Почему экономистов интересует сексуальная жизнь свиней?
Погода в Англии - предмет бесконечно привлекательный для англичан. Плоха ли она (это происходит чаще всего и, соответственно, заслуживает выражения недовольства) или хороша (это случается так редко, что не может остаться не замеченным). Сейчас один из самых теплых на моей памяти июльских дней, в Лондоне температура достигает почти 90 градусов по Фаренгейту. Окна раскрыты. Строители на другой стороне улицы сверлят старый бетон и на полную громкость слушают радио. Мимо грохочут грузовики и машины. На улице болтают пешеходы. Господи! Как можно работать в таких условиях?
Ну, никто собственно и не работает. Во многих городах континентальной Европы, где летом обычно стоит невыносимая жара, а кондиционеры есть не во всех офисах, сотрудники сворачивают в июле работу и уезжают на 5-6 недель из города. Париж, Рим, Барселона и другие столицы просто пустеют жарким пыльным летом, хотя сейчас это не приобретает таких масштабов, как раньше. Экономическая деятельность замирает.
Обычно почти полный спад экономической активности вызывает у специалистов беспокойство. Но никто не реагирует на значительные сезонные колебания, которые мешают нормальному течению бизнес-цикла. Например, рождественские покупки: из всех средств, проходящих в течение года через торговые кассы, примерно одна пятая тратится в четыре предпраздничные недели. Остальное тратится в месяцы распродаж. Приведем некоторые данные: в феврале 2001 г. американские покупатели потратили 219 млрд. ДОЛЛ., а в декабре того же года они потратили 311 млрд. долл., т. е. на 25% больше. В Великобритании средние расходы на покупки в спокойном феврале 2000 г. составили 3,6 млрд. фунтов стерлингов, а в декабре того же года - 5,5 млрд. фунтов стерлингов. Разница между самым спокойным и самым горячим торговым месяцем составляет 50%.
Погода становится причиной серьезных сезонных колебаний в экономической статистике, но большинство экономистов позорно игнорирует ее. Так, например, потребность в тепле или кондиционерах влияет на выработку энергии и оказывает значительное воздействие на добычу нефти и угля. Люди охотнее покупают новую одежду, в начале теплого или холодного сезона. Строительство замедляется или останавливается в период дождей и снежных бурь. Кроме того, погода влияет на урожаи, а значит и на количество и стоимость сельскохозяйственных товаров. Последствия сезонности и других особых дат слишком серьезны, чтобы хороший экономист-практик мог их игнорировать.
Затронутыми оказываются даже фондовые рынки. Объемы торгов на Лондонском фондовом рынке сокращаются в дни крупных спортивных мероприятий, например, во время скачек в Аскоте или международного матча по крикету, или захватывающего полуфинала Уимблдона. Многие сотрудники распространяют последние данные по внутренним .компьютерным сетям, чтобы все служащие не звони ли постоянно по телефону и не слушали тайком радио, чтобы быть в курсе событий.
Торги тоже замирают в жаркие дни (иногда спад составляет почти 20%). В последний месяц этого лета суточная температура была на 25% выше средней многолетней, в то время как в прошлом году она была на 7% ниже. Конечно, эти двенадцать месяцев не были звездными для фондового рынка, но ежедневное количество сделок с ценными бумагами на лондонской фондовой бирже почти каждый операционный день последнего месяца было меньше, чем в прошлом году.
Исследование, проведенное в 1993 г., показало, что погода влияет и на работу Уолл-стрит. Автор утверждал, что погода оказывала важное психологическое воздействие на курсы акций, потому что в солнечные дни инвесторы настроены более norhlhqrhwmn. В статье, опубликованной в 2001 г., говорилось, что на 26 фондовых рынках за период с 1982-1997 г. курсы акций были выше среднего в более солнечные дни, и ниже среднего в более облачные дни. На Нью-Йоркской бирже в солнечные дни прирост составлял 25%, а в облачные дни наблюдался спад в 9%.
