Система, которая работала

Никогда не знают, кто прав. но всегда известно, кто в ответе.

Закон Уистлера

Как в стародавние времена решалась задача соответствия денежной массы объемам товаров?

В СССР, когда товарооборот функционировал нормально, делалось просто: зарплату выдавало только государство, и потребительский товар выпускало тоже только оно. Денег выдавалось столько, на сколько выпускалось товара, и на руках денежная масса не оставалась (было исключение – кооперативно‑колхозный рынок – но об этом отдельно). То есть денежная масса в обращении была постоянна, и ее оборачиваемость регулировалась частотой выдачи зарплаты.

Благодаря высочайшей квалификации сталинских экономистов удавалось рассчитывать цены таким образом, чтобы и товарного дефицита не было, и не оставалось непроданного товара. То есть цены назначались, но не «от балды» – по сути, они были близки к тем, которые получались бы в результате свободной игры рыночных стихий. Ведь если установишь цену выше рыночной, товар не раскупят и он сгниет, если ниже – его расхватают, возникнет дефицит, а производитель и торговля недополучат прибыль. Даже стоило чуть «задрать» цену лишь на какой‑нибудь вид товара, спрос на него упал бы, и на руках у населения начали бы копиться «лишние» деньги, со всеми вытекающими последствиями. Но этого удавалось избегать десятилетиями, даже во время войны, почти не прибегая к игре цен.

Оказывается, даже во время войны деньги играли значительную роль. На фронте платили премии за сбитые немецкие самолеты и сожженные танки, и премии немаленькие. При призыве в армию рабочим и служащим выплачивалось существенное единовременное пособие. Что меня совсем поразило – захотел бы придумать, не догадался бы, а это узнал от одной бабули – за работу на оборонительных сооружениях (рытье окопов) платили. С другой стороны – а как же иначе? Это естественно – ведь рабочих и служащих снимали с основной работы. Да и немцы вбрасывали фальшивые рубли.

Хотя продукты по карточкам продавались по фиксированным ценам, из‑за неизбежного «военного» расшатывания денежной системы возник дисбаланс, и с 1944 года начали снова, как и до войны, действовать коммерческие магазины, торгующие продовольствием по рыночным ценам. Рыночные цены тогда постоянно учитывались, приводились в статистических обзорах – а вот по 70‑м годам я этого не помню. Разница с карточными ценами была значительной, до 13 раз. Но постепенно удалось рыночные цены сбить – не указами, а выпуском продукции на государственных предприятиях.

Дело в том, что советская экономика была во многом рыночной, а в чем‑то ее, если можно так выразиться, «имитировала». Но, конечно, любое государство присваивает себе и какие‑то распорядительные функции в экономике, тем более в «особые периоды» – во время войны или послевоенного восстановления, ведь карточки были и в Англии, и в Германии.

У нас было то же самое. Просто критики не обращают внимания, что восстановление хозяйства после Первой мировой шло у нас примерно до 28‑го года (в этом случае «свобода рынка» всегда и везде ограничивается), а уже начиная с 36‑го мы жили в условиях предвоенных, или даже военных. С 36‑го года началась для нас полоса «малых войн», грозных предвозвестников Великой войны. Почему вы нигде не узнаете, что в феврале 1937 года наши войска разгромили итальянский моторизованный корпус из пяти дивизий, а 23 февраля 1938‑го – разбомбили главную авиабазу Японской империи? И что мы согласились на «пакт Молотова‑Риббентропа» в тот момент, когда на Востоке грохотали советско‑японские сражения, превосходившие по масштабам германо‑польскую войну 1939 года? А потому что, если об этих реальных событиях упоминать, то критика внутренней и внешней политики СССР того времени сильно потеряет в убедительности.

Но в то же время в плане понимания законов рынка И. В. Сталин был рыночником, грамотным и последовательным. Как отмечал тот же Василий Леонтьев, вообще‑то не расположенный к сталинскому правительству, «советские руководители не нуждались в экономистах, потому что сами были экономистами». Именно Сталину принадлежит высказывание о «внутреннем рынке, как основе сильного государства». Просто рынок бывает разный, колхозный от мирового тоже слегка отличается, но и то, и то – рынки. С конца 20‑х годов у нас строился своеобразный – но рынок. А по‑другому и нельзя, раз уж существует товарно‑денежные отношения, то действуют и законы рынка, и их надо знать.

