Теория экономических организаций

Если институты — это «правила игры», то организации (фирмы) можно сравнить со спортивными командами.

В неоклассической теории понятие фирмы фактически сливалось с понятием производственной функции. Вследствие этого в ней даже не возникало вопросов о причинах существования фирм, особеннос­тях их внутреннего устройства и т.д. Можно сказать, что она ставила знак равенства между фирмой и индивидуальным экономическим агентом.

Трансакционная теория фирмы представляет собой попытку пре­одолеть такой упрощенный подход. Ее развитие шло под знаком не­скольких фундаментальных идей, связанных с именами ряда выдаю­щихся экономистов. В 1937 г, Р. Коузу впервые удалось поставить и частично разрешить вопрос, который традиционной теорией даже не ставился: почему существует фирма, если есть рынок?

Хотя основоположником трансакционной теории фирмы по праву считается Р. Коуз, хронологически ей предшествовала концепция Ф. Найта, изложенная в книге «Риск и неопределенность» (1921). От­личительным признаком фирмы Найт считал отношения найма и свя-j зывал ее существование с тем, что она способствует лучшему распре делению риска между рабочими (стремящимися избегать риска) предпринимателями (нейтральными к риску). В обмен на стабиль ную оплату, застрахованную от случайных колебаний, рабочие согла шаются подчиняться контролю предпринимателя.

Объяснение Коуза было иным. По его мнению, соображения эко­номии трансакционных издержек являются решающими при выборе организационной формы и размеров фирмы. Раз такие издержки ре­альны, то всякая хозяйствующая единица встает перед выбором: что для нее лучше и дешевле - брать эти издержки на себя, покупая не­обходимые товары и услуги на рынке, или же быть свободной от них, производя те же товары и услуги собственными силами? Именно стремлением избегать издержек по заключению сделок на рынке мож­но, по мнению Коуза, объяснить существование фирмы, в которой распределение ресурсов происходит административным путем (по­средством приказов, а не на основе ценовых сигналов). В пределах фирмы сокращаются затраты на ведение поиска, исчезает необходи­мость частого перезаключения контрактов, деловые связи приобре­тают устойчивость.

Но тогда возникает обратный вопрос: зачем нужен рынок, если вся экономика может быть организована наподобие единой фирмы {идеал К. Маркса и других социалистов)? На это Коуз отвечал, что административный механизм также не свободен от издержек, кото­рые нарастают по мере увеличения размеров организации (потеря управляемости, бюрократизация и т.п.). Поэтому границы фирмы, по его мнению, будут проходить там, где предельные издержки, связан­ные с использованием рынка, сравниваются с предельными издерж­ками, связанными с использованием иерархической организации.

Следующий шаг в развитии трансакционного подхода был сделан в работе А. Алчиана и Г. Демсеца «Производство, информационные издержки и экономическая организация» (1972). Сущность фирмы они выводили из преимуществ кооперации, когда, совместно используя какой-либо ресурс в составе целой «команды», можно достигать луч­ших результатов, чем действуя по одиночке. Однако производство еди­ной «командой» затрудняет оценку вклада каждого участника в общий результат, порождая стимулы к «отлыниванию». Отсюда - потребность в контроле, который вводил бы подобное поведение в жесткие грани­цы. Агент, берущий на себя по соглашению с другими участниками функции контролера, становится собственником фирмы.

Развивая этот подход, У. Меклинги М.Дженсен определили фир­му как «сеть контрактов» в своей статье 1976 г. Проблема фирмы по­нимается ими как проблема выбора оптимальной контрактной фор­мы, обеспечивающей максимальную экономию на трансакционных издержках. Задача сводится к выработке таких контрактов, которые были бы лучше всего приспособлены к особенностям каждой кон­кретной сделки.