Причина сокращения объемов торгов (и повышения курсов акций) довольно проста: маклеры обедают на свежем воздухе, а не за рабочим столом. Было сделано предположение о том, что Интернет усилил сезонность торгов. Частные инвесторы с готовностью проведут час за компьютером, если погода плохая, но в ясный день они предпочтут игру в гольф. Однако дело не только в солнце. Некоторые исследователи обнаружили, что на 43 из 48 фондовых рынков результаты при новой луне были выше, чем при полной. Но объяснять это явление должны скорее психологи, чем экономисты.
Статистики стараются подогнать имеющиеся экономические данные под сезонные колебания, но это опасное занятие. Они могут исключить лишь регулярные сезонные колебания. Например, если в декабре объемы розничных продаж на 20% были выше среднегодового уровня за последние десять лет, то они могут исключить эти 20% из данных за декабрь. (В действительности, это более сложный процесс.) Но, несмотря на то, что большинство методик вычисления поправки на сезонность излишне компенсируют сезонные колебания, этот подход неплохо работает при условии, что сезонные закономерности практически не изменяются из года в год, но если они более переменчивы, то данный подход неприемлем. Таким образом, поправка на сезонность менее эффективна в случае с колебаниями, обусловленными погодой, поскольку изменения погоды из года в год не так легко предсказать.
Все это может быть очень важно для тех, кто трактует данные национальной экономики, поскольку они склонны СЛИШКОМ оптимистично оценивать изменения темпов роста объемов промышленного производства и инфляции в несколько десятых процентного пункта. Подобные изменения часто оказываются лишь сезонными колебаниями, которые в этом году зафиксированы выше нормы, и поэтому не были исключены статистиками в процессе внесения поправок на сезонность. Многие экономисты часто полностью игнорируют сезонность.
Один из моих любимых примеров: колебания цен на свинину и бекон в течение нескольких лет, когда после очень сырого лета наступило очень жаркое. По официальным данным, сообщенным журналистам на пресс-конференции статистиков, при жаркой погоде свиньи более любвеобильны - а разве мы нет? После Года, когда поросят было слишком много, наступил период, когда их не хватало, что, соответственно, привело к повышению цен на свинину. Хотя, на первый взгляд, повышение цен на мясо подстегнуло инфляцию, опасения могут оказаться безосновательными, если как следует разобраться в причинах происходящего.
Иногда погода оказывает на экономику воздействие куда более серьезное, чем просто сезонные колебания. Хороший тому пример - явление Эль-Ниньо. Во время обычного сезона в Тихом океане на Западном побережье Южной Америки наблюдается система высокого давления, а на Восточном побережье Австралии - система низкого давления. Вследствие этого в основном дует восточный ветер (т.е. с Востока на Запад). Теплые поверхностные воды сдуваются от Восточного побережья к Азии и Австралии, где выпадают осадки, что создает благоприятные условия для сельского хозяйства, в то время как в Восточной части Тихого океана холодная, но богатая пищей вода поднимается из глубин океана, создавая Идеальные условия для тропических рыб и повышая производительность рыбной отрасли Южной Америки.
К сожалению, эта закономерность периодически нарушается. При явлении ЛаНинья (антипод Эль-Ниньо) эта закономерность усиливается, и температура океана еще больше понижается. При Эль-Ниньо течение меняет направление, температура океана повышается, и слои теплой воды направляются к Тихоокеанскому побережью Америки.
Явление Эль-Ниньо происходит с периодичностью 3-7 лет, продолжается в течение двух лет и бывает очень сильным. Особенно серьезные случаи были зарегистрированы в 1982-1983 п. и в 1997-1998 п. Рыбной отрасли в Тихоокеанской прибрежной зоне Америки от Чили до Британской Колумбии был нанесен огромный ущерб. Кроме этого, глобальное атмосферное возмущение изменило высотные ветра, что повлияло на погодные условия по всему миру. Оба раза Эль-Ниньо совпало (а, возможно, и вызвало) с серьезными экономическими кризисами: это долговой кризис в Латинской Америке - в первом случае и финансовый кризис в Юго-Восточной Азии - во втором.
Есть множество реальных доказательств (чаще всего это – устные свидетельства, а не статистические данные или официально проверенные гипотезы) ущерба, который Эль-Ниньо наносит экономике. В 1997-1998 п. в Эквадоре смыло все рисовые поля, в Чили и Перу были затоплены шахты, в Австралии от засухи пострадали пшеничные поля, в Индонезии горели леса, из-за чего большая часть Юго-Восточной Азии тоже оказалась накрыта густым дымом, а выработка электроэнергии на ее гидроэлектростанциях сильно снизилась в результате засухи, в Калифорнии урожай овощей пострадал от влаголюбивых вредителей, а несколько большегрузных судов не смогли пройти через Панамский канал, в котором уровень воды был слишком низок.
