Теория праздного класса. Институциональная экономика (1899)

Глава III. Демонстративная праздность.

Если бы институт праздного класса не возник сразу же с появлением частной собственности, уже в силу бес­славия, приписываемого занятости в производительном труде, он появился бы в любом случае в качестве одного из первых последствий обладания собственностью. И нуж­но заметить, что, хотя праздный класс существовал в принципе со времен зарождения хищнической культуры, с переходом от хищнической к следующей за ней денеж­ной стадии культуры институт праздного класса напол­няется новым смыслом. Именно с этого времени и впредь он и является «праздным классом» как на деле, так и в теории. К этому моменту институт праздного класса вос­ходит в своем законченном виде.

В течение собственно хищнической стадии различие между праздным классом и трудящимися слоями являет­ся до некоторой степени лишь формальным. Здоровые мужчины ревностно чуждаются всего, что в их представ­лении является рабской повинностью, однако на самом деле их деятельность ощутимым образом способствует под­держанию жизни группы. Последующая стадия квази­мирного производства обычно характеризуется установив­шейся системой рабского труда, стадами скота, слоем подневольных табунщиков и пастухов; производство про­двинуто настолько, что общество уже больше не зависит от средств к существованию, добываемых охотой или ка­ким-либо другим видом деятельности, которую можно безусловно отнести к разряду доблестной. С этого момен­та и далее отличительной чертой в жизни праздного класса является демонстративное освобождение от всяких по­лезных занятий.

Обычные, характерные занятия праздного класса в этой зрелой фазе его исторического развития являются почти такими же по форме, как и в его раннюю пору. Эти­ми занятиями являются управление, войны, спорт и раз­влечения и отправление обрядов благочестия. Лица, чрез­мерно вдающиеся в тонкости теоретических рассуждений, могут настаивать на том, что эти занятия все же являются, косвенным и несущественным образом, «производитель­ными». Однако следует заметить, и это имеет решающее значение для рассматриваемого вопроса, что основным мотивом участия праздного класса в этих занятиях, не­сомненно, не является увеличение состояния посредством производительных усилий. На этой, как и на любой дру­гой, стадии развития общества правление и войны, по край­ней мере отчасти, осуществляются для денежной прибыли тех, кто в них участвует, но это - прибыль, получаемая почетным способом: захватом и обращением в свою пользу. Эти занятия носят характер хищнического, а не про­изводительного промысла. Нечто подобное можно сказать и об охоте, но с одним отличием. Когда общество выходит из собственно охотнической стадии, в охоте начинают вы­деляться два различных занятия. С одной стороны, это занятие, осуществляемое главным образом ради прибыли, и элемент доблести в нем практически отсутствует либо, во всяком случае, не присутствует в достаточной степени, чтобы на это занятие не падала тень прибыльного про­мысла. С другой стороны, охота - это также развлечение, попросту проявление хищнического побуждения. В каче­стве такового она не представляет собой никакого ощути­мого денежного стимула, однако содержит более или ме­нее явный элемент доблести. Именно это последнее обсто­ятельство избавляет охоту от неблаговидности, которой обладают ремесла, поэтому она достойна поощрения и весьма хорошо вписывается в образ жизни развитого праздного класса.

Воздержание от труда теперь является не только по­четным или похвальным делом, но становится тем, что необходимо для благопристойности. Собственность как основа почтенности является самым простым и настоя­тельным требованием на протяжении ранних стадий на­копления состояния. Воздержание от труда традиционно свидетельствует о состоятельности и, следовательно, является общепризнанным показателем положения в обществе; и это неотступное требование того, чтобы богатство вознаграждалось, ведет к еще более сильному настоянию на праздности. Nota notae est nota rei ipsias. Согласно установленным законам человеческого бытия, праздность, являясь общепризнанным свидетельством обладания богатством, закрепляется в образе мыслей людей как нечто, что само по себе обладает значительными достоинствами и существенно облагораживает, тогда как производительный труд в то же самое время и по той же причине в двойном смысле становится недостойным. В довершение всего труд не только позорен в глазах общества, но и морально невозможен для благородных, рожденных свободными людей и несовместим с достойной жизнью.

