Глава 5 слова, слова, слова 10 страница
В третьем случае подзащитный обвинялся в изнасиловании и убийстве пятнадцатилетней девушки, и присяжные вынесли смертный приговор. Конституционный закон Соединенных Штатов запрещает любую инструкцию, которая бы отказывала подзащитному в том, чтобы присяжные руководстоовались любым «фактором симпатии», открывшимся в ходе следствия, который в данном случае состоял в психологических проблемах и происхождении из неблагополучной семьи. Действительно ли данная инструкция вопреки конституции лишала обвиняемого права на симпатию, или только на менее значительную исключительно симпатию! Верховный Суд Соединенных Штатов проголосовал пять к четырем, что обвиняемому было отказано только в исключительно симпатии, отказ соответствовал конституции.
Солэн указывает, что суды часто решают такие случаи, полагаясь на «каноны толкования», приведенные в юридической литературе и соответствующие принципам синтаксического разбора, которые я обсуждал в предыдущем разделе. Например, Правило Последнего Предшествующего, которое суды использовали принимая решение в двух первых случаях, это просто правило «минимального приписывания» — стратегия, которую мы только что наблюдали в предложении о Шерлоке Холмсе. Таким образом, принципы ментального синтаксического разбора имеют буквально жизненно важные последствия. Но те психолингвисты, которые волнуются, что их следующий эксперимент может отправить кого-нибудь в газовую камеру, могут вздохнуть свободно. Солэн замечает, что судьи — не слишком хорошие лингвисты: к добру или к худу они стараются всячески обойти самое естественное толкование, если оно противоречит тому решению, которое они считают правильным.
* * *
Я веду разговор о деревьях, но предложение — это не просто дерево. С начала 60-х годов, когда Хомский предложил трансформации, конвертирующие глубинные структуры в поверхностные, психологи использовали лабораторные технологии, чтобы попытаться обнаружить какой-нибудь «отпечаток пальцев», оставленный трансформацией. После неоднократно имевшего место преждевременного ликования эти попытки
Глава 7. Говорящие головы
были заброшены, и на несколько десятилетий учебники по психологии дали отставку трансформации за то что она не имеет «реального психологического обоснования». Но лабораторные технологии стали более совершенными, и обнаружение того, что напоминает трансформационную операцию в сознании людей — это одно из самых интересных недавних открытий в психологии языка. Возьмем предложение:
The policeman saw the boy that the crowd at the party accused (trace) of the crime 'Полицейский увидел мальчика, которого собравшиеся на вечеринку обвинили (след)в преступлении'.
Кто был обвинен в преступлении? Конечно, мальчик, хотя слова the boy 'мальчика' не следуют после accused 'обвинили'. По Хомско-му это происходит из-за того, что синтаксическая группа, относящаяся к the boy, действительно следует после accused 'обвинили' в глубинной структуре; она была смещена назад, на позицию слова that 'которого', трансформацией, оставившей после себя безмолвный «след». Тот, кто пытается понять это предложение, должен отменить действие, произведенное трансформацией, и мысленно поместить копию синтаксической группы назад на место следа. Чтобы это сделать, нужно сперва, находясь в начале предложения, заметить, что существует перемещенная синтаксическая группа — the boy — которую нужно вернуть на место. Эту синтаксическую группу нужно удерживать в оперативной памяти, пока не обнаружится пробел — позиция, где должна присутствовать, но не присутствует составляющая. В данном предложении существует пробел после слова accused, поскольку accused требует дополнения, а его нет. Можно сделать заключение, что пробел содержит след, а затем извлечь синтаксическую группу the boy из оперативной памяти и связать ее со следом. Только после этого человек может вычислить, какую роль the boy играл в происходящем: в данном случае его обвиняли.
Замечательно то, что каждый из этих ментальных процессов можно измерить. На протяжении словесного интервала между перемещенной составляющей и следом (подчеркнутая область) люди должны удерживать составляющую в памяти. Это усилие должно проявляться в менее хорошем исполнении любого синхронно выполняемого задания, связанного с мыслительной активностью. И действительно, в то время, пока люди выполняют это задание, они замечают сигналы извне (например, вспышку, мелькнувшую на экране) медленнее, и им труднее удержать в памяти набор других слов. Даже их ЭЭГ (электроэнцефалограммы или записи электронной активности мозга) показывает результаты напряжения.