Залогом успеха было внимание, которое тогда уделялось прикладной экономической науке. Так, в конце 20‑х годов издательство ЦСУ развернуло программу ликвидации экономической безграмотности, и брошюры того же Ирвинга Фишера и т. п. широко издавались. Кстати, с создания ЦСУ советская экономика и началась, а не только и не столько с Госплана. Одно здание на Мясницкой чего стоит – самому Ле Корбюзье заказали, до сих пор как современное. О каком управлении экономикой можно говорить, если неизвестны имеющиеся в наличии силы и средства, как сейчас? В сталинские же времена экономическая наука применялась на практике, и успешно.

ХРУЩЕ‑ТРОЦКИЗМ

Врут все, но это не имеет значения, потому что никто не слушает.

Закон Либермана

Подождите, скажете вы. А как же уравниловка? Ведь в советские времена всё время была уравниловка!

Всё – да не всё. Были и такие советские времена, когда одни жили в бараках, а другие – в роскошных квартирах и загородных особняках, уровень комфорта в которых и сейчас недосягаем для «новых русских». Ну‑ка, вспомните кое‑ка‑кие фильмы. К какому времени они относятся? И фильмы эти – правдивы, тогдашняя элита так и жила. Хорошо это или плохо – другой вопрос, но какая же это уравниловка?

А кто же тогда устраивал уравниловку?

Недооценка важности товарно‑денежных отношений – характернейший признак троцкизма.

Так, Троцкий, уже после высылки из СССР, главным грехом Сталина считал перевод всего хозяйства СССР на денежный расчет, а уж затем изоляцию от Запада. Вот уж этот‑то деятель действительно был сторонником распределительной экономики (но при этом, как ни странно, противником изоляции нашей экономики от мировой)! Все отобрать и поделить – это Троцкий, а вовсе не Сталин. В этом отношении на Сталина клевещут сейчас и правые, и левые. Критиковать его можно, пожалуй, за обратное – при нем жизненный уровень основной массы населения и заслуженных личностей различался едва ли не сильнее, чем сейчас. Правда, тогда заслуги были другие – никому не приходилось скрывать, как ему удалось поселиться в «высотке».

Даже и у Сталина бывали провалы именно в сфере денежного обращения. Некоторые объясняются объективными причинами: во время войны значительная часть денежной массы из города перекочевала в деревню, но главное – в руки спекулянтов продовольствием, а с них ведь налоги не соберешь! Война – не школа гуманизма, во всех отношениях, не все во время войны происходит «по справедливости». Частично проблему решили денежной реформой 1947 года, именно против нажившихся на войне она главным образом и была направлена.

При Сталине не было той мелкой «халявы», с помощью которой Хрущев развратил народ, привил мысль, что бывает бесплатное благосостояние. На кухнях висели газовые счетчики, образование, начиная со старших классов, было платным. Это очень разумно – отношение к такому образованию другое. Мало кто знает, что именно Хрущев отменил плату в общественных туалетах – мелочь, но много говорящая.

В конце сталинской эпохи и позднее начались проблемы, главным образом из‑за невысокого уровня экономического мышления нового руководства страны. Уж очень велик соблазн предстать в виде «доброго дяди», кинув какой‑нибудь категории населения денежную подачку, куда труднее подумать о развертывании производства потребительских товаров. Промышленность группы А (производство средств производства) росла быстрее группы Б (производство потребительских товаров). А ведь и в тяжелой индустрии рабочие получали зарплату! А на что ее тратить? Денежная масса росла, все новые категории товаров «вымывались» из продажи. Хрущев начал повышать цены, не лучше было и при позднем Брежневе, когда рост благосостояния мерили в денежном исчислении.

Одна из причин такого отката от рыночной экономики при Хрущеве в том, что по взглядам он был «стихийным троцкистом» – «уравнителем и распределителем». Замечание на эту тему уронил В. М. Молотов, сказав Ф. Чуеву, что Хрущев вступал в партию в шахтерской Юзовке, а тамошние парторганизации были троцкистскими. Может быть, Хрущев и не был сознательным троцкистом, но антирыночником был Троцкий, и Хрущев «хромал» именно на эту ногу. Вспомните, именно Хрущев, не справившись с колхозным рынком, уничтожил приусадебные хозяйства колхозников. А при Сталине этот рынок процветал, порой даже слишком.

