Сейшн имени Перова в ДК имени Воровского

«Но так или иначе, три песни я спел».

В. Шахрин

День рождения Перова обыкновен­но случается в сентябре, но сейшн, ему посвященный, имел место 4 ян­варя 85-го года. Почему?.. Кстати, группы «Трек» к тому времени уже не было. Но сейшн был. В доме культуры завода им. Воровского. Очень странное было место: весь ДК помещался в длинном и плоском помещении над каким-то заводским цехом. Туда и явился Шахрин, подо­гретый обещаниями Матвеева о том, что будут там почти все из­бранные музыканты, и «УД», и груп­па «Группа», которую сам Матвеев пестовал, и «будет молодой «Наути­лус», который скоро должен стрель­нуть». Шахрина в обстановке пол­ной секретности встречали на за­водской проходной, вели по перехо­дам между производственными по­мещениями, вошли в клуб...

И... ничего. Сидят человек де­сять, водку выпивают, байки травят.

Их действительно было десять человек, но весьма любопытных -почти весь тогдашний свердловский рок: Егор Белкин и Илья Кормиль­цев («Урфин Джюс»), Миша Перов («Трек»), Володя Огоньков, играв­ший в «Группе», и весь «Наутилус», который в тот момент не был еще «Помпилиусом» и состоял из двух лидеров, Димы Умецкого и Славы Бутусова. Матвеев, жена его Алина, вольный саксофонист Леха Могилевский, которого еще не взяли в «Нау». И еще один кадр, который произвел на Шахрина впечатление особое: «И Нифантьев, у которого рожа зеленкой была намазана. Зе­леная рожа! А я, порядочный рабо­чий со стройки, думаю: какой урод!.. Но он мне понравился, потому что он был бешеный абсолютно». И аб­солютно пьяный... В историю «Чайфа» Антону Нифантьеву пред­стояло вписаться через год, но о том в свое время.

Шахрин - человек целеуст­ремленный, пригласили его на сейшн, он приготовился играть. «Спел пару песен и понял, что ни­кому не интересно, что людям про­сто неудобно, им надо выпивать и закусывать. Мне сказали: «Моло­дец, старик, на тебе стакан». Выпи­ли. А когда уже все были совсем пьяные, играть все-таки начали, но полную хренотень» (Шахрин). Играли кто на чем не умел и нечто авангардное без названия, жанра и прочего музыковедения. Может быть, это была музыка портвейна, которого выпили в тот день не­сколько ящиков? Может быть и так. Важней для нашей истории другое - Шахрин познакомился со всеми и всем понравился.

«Было видно, что он немножко комсомолец, - вспоминает Перов, - точнее, не он, а его оболочка. Но о песнях я подумал: «О, нормально!» -видно было, что творчество не заим­ствованное».

Потом шли по улице, провожа­лись, болтали, орали и хулиганили. Музыканты!.. Особенно Умецкий, в руках которого был черный пласти­ковый кофр от бас-гитары с крупной надписью «Репс1ег 115А». И Шахрин почувствовал, что это есть, что оно настоящее, и что он, Вова, к этому уже причастен. На следующий день пришел к Бегунову, сообщил: «Я по­знакомился, я видел этих людей, ре­альных «Урфин Джюсов» и «Наути­лусов», они такие же, как мы, без хвоста!» (Шахрин).

«Гражданин Бутусов» и другие

Итак, в начале 85то Шахрин попал в тусовку, но тусоваться не умел, вод­ку не пил; в результате с удвоенной яростью принялся писать песни. Ту­соваться умел Бегунов, пил с удо­вольствием и оказался на месте, по­скольку свердловские рокеры все до единого не столько на инструментах играли, сколько пили и разговоры говорили. Рванул Бегунов в пучину рок-н-ролла с наслаждением, только не всегда успевал переодеваться, отчего приключались накладочки.

Сидел как-то Вовка в мили­цейском «уазике», зима, холодно, из машины вылезать неохота, а ми­мо идет Бутусов с приятелями. Бе­гунов и гаркни в громкоговоритель: «Гражданин Бутусов! Подойдите к машине!»... Бутусов, не оглядыва­ясь, голову в плечи вжал и рванул в ближайшие кусты. И приятели его тоже разбежались. Бегунов удивил­ся, он поболтать хотел... Спустя не­которое время на дружеской вече­ринке он эту историю рассказывал,

все смеялись, только Слава все мрачнел, потом выдавил: «Так это ты был, сволочь!». Запомнил.

Таких штук с Бегуновым при­ключалось вдоволь. То приедут к Матвееву челябинские хиппаны, ся­дут дурь курить, заезжает Бегунов, который на дежурстве, в «коробке» и при форме... Хиппанов откачали. Еще одно приключение с Вовкиным участием Матвеев до сих пор вспо­минает с дрожью: приехал Шевчук, песни пел на квартире. Матвеев Бегунова позвал, тот из дома вышел, а Матвеев стал думать: в форме при­дет или без? «Было очень холодно, Бегунов приперся в огромных мен­товских валенках, в ментовском ту­лупе, но не в форме, слава Богу. Учитывая тогдашние отношения Юрича с ментами, это был бы цирк!..» (Матвеев). Бегунов тусо­вался, Шахрин песни писал. Единст­венный человек, кто оставался сам по себе, был Решетников.

Но это все лирика, суровая про­за жизни заключалась в тот истори­ческий момент вот в чем: начина­лось время перемен. Почему начиналось, непонятно, еще Черненко му­чительно дотягивал последние меся­цы своей прискорбной жизни, Горба­чева в помине не было, а свердлов­ский рок решил взять да и восстать из пепла. Хотя в конце 84-го он со­стоял из воспоминаний о «Треке» и «Урфин Джюса», которого в городе уже два года на сцене не видели.