Этот запрет на труд имеет значение для дальнейшей производственной дифференциации классов. Когда растет плотность населения и хищническая группа превращается в оседлую общность, законные власти и обычаи, регулирующие систему собственности, получают больший про­стор и согласованность в своих действиях. Вскоре затем практически становится невозможным накапливать богатство простым захватом и, что логично и последовательно, одинаково невозможным приобретать богатство путем про­изводственной деятельности людям неимущим, но гордым. Им открыта другая возможность - жизнь в нужде или нищете. Везде, где срабатывает критерий демонстратив­ной праздности, появляется второстепенный и в некото­ром смысле незаконнорожденный праздный слой - край­не бедный и кое-как перебивающийся в нужде и неудоб­стве, но морально не способный снизойти до прибыльных занятий. Опустившийся господин или дама, видавшая лучшие времена, - явление весьма частое и в наши дни. Это распространяющееся повсюду чувство унижения соб­ственного достоинства при самой незначительной физиче­ской работе знакомо не только всем цивилизованным на­родам, но и народам менее развитого уровня денежной культуры. У лиц с повышенной чувствительностью, кото­рым в течение долгого времени прививаются аристокра­тические манеры, чувство постыдности физического тру­да может стать столь сильным, что в критической ситуа­ции и при необходимости выбора голос инстинкта самосо­хранения будет оставаться без внимания.

Глава V. Денежный уровень жизни.

Для большей части людей в современном обществе не­посредственным мотивом денежных расходов сверх тех, что необходимы для физического благополучия, являет­ся не столько сознательное стремление превзойти других в размере явного потребления, сколько желание дер­жаться на уровне общепринятых требований благопри­стойности в качестве и количестве потребляемых товаров. Это желание вызывается не какими-то жесткими неизмен­ными рамками, которых нужно придерживаться и выхо­дить за которые ничто не побуждает. Уровень требований подвижен. В частности, он может бесконечно повышать­ся, как только проходит достаточно времени для привы­кания, вслед за всяким повышением платежеспособности, к новым, большим масштабам расходования. Гораздо труднее отказаться от усвоенного размера расходов, чем увеличить их привычные размеры в ответ на увеличение состояния. Многие статьи вошедших в обычай расходов оказываются при анализе едва ли не чистым расточитель­ством, следовательно, расходование по этим статьям про­исходит только из желания обрести почет, а после того, как эти расходы вливаются в рамки соответствующего нормам приличия потребления, тем самым становясь со­ставной частью образа жизни, отказаться от них точно так же трудно, как и от многих вещей, непосредственно ведущих к материальному благополучию или даже необ­ходимых для жизни и здоровья. Таким образом, демон­стративно расточительные расходы престижа ради, прино­сящие духовное благополучие, могут стать более необхо­димыми, нежели многие из тех расходов, которые покры­вают «низшие» потребности, потребности в материальном достатке или только в средствах к поддержанию жизни. Отказаться от «высокого» уровня жизни или понизить любой уже сравнительно низкий жизненный уровень за­ведомо одинаково трудно; правда, в первом случае мы имеем дело с трудностью морального порядка, тогда как во втором, возможно, будет затронуто материальное бла­гополучие.