Огромный вклад в трансакционную теорию фирмы был внесен О. Уильямсоном. Его книгу «Экономические институты капитализ­ма» (1985) можно считать настоящей энциклопедией трансакцией-ного подхода². Фирма обеспечивает более надежную защиту специ­фических ресурсов от «вымогательства» и позволяет их владельцам быстрее приспосабливаться к непредвиденным изменениям. Это — лейтмотив его концепции. Однако лучшая адаптация достигается це­ной ослабления стимулов. По выражению О. Уильямсона, если на рынке действуют стимулы «высокой мощности», то в фирме — сти­мулы «слабой мощности». Границы фирмы проходят поэтому там, где выгоды от лучшей адаптации и большей защищенности специфиче­ских активов уравновешиваются потерями от ослабления стимулов.

Близка к этим идеям концепция Г. Гроссмана и Г. Харта (1986). Они обратили внимание на тот факт, что влияние фирмы на риск «вы­могательства» не столь однозначно, как думал Уильямсон. Допустим, фирма, принадлежащая агентур, поглотила фирму, принадлежавшую агенту В. При этом достался руководить своей бывшей фирмой, но уже как наемный менеджер. Очевидно, что если для А риск «вымога­тельства» сократился, то для В возрос. Соответственно, ослабли и его стимулы к инвестированию (не обязательно денег, но и времени, сил и т.п.) в специфические активы. Если такие потери оказываются зна­чительными и в варианте, когда фирма В поглощается фирмой А, и и варианте, когда фирма А поглощается фирмой В, то экономически выгоднее, чтобы они оставались независимыми и их отношения стро­ились через рынок.

Ту же линию анализа продолжает теория Д. Крепса (1990), строя­щаяся вокруг понятия «организационной культуры». Из-за неизбеж­ной неполноты контрактов критическое значение для любой фирмы имеет вопрос об адаптации к неожиданным изменениям. Но необхо­димую свободу маневра ей удается получить, только если ее работники будут твердо уверены, что она не злоупотребит этой свободой во вред им. Чтобы убедить их в этом, фирма может сама связать себя опреде­ленными принципами, пообещав (в явной или неявной форме) руко­водствоваться ими при приспособлении к непредвиденным обстоятель­ствам. (Скажем, не увольнять работников с длительными сроками службы при внезапном падении спроса.) Набор таких принципов об­разует, по определению Крепса, «организационную культуру» фирмы: то, что отличает ее от всех остальных фирм. Следование избранному принципу, даже когда это явно невыгодно, закрепляет за ней репута­цию «надежной» и «справедливой», что дает ощутимые долговремсн-

² Уильямсон О. Экономические институты капитализма, СПг., 1996. 670

ные преимущества. Организационная культура и связанная с ней ре­путация — ценный ресурс: их можно продать, продав фирму.

Однако поддержание репутации не обходится без издержек. Вся­кая организационная культура приспособлена к строго определенной категории случайных событий. При распространении одного и того же принципа на далекие друг от друга области адаптация к измене­ниям становится псе менее эффективной. Это оказывается препятст­вием на пути вертикальной интеграции: границы фирмы, утверждает Крепе, будут определяться ее организационной культурой и прохо­дить там, где лучшая адаптация в одних видах деятельности станет уравновешиваться худшей адаптацией — в других.

Несмотря на множественность подходов, нетрудно убедиться, что трансакционная теория выделяет несколько сквозных характеристик, определяющих сущность фирмы. Это - существование сложной сети контрактов, долговременный характер отношений, производство еди­ной «командой», административный механизм координации посред­ством приказов, инвестирование в специфические активы. Во всех фирма выступает как орудие по экономии трансакционных издержек¹.

Выбор формы экономической деятельности не ограничивается дилеммой: фирма или рынок? На следующем этапе принятия реше­ния возникает новая проблема: какой тип фирм более предпочтите­лен? Трактовка фирмы в качестве «сети контрактов» стала исходным пунктом для построения типологии, основанной на особенностях внутрифирменного распределения прав собственности.