Все же катастрофические решения в экономике были сделаны уже после Сталина, не то по глупости, не то по злому умыслу. И в науке бывают катастрофические решения! К таким смело отнесу появление экономических теорий 60‑х годов, реализованных в виде реформы 65‑го года. Ее у нас называют «косыгинской», за рубежом – «реформами Либермана», был тогда такой влиятельный воронежский профессор. Тогда додумались считать «безналичную прибыль». А ведь до того не называли прибылью то, что не получается в результате продажи произведенного товара на рынке. Выражение же «расчетная прибыль» – верх идиотизма. Примерно то же, что: «Вы назначены первой красавицей!». Впрочем, сейчас предъявлять претензии некому – все творцы экономической политики 60–70‑х годов умерли или эмигрировали в США. (Забавно, что эта фамилия не первый раз появляется в истории российской экономики. Во время «бироновщины» был «теневой министр финансов» Либерман – личный банкир царицы Анны Иоанновны и Бирона. Тогда «курляндцы и лифляндцы» полностью распродали страну. Правда, приоритет российским руководством отдавался не родственникам по крови – немцам, а англичанам, им передали даже ценнейшую российскую монополию – торговлю шелком с Персией по Волге.)

Исключением из послесталинской цепочки генсеков был Андропов. Из всех качеств этого таинственного лидера самым замечательным было одно: он понимал всю серьезность ситуации в товарно‑денежной сфере. Оказывается, он требовал ежедневных докладов о соотношении товарной и денежной масс – было такое мимоходное замечание в воспоминаниях одного из его помощников.

Так вот фатальная «ошибка» была сделана – в этом гайдаровцы правы – действительно, при Горбачеве, по‑моему, в 1987 году. Было выпущено постановление о госпредприятии, которое в корне меняло принципы денежного оборота в стране. По тексту постановления было разбросано несколько положений, которые при выстраивании в логическую цепочку давали следующее: предприятия получали право часть безналичной прибыли перечислять в фонд материального поощрения и обналичивать. Безналичная прибыль никогда не обеспечивалась потребительскими товарами, и безналичные деньги, хлынув на товарный рынок, катастрофически раздули денежную массу. Чем такие деньги отличались от тех, гитлеровских? Малые предприятия усугубили ситуацию: лица, приближенные к руководству предприятий, за месячную зарплату покупали «Жигули»: простые граждане несли пачки денег в сберкассы больше девать было некуда. Товар исчез.

Были и ещё решения – Закон о кооперации (с налогами в 3 процента), Закон о совместных предприятиях (первая возможность для вывоза капитала и финансирования прозападных политиков), антиалкогольная кампания. Тогда ведь беда была не в том, что «вырубили виноградники», этим, кроме молдаван, никто не занимался. А вот в приходной части бюджета образовалась дыра! Всё это способствовало накачке необеспеченной товаром денежной массы. И кое‑что из этого делалось по требованиям западных кредиторов, даже было условием предоставления кредитов!

РАЗДЕЛЕНИЕ ТРУДА

Работа в команде очень важна. Она позволяет свалить вину на другого.

Восьмое правило Фингейла

Почувствовав неладное, Рыжков пытался поднять цены на потребительском рынке (на не самые насущные товары, вроде деликатесов). В него со всех сторон вцепились расплодившиеся к тому времени шавки и нардепы, и газеты.

На демократическом «фронте» тогда действовала уйма групп, выглядевших как вполне автономные. Они были и в партии, и в комсомоле, и в других официальных организациях, были и «неформальные» – военные, «солдатские матери», студенческие, женские, национальные, но хуже всего дело было в СМИ. Как многоголовая гидра, они высовывались то с одной, то с другой стороны, разрушая все, что еще оставалось от государства. КГБ ничего не мог сделать, ему ходу не было в партийные органы, а нити управления уходили туда – там назначали редакторов СМИ (Яковлев, Фалин, Игнатенко).