В то время как переход от больших расходов к мень­шим затруднителен, новое увеличение расходов происхо­дит сравнительно легко и как почти само собой разумею­щееся. Те редкие случаи, когда средства для увеличения демонстративных расходов имеются, а увеличения не происходит, обычно вызывают у людей недоумение и объ­ясняются ими таким презренным мотивом, как скупость. С другой стороны, быстрая реакция на соответствующий стимул воспринимается как обычное следствие. Это гово­рит о том, что средний, обычный размер расходов, кото­рый уже достигнут, никогда не является тем уровнем, на достижение которого мы обыкновенно направляем наши усилия. Идеал потребления лежит как раз за пределами досягаемости, либо от нас требуется определенное напря­жение для его достижения. Причиной является соперни­чество, стимул к которому создается завистническим сравнением, побуждая нас превосходить тех, с кем мы привыкли считать себя людьми одного ранга. По сути, то же суждение выражено в банальном замечании о том, что каждый класс испытывает зависть и тянется к классу, стоящему на социальной лестнице ступенью выше, при этом редко сравнивая себя с теми, кто находится ниже или значительно опережает его. Другими словами, норма при­личествующих расходов, как и остальные нормы благо­пристойности, вызывающие соперничество, практически устанавливаются теми, кто занимает следующую ступень почтенности. Таким образом, особенно в обществе, где классовые различия несколько размыты, все каноны поч­тенности и благопристойности и все установки на опреде­ленные уровни потребления восходят постепенным обра­зом к обычаям и привычному мышлению самого вы­сокого в социальном и денежном отношении класса - праздного класса богатых.

В общих чертах именно этот класс определяет, какой образ жизни будет приниматься обществом как благопри­стойный или престижный, заслуживающий уважения. Функция именно этого класса - разъяснять наставлени­ем и личным примером, каков образ высшей, идеальной формы общественного благоденствия. Но выполнять свою псевдосвященническую функцию высший, праздный класс может только при существенных ограничениях. Этот класс не может по своему усмотрению произвести неожиданный переворот в установившемся у людей образе мышления или внезапно возвратить их к прежним привычкам. Нуж­но время, чтобы какая-либо перемена распространилась в массах и затронула привычные взгляды людей; особен­но много времени требует изменение привычек тех клас­сов, которые занимают более отдаленное положение в об­ществе по отношению к «светилу». Этот процесс медлен­нее происходит там, где меньше подвижность населения либо где дистанции между различными слоями больше и выражены резче. Но при наличии времени у праздного класса есть все возможности предусмотреть в целом и в деталях образ жизни общества; тогда как в отношении существенных принципов престижности те перемены, ко­торые в состоянии произвести праздный класс, лежат в узких пределах допустимости. Его наставления и личный пример имеют силу предписаний для всех нижележащих слоев, однако при выработке наставлений, которые спус­каются этим слоям, - чтобы служить руководством при вы­боре форм и методов приобретения почета, т.е. при форми­ровании практической и духовной жизни низших слоев, - эти влиятельные предписания следуют канону демонстра­тивного расточительства, который в различной степени сдерживается инстинктом мастерства. К этим нормам нужно добавить еще один общий принцип, присущий при­роде человека, - хищнический умысел, - который по сво­ей сути и психологическому содержанию лежит между двумя названными свойствами. Воздействие этого послед­нею на формирование образа жизни требует особого рас­смотрения.

Канон почтенности, таким образом, должен приспосаб­ливаться к экономическим обстоятельствам, традициям и степени духовной зрелости того отдельного класса, образ жизни которого он призван упорядочивать. Надо особо отметить, что, какова бы ни была власть официального по­рядка вещей, как бы он ни соответствовал основополагаю­щим требованиям престижности в его начинаниях, он ни при каких обстоятельствах не может удерживаться в силе, если по истечении времени или при переходе к менее иму­щему классу оказывается, что он идет вразрез с первей­шей основой благопристойности у цивилизованных наро­дов, а именно способностью надежно служить цели стимулирующего, завистного сопоставления денежных успехов.

Очевидно, что каноны расходования в значительной мере определяют уровень жизни в любом обществе и в любом классе. Не менее очевидно и то, что преобладаю­щий в какое-то данное время и на какой-либо данной социальной широте уровень жизни в свою очередь в зна­чительной мере определяет как формы, которые примет престижное расходование, так и степень, до которой эта «высшая» потребность будет управлять потреблением. В этом отношении общепринятый жизненный уровень оказывает действие, имеющее преимущественно воспре­щающий характер: оно направлено почти исключительно на то, чтобы не дать сократиться однажды установивше­муся масштабу демонстративных расходов.

