук­вально всех социальных групп. Непременные условия — по­литическая лояльность и личная преданность руководству. В Советском Союзе этакратия может быть достаточно четко эм­пирически отслежена через анализ номенклатурной системы. Номенклатура — принцип организационно-иерархического построения, опорный каркас этакратии [Вселенский, 1991].

Она создается в апреле 1923 г. Тщательно отработанный Сталиным механизм номенклатуры — это составление под­бираемой и контролируемой им особой «элитой в элите» спи­сков тех государственных должностей, по которым на высшие из них в партийном и государственном аппаратах назнача­лись лично преданные люди. По списку № 1 они назначались только Политбюро и Секретариатом ЦК, по списку № 2 — организационно-распределительным отделом ЦК. С 1925 г. вво­дится список № 3, на эти должности руководители отбирались уже теми, кто прошел в государственный и партийный аппара­ты, но согласовывались с организационно-распределительным отделом. Списки перерабатывались ежегодно, в них вносились поправки соответственно тем изменениям, которые претерпева­ли структуры общества и аппаратов [Шкаратан, Фигатнер, 1992, с. 71-72]. Существенной особенностью сталинской номенкла­туры является не только полное уничтожение старого чиновни­чества Российской империи и его субъектов, но и элитной груп­пы так называемых профессиональных революционеров.

Высшая номенклатура создает список № 3 и юридический перечень № 1 в КЗОТе РСФСР — перечень не только управ-

Глава 9. Социетальная система и социальная стратификация в СССР

ленцев крупных предприятий и учреждений, но и всей пира­миды управленческих должностей, вплоть до «директоров без подчиненных». По этому перечню все они были лишены су­дебной защиты своих трудовых прав. Так была создана низшая «внесписочная» номенклатура, превратившая в крепостных системы огромную армию хозяйственников. Они попали в полную зависимость от высшей номенклатуры, которая через них проникала, прорастала на всю глубину общества, добира­ясь своей деспотической властью до самых малых его функ­циональных ячеек. Перечнем № 2 была надета узда на всю научно-техническую и художественную интеллигенцию, также лишенную права на судебную защиту [Там же, с. 72].

Сущностной особенностью номенклатуры СССР явля­лась ее засекреченность. Обществу оставались неведомы ни характер полномочий чиновников, ни их привилегии, ни даже сам факт существования списков. В этом состоит главное, не­формальное отличие номенклатуры от Табели о рангах времен царизма. Не случайно, что с 1932 г. номенклатурные перечни должностей и списки людей, входивших в номенклатуру, стали государственной тайной.

Особенностью номенклатуры СССР являлась натураль­ная оплата ее службы. Огромная масса привилегий и льгот, раскрытая широкой печатью в конце 1980-х — начале 1990-х гг. и систематизированная М. Вселенским, позволяет уверенно констатировать, что реально (в натуральной форме) совокуп­ность богатств, черпавшихся номенклатурой из государствен­ного постоянного и денежного капитала, возводила ее предста­вителей по списку № 1 в ранг советских мультимиллионеров.

Номенклатура являлась совокупным собственником на­циональных богатств. Следует принять во внимание закреплен­ные нормативными актами привилегии номенклатуры, в том числе их право пользования и распоряжения государственным имуществом. Эти правомочия номенклатуры как совокупного собственника были тем не менее дифференцированы в струк­туре должностей и зафиксированы секретными нормативными актами. Заметим попутно, что в СССР было засекречено 70% правовых норм [Там же, с. 73]. Кроме того, следует иметь в виду значение норм обычного права в этакратических обществах.

Часть 3. Тип общества и характер неравенства в России

В СССР номенклатура владела, распоряжалась, пользовалась и присваивала национальное богатство реально, хотя это было во многих аспектах не оформлено правовыми нормами.

Номенклатура в СССР с момента создания выступала как организационно-иерархическое формирование, несущая кон­струкция режима. Правящий слой — этакратия включала выс­шие слои номенклатуры: руководителей органов государствен­ного управления и их структурных подразделений, руководи­телей и инструкторский аппарат партии, профессиональных союзов и других общественных организаций, руководителей государственных и колхозных предприятий, генералов и стар­ших офицеров армии, службы безопасности и охраны обще­ственного порядка. Характерно, что среди лидеров различных рангов могли быть прогрессивные и консервативные лично­сти. Однако их общественная позиция от этого не менялась, и их особое, отделенное от всего народа положение оставалось стабильным.

Сталин реально подбирал на ключевые посты людей по критерию личной преданности ему как Хозяину. При прочих равных условиях он всегда рекомендовал человека, в котором был лично уверен. Это позволило ему сформировать свое­образную бюрократическую пирамиду. А жесткая иерархия власти неизбежно делает непомерно значимой фигуру всякого, чья персона совпадает с вершиной пирамиды.

Позднее, после смерти Сталина, партийные руководите­ли были выведены из-под непосредственного контроля пра­воохранительных органов, что положило начало внутренней консолидации номенклатуры через развитие горизонтальных связей, превращению ее в элиту.