Вот вся эта шатия, распределив роли, как шайка мошенников, и «провернула дельце». Одни под видом «советников по экономике» подсунули «тухлую рыбу», а другие не позволили даже попытаться исправить положение. Виноватым остался Рыжков, и какая‑то доля вины на нем лежит – нельзя руководителю быть таким доверчивым и подписывать все, что подсовывают. Подсунула, предположительно, «группа Шаталина».

Удар был нанесен точно. Наши враги давно заметили самое больное место психологии советского человека – чувствительность к виду пустых прилавков. Можно сколько угодно приводить статистические данные о потреблении продуктов, но «брюхо – злодей» – никто не помнит, как и что он ел в 1990 году, а вид очередей помнят все. Поэтому подрывная деятельность против СССР была сосредоточена на развале товарно‑денежного обращения, а даже не производства. Оказалось, что для подрыва экономики не надо устраивать диверсии и теракты (хотя многие считают, что и без этого не обошлось – уж слишком плотно шли катастрофы в конце 80‑х). Достаточно лишь развалить систему товарно‑денежного обращения, и у всех создается впечатление, что в стране ничего нет.

В действительности же, в сфере производства к 1990 году были достигнуты невиданные ранее результаты – никогда ранее не выпускалось и не потреблялось столько продовольствия и прочего – вдвоетрое больше, чем в конце 90‑х. Но… Прилавки были пусты. Я помню, как в булочной «выбрасывали» шоколадные ассорти по Зр. 60к. – толпа, крики: «больше пяти не давать» и т. д. Во жили «бедные советские граждане»! Представляете подобное сейчас? А ведь сейчас мы объективно едим в полтора раза меньше, чем в 1990‑м году, если считать в среднем.

И обмен банкнот тогда, в 1991 году, даже если бы демократы позволили правительству его провести, на самом деле уже не помог бы – даже тех денег, что лежали в сберкассе, было гораздо больше, чем товаров. А главное – дырка ниже ватерлинии (перелив денег из безналички в наличку) не была заделана.

И помочь уже нельзя было ничем, кроме введения рыночных цен, но пойти на это правительство не то не смогло, не то не захотело. Это привело бы к росту цен в два‑три раза, а ведь даже за робкую попытку в этом направлении Рыжков был буквально растерзан СМИ. Тем более что кое‑кто лежал на рельсах.

Вообще‑то рыночные цены иногда творят чудеса. Вспомним, например, как возникала паника из‑за соли – некоторые это еще помнят. При цене 10 копеек за пачку каждый может безболезненно купить хоть сто килограмм, а попробуй на всех паникующих завези в торговлю за несколько дней! А вот при рыночных ценах для торговцев начались бы золотые деньки. Они по случаю паники задрали бы цену рублей до десяти. После этого каждый покупающий пачку соли платит 9 рублей 90 копеек штрафа за глупость, а торговец получает премию за сообразительность, за вычетом дележки с государством, если налоговая система в порядке. И главное, не надо в пот вгонять верблюдов у озера Баскунчак – по 10 рублей соль не стали бы брать мешками. В общем, все это – тривиально, и демократические экономисты все это вполне правильно говорили. Почему в советские времена этого не было сделано? Возможно, начиная с Хрущева, с советской торговлей никто не мог справиться. Она бы продавала по десять рублей, а чек бы пробивала на десять копеек, вот поэтому, для простоты контроля, цены и были фиксированы. А может быть, ситуация постоянного «дефицита» была объективно выгодна правящим кругам, в широком смысле, включая туда и торговых работников.

Вот в такой ситуации и появилось правительство Гайдара, отпустившее цены. Парадокс заключался в том, что вот ему‑то СМИ и нардепы это разрешили, да еще и на референдуме 1993 года народ его простил и поддержал. Неспроста разрешили именно Гайдару, видимо, он был нужен для чего‑то такого, для чего Рыжков не годился.

Но получилось все совсем не так, как думалось.

Сейчас принято мягко подшучивать над прогнозами Пияшевой и Бунича от 1991 года – что цены немного повысятся, а потом даже упадут – на самом‑то деле с 1992 года рост цен пошел в десятки тысяч раз. Но у этих «светочей экономической науки» есть некоторое оправдание – им и в голову не могло прийти, что Гайдар начнет печатать деньги так, как у нас и в гражданскую не печатали. Сейчас денежная масса, оставшаяся от советских времен (она осталась, хотя банкноты и были обменены не один раз) составляет лишь одну десятитысячную от выпущенной реформаторами.