Простейшим случаем можно считать индивидуальную частно­предпринимательскую фирму. Ее владелец, по определению Алчиа-ил и Демсеца, обладает пучком прав из пяти элементов. Во-первых, он имеет право на остаточный доход, т.е. на доход за вычетом кон-фактного вознаграждения всех остальных факторов. Во-вторых, он наделен правом контролировать поведение других участников «ко­манды». В-третьих, он является центральной стороной — принципа-юм, с которым владельцы всех остальных факторов заключают кон-факты (такая форма контрактов называется зонтичной). В-четвер-i их, у него есть право менять членство в «команде» (т.е. право на наем

¹ О значении подобной экономии можно судить по результатам, полу­ченным при анализе изготовления крупных морских судов в США. Для со-■иния такого судна необходимы, как было установлено, 74 компонента. Из них 43 производились самими судостроительными фирмами, 31 — приобре-i.uich «на стороне». Средняя стоимость одного компонента составляла око-iii) 50 тыс. дол Анализ показал, что если бы псе компоненты производились ппутри фирм, их средняя стоимость возросла бы на треть, а если бы все они приобретались через рынок — то почти вдвое.

и увольнение). И наконец, он имеет право продать все перечислен­ные полномочия.

К числу основных выгод такого распределения прав А. Алчиан и Г. Демсец относят прежде всего закрепление за центральным агентом (собственником) права на остаточный доход. Это создает мощный стимул для собственника к эффективному управлению фирмой, а также побуждает его организовывать действенный контроль за рабо­той других. Кроме того, благодаря зонтичному контракту достигает­ся существенная экономия на ведении переговоров. В случае надоб­ности можно прерывать контракт между центральным участником и любым нерадивым членом команды, не разрывая отношений со все­ми остальными.

Весьма оригинально решается вопрос о том, кто из участников «команды» должен быть центральным агентом. Им, как утверждают А. Алчиан, О. Уильямсон и другие, становится владелец наиболее спе­цифического ресурса, готовый заплатить максимальную цену за все указанные выше правомочия. В случае с «классической» капиталис­тической фирмой таким ресурсом оказывается физический капитал. Но лидером частнокапиталистической фирмы может быть и собст­венник человеческого капитала, если его знания и способности вы­ступают как наиболее специфический для данной фирмы ресурс. При­мер тому - адвокатские конторы, рекламные и проектно-конструк-торские бюро, инжиниринговые фирмы, фирмы по программному обеспечению ЭВМ и т.д.

Более компактное определение собственности на фирму было предложено Г. Гроссманом и Г. Хартом. На их взгляд, ключевых пра­вомочий два — право на остаточный доход и право на принятие оста­точных решений. Из-за высоких трансакционных издержек контрак­ты страдают неполнотой, так как лишь небольшая часть будущих ре­шений - кто что должен делать при наступлении того или иного со­бытия - поддается точной спецификации. Право же на принятие ос­тальных решений (специально не оговоренных в контракте) по умол­чанию закрепляется за владельцем наиболее специфических ресур­сов, для которого оно представляет наибольшую ценность. По сути речь идет о праве отдавать приказы прочим участникам «команды» - j естественно, в пределах, очерченных контрактом. Поэтому собствен-; ника фирмы можно определить как носителя остаточных прав.

Типы фирм различаются прежде всего тем, какой категории агеь тов приписываются остаточные права. В корпорациях они принг лежат инвесторам, в потребительских и сбытовых кооперативах - пс требителям и поставщикам, в фирмах, контролируемых работника-

ми, — персоналу, в предприятиях, находящихся в общественной соб­ственности, - государству, а, скажем, неприбыльные организации -это фирмы, где право на получение остаточного дохода вообще от­сутствует.

Остановимся лишь на некоторых организационных формах, как они предстают в трактовке теоретиков неоинституционализма.

В современном мире ведущей формой деловой организации яв­ляется открытое акционерное общество (публичная корпорация). Права на остаточные решения владельцев таких фирм (акционеров) сильно урезаны. Они сводятся к праву на контроль за высшими ме­неджерами, и то в основном не прямо, а через совет директоров.