Затем, на этапе, когда след обнаружен и память можно разгрузить, «выгруженная» оттуда синтаксическая группа появляется на ментальной сцене, что можно обнаружить несколькими способами. Если экспериментатор высвечивает какое-то слово из перемещенной синтаксической группы (например, boy) на этой стадии, люди узнают его быстрее. Они также быстрее узнают слова, имеющие отношение к перемещенной синтаксической группе — например, girl 'девочка'. Этот эффект настолько
Как мы понимаем язык и используем его в речи 211
ощутим, что его можно наблюдать на записи мозговых волн; если толкование следа оказывается неадекватным, как, например, в предложении:
Which food did the children read (trace) in class? 'Какую еду дети читали (след) в классе?'
то ЭЭГ показывает замешательство в точке, соответствующей следу.
Установление связи составляющих со следами — это захватывающая вычислительная операция. Удерживая составляющую в памяти, синтаксический анализатор должен постоянно отыскивать след — невидимое и неслышимое ничто. Невозможно предсказать, насколько далеко в предложении появится след, а иногда он появляется довольно далеко:
The girl wondered who John believed thai Mary claimed thai the baby saw (trace). 'Девочке было интересно, кого, как считал Джон на основании слов Мэри, ребенок тогда увидел (след)'.
И пока след не обнаружен, семантическая роль синтаксической группы — это нераскрытая карта, особенно теперь, когда отличие who 'кто' от whom 'кто' (в косвенных падежах) фонографом уже не отмечается.
/ wonder who (trace) introduced John to Marsha.
'Интересно, кто (след) представил Джона Марше', [who = тот, кто представил]
/ wonder who Bruce introduced (trace) to Marsha.
'Интересно, кого Брюс представил (след)Марше', [who = тот, кого представили]
/ wonder who Bruce introduced John to (trace).
'Интересно, кому Брюс представил Джона (след)', [who = тот, кому представили]
Проблема настолько серьезна, что хорошие стилисты и даже сама грамматика языка предпринимают шаги к тому, чтобы ее облегчить. Один из принципов хорошего стиля — это минимизировать объем той части предложения, на протяжении которой перемещенная составляющая должна удерживаться в памяти (подчеркнутые части). Для этой цели в английском хороша пассивная конструкция (несмотря на настоятельные рекомендации избегать ее, которые дают компьютерные «проверки стиля»). В следующей паре предложений пассивный вариант легче, поскольку занимающая память часть перед следом короче:
Reverse the clamp that the stainless steel hex-head bolt extending upward from the
seatpost yoke holds (trace) in place. 'Отведите назад зажим, который шестигранный болт из нержавеющей стали,
поднимающийся вверх от хомута, удерживает (след)на месте'.
Reverse the clamp that (trace) is held in place by the stainless steel hex-head bolt extending upward from the seatpost yoke.
'Отведите назад зажим, который (след)удерживается на месте шестигранным болтом из нержавеющей стали, поднимающимся вверх от хомута'.
Глава 7. Говорящие головы
И повсеместно грамматики ограничивают ту область дерева, по которой может перемещаться составляющая. Например, можно сказать:
That's the guy that you heard the rumor about (trace).
'Вот тот парень, о котором вы слышали (след)'.
Но следующее предложение звучит достаточно странно:
That's the guy that you heard the rumor that Mary likes (trace).
'Вот тот парень, о котором вы слышали молву, что Мэри любит (след)'.
У языков имеются «связывающие» ограничения, превращающие некоторые синтаксические группы, подобные сложным именным группам, например: the rumor that Mary lilces him в «острова», с которых не может скрыться ни одно слово. Это преимущество для слушателей, поскольку синтаксический анализатор знает, что говорящий ничего не мог вывести из состава этой синтаксической группы, и ему не нужно отслеживать след. Но преимущество для слушающего означает нагрузку на говорящего: в такие предложения нужно включать неуклюжее дополнительное местоимение: That's the guy that you heard the rumor that Mary likes him 'Вот тот парень, о котором вы слышали молву, что Мэри его любит'.