На самом деле рынок сам по себе не приводит к инфляции. В мире полным‑полно примеров устойчивых рынков с постоянными и даже снижающимися ценами. Рост денежной массы при Гайдаре не связан с рынком!

Зачем Гайдару понадобилось запускать печатный станок? Сейчас он с умным видом говорит, что это было сделано, чтобы обесценить ничем не обеспеченные денежные накопления, возникшие из‑за неправильной политики времен Горбачева. Гайдар выдает нужду за добродетель – эти накопления были бы достаточно обесценены только за счет роста цен – в те самые 2–3 раза.

Так зачем же он еще и начал печатать деньги? Он, возможно, и не хотел, но был вынужден. Произошло это потому, что демократы если и знали западную экономику, то по книжкам, а в книжках не все пишется открытым текстом.

ХОТЕВШИЕ СТРАННОГО

Мы и кухарку научим управлять государством!

Л. Троцкий

Сначала сделаем допущение: представим себе, что младореформаторы хотели нормализовать положение дел в экономике. Действительно, к лету 1991 года экономика находилась в плачевном состоянии. Гайдар говорит, что он получил от коммунистов тяжелое наследство: это верно, если только считать Горбачева коммунистом. Тем не менее, демократам надо было решать много задач: перевести военную промышленность на производство мирной продукции, сократить армию, выведя многие ее части из‑за новых границ на российскую территорию, обеспечить материальные основы для роста мелкого и среднего предпринимательства, занимающегося реальным производством. Масштабнейшая задача – преобразование колхозно‑совхозной деревни в фермерскую.

Ведь надо обеспечить фермеров машинами, а 700– сильный «Кировец» фермеру не нужен. Итак, задач у правительства реформ была уйма, и все они требовали больших средств, источником которых мог быть только бюджет. Не может оборонное предприятие перестроиться на мирную продукцию за пару дней – по крайней мере несколько месяцев оно не будет выпускать ничего, а на что оно будет жить, у кого и за что оно будет покупать оборудование для мирного производства?

Самое‑то неприятное в этих тратах то, что это не инвестиции. То есть эти денежные траты никоим образом не могут за три года принести прибыли, и не было никаких надежд, что кто‑то со стороны произведет столь масштабные вложения. И не так важно, были ли среди реформаторов практические работники – эти проблемы понятны и тем, кто ни дня не работал на конвейере.

Отсюда следует, что главнейшая проблема правительства реформаторов должна была состоять в максимальном наполнении государственного бюджета. Ведь можно было попытаться сохранить хотя бы советский бюджет, но этого не было сделано.

Проблема в том, что когда в обществе царит стабильность, то каждый субъект, вообще говоря, сколько получает денег, столько и тратит. В том числе и государство. Только понятие «государство» надо понимать правильно – это не «все мы», а некоторая надстройка над обществом, отдельная организация, как ЖЭК, только побольше.

У государства есть свои траты, оно вынуждено платить зарплаты бюджетникам, пенсии, пособия и т. д. Чтобы эти выплаты не увеличивали денежную массу, надо платить не новыми деньгами, а собранными с населения и других юридических лиц.

А почему же опустел бюджет?

В советское время в приходной части бюджета были «три кита»: прибыльные госпредприятия, прибыль от торговли, главным образом алкоголем, и экспорт. За счет первых двух дотировались убыточные госпредприятия и другие потребители бюджета, за счет третьего осуществлялся импорт товаров народного потребления и уникальных технологий.

Что же было сделано в начале реформ?

Во‑первых, были приватизированы прибыльные госпредприятия. Надо сказать, иностранные специалисты очень этому обстоятельству удивлялись. Ведь на Западе приватизация – достаточно обычная процедура, но приватизируют убыточные госпредприятия, и не для создания мифического «класса собственников», а для снятия нагрузки на бюджет.

Таким образом, в госбюджет стала попадать не вся прибыль, а лишь ее часть, взимаемая в виде налогов. Простая задачка на сообразительность: если раньше вся прибыль перечислялась в казну, то каков должен быть налог с прибыли приватизированного предприятия, если его рентабельность не изменилась?