Жизненный уровень имеет природу привычки. Он является привычным мерилом и задает привычный поря­док реагирования на определенные стимулы. Трудность отступления от привычного уровня - это трудность отка­за от однажды усвоенной привычки. Сравнительная лег­кость, с которой повышается жизненный уровень, означа­ет, что жизнь общества есть процесс эволюции и что он будет без труда развертываться в каком-либо из тех на­правлений, где самовыражение получает новую степень свободы. Но когда уже усвоена привычка самовыражения по такой заданной линии малого сопротивления, самовы­ражение будет искать привычный выход даже после того, как в среде произойдут какие-либо изменения и тем самым повысится сопротивление внешних обстоятельств. Эта по­вышенная способность самовыражения в заданном направ­лении, которая называется привычкой, позволяет выдер­живать значительное увеличение сопротивления, которое внешние обстоятельства оказывают развертыванию жиз­ни. Наблюдаются ощутимые различия как среди разнооб­разных привычек, или укоренившихся способов и областей самовыражения, которые в значительной мере определяют уровень жизни отдельного человека, так и в том, насколь­ко сохраняется инерция в противодействии среде, а также в степени упорства, с которым индивид ищет самовыра­жения в заданном направлении.

Таким образом, выражаясь языком современной эко­номической теории, хотя люди неохотно идут на сокра­щение расходов в любой сфере потребления, они все-таки в одних случаях делают это охотнее, чем в других; поэто­му наряду с неохотным отказом от любых статей привыч­ного потребления существуют определенные виды потреб­ления, от которых люди отказываются крайне неохотно.

Предметы и формы потребления, за которые наиболее крепко держится потребитель, - это обычно так называе­мые предметы первой жизненной необходимости, пли ми­нимум средств к существованию. Минимум средств к существованию, конечно, не является твердо установлен­ным рационом, определенным и неизменным по количе­ству и виду товаров. Но при данном рассмотрении можно считать, что он состоит из некоторой более или менее оп­ределенной совокупности предметов потребления, необхо­димых для поддержания жизни. В случае все большего сокращения расходов от этого минимума, как можно пред­положить, отказываются в последнюю очередь. Вообще говоря, самые древние и закоренелые из привычек, управ­ляющих жизнью отдельного человека, - те привычки, ко­торые затрагивают его существование как биологического организма, - являются наиболее живучими и властными. За ними - в несколько неупорядоченной и постоянно ме­няющейся градации - идут потребности более высокого по­рядка - привычки, усваиваемые позже в жизни отдельного человека или народа. Некоторые из этих потребностей, например вошедшее в привычку потребление алкогольных напитков и наркотиков, потребность в спасении души (в эсхатологическом смысле) или в доброй репутации, могут в некоторых случаях предшествовать низшим, или более элементарным, потребностям. В общем, чем дольше скла­дывается привычка, тем она прочнее, и чем более она совпадает с предыдущими, усвоенными ранее формами общественной жизни, тем настойчивее данная привычка будет заявлять о себе. Привычка будет сильнее, если от­дельные свойства человеческой природы, затрагиваемые ее действием, или особые склонности, находящие в ней выражение, будут свойствами и склонностями, уже став­шими неотъемлемой частью существования или тесно свя­занными с историей отдельной этнической группы.

Разные люди с разной степенью легкости усваивают привычки и в разной мере способны от них отказываться; это говорит о том, что усвоение отдельных привычек за­висит не только от продолжительности привыкания. При решении вопроса о том, какая совокупность привычек станет господствовать в образе жизни индивида, такое же, как и продолжительность усвоения привычки, значе­ние имеют унаследованные склонности и свойства харак­тера. Преобладающий тип передаваемых по наследству склонностей, или, другими словами, тип темперамента, присущий господствующему слою какой-либо этнической общности, в значительной мере предопределяет масштабы и характер жизнедеятельности. Насколько большое зна­чение имеют унаследованные индивидом особенности для быстрого и определенного усвоения привычки, показыва­ет то, с какой крайней легкостью усваивается порой все­властная привычка к алкоголю или как аналогичным об­разом усваивается неизменная привычка соблюдения обрядов благочестия у лиц, имеющих к тому особую склонность. Схожее значение имеет и та своеобразная лег­кость привыкания к конкретному человеческому окруже­нию, которая называется романтической любовью.

