Сходство между двумя работающими или занятыми классами

Оба [эти] класса - земледельцев и ремесленников во многих отношениях схожи; главным образом в том, что лица, их составляющие, не обладают никаким доходом и одинаково живут на заработки, которые им выплачиваются из продуктов земли. И те и другие схожи еще в том, что они выручают только цену своего труда и свои затраты, причем цена эта почти, одинакова для обоих классов. Собственник торгуется совершенно оди­наково как при найме тех, которые обрабатывают землю, стараясь оставить им наивозможно меньшую часть про­дуктов, так и со своим сапожником, когда хочет купить [у него] башмаки возможно дешевле. Одним словом, оба, земледелец и ремесленник, получают только вознагра­ждение за свой труд.

Существенное различие между двумя работающими классами.

Однако, разница между двумя указанными родами труда заключается в том, что труд земледельца произ­водит свою собственную заработную плату и, кроме того, доход, служащий для оплаты всего класса ремес­ленников и других наемных лиц; ремесленники же про­сто получают свою заработную плату, т. е. свою долю из продукта земли в обмен за их труд, и не производят никакого дохода. Собственник получает все то, что он имеет, только благодаря труду земледельца; ом полу­чает от земледельца средства существования для себя и для оплаты труда других наемных лиц. Он нуждается в земледельце в силу необходимости физического по­рядка, согласно которому земля не производит ничего без труда; но земледелец нуждается в собственнике только в силу человеческих соглашений и гражданских законов, которые обеспечивают первым из возделываю­щих землю и их наследникам собственность на свои земли даже после того, как они перестали их обра­батывать. Но эти законы могут обеспечить праздному человеку только ту, часть продукта, которую земля дает сверх вознаграждения земледельцев. Собственник, не желая потерять всего, должен оставить ему эту долю. Земледелец, получая лишь одно вознаграждение за труд, сохраняет, однако, свои естественное и физическое преимущества, которые делают его первой движущей силой в общественном механизме, благодаря чему только от его труда зависит и существование его самого, и богатство собственника, и заработная плата за все другие работы.

Ценность и деньги

Прежде всего надлежит составить себе ясное пред­ставление о том, что подразумевается здесь под словом ценность. Это абстрактное существительное, соответствующее глаголу ценить (valoir), латинское - vаlеге, имеет в по­вседневном языке несколько значений, которые нужно различать.

Первоначальный смысл этого слова на латинском языке означал силу, здоровье; слово vаlеге означало также чувствовать себя здоровым, и мы еще сохраняем этот первоначальный смысл слова в производных фран­цузских словах valid, invalid, convalescence. Исходя из слова valoir в значении силы, его стали употреблять для выражения воинской отваги, достоинства, которое на­роды в древности всегда обозначали тем же словом, каким они пользовались для выражения телесной силы.

Слово valoir приобрело во французском языке еще и другое, весьма распространенное значение, хотя и отли­чающееся от смысла, придаваемого этому слову и слову ценность в торговле; но такое значение тем не менее является первой основой этого слова. Оно означает соответствующую нашим потребностям годность bontй даров и благ природы; поэтому они считаются пригодными для нашего пользования, для удовлетворения наших желаний. Говорят, что рагу ни­чего не стоит (vaut rien), когда оно плохо на вкус, что, с точки зрения здоровья, такая-то пища ничего не стоит, что такая-то ткань стоит большего (vaut mieux), чем другая; все эти выражения не имеют никакого отноше­ния к торговой ценности (valeur commetcable ) и озна­чают лишь то, что все эти вещи более всего пригодны для употребления, к которому они предназначены.

Прилагательные плохой, средний, хороший, отличный характеризуют различные степени этого рода ценности. Следует, однако, заметить, что существительное ценность (valere) далеко не так часто употребляется в таком смысле, как глагол valoir - стоить. Но если этим суще­ствительным пользуются, то его понимают лишь как пригодность вещи по отношению к нашим потребностям. Хотя эта годность по отношению к нам самим, но, при­меняя слово ценность, мы всегда имеем в виду реальное и присущее вещи качество, благодаря которому она пригодна для нашего употребления. В этом смысле слово ценность имело бы место у изо­лированного человека, находящегося вне сношений с другими людьми. Рассмотрим, как этот человек будет обнаруживать свои свойства по отношению к одному только предмету: он будет стремиться его найти, он станет избегать его или отнесется к нему безразлично. В первом случае у него, несомненно, есть побуждение искать эту вещь: он находит ее пригодной для пользования, считает хо­рошей, и эту относительную годность (bontй realative) с полным основанием безусловно можно назвать ценностью. Но эта ценность, без сравнения с другими ценностями, не подлежит измерению, а вещь стоящая (qui vaut) не может быть оценена.

Если тот же человек имеет возможность выбора между несколькими вещами, пригодными для употребле­ния, он может предпочесть одну вещь другой, он может найти апельсин более приятным, чем каштаны, мех более обе цены, имеют равную ценность: цена стоит покупки, а покупка стоит цены. Но наименование «ценность», строго говоря, столь же мало соответствует первому, как и второму из двух отношений обмена. Почему же упо­требляют оба этих термина, один вместо другого? Вот довод, объяснение которого поможет нам сделать еще один шаг в теории ценностей.

(Невозможность выразить ценность в себе самой.)