Взорвал ситуацию «Наути­лус»: на сейшене в начале января он состоял из двух архитекторов-не­удачников, в начале февраля - уже из трех и сел на запись, 8 марта вы­шел альбом «Невидимка», он раз­нес местную тишину в клочья, а в голове Шахрина вызвал существен­ные перемены, много послужившие этой голове на пользу: «Вышел «Не­видимка», и я понял, что можно не так, как «УД», не как «Аквариум», не как «Трек», но тоже хорошо. Я всегда понимал, что мы не похожи на уральскую музыку, которая тогда игралась, но тут оказалось, что и так можно».

Дальше - больше. В начале лета Егор Белкин собрал, можно сказать, свердловскую сборную,

включавшую в себя и экс- «УД», и «Нау» и еще много кого, и записал яркий и очень противоречивый аль­бом «Около радио». Женя Димов, руководитель и барабанщик «Тре­ка», организовал металлическую компанию, где опять-таки присутст­вовали Бутусов с Умецким. Но и те рокеры, кто ничего не делал, были взбудоражены, нервно пили порт­вейн и много говорили. Говорили о будущем рок-клубе. Собрания уст­раивали. А приткнуться негде, со­брания шли в ВИА «Песенке», Шах­рин пустил. И вообще, чайфы ак­тивно в этой внешней жизни участ­вовали, но шла у них еще и внутрен­няя жизнь, тоже не пассивная.

Весной «Чайф» записал два альбома. А выпустил один.

«Жизнь в розовом дыму»

«К тому времени было понятно, что вот-вот группа случится»

В. Шахрин.

Первый альбом назывался «Волна простоты» и к собственно «Чайфу» отношения почти не имел. Приду­мал все Андрей Матвеев: «Чайф» тогда как таковой не существовал, просто был Шахрин. А я близко дру­жил с Перовым, это был гениаль­ный гитарист, он понимал, что дела­ет; многие гитаристы этого не пони­мают, а он понимал». Матвеев под­кинул идею записать Володины пес­ни на пару с Перовым. Миша рабо­тал в филармонии, мотался по «кацапетовкам», в мае приехал, ему позвонил Матвеев и предложил за­писаться. «Я и не знал, что играть, понял только, что нужно помочь Шахрину» (Перов). У Матвеева дома, в кабинете площадью шесть квадрат­ных метров, поставили единствен­ную в городе портостудию Зопу, принадлежавшую Илье Кормильцеву, записывал Володя Огоньков, Бегунов активно присутствовал, при­вязывал микрофон к стулу. За три часа разучили и записали.

«Записывалось так: играет Вовка песню, прикидываем быст­ренько, как ее делать, и - вперед. Раз, два, три, с четвертого писали. Ощущение от Вовки было хоро­шее, от него ничего и не требова­лось: три аккорда свои он играл, делал это ритмично, а больше ни­чего и не надо было. Игралось в охотку» (Перов). «Я был поражен, насколько изящно Миша играл на гитаре» (Шахрин).

Волей случая (в исполнении Матвеева) это был первый альбом Шахрина, получивший некоторое распространение: Андрей отправил его своему московскому приятелю, тот отдал какому-то «писале», и

альбом пошел, но в Москве, а не в Свердловске. А «Чайф», который на альбоме в общем-то не присутство­вал, официально влился в ряды свердловского рока.

Но и сам по себе «Чайф» тру­дился, о чем должна существовать запись в милицейских сводках... Они писали еще один альбом, на сей раз вместе. В ДК Воровского. Начали с того, что долго носили ту­да-сюда пред глазами трудового на­рода магнитофон Sharp, на который собирались писаться. И записали кое-что, потом пришла ночь, трудо­вой народ, видением Sharp'а заинт­ригованный, посредством взлома проник в помещение ДК, магнито­фона японского не нашел, но кое-что потырил. А последними в ДК были чайфы... Но в ментовке ока­зался почему-то один Решетников. На него долго орал следователь, Решетников возьми и ляпни: «Не ори, не дома». Это была ошибка.

Дописывать альбом пришлось у Шахрина дома, куда свезли пульт «Карат», ревербератор «Тесла», злосчастный магнитофон Sharp, три микрофона и инструменты. Из ков­ра, который до сих пор живет у «Чайфа» на репетиционной базе, сделали шатер, под ним сидел Ре­шетников с ксилофоном, два Вовы - на диване, к спинкам стульев при­вязаны микрофоны, которые брали сразу все. «Дольше всего писали в «Квадратном вальсе» звук смываю­щегося унитаза, - свидетельствует Шахрин, - нас этот процесс так ув­лек, что мы несколько часов на уни­таз потратили»...

Так у них оказалось сразу це­лых два альбома, оба вызывали некоторые сомнения, и решено бы­ло их объединить. Записанный с Перовым назывался «Волна про­стоты». Записанный собственно «Чайфом» - «Дурные сны». Что в сумме, спрашивается? «Жизнь в розовом дыму».

Альбом «пошел». Имя «Чайф» стало нарабатывать некоторую из­вестность, угодив одновременно и на газетные полосы (стараниями Лени Баксанова в строительной многотиражке), и в список групп, «запрещенных к концертной дея­тельности и к распространению пу­тем тиражирования» (стараниями других товарищей в органах культу­ры). И стало окончательно ясно, что рождение группы, в котором ее уча­стники все еще сомневались, где-то тут, не за горами. Промелькнуло ле­то, ничем особым не ознаменован­ное, наступила осень.

Конец чайфогенеза

Вот и весь чайфогенез. Группа родилась в воскресенье, 29 сентяб­ря 1985 года. В 18.00.

Глава 2