И все же такой суженный набор прав дает немало крупных пре­имуществ. Акционеры несут ограниченную ответственность, что рез­ко снижает риск, связанный с инвестициями, и открывает возмож­ности для мобилизации крупных сумм капитала. Акционерная соб­ственность высоколиквидна: изъятие кем-либо своей доли из дела не гребует согласия остальных совладельцев, получение которого быва­ет необходимо в партнерствах или кооперативах. К тому же акцио­нерная собственность служит хорошей формой защиты от «вымога­тельства»: акционер может продать свои акции, но при этом сами специфические активы никуда из фирмы не уйдут, останутся в «ко­манде». Наконец, разделение функции принятия риска (право на ос-гаточный доход) и функции управления (право на принятие большей части остаточных решений) дает возможность подбирать наиболее талантливых менеджеров независимо оттого, насколько велико или мало личное богатство.

Вместе с тем в отличие от частнопредпринимательской фирмы в акционерном обществе возникает трудно разрешимая проблема «кон­троля за контролером», т.е. высшим менеджментом. В корпорации остаточный доход идет не менеджеру, а акционерам. Следовательно, здесь появляется мощный стимул для оппортунистического поведе­ния управляющих: часть ресурсов «команды» они будут пытаться на­править на удовлетворение своих личных нужд в ущерб собственни­ков-акционеров.

Долгое время считалось, что современные масштабы распыления акционерного капитала не позволяют удовлетворительно решать про­блему отделения собственности от контроля. Последние исследова­ния, однако, показывают, что возможности управленческого оппор-1унизма ограничены. В корпорациях действует целый набор внутрен­них механизмов контроля, дисциплинирующих поведение менедже­ров в интересах собственников.

'2 История экономических учений , 673

К внутренним механизмам относится: контроль со стороны со­вета директоров; концентрация акций в руках компактной группы акционеров; участие менеджеров в акционерном капитале своих кор­пораций; увязка вознаграждения управляющих с состоянием дел и фирме. Особое место принадлежит механизму банкротств и контро­лю со стороны кредиторов.

Но шаги по сдерживанию оппортунистического поведения управ­ляющих не обязательно ограничиваются рамками самой корпорации. Негативная реакция участников рынка - как акционеров, так и сто­ронних агентов — ставит предел злоупотреблениям менеджмента. Движение курса акций высвечивает некомпетентность управляющих и создает основу для целого ряда внешних механизмов контроля:

рынок капитала: падение курса акций ухудшает условия, на кото­рых руководство корпорации может привлечь дополнительный ка­питал;

рынок менеджерского труда: падение курса акций — плохой сиг­нал не только для нынешних, но и для будущих нанимателей менеж-дера. В этих условиях жертвовать карьерой ради сиюминутной выго­ды становится нерационально;

рынок корпоративного контроля (поглощений): падение курса акций делает корпорацию более легкой добычей для поглощения, за которым обычно следует смена всего руководства. Это также подсте­гивает работу менеджеров.

Взвешивая плюсы и минусы акционерной формы собственнос­ти, большинство специалистов по экономической теории организа­ций приходят к выводу: хотя абсолютная подконтрольность менед­жеров недостижима, совместное действие внутренних и внешних дис­циплинирующих механизмов ограничивает потенциал оппортунис­тического поведения и снижает остроту проблемы. Выгоды, связан­ные с данной организационной формой, перевешивают ее издержки.

Согласно анализу А. Алчиана и Г. Демсеца, отличительная черта государственных фирм — это недобровольный характер участия во владении ими. Владельцы-налогоплательщики не вправе уклонить­ся от своих обязанностей по содержанию государственной собствен­ности (прежде всего — от уплаты налогов).