* * *
Синтаксический разбор, несмотря на всю его важность, это только первый шаг в понимании предложения. Вообразите синтаксический разбор следующего диалога, взятого из реальной жизни:
П: У всей этой истории с большим жюри есть свое э, э, э — в виду этого они могут, э. Допустим, у нас будет процедура с большим жюри. Решит ли, решит ли, решит ли это проблему с Эрвином? Продвинет ли это что-нибудь вперед?
Д: Может быть.
П: Но в этом отношении, хотя, у нас есть — давайте, я просто, э, буду придерживаться того, что, что — Это будет происходить при большом жюри, это будет нам гораздо выгоднее в том смысле, что мы можем сказать так: «Послушайте, это большое жюри, где, э, обвинитель —» Как насчет особого обвинителя? Мы можем взять Петерсона или кого-нибудь другого. Понимаете, он наверное подозрева... Мы вызовем другого обвинителя?
Д: Я бы хотел, чтобы Петерсон был на нашей стороне и давал нам [смех] честные советы.
П: Честные. Да, Петерсон честный. Его кто-нибудь собирается допрашивать, будут?
Д: Нет, но ему придется отбиваться, когда начнутся эти слушания по Уотер-гейту.
П: Да, но он может упереться и сказать, что он, что ему велели быть в составе большого жюри и все такое и в этом духе. Соберите всех в Белом Доме. Я хочу, чтобы они пришли, я хочу э, э, чтобы они вошли в большое жюри.
Д: Это может помочь — Такое может случиться даже без нашей команды, когда, э, когда эти э—
П: Вэско?
Как мы понимаем язык и используем его в речи 213
Д: Нет. Ну, это одна из возможностей. Но еще, когда эти люди вернутся сюда перед большим жюри, они притащат сюда всех этих преступников-подзащитных перед заседанием большого жюри и что-нибудь вкачают.
П: Вкачают? Зачем? Кто? Вы собираетесь — Как?
Д: Э, кабинет Федерального прокурора сделает.
П: Зачем?
Д: Чтобы поговорить обо всем, о чем они еще захотят поговорить.
П: А... А что они от этого выиграют?
Д: Ничего.
П: Ну и к черту их.
Д: Они, они будут устраивать обструкцию, э, как и сейчас. Кроме Ханта. Вот почему в его угрозе есть определенная цель.
X: Это шанс для Ханта.
П: Вот поэтому, вот поэтому,
X: Господи, если бы он только мог с этим протянуть —
П: Вот поэтому для того, для того, чтобы обойтись без проблем сейчас, у нас нет выбора в отношении Ханта, кроме как сто двадцать или около того, верно?
Д: Верно.
П: Вы согласны, что здесь просто тянут время; лучше управиться со всем к черту, но быстро, да?
Д: Мне кажется, в любом случае ему надо намекнуть, чтобы, чтобы —
П: [ругательство удалено] сделать это так, так, что, э — А кто будет с ним разговаривать? Колсон? Он его, вроде бы, знает.
Д: Но у Колсона нет денег. Вот в чем дело. Это была наша, одна из настоящих проблем. Они не смогли достать никаких денег. Миллион долларов наличными или что-то в этом роде были очень серьезной проблемой, как мы раньше уже говорили. На самом деле, Митчелл поговорил с Паппасом, и я позвал его вчера — Джон попросил меня позвать его вчера вечером после нашего разговора и после того, как вы встретились с Джоном, чтобы посмотреть, как обстоят дела. А я, я сказал: «Ты разговаривал с Паппасом?» Он был дома, и Марта сняла трубку, поэтому мы говорили особым языком. «Ты разговаривал с греком?» И он сказал, э: «Да». Я спросил: «Грек принесет подарки?» Он сказал: «Я позвоню тебе завтра по этому поводу».
П: Ну и, э, что вам нужно в связи с этим, э, когда, э? Послушайте [неразборчиво] Я, э, не знаю, какая ситуация с деньгами.
Этот диалог имел место 17 марта 1973 г. между президентом Ричардом Никсоном (П), его советником Джоном У. Дином 3-м (Д) и главой администрации X. Р. Холдеманом (X). Ховард Хант, работавший на президента во время его второй предвыборной кампании в июне 1972 г. организовал насильственное вторжение в штаб Демократической партии, находившийся в здании Уотергейт, где его люди установили жучки на телефонах председателя партии и других сотрудников. Должно было быть проведено несколько расследований, чтобы выяснить, кто в Белом Доме дал указ провести операцию: Холдеман или Федеральный прокурор Джон Митчелл. Участники диалога обсуждали, заплатить ли 120000 «связывающих язык» долларов Хаиту прежде, чем он даст показания большому жюри.