Недавние систематические исследования МВФ показали, что Эль-Ниньо привело к повышению мировых цен на предметы потребления, из-за чего возросла мировая инфляция, и замедлились темпы роста мировой экономики. По сути, примерно пятая часть изменений мировых цен на товары за последние четыре года произошла из-за смены погодных условий. Пострадали не только тихоокеанские регионы, но и большинство стран большой семерки, находящихся в Северном полушарии. По данным МВФ, влияние Эль- Ниньо обусловило 10-20% изменений цен на потребительские товары, уровней инфляции и мировой активности.
Не удивительно, что некоторые исследователи обратили внимание на влияние климатических изменений на экономику. Результатом изменения климата может стать возникновение среднесрочных погодных систем или разрушение существующих.
Однако, если вернуться назад, то известные исследования 1884 г. рассматривали совершенно иные природные циклические явления: солнечные пятна, неустойчивые зоны необычной активности на поверхности Солнца. Экономист Уильям Стенли Джевонс обнаружил стойкую взаимосвязь между усилением солнечной активности с периодичностью от 11 до 100 лет и коммерческими кризисами. Связующим звеном была погода и ее влияние на урожай сельскохозяйственных культур, который был гораздо более важным фактором экономики в конце 19 в. Вероятно, нас не должно удивлять то, что падение курса NASDAQ спустя год после достижения максимума в марте 2001 г. должно было совпасть по времени с повышением солнечной активности и солнечными бурями такой силы, что они могли нарушить работу некоторых сетей спутников связи, находившихся на околоземной орбите. (Потеря спутника связи новое слабое место экономики, о котором Джевонс и не мог вообразить.) Вслед за Джевонсом и другие исследователи занялись изучением влияния солнечных пятен и климатических изменений, и исследования в области глобального потепления относятся как раз к этому направлению. А предсказания ужасают: изменения климата приведут к увеличению случаев засухи в одних регионах и наводнений в других и создадут угрозу заболевания малярией еще для 290 млн. человек, потому что более теплая и влажная атмосфера благоприятна для комаров.
Некоторые исследователи считают, что климат играет гораздо более важную роль в экономике, чем просто влияние на деловой цикл. Они утверждают, что географическое положение - это судьба. В своей книге «Guns, Germs, and Steel» Джаред Даймонд, профессор философии в Медицинском колледже Калифорнийского университета говорит о том, что географическое положение и климатические условия могут служить объяснением экономических судеб разных наций. Климат играет решающую роль в успешном развитии сельского хозяйства в некоторых регионах, и может объяснить, почему некоторые страны были уничтожены болезнями или никогда так и не справились с их бременем.
Например, в Африке существует очень мало животных и растений, которые можно было бы использовать в домашнем хозяйстве. В тропиках также таятся такие убийцы, как малярия, желтая лихорадка и холера, до сих пор мешающие экономическому развитию. Микробы, привезенные из Испании, унесли жизни большего числа коренных жителей Америки, чем все конкистадоры вместе взятые; после при хода Колумба в Новый Свет население индейцев сократилось на 95%. Но хотя европейские инфекции оказались смертельными для коренных американцев, мало кто из испанцев или португальцев умер от местных болезней. Даймонд предположил, что контакт европейцев с домашними животными сделал их более устойчивыми к вирусам, в то время как у американцев было гораздо меньше домашних животных, а потому их иммунитет был ослабленным.
Некоторые экономисты, занимающиеся проблемами развития (самый известный среди них - Джеффри Сакс из Колумбии), заговорили о том, что, стараясь сократить бедность и ускорить экономический рост в беднейших странах - например, в Африке, - не стоит забывать о специфических климатических проблемах. Особенно это касается сельского хозяйства - где объемы производства в тропических странах втрое или вдвое меньше, чем в странах умеренного климата, - а также здравоохранения. Сакс обращает внимание на то, что только 3 из 30 стран с наибольшим ВВП на душу населения расположены на полосе между 23,45 градусами северной широты и 23,45 градусами южной широты, т. е. это маленькие страны Гонконг, Сингапур и Маврикий. Средний уровень дохода в 72 тропических странах, где проживает треть населения планеты, в пять раз меньше доходов в странах (несоциалистических) с умеренным климатом. (Сакс добавляет, что для успешного экономического развития также важно избежать войн и социализма.)