Решили задачку? 100 % получилось? Но за счет чего будет жить частный собственник? Может быть, под управлением частного предпринимателя заводы будут работать лучше? Ну, например, предположим, что прибыль увеличилась вдвое. Тогда достаточно взимать 50 %, и бюджет не пострадает.

Практика этого не подтвердила. В сфере реального производства рентабельность не выросла. По той самой причине, о которой уже говорилось. У нас нет предприятий, занимающихся реальным производством, которые стали более прибыльны в результате перестройки и реформ. Если мое утверждение вам покажется сильным, то подумайте: в каких бы денежных единицах мы ни считали прибыль, она в любом случае отражает вновь созданную стоимость. А эта вновь созданная стоимость в реальном исчислении у нас все меньше и меньше, по сравнению с 1990 годом уже в 2–3 раза. Даже при добыче нефти!

Вот поэтому даже если и удастся собрать все налоги с приватизированных предприятий (а это вряд ли), все равно по первой составляющей прихода в бюджет произошел резкий спад. И дальше, вместе со спадом экономики, он будет только увеличиваться.

Вообще, когда описываешь деятельность российских реформаторов, надо применять «золотое правило», или «бритву Хеллона»: «Не усматривайте злого умысла в том, что вполне объяснимо глупостью». Но для случая отмены госмонополии на водку такое простое объяснение, по‑моему, не подходит. Эшелоны с импортным пойлом в день отмены госмонополии пошли через границу, как немцы 22‑го июня, примерно с тем же результатом для нашей экономики. Кто не знает, что эта монополия для госбюджета – золотое дно, особенно в специфических условиях нашей страны? А собрать акциз (специализированный налог на водку) с частного импортера, производителя и продавца немыслимо, также в силу этих особенностей. Это уже не пробоина в днище госбюджета, как во времена антиалкогольной кампании, а все днище отвалилось!

Гайдар сам, добровольно, отказался от этого источника финансирования, как и от всех других прибыльных госпредприятий. Я не могу привести свои предположения о причинах этих решений, хотя они у меня есть, потому что такое не для печати. Единственное объяснение, не очень обидное для «реформаторов» того времени – что они были использованы для камуфляжа, а реальные дела делались кем‑то совсем не в интересах рыночной экономики.

Если чуть поконкретнее, то в это время у нас в стране самым сильным слоем были те, кто уже держали в руках прибыльные госпредприятия, в том числе торговые, и собирались их присвоить. Они‑то и были хозяевами правительства «реформаторов», а о какой‑то цельной программе реформирования страны они и не думали. Им была нужна от правительства только приватизация, остальное они оставили на усмотрение Гайдара.

В результате и началась гайдарономика, а когда в государстве все продают негосударственные хозяйственные субъекты, деньги самому государству не возвращаются, они ходят по цепочкам продавцов и покупателей, не заглядывая в госказну.

А что касается прибыли от внешней торговли, то, что с ней стало после отмены госмонополии, и говорить не хочется, и так все ясно. Надо только пояснить, что вплоть до 1994 года в структуре экспорта еще присутствовала продукция обрабатывающей промышленности, а сейчас ее почти нет. А экспорт сырья увеличить нельзя, он уже достиг предела.

Вернитесь к Таблице 1 (структура российского экспорта). Видите, где крутятся основные деньги? Так, русские меха вряд ли являются источником особо крупных состояний, чего там – какие‑то 300 млн. долл. Нефть, газ – это да. Но если про нефтегазовиков все знают, то кто слышал про торговцев аммиаком или минеральными удобрениями? Оказывается, крупнейшая отрасль, сплавляют за рубеж на миллиарды, и молчком.

Что‑то из этого продается государством, что‑то – частниками, что‑то смешанными предприятиями. Некоторые из них по несколько месяцев не возвращают в страну выручку, некоторые вообще не показывают прибыли и поэтому не платят государству ни цента. Способов много.