Люди отличаются друг от друга в отношении унасле­дованных склонностей или в отношении того сравнитель­ного умения, с каким они разворачивают свою жизнедея­тельность в тех или иных областях. И привычки, которые переходят в сравнительно сильные склонности или совпа­дают с ними, проявляясь легче других привычек, стано­вятся очень важным фактором в материальном благопо­лучии человека. Роль, которую склонности играют в усво­ении ряда сравнительно устойчивых привычек, определя­ющих уровень жизни, и объясняет тот факт, что люди крайне неохотно отказываются от привычных статей рас­ходов в процессе демонстративного потребления. Предрас­положенность, в которой нужно усматривать почву для такого рода привычки, - это склонность к соперничеству, а склонность к соперничеству, к завистному сравнению - черта, имеющая глубокие корни, пронизывающая всю человеческую природу. Она в любом новом обличий про­являет себя достаточно бурно и, укоренившись однажды в какой-нибудь форме выражения, заявляет о себе с боль­шой настойчивостью. Когда стремление проявить себя в какой-то статье престижных расходов становится привыч­кой, когда некий данный набор стимулов встречает при­вычный ответ в деятельности данного рода и направления, деятельности, движимой живой и глубоко проникающей предрасположенностью к соперничеству, — от таких рас­ходов человек отказывается как раз с крайней неохотой. С другой стороны, как только наращение денежных сил позволяет развернуть деятельность в большом масштабе, с новым размахом, издавна присущие роду человеческо­му свойства дают о себе знать, устанавливая то, а не иное, новое направление, которое принимает общественная жизнь. И те наклонности, которые уже активно выражаются в каких-либо родственных формах, и те, которым приходит на помощь получивший в данное время общее признание образ жизни с его корректирующими указани­ями, и те, для проявления которых всегда имеются в на­личии материальные средства и предоставляется удобный случай, - все они будут играть особенно важную роль в выборе формы и направления, в которых заявит о себе новый прирост совокупной силы индивида. Таким обра­зом, говоря конкретно, в любом обществе, где демонстра­тивное потребление есть составная часть образа жизни, увеличение платежеспособности индивида с большой сте­пенью вероятности принимает форму расходов в какой-нибудь общепринятой сфере демонстративного потребле­ния.

За исключением инстинкта самосохранения, предрас­положенность к соперничеству является, вероятно, самым сильным, живым и настоятельным из собственно эконо­мических мотивов. В индустриальном обществе эта пред­расположенность к соперничеству выражается в денеж­ном соперничестве, а что касается цивилизованных запад­ноевропейских стран, то практически такая предрасполо­женность выражается в какой-либо форме демонстратив­ного расточительства. Потребность в демонстративном расточительстве, следовательно, всегда готова поглотить любое повышение эффективности производства или вы­пуска товаров, когда наиболее элементарные материаль­ные потребности удовлетворены. Там, где в современных условиях этого не происходит, причину расхождения сле­дует обычно искать в том, что темп увеличения состояния отдельных людей слишком быстр и привычный размер расходов не успевает за ним или же данный индивид мо­жет Откладывать заметное демонстративное потребление дохода на более поздний срок, обычно намереваясь повы­сить зрелищный эффект предполагаемого совокупного расхода. Когда возрастающая эффективность производства дает возможность обеспечить средства к существованию меньшими затратами труда, усилия участников производ­ства не ослабляются, а направляются на достижение бо­лее высоких результатов в демонстративном потреблении. С появлением вследствие увеличения эффективности про­изводства возможности сбавить темп напряженность тру­да не ослабевает, а прирост выработки обращается на удовлетворение потребности в демонстративном потребле­нии, которая может расти бесконечно, подобно тому как, по экономической теории, растут обычно высшие, или духовные, потребности. Главным образом именно благо­даря наличию элемента роста в уровне жизни Дж. С. Милль смог сказать, что «до сих пор представляет­ся сомнительным, чтобы все сделанные механические изо­бретения облегчали тяжелый труд хотя бы одного чело­века".