Глава 7. Говорящие головы
Этот диалог имеется у нас в дословном виде, поскольку в 1970 г. Никсон, заявляя, что действует от имени будущих историков, установил жучки в своем собственном кабинете и начал тайно записывать все свои разговоры. В феврале 1974 г. Комитет по юридическим вопросам Палаты представителей предоставил записи суду, чтобы с их помощью было определено, должен ли Никсон подвергнуться импичменту. Данный отрывок — из расшифровки этих записей. Во многом на основании этого отрывка комитет рекомендовал импичмент. Никсон ушел в отставку в августе 1974 г.
Записи, относящиеся к Уотергейту — одни из самых больших и известных расшифровок реальной речи, которые когда-либо были опубликованы. Когда они появились в печати, американцы были потрясены, хотя причины этого потрясения были разными. Некоторых, очень небольшое количество людей, потрясло, что Никсон принимал участие в тайных махинациях с целью обмануть правосудие. Другие были в шоке от того, что лидер свободного мира ругается как извозчик. Но все без исключения были поражены тем, как выглядит обычная речь, когда она записана дословно. Смысл разговора вне контекста совершенно не понятен.
Часть проблемы связана с расшифровкой записи: потеряны интонация и временные промежутки, отделяющие друг от друга синтаксические группы, а расшифровка записи с какой-либо другой пленки, кроме пленки самого высокого качества, ненадежна. И действительно, при независимой расшифровке этой низкого качества записи в Белом Доме некоторые загадочные моменты обретают смысл. Например, / want the, uh, uh, to go расшифровывается как / want them, uh, uh, to go.
Но даже при идеальной расшифровке запись беседы трудно понять. Люди часто говорят отрывками, прерывая самих себя на середине предложения, чтобы переформулировать мысль или сменить тему. Зачастую непонятно, о ком или о чем говорят, потому что говорящие употребляют местоимения (ему, им, этот, то, мы, они, это обо всем), общие слова (эта история, в этом отношении, такое, эти люди, все было сделано) и эли-псисы (кабинет Федерального прокурора сделает, вот поэтому). Намерения не выражаются напрямую. В данном отрывке то, будет ли человек к концу года президентом Соединенных Штатов или обвиненным преступником, буквально зависело от смысла сделать это так, что и от того, была ли фраза Что вам нужно для того, чтобы? запросом об информации или скрытым предложением чего-либо.
Но непонятность расшифровки речи потрясла не всех. О ней прекрасно известно журналистам; усиленно редактировать цитаты и интервью перед публикацией — это обычное дело. В течение многих лет темпераментный питчер бостонской команды «Ред Соке» Роджер Клеменс отчаянно сетовал на то, что его неправильно цитируют в прессе. Газета «Бостон Херольд» ответила на это шуткой, о жестокости которой не могла не знать: в одной из статей комментарии Клеменса, сделанные после игры, были приведены дословно.
Редактирование журналистами записей бесед приобрело законную силу в 1983 г., когда писательница Дженет Малколм опубликовала в жур-
Как мы понимаем язык и используем его в речи 215
нале «Нью-Йоркер» серию нелестных статей о психоаналитике Джеффри Мэссоне. Мэссон написал книгу, обвиняющую Фрейда в нечестности и трусости за отказ последнего от своего утверждения о том, что невроз вызван пережитым в детстве сексуальным насилием. За это Мэссон был уволен с должности хранителя архивов Фрейда в Лондоне. По словам Малколм, в данных ей интервью Мэссон описывал себя как «жиголо в области интеллекта», «величайшего психоаналитика когда-либо жившего после Фрейда» и говорил о своих планах превратить дом Анны Фрейд после ее смерти в «место для секса, женщин и развлечений». Мэссон предъявил Малколм и «Нью-Йоркер» иск на 10 миллионов долларов, утверждая, что он никогда такого не говорил, а остальные цитаты были искажены, чтобы выставить его на посмешище. Хотя Малколм не могла привести свидетельства истинности цитат ни с пленки, ни из своих записей, она отрицала то, что они были просто придуманы, а ее адвокаты настаивали на том, что даже если цитаты и были придуманы, они были «разумным толкованием» того, что говорил Мэссон. Они утверждали, что поправка цитат — это обычная журналистская практика, а не пример публикации заведомо ложных сведений или опрометчивого пренебрежения фактом их ложности, что является частью понятия «клевета».