Последствия такой формы собственности оцениваются теорети-1 ками неоинституционализма весьма критически. Деятельность rocyJ дарственных предприятий серьезно страдает от политизации, подчи-1 нения разного рода внеэкономическим целям. В случае государсг-1 венных предприятий невозможно получить биржевую оценку каче| ства их управления; контроль со стороны собственников (налогоплаЛ

телыциков) за поведением аппарата весьма слаб; из-за отсутствия [возможности поглощений рынок не проявляет интереса к: судьбам шких предприятий, уклоняясь от участия в их реорганизации.

Несмотря на это, как отмечает американский экономист Л.Де Алесси, государственная собственность имеет свою нишу в эконо­мике. Так, она может быть наиболее эффективной формой организа­ции, когда речь заходит о производстве общественных благ, таких, к примеру, как безопасность страны. Составить контракт всех граждан страны с частными фирмами по обеспечению обороны было бы прак­тически невозможно, и он плохо поддавался бы контролю и право-иой защите.

Особое внимание теоретики трансакционного подхода уделяли самоуправляемым фирмам бывшей Югославии как примеру явно неоптимальной организации. Все члены такого самоуправляемого коллектива имели право на остаточный доход (участие в прибылях), но оно было жестко обусловлено продолжением работы на предпри­ятии. Это приводило к тому, что при распределении дохода работни­ки оказывались заинтересованы получать большую часть в полное распоряжение — в виде зарплаты и меньшую часть направлять на ин-иестиции.

Подобная структура правомочий отрицательно влияла на заня­тость и накопление капитала: члены самоуправляемых фирм избега­ли расширения своего состава; наблюдался также постоянный инве­стиционный голод и склонность к наращиванию внешней задолжен­ности. Такие фирмы обладали ограниченными возможностями по диверсификации риска, испытывали трудности с налаживанием кон-|роля за поведением директоров, их внутренняя жизнь неизбежно политизировалась.

Важнейшие выводы теоретиков трансакционного подхода тако-иы: в экономике складывается рынок организационных форм, на ко-тром фирмы разного типа вступают между собой в конкуренцию. Процветание лучших и отмирание худших организационных форм определяются в конечном счете их способностью обеспечивать эко­номию трансакционных издержек. Конкуренция на этом рынке мо­жет быть косвенной и выражаться в борьбе за привлечение и удержа­ние в «команде» наиболее производительных участников. Но она может быть и прямой, когда одни фирмы пытаются захватывать (по­глощать) другие.

Конкуренция на рынке организационных форм ведет к тому, что на нем выживают структуры, в наибольшей степени отвечающие тре­бованиям экономической среды. При этом для каждого типа отыс-

кивается ниша, в пределах которой он оказывается эффективнее ос­тальных. Но его преимущества могут сводиться на нет условиями, преобладающими в других секторах. Какие-то сектора экономики могут быть заселены в основном корпорациями, какие-то- партпер-ствами, какие-то - кооперативами и т.д. Картина распределения ор­ганизационных форм не остается неизменной. Поиск новой ниши, вызнанный резкими технологическими или институциональными сдвигами, бывает и болезненным, и длительным. Если он заканчива­ется безрезультатно, данная организационная форма начинает встре­чаться все реже и постепенно сходит со сцены.

Таким образом, не существует абсолютных преимуществ одного вида фирм перед всеми остальными; каждая форма собственности имеет свой набор трансакционных издержек, который при опреде­ленных условиях может превращать ее в наиболее эффективную.

Экономика права

Особый раздел институциональной теории образует экономика права, выделившаяся в самостоятельное направление уже в середине 1960-х годов. Эта дисциплина лежит на стыке экономической теории и права. Наряду с Р. Коузом ключевыми фигурами в ее формирова­нии и развитии были профессора Р. Познер и Г. Калабрези. Огромное значение имели также работы Г. Беккера по экономическому анали­зу внерыночных форм поведения, в частности — преступности.

Экономика права не стала ограничиваться какими-то отдельны­ми отраслями права, имеющими дело с явными рыночными отноше­ниями, а попыталась распространить экономические понятия и ме­тоды на весь корпус юридического знания. За прошедшие три деся­тилетия не осталось, наверное, ни одной правовой нормы или докт­рины, ни одного процессуального или организационного аспекта правовой системы, которые она не подвергла бы анализу.