Этот подход до сих пор считается противоречивым. Экологи даже выступили с требованием запретить распыление сильнодействующих пестицидов, таких как DDT, которые, убивая москитов, позволяют бороться с малярией. В своих лозунгах они не упоминали о влиянии на экономику и человечество этой болезни, уносящей наибольшее число жизней. Но некоторые экономисты даже до сих пор предпочитают заниматься такими традиционными проблемами стран с низким доходом, как объемы Инвестиций или инфраструктура дорог и выработки электроэнергии. Однако и те экономисты, кто полностью убежден к важности географического положения страны (например, профессор Принстонского университета Пол Кругман), считают, что хотя географическое положение определяло судьбу нации в прошлом, объясняя экономический рост близостью морских путей или очага заболеваний, в будущем его роль будет не столь неизбежной. Не только климат и реки будут определять экономический рост. Тем не менее, те из нас, кто живет в зоне умеренного климата, должны радоваться. Даже в Лондоне, где такой солнечный июнь случается раз в десять лет.
Глава 25
Работа
Зачем мы ее делаем?
«Помни, время - это деньги. Тот, кто своим трудом зарабатывает в день 10 шиллингов и уезжает за границу или просто сидит без дела полдня, хоть и тратит на свои развлечения или лень всего лишь 6 пенсов (полшиллинга), пустыне считает, что это его единственные расходы; на самом деле, он потратил, точнее, выбросил на ветер, еще пять шиллингов». Так поучал своих читателей Бенжамин Франклин в1736 Г., когда розовые лучи восхода Промышленной революции лишь начинали окрашивать горизонт. Именно под влиянием таких идей Макс Вебер, экономист начала 20 века, пришел к знаменитому выводу, что сердце капитализма это культура труда.
Уделяя так много внимания труду, экономика просто полагается на более разумное предположение о том, что люди предпочитают отдых труду, а работают в основном для того, чтобы получить деньги, на которые они впоследствии купят себе то, что они хотят, например, еду и жилье или модельную обувь и билеты в кино.
Однако доказательств существования культуры отдыха гораздо больше, чем доказательств существования культуры труда. Основное состоит в том, что по мере увеличения благосостояния люди работают все меньше и меньше. Почти через сто лет после Бенжамина Франклина, в 1870 Г., обычный рабочий в одной из ведущих стран мира, трудился 3 тыс. часов в год, т. е. примерно по 58 часов в неделю, каждую неделю без выходных, или по 9,5 часов 6 дней каждые 52 недели в году. Однако с 1870 г. по 1990 г. количество часов, отводимых на отдых, стабильно росло. Увеличили размеры отпускных. Понизили пенсионный возраст. В большинстве стран люди все чаще стали переходить на частичную занятость. Сократили рабочий день у тех, кто работал полный день. В разные времена и в разных странах причины уменьшения продолжительности рабочего дня были разные. Тем не менее, в результате количество рабочих часов в год в промышленно развитых странах к 1990 г. сократилось до 2 тыс., за редкими случаями роста в некоторых странах во время Второй мировой войны.
Однако примерно десять лет назад эта тенденция замедлилась, а в некоторых случаях остановилась. В нескольких странах, среди которых оказались США, впервые за последние сто лет продолжительность рабочего дня даже увеличилась. В тех же странах, где сокращение продолжалось достаточно длительное время, оно отразилось либо в новом законодательстве, таких как Закон 1999 г. о 35-часовой неделе во Франции, либо в виде соглашения между правительством, профсоюзами и крупными компаниями, как в Германии.