Несколько судов отказались от этого дела на основании первой поправки к Конституции14*, но в июне 1991 г. Верховный суд единогласно постановил вновь принять это дело к рассмотрению. В заключении суда, принятом после тщательного рассмотрения дела, большинством были определены основные положения, регламентирующие то, как журналистам следует обращаться с цитатами. (Требование публиковать цитаты дословно даже не рассматривалось.) Судья Кеннеди, выступавший от имени большинства, сказал, что «обдуманное изменение слов, произнесенных истцом это не одно и то же, что предоставление ложных сведений» и что «Если какой-либо автор изменяет произнесенные кем-то слова, но это не влияет существенно на смысл, то репутация произнесшего слова не страдает. Мы отказываем в проведении какой-либо специальной проверки цитат на ложность, включая проверку, которая не рассматривала бы грамматические и синтаксические исправления». Если бы Верховный суд задал вопрос мне, то я бы принял сторону судей Уайта и Скалии, призывавших не учитывать такие исправления. Как и многие лингвисты, я сомневаюсь, что можно исказить чьи-либо слова (включая большую часть грамматики и синтаксиса), не изменив существенно смысл.
Такие случаи демонстрируют, что реальная речь бесконечно далека от The dog likes ice-cream 'Эта собака любит мороженое' и что в понимании предложения заключено гораздо больше, чем простой грамматический разбор. Процесс понимания использует информацию о смысле, почерпнутую из дерева в качестве лишь одного из параметров в сложной цепи заключений о намерениях говорящего. Почему так происходит? Почему
' Ратифицированная 15 декабря 1791 г. первая поправка к Конституции США гарантировала гражданские свободы. — Прим. ред.
216 Глава 7. Говорящие головы
в процессе речи даже честные люди редко произносят правду, одну только правду и ничего, кроме правды?
Первая причина — это эфирное время. Разговор застрянет на месте, если кто-либо будет говорить о Специальном отборочном комитете сената Соединенных Штатов в Деле о вторжении в здание Уотергейт и сопутствовавшем саботаже, каждый раз произнося полное название. Достаточно такого эквивалента, как the Ervin thing 'эта проблема с Эр-вином' или просто it 'это'. По той же причине будет просто потерей времени выписывать следующую логическую цепочку:
Хант знает, кто дал ему задание организовать вторжение в Уотергейт.
Человек, давший ему задание, может быть частью нашей администрации.
Если это человек из нашей администрации, и о нем станет известно широкой публике, то пострадает вся администрация.
У Ханта есть стимул сообщить, кто дал ему задание, поскольку это может сократить срок его заключения.
Некоторые люди идут на риск, если им дать достаточно денег.
Поэтому Хант может скрыть личность давшего ему задание, получив достаточно денег.
Есть основание считать, что около 120000 долларов будут для Ханта достаточным стимулом скрыть личность человека, давшего ему задание.
Хант может взять деньги сейчас, но в его интересах продолжать шантажировать нас в дальнейшем.
Тем не менее, для нас может быть достаточным заставить его молчать некоторое время, поскольку пресса и общественность, наверное, потеряют интерес к Уотергейту в ближайшие месяцы, и если Хант откроет правду позднее, последствия для нашей администрации не будут такими негативными.
Поэтому в наших интересах заплатить Ханту достаточно большую сумму, чтобы он молчал до тех пор, пока не утихнет общественный интерес к Уотергейту.
Гораздо эффективнее сказать: «Чтобы обойтись без проблем сейчас, у нас нет выбора в отношении Ханта, кроме как сто двадцать или около того».