Концептуальный каркас экономики права можно представить в следующем виде. Она исходит из того, что агенты ведут себя как ра­циональные максимизаторы при принятии не только рыночных, но и внерыночных решений (таких, например, как нарушать или не на­рушать закон, возбуждать или не возбуждать судебный иск и т.д.).

Правовая система, подобно рынку, рассматривается как механизм, регулирующий распределение ограниченных ресурсов. Скажем, в случае кражи, как и в случае продажи, ценный ресурс перемещается от одного агента к другому. Разница в том, что рынок имеет дело с добровольными сделками, а правовая система — с вынужденными,

совершаемыми без согласия одной из сторон. Многие вынужденные «сделки» возникают в условиях настолько высоких трансакционных издержек, что добровольные сделки становятся из-за этого невозмож­ны. (Например, водители автомобилей не могут заранее провести переговоры со всеми пешеходами о компенсации за возможные уве­чья.) К числу вынужденных «сделок» можно отнести большинство гражданских правонарушений и уголовных преступлений.

Однако несмотря на вынужденный характер, они совершаются по определенным ценам, которые налагаются правовой системой. В качестве таких неявных цен выступают судебные запреты, выпла­ты денежной компенсации, уголовные наказания. Поэтому аппарат экономического анализа оказывается приложим не только к добро­вольным, но и к недобровольным сделкам.

Такое понимание открыло совершенно неизведанное поле новых научных проблем. В экономике права подробно анализируется, как реагируют экономические агенты на различные правовые установле­ния. Например, как скорость судебных разбирательств влияет на ко­личество исков, тяжесть и неотвратимость наказаний — на уровень преступности, особенности законодательства о разводах — на отно­сительное богатство мужчин и женщин, изменения в правилах ответ­ственности водителей автомобилей — на частоту дорожно-транспорт­ных происшествий и т.д.

Однако наиболее интересный и спорный аспект экономики права связан с обратной постановкой вопроса: как меняются сами правовые нормы под воздействием экономических факторов? Предполагается, ■[то в основе развития и функционирования правовых институтов ле­жит экономическая логика, что их работа в конечном счете направля­ется принципом экономической эффективности. (Разными авторами он формулируется по-разному: как принцип максимизации богатства, как принцип минимизации трансакционных издержек и др.)

Обратимся к знакомому примеру с фермером и хозяином ранчо. Так, в США известны две альтернативных системы, регулирующие их отношения. При одной фермеры имеют право предъявлять пре-гензии о потраве только в том случае, если предварительно приняли необходимые меры по ограждению своих полей от захода скота. При другой системе они этого делать не обязаны, так что именно хозяева ранчо должны позаботиться о возведении ограждений, если не хотят подвергнуться штрафам. Первая норма более эффективна, когда объ­ем земледелия относительно невелик по сравнению с объемом ско­товодства, при обратном соотношении эффективнее вторая норма. Выяснилось, что в преимущественно скотоводческих штатах США

принята первая система, в преимущественно земледельческих - вто­рая. Это одна из иллюстраций того, как правовые нормы устанавли­ваются в соответствии с критерием эффективности.

Аналогичным «тестам» на эффективность было подвергнуто ог­ромное множество юридических норм и доктрин. Результат в боль­шинстве случаев был положительным. По мысли теоретиков эконо­мики права, объясняется это тем, что при установлении прецедентов суды «подражают» (simulate) рынку: они принимают такие решения, к которым приходили бы сами стороны, имей они возможность зара­нее вступать в переговоры по предмету спора. Другими словами, пра­вовая система обеспечивает такое распределение прав, к которому при отсутствии трансакционных издержек подводил бы рынок.