Этот довод заключается в том, что невозможно вы­разить ценность в себе самой. В этой невозможности легко убедиться, чуть поразмыслив над тем, что мы ска­зали и доказали относительно природы ценности. Как, в самом деле, найти выражение для отношения, первый член которого - числитель, основная единица, представляет, собою нечто не поддающееся оценке и имеющее самые неопределенные границы? Можно ли объявить, что ценность предмета соответствует двухсо­той доле средств человека, и о каких средствах здесь шла бы речь? Без сомнения, при расчете этих средств следует принять во внимание и время, но на каком про­межутке его следовало бы остановиться? Взять ли все протяжение жизни, или год, или месяц, или день? Без сомнения, ни один из этих сроков нельзя взять, ибо при­менительно к каждому потребному предмету средства человека неизбежно должны быть использованы в более или менее продолжительные, но всегда весьма неравные промежутки времени. Как оценить эти промежутки вре­мени, в течение которых удовлетворяются совместно все виды потребностей, которые должны, однако, входить в расчет не иначе, как [промежутками] неравной длитель­ности, соответственно виду каждой потребности? Как оценить воображаемые части времени, всегда единого и протекающего, если можно так выразиться, по одной неделимой линии? И какая нить могла бы указать, путь в этом лабиринте расчетов, все элементы которых не­определенны? Стало быть, невозможно выразить ценность в самой себе, и в этом отношении человеческий язык может выразить лишь то, что ценность, одной вещи равна ценности другой. Оценка [своих] интересов, или, вернее, сознание их двумя людьми, устанавливает это равенство в каждом отдельном случае, и никто при этом никогда не думал суммировать средства человека, чтобы сравнить общую массу их с каждым предметом потреб­ности, Интерес всегда фиксирует результат этого срав­нения, но он никогда не создавал его, да и не мог соз­давать.

(Ценность не имеет иного измерения, кроме самой ценности.)

Итак, единственный способ выразить ценность, как мы уже говорили, заключается в том выражении, что одна вещь по ценности равна другой, или, если хотите, другими словами: одна ценность равна искомой ценно­сти. Ценность, как и ее величина, не имеет иной меры, кроме ценности, и измеряют ценности, сравнивая их с ценностями же, как измеряют протяжение мерами длины; .в том и в другом случае лет основной единицы, данной природою. Имеется только единица произволь­ная и установленная соглашением; так как в каждом обмене имеются две равные ценности я можно .найти меру одной, выражая ее в другой, то следует прийти к соглашению относительно произвольной единицы, кото­рую принимают за основу этой меры или, если угодно, как элемент исчисления частей, из коих составят шкалу сравнения ценностей. Предположим, что один из двоих договаривающихся в обмене захочет выразить ценность приобретаемой вещи; он возьмет за единицу своей шкалы ценностей постоянную часть того, что он дает, и выразит в целом [числе] и в дроби этой единицы количе­ство даваемого за определенное количество получаемой вещи. Это количество выразит для него ценность и будет ценою вещи, которую он получает; отсюда видно, что цена есть всегда выражение ценности, и, таким образом, для приобретателя выразить - ценность - это значит объявить цену приобретенной вещи. Поэтому, выражая количество того, что дается для ее приобретения, он и будет, не различая, говорить: это количество есть цен­ность, или цена покупаемого им. Употребляя оба эти способа выражения, он в уме сбудет придавать им один и тот же смысл, и .подобным же образом поймут это и те, кто его слушает. Отсюда странным образом два слова ценность и цена, хотя и выражают различные по существу понятия, могут без затруднений замещать друг друга в обычном языке, не стремящемся к строгой точности.

Полностью очевидно, что если один из договариваю­щихся принял некоторую произвольную долю отдавае­мой им вещи для измерения ценности приобретаемой им вещи, то другой договаривающийся в свою очередь имеет равное право взять эту же вещь, приобретенную его противником, но отданную им самим, для измере­ния ценности .вещи, отданной ему противником и служив­шей мерой Для последнего. В нашем примере тот, кто дал четыре мешка маиса за пять охапок дров, возьмет за единицу своей шкалы мешок маиса и скажет: охапка дров стоит четыре пятых мешка маиса. Тот, кто дал дрова за. маис, примет, напротив, за свою единицу охап­ку дров и скажет: мешок маиса стоит охапки с четвертью дров. Это точно такое же действие, какое происхо­дило бы между двумя людьми, пожелавшими взаимно оценить товары друг у друга: один - французские локти в испанских, а другой - испанские локти во француз­ских.

Чтобы оценить [какую-либо] вещь, в обоих случаям берут как твердую и неделимую единицу часть той вещи, которой пользуются для оценки (других вещей], и оцени­вают вещь, сравнивая ее с произвольно взятой за еди­ницу частью [вещи, служащей для оценки других ве­щей]. Но подобно тому, как локоть Испании не является мерою локтей Франция, так и мешок маиса не измеряет ценности охапки дров, а охапка дров не измеряет цен­ности мешка маиса.

Из этого общего положения следует сделать вывод, что во всяком обмене оба отношения обмена одинаково являются мерою ценности друг друга. На том же осно­вании во всяком обмене оба отношения равно являются залогами, представляющими друг друга; то есть, имею­щий маис может за этот маис приобрести некоторое количество дров, равное по ценности, так же как имею­щий дрова может за эти дрова приобрести некое коли­чество маиса, равное по ценности.

Вот очень простая, но весьма существенная истина в теории ценностей, денег -и торговли. Как она ни оче­видна, но она еще часто не признается даже очень хорошими умами, а незнание тех самых непосредственных последствий часто вовлекало правительство в пагубнейшие ошибки. Достаточно напомнить знаменитую систему Ло.

Цитир.по А.Р.Тюрго. Избранные экономические произведения. М.: Изд-во социально-экономической литературы, 1961. С.98, 102, 172-173, 184-185.

Т.Мальтус (1766-1834)