Динамика движения по ступеням высшей номенклатуры наглядно выявляет два основных уровня верховной власти над обществом, к которым стремились по ходу жизненной карьеры обследуемые: 1 -и высший — 35-45 членов Политбюро и секре­тарей ЦК и 2-й высший — около 50 членов Совета Министров СССР. Основными каналами карьерной мобильности для выс­шей номенклатуры являлись партийная, министерско-хозяй-ственная, комсомольская и военная сферы. В высшем слое номенклатуры чаще всего были представлены люди, в карьере

Глава 9. Социетальная система и социальная стратификация в СССР

которых переплетались профессиональная (министерская) и партийная линии. Своего совершенства этакратия (или номен­клатура) достигла к 1960-м гг.

Теперь остановимся на статистических данных относитель­но высшего слоя советской этакратии. Периодом становления высшей номенклатуры 1960-1980-х гг. являлись 1933-1935-е гг. (вступление в партию и др.). Занятие первой номенклатурной должности в этой группе приходится на 1939—1940-е гг. Другими словами, период формирования членов высшей правящей эли­ты времен Брежнева — Андропова (т.е. последнего этапа суще­ствования советской системы) как государственных деятелей совпадает со временем массовых репрессий.

Реально социальная селекция, присущая советскому ре­жиму, всегда носила жестко заданный характер: она была на­правлена против средних слоев, особенно интеллигенции, поскольку эта система могла строиться только на социальных силах маргинализированных групп населения. Характерно, что в составах Политбюро ЦК КПСС (т.е. истинных владык страны) 1965-1984 гг., т.е. в эпоху интенсивного развития электронных, ядерных, космических, биоинженерных и иных супертехнологий, выходцы из семей бедного крестьянства и неквалифицированных рабочих преобладали решительным образом — 70,5%, в семьях неквалифицированных служащих родились 13,1%, лишь 8,5% имели родителями квалифици­рованных рабочих и 8% — работников квалифицированного умственного труда. Во всем и всегда сказывалась своеобразная смычка советской элиты и низов, состоящих из квазирабочих и таких же квазикрестьян, людей, ушедших из одной (тради­ционной) культуры и не дошедших до подлинно городской. Отсюда и особые черты, не всегда прослеживаемые по данным социальной статистики и социологических опросов: с одной стороны, возрастающая межпоколенческая преемственность, особенно в верхних слоях, а с другой — эти странные на пер­вый взгляд зигзаги в индивидуальной карьерной мобильности отдельных выходцев из низших страт (подсчитано по: [Состав руководящих органов..., 1990, с. 69—136]). ч

Рассмотрим данные о членах ЦК партии на 1986 г., т.е. когда горбачевская перестройка была в самом начале и режим достиг

Часть 3. Тип общества и характер неравенства в России

предела своей завершенности. Среди 281 члена ЦК КПСС, из­бранных на XXVII съезде партии, функционеров, управленцев разного рода было 91,5%. Партийные лидеры составляли 36,6% всех членов ЦК (в том числе члены политбюро и секретари ЦК — 8,9%). Секретари же первичных партийных организаций вообще не были представлены. Члены центрального правитель­ства составляли 34,9%; лидеры советских и общественных орга­низаций — 9,6; генералитет высшего ранга — 8,2%. Однако в со­став ЦК не входил ни один офицер или генерал низкого ранга. Только 9,3% членов ЦК представляли работников производства, среди которых 7,7% были менеджерами государственных пред­приятий. Таким образом, совершенно очевидно, что, несмотря на имитацию демократизма, который выражался в представи­тельстве преданной властям элите рабочих и крестьян в составе верховных советов, областных комитетов партии, туда, где была сосредоточена подлинная власть, даже для внешних проявле­ний демократизма представители трудящихся не были привле­чены. Кстати говоря, характерно, что в состав партийной элиты не входили и менеджеры крупных предприятий.

Интересно посмотреть, каким образом сочеталось член­ство в ЦК КПСС с остальными престижными символами власти — депутатством в советском парламенте и наличием высших государственных наград, званий Героя Советского Союза или Героя Социалистического труда. Корреляция в це­лом достаточно высока, поскольку 78,6% членов ЦК состава 1986 г. в то же время были членами Верховного Совета, а 35,2% имели звание Героев труда или Советского Союза. Наивысший уровень корреляции между членством в ЦК и пребыванием в Верховном Совете прослеживался у военной элиты — 100%; среди представителей советских и общественных организа­ций — 92,6; среди членов партийных комитетов — 86,4%, в том числе у членов политбюро и секретариата ЦК — 96; у членов правительства — 79,4; а у работников производства — 12%. Для контраста необходимо заметить, что 75% рабочих — чле­нов ЦК и парламента были Героями социалистического труда, что говорит об их принадлежности к рабочей аристократии. Среди членов правительства 30,4% соединяли членство в ЦК, депутатство в Верховном Совете СССР и имели звание Героя,

Глава 9. Социеталъная система и социальная стратификация в СССР

у представителей советской власти и общественных организа­ций — 44,4%. Высший же генералитет, будучи на 100% вклю­ченным в депутатский корпус страны, на 69,6% был награж­ден званием Героя труда или Советского Союза [Шкаратан, Фигатнер, 1992, с. 75-76]. Суммируя, можно сделать вывод, что среди тех, кто сочетал все символы высокого престижного положения в обществе, на первом месте оказались руководи­тели вооруженных сил.