Предположение, что суды следуют логике рыночного анализа и при вынесении решений задаются вопросом, к кому - истцу или от­ветчику — перешло бы право в условиях низких трансакционных из­держек, вызвало острую критику — как со стороны экономистов, так и особенно со стороны юристов.

В некоторых случаях суды действительно вполне осознанно ру­ководствуются экономическими соображениями. Однако обычно они исходят из критерия справедливости, а не эффективности. Но, как утверждают сторонники экономики права, требования эффективно­сти и справедливости совпадают чаще, чем можно было бы ожидать. По замечанию Р. Познера, не стоит удивляться тому, что в мире огра­ниченных ресурсов поведение, ведущее к их растрачиванию, начи­нает оцениваться обществом как «несправедливое» и «безнравствен­ное».

Далее, нужно иметь в виду, что следование принципу эффектив­ности приписывается в первую очередь системе-общего права, т.е. си­стеме, в которой право в виде прецедентов (предшествующих реше­ний по аналогичным делам) творится самими судами. В ней склады­вается своеобразный рынок прецедентов, обеспечивающий их есте­ственный отбор: неэффективные прецеденты рано или поздно вы­тесняются эффективными. Объясняется это тем, что поток исков бу­дет интенсивнее в тех случаях, когда действуют неэффективные пре­цеденты, так как их замена на эффективные дает дополнительный, чистый прирост в благосостоянии. Чаще подвергаясь испытаниям, неэффективные прецеденты имеют меньше шансов на выживание и потому неспособны удерживаться длительное время.

Это* конечно, не значит, что система общего права никогда щ дает сбоев. Важно и то, что нарисованная оптимистическая картин| не распространяется на правила, которые вырабатывают не суды,

органы законодательной власти. Существование в этом случае меха­низма по отбору эффективных норм представляется теоретикам эко­номики права крайне проблематичным.

У многих ее представителей принцип эффективности получает также нормативное истолкование. Другими словами, они настаива­ют, что правовые нормы должны устанавливаться исходя из сообра­жений эффективности. Из такого подхода вытекают общие требова­ния к правовой системе:

1. Закон должен способствовать снижению трансакционных из­
держек, в частности устраняя искусственные барьеры на пути добро­
вольного обмена и обеспечивая исполнение заключенных контрак­
тов.

2. Он должен также четко определять и надежно защищать права
собственности, препятствуя перерождению добровольных сделок в
вынужденные. В условиях низких трансакционных издержек, как это
следует из теоремы Коуза, устранение неопределенности в наделе­
нии правами собственности будет вести к расширению поля добро­
вольного обмена.

3. При высоких трансакционных издержках законодательство
должно избирать и устанавливать наиболее эффективное из всех до­
ступных распределение прав собственности. Это распределение, к
которому экономические агенты приходили бы сами, не препятст­
вуй им в этом высокие издержки трансакций.

Итак, правовая система призвана облегчить работу рынка, а тем самым, где это оказывается невозможно, «симулировать» его резуль­таты. Следуя этим предписаниям, она будет способствовать оптималь­ному использованию ресурсов общества.

Нормативные выводы экономики права уже начали проникать в судебную и законодательную практику многих стран. Примером мо­жет служить знаменитая теорема Коуза. Ссылки на нее содержатся в Нрешениях судов штатов, в 17 решениях апелляционных судов и даже решении Верховного суда США.

Однако, как показали критические исследования, принцип мак­симальной экономической эффективности — и при определении субъ­екта собственности, и при выборе форм ее правовой защиты - в со­циальном плане отнюдь не нейтрален. Он, в частности, тяготеет к сохранению статус-кво (на том основании, что существующие нор­мы уже прошли многолетний естественный отбор и потому доказали свою эффективность), он ставит производителей в более выгодное положение по сравнению с потребителями, а состоятельных членов общества — в более выгодное положение по сравнению с малоиму-

щими. Вместе с тем тезис Познера о «подражании» юридической си­стемы рынку помогает обнаруживать «устранять нормы, мешающие эффективной работе экономики.