В то же время эффективность зависит от того, обладают ли участники диалога одними и теми же базовыми знаниями о некоторых событиях и о психологии человеческого поведения. Они должны использовать эти знания для перекрестных ссылок на имена, местоимения и описания, с которыми связан один и тот же набор действующих лиц и для выстраивания логических мостов от одного предложения к другому. Если базовые знания не являются общими для участников диалога, например, если собеседник принадлежит к совершенно другой культуре, или он шизофреник, или машина, то самый лучший синтаксический разбор в мире
Как мы понимаем язык и используем его в речи 217
не сможет передать значение предложения. Некоторые ученые-компьютерщики попытались включить в свои программы маленькие «сценарии», действие в которых происходит в таких типичных местах, как ресторан или празднование дня рождения, чтобы помочь программе заполнить недостающие части того текста, который она пытается понять. Другая группа ученых пытается научить компьютер основам человеческого здравого смысла, который по их оценкам подразумевает знание около десяти миллионов фактов. Чтобы проникнуться тем, насколько неподъемная это задача, подумайте, сколько знаний о человеческом поведении должно быть задействовано для понимания слова он в следующем простом диалоге:
Женщина: Я ухожу от тебя.
Мужчина: Кто он?
Таким образом, понимание требует интеграцию фрагментов, извлеченных из предложения, в обширную ментальную базу данных. Чтобы это было результативно, говорящий не может просто помещать один факт за другим в голову слушающего. Знание — это не просто перечень фактов, как в рубрике новостей, а сложно организованная система. Когда факты выстраиваются последовательно, как, например, в диалоге или тексте, язык должен быть структурирован так, чтобы слушающий мог разместить каждый факт в рамках уже существующей схемы. Отсюда следует, что информация о чем-то давно известном, данном, понятом, относящемся к предмету обсуждения (тема) должна появляться в начале предложения, как правило соответствуя подлежащему, а информация о чем-то новом, том, на чем сосредоточено внимание, чему дается оценка, должна идти в конце15). Размещение темы в начале предложения — это еще одна функция злополучного пассивного залога. В своей книге по стилистике Уильяме замечает, что обычный совет «Избегайте пассивного залога» может быть проигнорирован, когда ролевая позиция темы связана с глагольным дополнением глубинной структуры. Например, прочтите такой состоящий из двух предложений отрывок текста:
Учеными, изучающими природу черных дыр в космосе, были упомянуты некоторые удивительные обстоятельства, связанные с природой вселенной. Превращение мертвой звезды в точку, не больше, может быть, детского стеклянного шарика, создает черную дыру.
Кажется, что второе предложение не вытекает из первого логически. Гораздо лучше поставить его в пассивном залоге:
Учеными, изучающими природу черных дыр в космосе, были упомянуты некоторые удивительные обстоятельства, связанные с природой вселенной. Черная дыра создается превращением мертвой звезды в точку, не больше, может быть, детского стеклянного шарика.
Теперь второе предложение прекрасно подходит к первому, поскольку его подлежащее — черная дыра — это тема, а сказуемое добавляет
' В русской лингвистике информация о чем-то уже известном называется темой высказывания, а информация о чем-то новом — ремой. В дальнейшем будут употребляться эти термины. — Прим. перев.
Глава 7. Говорящие головы
к этому новую информацию. В развернутой беседе или эссе хороший стилист, будет делать рему одного предложения, темой другого, выстраивая суждения в последовательную цепочку.
При изучении того, как предложения вплетаются в дискурс и истолковываются в. контексте (такое изучение иногда называют «прагматикой»), было сделано интересное открытие, на которое впервые указал философ Пол Грайс и которое недавно усовершенствовали антрополог Дэн Спербер и лингвист Дейрдр Уилсон. Акт коммуникации полагается на ожидание сотрудничества как со стороны слушающего, так и со стороны говорящего. Сообщив что-либо драгоценным ушам слушающего, говорящий в неявной форме гарантирует, что сообщенная информация адекватна: она не повторяет то, что уже известно, и в достаточной степени соответствует тому, из чего, по мысли слушателя, можно сделать новые выводы, прилагая лишь небольшие дополнительные умственные усилия. Отсюда следует, что слушающий подсознательно ожидает от говорящего информативности, правдивости, адекватности, ясности, недвусмысленности, краткости и упорядоченности. Такие ожидания помогают отсеять неправильные прочтения двусмысленного предложения, составить единое целое из разрозненных высказываний, не заметить оговорки, догадаться, к чему относятся местоимения и описания и заполнить недостающие моменты в разговоре. (Когда адресат сообщения не проявляет готовности к сотрудничеству, вся отсутствующая информация должна быть выражена в явной форме, вот почему мы имеем изощренный язык юридических договоров с их перлами типа: «лицо, выступающее от имени первой стороны» и «все права в соответствии с данным авторским правом и все обновления таким образом являются предметом условий настоящего соглашения».)