Уровень расходов, принятый в обществе или внутри того класса, к которому принадлежит человек, в значи­тельной мере определяет его жизненный уровень. Обще­принятый уровень расходов естественно осознается им как правильный и хороший, осознается через привычное созерцание и усвоение того образа жизни, к которому этот уровень относится. Но уровень расходов осознается и опосредованно, через распространенное требование придер­живаться - из страха неуважения и остракизма - обще­принятого размаха расходов, считая это делом приличия. Принять модный жизненный уровень и придерживаться его - до такой степени приятно и целесообразно, что это становится необходимым условием личного блага и жиз­ненного успеха. Уровень жизни любого класса - по край­ней мере когда речь идет о демонстративном расточитель­стве - будет обыкновенно настолько высок, насколько позволяет уровень доходов этого класса - при постоянной тенденции к повышению. Воздействовать на серьезную деятельность людей нужно, следовательно, имея в виду одну-единственную цель - направлять их на приобрете­ние как можно большего состояния и на неодобрение работы, которая не приносит никакой денежной прибыли. В то же время влиять на потребление - значит сосредо­точить его на тех направлениях, где оно наиболее хорошо видно со стороны тем людям, доброе мнение которых учи­тывается, тогда как те наклонности, следование которым не требует престижных затрат времени или средств, гро­зят оказаться не у дел.

В результате того предпочтения, которое отдается де­монстративному потреблению, семейная жизнь многих классов сравнительно убога в контрасте с той блистатель­ной частью их жизни, которая проходит на виду. Как вто­ричное следствие того же предпочтения люди скрывают свою личную жизнь от чужих глаз. Когда дело доходит до той части потребления, которая может без осуждения оставаться в тайне, люди устраняются от всяких контак­тов с соседями. Отсюда обособленность, замкнутость людей в их частной жизни, что наблюдается во многих промышленно развитых обществах; и отсюда, косвенно, привычка к уединению, скрытности, которая является столь характерной чертой кодекса приличий высших клас­сов в любом обществе. Низкий уровень рождаемости в тех слоях общества, на которые накладывается особо настоя­тельное требование престижных расходов, подобным образом объясняется потребностями стереотипа сущест­вования, основанного на демонстративном расточительст­ве. Демонстративное потребление и последующее увеличе­ние расходов, необходимое для престижного содержания ребенка, составляют изрядную статью расходов, что и является мощным сдерживающим фактором. Он являет­ся, пожалуй, наиболее действенным из мальтузианских мер благоразумного сдерживания рождаемости.

Влияние этого фактора как в плане сокращения менее демонстративных статей потребления, идущих на созда­ние материальных благ и поддержание существования, так и в малочисленности или отсутствии детей в семье видно, пожалуй, лучше всего среди тех, кто предается уче­ным занятиям. Из-за предположительного превосходства и редкости талантов и навыков, которыми характеризует­ся жизнь этих слоев, они по обычаю попадают на более высокую ступень социальной лестницы, чем им дает осно­вание занимать их денежный статус. Согласно занимае­мой ступени, велик для них и масштаб престижных рас­ходов. Вследствие этого остается крайне мало возможно­стей уделять внимание другим сторонам жизни. В силу обстоятельств наряду с высокими требованиями денеж­ной благопристойности, предъявляемыми обществом к ученым, чрезвычайно высоки и привычные представления их самих о том, что хорошо и правильно, — высоки при сравнении средней состоятельности и уровня доходов социальной группы ученых и тех групп, которые номи­нально им равны. В любом современном обществе, где нет монополии духовенства на занятия науками, ученые люди неизбежно вступают в контакт с классами, занимающими более высокое положение в денежном отношении. Высо­кие нормы денежной благопристойности, действующие среди этих вышестоящих классов, проникают в среду ученых, лишь слегка смягчая свои суровые требования: вследствие этого в обществе нет слоя, который бы тратил больше своих средств в демонстративном расточительст­ве, чем этот.

Цитир.по: Т.Веблен. Теория праздного класса. Пер. с англ. М.: Прогресс, 1984. С.86-88, 134-142.