Начиная с 1995 года в государственной статистике начался период развала, поэтому цифры, относящиеся к 1995–1998 гг., еще менее достоверны. Разница между данными Госкомстата и таможенных служб достигает миллиардов долларов. Но общая тенденция такова – экспорт продукции обрабатывающей промышленности резко падает, экспорт сырья также падает, хотя и медленнее. А ведь это главный источник валюты в госбюджете, даже после того, как туда стало попадать не более 15 % выручки от экспорта.

Как оказался в значительной степени приватизирован экспорт сырья – Бог весть. Точнее, известно как – на основании нескольких президентских указов 1992–1998 годов. Закона о приватизации в нефтегазовых отраслях, например, нет и не было. Сама процедура приватизации выглядела так, что и не зная деталей, можно было предполагать какое‑то мошенничество. Думаю, детали будут обнародованы – потом, в ходе показательных процессов. Я не кровожаден – просто, если этого не произойдет, то значит нам всем конец, и «правым», и «левым».

Но загадка‑то состоит вот в чем – зачем это было сделано? Зачем десятки миллиардов долларов были просто так отданы частным лицам? Просто чтобы у нас были свои миллиардеры? И кто отдавал? И почему отдал, а не взял себе, точнее, кто же реально распоряжался народным достоянием?

Почему Норильский комбинат имени Завенягина был приватизирован за сумму, в несколько раз меньшую, чем дает годовая продукция этого комбината? И почему даже эти деньги были получены «Онексимбанком» в качестве кредита от «государства»? А комбинат, если кто не знает, дает большую часть российской меди, никеля, платины, палладия (это металл платиновой группы). И еще что‑то выпускает, что в бронированных вагонах возят. Кстати, Авраамий Петрович Завенягин, в честь которого назван комбинат, был техническим руководителем советского атомного проекта.

А научились ли все эти …ские продавать за рубеж что‑то лучше, чем раньше продавало государство? Лучше ли продаются «Жигули» и сибирская нефть? Вопрос риторический, понятно, что эти господа прожирают сейчас то, что принадлежит всем, ну, может быть, часть используя на откорм Гайдара в широком смысле этого слова.

А ведь эти деньги могли бы поддержать «дело реформ». Почему же реформаторы не захотели все немаленькие ресурсы Советского Союза бросить на построение настоящей рыночной экономики? Ведь был период, когда в их руках были все рычаги? Странная, очень странная история.

Отдать сумасшедшие деньги никому не известным личностям и затем умолять их заплатить хоть сколько‑нибудь налогов? Ну не идиоты ли эти реформаторы? К тому же, в отличие от «олигархов», демократы первой волны сейчас совсем не богатые люди. Их поддерживают на плаву, для них созданы какие‑то фонды и институты, питающиеся, видимо, из бюджета, их вывозят на симпозиумы и семинары, проходящие в курортных местностях, но ни личных самолетов, ни вилл во Флориде у них нет. Конечно, их достаток не сравним с достатком среднего «россиянца», но это не то, за что стоило рисковать жизнью. А они рискуют, и сейчас, весной 1999 года, это особенно ясно.

Если бы реформаторы хотели преобразовать Россию, то устойчивый бюджет дал бы им самое главное – поддержку населения. Да я сам был бы доволен Гайдаром и Чубайсом! Зачем же они сами себе оторвали это самое (в политическом смысле)? Ведь после развала бюджета говорить о поддержке государством чего бы то ни было можно только в сослагательном наклонении. Осмысленная поддержка реформ стала невозможной. Да полно, собирался ли кто‑то что‑то делать? Нет, конечно.

Все вышеописанное можно было бы не приводить, если бы не необходимость пояснить: все, что случилось у нас в стране, никак не связано с «рыночной реформой экономики». Из анализа действий реформаторов хорошо видно, что цель была другая. И они не просто проглядели ситуацию с инвестиционной непривлекательностью России.

Так что суть реформ состояла не в построении каких‑то там мифических «рыночных механизмов». Суть была в простой и грубой экспроприации доходов государства в пользу кучки частных лиц, без всяких попыток построить частно‑предпринимательский капитализм как таковой. Все крики о «продолжении курса реформ» и «цивилизованном рынке» – лишь дымовая завеса, погремушка для кретинов.

Все, что происходило потом – лишь деятельность по сохранению такой ситуации. Кстати, «для умных» добавляли еще и об «интеграции в мировую экономику». О, это важное добавление!