Одно интересное открытие состоит в том, что правила адекватной коммуникации часто проявляются при нарушении таковых. Говорящие намеренно игнорируют их в буквальном содержании своей речи так, чтобы слушающий сам мог вставить предположения, восстановившие бы в коммуникации адекватность. Такие предположения могут быть по-настоящему информативны. Знакомый пример — это следующий вид рекомендательного письма:
Уважаемый профессор Линкер, Я с радостью могу рекомендовать Вам Ирвинга Смита. Г-н Смит —
образцовый студент. Он прекрасно одевается и исключительно пунктуален.
Я знаком с г-ном Смитом уже три года и считаю, что с ним очень приятно
иметь дело. Его жена очаровательна.
С уважением
Джон Джонс
Профессор
Хотя в письме не содержится ничего, кроме положительных фактических замечаний, оно гарантирует, что г-н Смит не получит ту должность, на которую рассчитывает. Письмо не содержит никакой информации, адекватной ожиданиям читателя, и этим самым нарушает правило ин-
Как мы понимаем язык и используем его в речи 219
формативности. Читатель исходит из того, что весь акт коммуникации целиком предполагает адекватность, и если содержание письма адекватным не является, то читатель сам привносит ту информацию, которая сделает коммуникацию адекватной: автор письма не может сообщить ничего положительного. Но зачем же последнему весь этот политес вместо того, чтобы просто сказать: «Держитесь от Смита подальше, он туп как пробка»? Благодаря другой информации, которой читатель также может дополнить акт коммуникации: автор — это человек, который не станет походя обижать тех, кто ему доверился.
Это естественно, что люди используют ожидания, необходимые для успешной коммуникации, как способ спрятать свои реальные намерения в нескольких слоях скрытого смысла. Человеческая коммуникация — это не два аппарата факсимильной связи, соединенных проводом, это изменчивое отражение поведения строящих тайные планы и обладающих даром предвосхищения социальных животных. Когда мы доносим слова до слуха людей, мы приходим с ними во взаимодействие и открываем наши собственные намерения, благородны они или нет, так же явно, как если бы между нами и этими людьми был физический контакт. Нигде это нельзя наблюдать в более явном виде, чем в тех замысловатых отклонениях от обычного языка, которые встречаются в каждом обществе и называются вежливостью. Если высказывание: «Хотелось бы узнать, не сможете ли вы отвезти меня в аэропорт?» рассматривать буквально, то оно будет выглядеть многословной цепочкой непоследовательностей. Зачем извещать меня о том, что занимает ваши мысли? Почему вы решили, что это в моей компетенции отвезти вас в аэропорт и при каких предполагаемых обстоятельствах это будет сделано? Конечно, настоящее намерение — «Отвезите меня в аэропорт» — читается легко, но поскольку оно так и не было открыто заявлено, у меня есть путь к отступлению. Никто из нас не живет в таких угрожающих условиях, что отданный кем-то приказ предполагает обязательное повиновение. Намеренные нарушения неписаных норм коммуникации являются поводом к более веселым формам небуквальной речи, таким как ирония, юмор, метафора, сарказм, парирование, уговаривание, риторика, языковое воздействие и поэтичность.
Метафора и юмор — это удобные способы обобщить, какие два ментальных процесса принимают участие в понимании предложения. Большинство обиходных выражений, связанных с языком, используют метафору «канала», которая охватывает процессы синтаксического разбора. В рамках этой метафоры понятия — это предметы, предложения — это емкости, а коммуникация — это акт отправки чего-либо. Мы «собираем» понятия, чтобы «заключить» их «в» слова, а если наше высказывание не «пустое» или «полое», то мы можем «донести» эти понятия «до» слушателя, который может «разобрать» их, чтобы вычленить их «содержание». Но, как мы уже убедились, эта метафора наводит на ложный след. Весь процесс понимания лучше характеризует шутка о двух психоаналитиках, которые встретились на улице. Один сказал: «Доброе утро!» Второй подумал: «Интересно, что же он имеет в виду?»