Если взглянуть за пределы богатых стран-членов ОЭСР, мы увидим, что в бедных странах люди работают больше, особенно там, где объемы национальной промышленности быстро растут. Закономерность такова: когда страна переходит от низкого уровня доходов к среднему, люди работают больше - и значительно увеличивают производительность (эта величина показывает, сколько продукции каждый из них производит за час работы) ~ благодаря чему экономика быстро растет, а уровень жизни повышается. Но когда благосостояние еще больше увеличивается, рабочий день становится не таким длинным, и дальнейшее улучшение качества жизни достигается только за счет увеличения производительности. Если они не работают больше, они могут разбогатеть, лишь работая лучше. А это сложнее: в богатых странах темпы роста экономики гораздо ниже, чем в странах со средним доходом, старающихся достичь лучшего, где рабочий день удлиняется, а усилий прилагается все больше. Имеет ли это смысл с экономической точки зрения? Почему должен рабочий день удлиняться, а по мере развития страны сокращаться, и почему во многих странах должны возникать длительные тенденции сокращения? И почему эти тенденции должны прерываться?
Все дело в предложении рабочей силы - т. е. в том, насколько люди хотят работать, и насколько они эффективны. Долгосрочные тенденции связаны с предложением в экономике, а не с изменением спроса. Большинство основных экономических правил могут с легкостью объяснить существующую закономерность. Люди хотят работать, чтобы получать деньги, потому что они ценят товары и услуги, которые могут купить. С другой стороны, большинство работе предпочитает отдых.
Данное утверждение, конечно, нуждается в разъяснении. Некоторые профессионалы просто любят свою работу, или хотят уйти на время из дома, поэтому они не мучаются. Кроме того, работа - это определенный социальный статус, компания и чувство принадлежности к коллективу фирмы. Но все это можно получить, работая гораздо меньше, чем многие из нас. В итоге большинство сталкивается с проблемой баланса между отдыхом и доходом.
Таким образом, на графике, отражающем рынок труда, экономисты могут нарисовать восходящую кривую предложения рабочей силы. Чем выше почасовая оплата, тем больше работы, потому что люди хотят увеличить свой доход.
Но при очень высоких ставках заработной платы этот эффект дохода оттесняет эффект замещения, когда довольно большое число людей предпочитает насладиться отдыхом. Если заработная плата достаточно высока, они могут поддержать тот же уровень дохода при меньшей продолжительности рабочего дня, благодаря чему они смогут заменить дополнительный доход отдыхом. При таком высоком уровне заработной платы кривая предложения рабочей силы отклоняется обратно (или становится нисходящей).
Вот что вы получите, если будете составлять графики для сочетания средней оплаты и средней продолжительности рабочего дня в разных странах. При низком и среднем уровнях дохода люди работают дольше, и доходы повышаются. При более высоком уровне благосостояния многие предпочитают короткий рабочий день и медленный рост доходов.
Но это еще не все. Исследования показывают, что существуют различия в национальных предпочтениях. Ведь между странами, находящимися на одном уровне экономического развития, есть различия. Например, отпуск типичного американского или японского служащего составляет 10 дней в году (помимо государственных праздников), в то время как британские рабочие отдыхают 21 день в году, а датские - 31 день. В США только в период расцвета экономики в 1990-е годы компании ввели для дефицитных сотрудников дополнительные выходные и такие новшества, как банк свободного времени, но эти эксперименты прекратились, когда начался спад в экономике.
Кроме того, примерно 40% европейцев предпочитают короткий рабочий день высокой заработной плате, 21% из людей, работающих на полставки, тоже предпочитают неполный рабочий день, несмотря на то, что почасовая оплата на четверть ниже оплаты полной занятости. Опросы общественного мнения в США, напротив, показывают, что люди предпочитают высокую заработную плату (а не короткий рабочий день) и полную занятость (а не частичную).
Возможно, не должно удивлять то, что половина новых рабочих мест, созданных в Европе с 1987 г. по 1997 г., предполагали частичную занятость, что увеличивало количество служащих на полставки, в то время как в США (где в целом появилось гораздо больше новых рабочих мест) доля вакансий с частичной занятостью сократилась. В Европе на полставки в основном работают родители маленьких детей, а в США - студенты и пожилые люди. В 1999 г. 13% американцев работали на полставки, по сравнению с 15% во Франции, 17% - в Германии, 23% - в Великобритании и 30% в Нидерландах.