Завершим описание номенклатуры образной зарисов­кой, принадлежащей перу выдающегося скульптора Эрнеста Неизвестного: «Они безнаказанно могут заплевать и испакос­тить нужнейшие стране тенденции и открытия, произведения литературы и искусства, составляющие гордость нации. И они же — даже лица все те же, не другие, — как только жизнь до­кажет их неправоту и правоту затравленных ими людей и идей, — будут присутствовать и произносить речи на юбилеях и похоронах мучеников культуры и искусства. Они присвоят себе заслуги замученных и наградят друг друга за дела тех, кого они убили.

Они украшают друг друга орденскими побрякушками и регалиями. Они поздравляют друг друга с наградами. Они вос­хищаются друг другом. Они косноязычны — но они говорят не переставая. Только они говорят, остальные молчат. У них — ра­дио и телевидение, у них — газеты, у них — кино. У всех осталь­ных есть только занятие: вкалывать за них и благодарить их за то, что они пока не отняли хотя бы воздух. Они требуют, что­бы все без исключения восхищались ими. Они довольны — и правы в своем довольстве: когда они говорят "жить стало луч­ше, жить стало веселее, товарищи" — они не врут. Где, когда, в какую эпоху люди, обладающие такими качествами, могли получить так много? И не поплатиться при этом за глупость и хамство, нерадивость и расточительность — да просто за общее и несомненное безобразие собственной личности?

История — не невинная девица, было в ней много злодеев и садистов, но столь тотально-бездарных победителей, я ду­маю, не было никогда» [Неизвестный, 1990, с. 10]. »

Распад номенклатуры СССР произошел в два этапа. 15 октя­бря 1989 г. в центральной партийной газете «Правда» было объ-

Часть 3. Тип общества и характер неравенства в России

явлено о прекращении существования «учетно-контрольной» номенклатуры (гигантской массы ее вне партийного и государ­ственного аппаратов), а с 23 августа 1991 г. и эта низшая, и выс­шая госпартократия были лишены организационного списочно-номенклатурного принципа своей власти.

Не входившие в состав этакратии (номенклатуры) жите­ли страны совсем не образовывали однородной, социально не иерархизированной массы. Как показали исследования ряда советских социологов, в составе населения СССР (в том числе и России) могут быть выделены следующие основные соци­альные слои, различающиеся по месту во властной иерархии, характеру труда и доступу к благам и услугам в распределитель­ной системе этакратического общества:

1) управляющие и чиновники высшего звена (номенкла­тура по спискам № 1 и № 2);

2) управляющие и чиновники среднего звена;

3) высококвалифицированные профессионалы (с учены­ми степенями и др.);

4) профессионалы с высшим образованием;

'' 5) работники со средним специальным образованием;

6) технические работники (в сферах бытовых услуг и орга­низации управления);

7) высококвалифицированные городские рабочие;

8) квалифицированные городские рабочие;

9) полу- и неквалифицированные городские рабочие;

10) квалифицированные сельскохозяйственные работники;

11) полуквалифицированные сельскохозяйственные ра­ботники.

9.4. Управляемые социальные .->(.. перемещения

Особого внимания заслуживают проблемы мобильности в бывшем СССР. С одной стороны, официальная пропаганда утверждала, что в стране достигнуто или почти достигнуто пол­ное равенство шансов на продвижение и занятие всеми видами труда для выходцев из любой социальной или национальной

Глава 9. Социетальная система и социальная стратификация в СССР

группы. Правда, при этом находились под табу все сведения, скажем, об учащихся привилегированных спецшкол или, на­пример, о социальном происхождении студентов Института международных отношений. К тому же демагогически утверж­далось, что самая почетная позиция в обществе — быть рабо­чим. О противоречии между последним утверждением и идеей равенства шансов на продвижение умалчивалось.

С другой стороны, многие западные исследователи писа­ли о сходстве систем стратификации и характера мобильности на Западе и в странах с тоталитарным режимом. Они не учи­тывали, что в странах с качественно различным социально-экономическим и политическим устройством за одними и теми же индикаторами социальной мобильности скрыты принципи­ально разные социальные явления и процессы, различия соци­альных механизмов продвижения. В открытых обществах — это по преимуществу стихийный процесс, а в тоталитарных — мо­бильность, особенно на высших ступенях социальной лестни­цы, — управляемый, идеологически обусловленный процесс. В бывшем СССР действовали многочисленные закрытые ин­струкции, кто и какое социальной положение мог занимать. При этом брались в расчет и социальное происхождение, и на­циональность, и особенно демонстрируемая приверженность политическому режиму, не говоря уже о готовности принять систему норм и ценностей политико-партийной элиты.

В СССР период существования этакратической системы совпал с процессами интенсивного промышленного развития и урбанизации. Эти процессы, по определению польского со­циолога Януша Зюлковского, носили патологиче