Поэтому, напрашивается вывод: европейцам больше, чем американцам и японцам, нравится отдыхать. Хотя баланс между доходом и отдыхом волнует работников по всему миру, разные предпочтения приводят к тому, что разные предпочтения делают разный выбор. То, как это выражается в реальном уровне жизни, зависит от того, какая доля потенциальной рабочей силы действительно работает и каков уровень производительности в каждой конкретной стране, другими словами, сколько продукции может быть выработано за один час работы. В Америке не только дольше рабочий день, но и больше доля взрослого занятого населения.
Уровень занятости (или доля населения от 15 до 64 лет) составляет в США 74%, почти не отстает от них Великобритания (72%), но во многих европейских странах уровень занятости составляет лишь 50-60%.. Это отражает и стабильно высокий уровень безработицы, и незначительную долю в рабочей силе таких групп, как замужние женщины, родители-одиночки, пожилые сотрудники, которым осталось немного времени до пенсии и молодежь в возрасте до 25 лет.
Американцы работают не только больше и дольше, но и более продуктивно. Средний уровень производительности в США на 20% выше тех же показателей в Великобритании. Однако Британия вообще отстает в производительности. Во Франции и Германии, а также в Японии и ряде небольших европейских стран, уровень производительности близок к американскому стандарту, а по некоторым параметрам даже выше.
В результате доход на душу населения в США в среднем выше, чем в других странах. (Только несколько небольших стран, таких как Монако и Люксембург, могут похвастаться более высокими уровнями доходов, но это вряд ли можно считать нормой.) Среднестатистический американец получает в год 32 тыс. долл., по сравнению с 26 тыс. долл. дохода немца и 18 тыс. долл. испанца (в этих данных на душу на селения учитывались и дети).
Это вознаграждение - для всех трудолюбивых американцев. Но разве деньги - это все? Никто не будет спорить с тем, что безработица - это позор для экономики и общества в целом, и важно, чтобы производительность была на высоком уровне, но большинство европейцев предпочитает сохранить свой короткий рабочий день и длительный отпуск. Ведь именно на Континенте появились так называемая «дольче вита» и завсегдатаи кафе. Если европейцы беднее, но счастливее перегруженных американцев, то в глазах экономистов это неплохой результат.
Экономисты даже располагают некоторыми данными об эволюции счастья, полученными в ходе исследований (т. е. опросов людей, единственного способа измерить счастье). Конечно, безработные или бедные люди не могут быть счастливы, но в безработице хуже всего то, что из-за нее люди беднеют. для многих это совершенно очевидно. Когда в 1999 г. во Франции безработные устроили забастовку (они действительно блокировали государственные учреждения), они требовали повышения пособия по безработице, а не работы. По обеим сторонам Атлантики с 1970-х годов наблюдалось небольшое повышение среднего уровня счастья, но оно несравнимо с одновременным резким увеличением дохода на душу населения. Получается, что большее количество денег не делает жителей богатых стран счастливее. Более того, люди, работающие с неполной занятостью или на самих себя, получают большое удовлетворение от работы, в то время как заинтересованность в работе среди полностью занятых служащих резко сокращается.
Во Франции попытались одновременно решить проблему неудовлетворенности и безработицы, установив официальную продолжительность рабочей недели в 35 часов.
Конечно, французские служащие были довольны, и закон имел большой успех. Он позволил бы создать дополнительные рабочие места, потому что решение вступило в действие в период экономического роста, так что работодателям не пришлось использовать короткий рабочий день для сокращения общего объема производства.
Однако еще рано говорить, что французский эксперимент увенчался успехом. Правительство тогда гарантировало, что после сокращения длительности рабочего дня никто не пострадает от понижения заработной платы, поэтому государству пришлось финансировать работодателей, чтобы выполнить свое обещание. В противном случае, чтобы оправдать повышение почасовой оплаты после сокращения рабочей недели до 35 часов, потребовалось бы резкое увеличение производительности. (Если зарплата больше производительности, то прибыль, объемы производства и занятость сократятся.) Поэтому во Франции либо должен значительно подняться уровень производительности, чтобы дать государству возможность сократить финансирование без ущерба для уровня занятости и объемов производства, либо налогоплательщикам придется платить довольно большие налоги.
Получается, что хотя за деньги счастье не купишь, они являются необходимым условием. А работа - условие наличия денег. Но экономисты хотят, чтобы вы были счастливы, а не просто богаты и, уж конечно, не перегружены работой.
Эпилог
Похвала экономике
По радио и телевидению, в газетах и журналах невежды рассказывают об экономике полную ерунду. Я бы никогда не стала выдавать себя за эксперта по медицине или по землетрясениям, чтобы поделиться недавно прочитанными интересными фактами, но, по-видимому, подобная неуверенность не останавливает большую часть так называемых «экспертов по экономическим вопросам».
Им все сходит с рук из-за плохой репутации экономики, ведь считается, что она оторвана от реальности. Экономистов критикуют за то, что они слишком полагаются на абстрактные математические расчеты. Если открыть любой известный экономический журнал, то там действительно можно увидеть устрашающие цифры и символические модели той реальности, которую авторы пытаются анализировать. Однако, будучи одним из тех «отрешенных» экономистов, я знаю, что эта критика несправедлива. Ведь большинство экономистов — очень практичные исследователи, копающиеся в данных и статистике куда больше, чем некоторые эксперты других общественных наук и любой другой дисциплины.
Профессиональная экономика становится все менее абстрактной и все более применимой к проблемам реального мира. Парта Дасгупта, профессор экономики Кембриджского университета, подсчитал, сколько теоретических, прикладных и практических статей было напечатано за последние пять лет в журнале American Economic Review. Результаты были таковы: 25 статей чистой теории, 100 статей по прикладной экономике (в которых предприняты попытки найти теоретические объяснения для обследованных явлений) и 156 практических или экспериментальных. Другими словами, оказывается, что более 90% всех статей посвящено проблемам реального мира. Пол Кругман, профессор Принстонского университета, тоже отметил, что среди десяти последних обладателей медали Джона Бейтса Кларка, чрезвычайно престижной награды Американской экономической ассоциации (American Economic Association), вручаемой молодым экономистам, было лишь два теоретика. Оба они специализировались на проблемах информации и неопределенности. Трое других занимали высокие политические должности (в Совете экономических консультантов, во Всемирном банке и в Казначействе США), а остальные занимались различными исследованиями в сфере прикладной экономики.
Экономика как наука даже не обладает строго определенным набором информации и знаний, которые следует выучить. Их нельзя определить, отталкиваясь от тех вопросов, которыми занимается экономика. Это общественная наука, и встающие перед ней проблемы зависят от того, что происходит в обществе, и как оно изменяется. Таким образом, экономика занимается такими вопросами, как деньги и работа, покупки и торговля, но, как вы уже могли понять из предыдущих глав книги, рассматривает их с несколько другой точки зрения. Знаменитый экономист Лионель Роббинс сказал, что экономика — это изучение того, как люди пытались достичь поставленных целей с помощью скудных ресурсов, которые могли иметь различное применение.
Другими словами, экономика — это наука о том, как и почему люди делают выбор. Когда эти показатели изменяются, то совокупность знаний, которая формируют экономику, меняется тоже. Джон Майнард Кейнс, один из самых известных экономистов-практиков, прекрасно ответил одному критику: «Когда факты изменяются, я меняю свое мнение. А что делаете Вы, сэр?» Выводы неоднозначны. Экономика — это скорее отношение, чем совокупность данных, применение интеллектуального скепсиса практически к любому вопросу. Ее основной вопрос — почему?
Это — головоломка. Это дисциплина, которая формируется на основе того, что происходит в мире, и которая старается это понять. Тогда, почему же экономика получила репутацию науки, оторванной от реальности? Полагаю, тому есть три причины. Привожу их в порядке убывания банальности:
Во-первых, большинство тех, кто критикует экономику, недолюбливает математические расчеты (а львиная доля уравнений, содержащихся в статьях, касается статистики и практических исследований, а не теории) и отрицают необходимость использования этих расчетов в общественной науке, по поводу которой они хотели бы высказывать свое мнение.
Во-вторых, выводы, которые делает экономика, зачастую противоречат здравому смыслу и общепринятому мнению, особенно традиционным представлениям других общественных и гуманитарных наук. Ученые этих школ просто не могут себе представить, что научный метод можно применять к власти или культуре. Экономисты нисколько не облегчают свое положение, потому что используют совершенно непонятную терминологию.
В-третьих, макроэкономика, наука об экономике в целом и о том, что большинство людей как раз и считает экономикой, неоднократно терпела неудачу, опираясь в своих политических решениях на элегантные теории, которые не всегда могли адекватно отразить всю сложность происходящего в мире.
Я хочу поподробнее рассмотреть второй и третий пункты. По поводу первого можно только сказать, что слишком многие эксперты и журналисты, в основном гуманитарии, до сих пор думают, что не разбираться в математике — это забавно или даже престижно. Сейчас даже модно говорить о том, что математика стала слишком важной, и в нашем обществе существует излишнее преклонение перед математическими расчетами. Если бы. Скорее, существует излишнее невежество. Подобное отношение портит понимание науки и экономики. Такие люди были бы потрясены, если бы ученые хвастали, что они никогда не читали романов или никогда не слышали Бетховена. Им должно быть стыдно.
Тирания здравого смысла
Критикующих экономику гораздо больше, чем самих экономистов. Некоторые из них — сами экономисты, и потому их критика довольно разума и логична. Но высказывают они ее таким тоном, словно никто до них об этом и не думал, что сильно раздражает.
Другие критики, некоторые из них — весьма влиятельные, публикуют книги и статьи в таких журналах, как New York Review of Books и The New Yorker и зачастую вводят окружающих в заблуждение. Именно этого можно было бы ожидать от критики, написанной сторонним наблюдателем, но, к сожалению, интеллектуальная аудитория, на которую рассчитаны эти журналы, в результате недооценивает значение экономики. Существует глубокая пропасть между экономистами и представителями других общественных наук и интеллигенции. Литературные редакторы, конечно, знакомы с литераторами, а не с экономистами, и недостаток общения между этими двумя группами осложняется еще и тем, что многие экономисты с трудом пишут книги на простом и понятном языке[8]. В этом они мало отличаются от остальных ученых, которым лучше удается писать для профильных журналов на непонятном научном жаргоне, чем для газет и книг, предназначенных для широкой публики (хотя потом они расстраиваются и завидуют своим коллегам, которые завоевывают популярность благодаря грамотному общению).
Загляните в академические журналы по литературной критике или истории, и вы ничего не поймете.[9]
Все критики сходятся в одном: профессиональная экономика «слишком математическая», слишком полагается на представление человеческого поведения с помощью алгебры, применяя при этом научный метод к общественной жизни. Однако сложно не предположить, что все эти критики просто считают математику слишком сложной, но не рискуют критиковать такие естественные науки, как биология или физика за чрезмерное использование математики, потому что боятся показаться невежественными. Но в случае с общественными науками они не могут с этим смириться.
Имеют ли эти жалобы основания? Стоит ли пытаться заключить сложное поведение человека в рамки уравнений? На самом деле, не все уравнения — это алгебраическое представление человечества, некоторые из них совершенно необходимы. Пол Кругман, один из лучших и самых понятных на сегодняшний день экономистов, неоднократно говорил о том, что существуют уравнения, которые отражают верную логику: явления, имеющие смысл, должны быть понятными.
Например, некоторые критики процесса глобализации утверждают, что многонациональные компании перемещают рабочие места в развивающиеся страны, производят дешевую продукцию, которая потом экспортируется обратно в их страны, и при этом платят своим бедным работникам гроши. Случайному читателю подобное утверждение покажется абсолютно верным. Но невозможно, чтобы развивающиеся страны привлекали в страну большие потоки зарубежных инвестиций и при этом получали значительное активное сальдо торгового баланса, благодаря тому, что они экспортируют в богатые страны больше, чем импортируют. Дело в том, что платежный баланс должен быть сбалансирован. Одна его составляющая представляет собой баланс (счет) движения капиталов или поток финансовых средств из страны или в страну. Другая — это текущий счет, или поток товаров и услуг. Страна, которая покупает за границей товаров и услуг больше, чем продает их иностранцам (как, например США), должна платить за этот дефицит, заимствуя средства в виде облигаций или акций у иностранцев. Если выразиться более научным языком, то чистый приток на счете движения капитала должен соответствовать оттоку — это и <