Эволюция и первородный грех

Понятие о первородном грехе, важнейшее в церковном вероучении, напрочь отсутствует в эволюционной «христианской» теории Тейяра де Шардена.

«Сегодня уже не представляется возможным рассматривать первородный грех как простое звено в цепи исторических фактов. Будь то рассмотрение уже признанной наукой органической однородности физической вселенной, или размышления о заданных вероучением космических масштабов Искупления, – в обоих случаях напрашивается один и тот же вывод. Чтобы удовлетворять одновременно опытным данным и требованиям веры, грехопадение не может быть локализовано(выделено автором – свящ. К. Б.) ни в определенном моменте времени ни в определенном месте. Оно не вписано в наше прошлое как частное “событие”» [165, с. 193].

Таким образом, первородный грех по существу отрицается, размазывается по миллиардам лет и парсекам вселенной. Грехопадение представляется как «сторона или глобальная модальность эволюции» [165, с. 193]. «В процессе развертывающегося во времени творения зло неизбежно» [165, с. 171]. Первородный грех снимается с Адама (который, согласно Тейяру, и не был реальной личностью) и приписывается Богу и Его изначальному творению (которого, согласно Тейяру также не было), растворяясь в них: «Первородный грех в его космической основе... смешивается с самим механизмом творения, где представляет действие негативных сил “контр-эволюции”» [165, с. 193].

Как для пантеиста, для Тейяра все в мiре, и доброе и злое, происходит в «Боге», отождествляющемся с эволюционирующим творением. Все естественно, все «от Бога», включая зло и грех: «Мы вынуждены– пишет Шарден – размышлять о феномене падения для того, чтобы понять, как можно постичь и представить себе его в виде не конкретного явления,но общего условия, воздействующего на всю историю целиком» [140, с. 222].

При этом оказывается, что «происхождение зла во вселенной с эволюционирующей структурой не вызывает уже таких трудностей (и уже не требует таких объяснений), как в статичной, изначально совершенной вселенной. Отныне разуму не нужно больше подозревать и искать «виновного». Разве физические и моральные возмущения не зарождаются спонтанно в организующейся системе все то время, пока указанная система совершенно не организуется?» [165, с. 193].

«Проблема (интеллектуальная) зла исчезает, поскольку с этой точки зрения (которую выражает Тейяр – свящ. К. Б.) физические страдания и нравственные заблуждения неизбежно включаются в мiр в силу не какой-то недостаточности акта творения, но самой структуры разделенного бытия (т.е. как статистически неизбежный побочный продуктобъединения множественности)» [165, с. 227, выделено автором].

«Проблема зла, неразрешимая для статической Вселенной (то есть. космоса) не возникает, когда речь идет о развивающейся (множественной) Вселенной, то есть космогенезе» [165, с. 227].

Итак, зло узаконивается Тейяром как «статистически неизбежная» и неотъемлемая часть нашего бытия, изначальная и вечная. Прот. А. Мень так передает смысл этого учения Тейяра. «Для него зло – это прежде всего естественный продукт “игры больших чисел”. Это зло беспорядка и неудач, продукт разложения, сопровождающего жизнь. Одним словом, оно оказывается чем-то естественным и неизбежным» [99, с. XX]. С такой оценкой тейярдизма следует вполне согласиться.

Заметим, что изложенная точка зрения ни в каком смысле не может быть названа христианской. Здесь пантеизм Тейяра настолько мощно просвечивается сквозь христианскую фразеологию его учения, что полностью аннулирует ее. Концепция Тейяра сводится к следующему. Поскольку зло изначально, никогда не было совершенного состояния мiра эволюционирующего, про который Творец мог бы по справедливости сказать: се добра зело (Быт. 1, 31). Поскольку зло было прежде человека, Адам никогда не знал безгрешного райского состояния. Мiр никогда не претерпевал катастрофы в результате грехопадения, поскольку никакого грехопадения не было, а была лишь вечная «божественная» эволюция. «Христианин» Тейяр, много писавший на эти темы, умудрился ни одного слова не сказать о существовании диавола.

Протоиерей Александр Мень не разделяет такую концепцию. Но его критика Шардена далека от православной оценки. Он отмечает: «Тейяр проходит мимо проблемы греховности человека, что ослабляетего учение» [99, с. ХХ]. Но эволюционист Мень продолжает считать эволюциониста Шардена христианским мыслителем. Он не согласен с тейяровским пантеизмом, но великодушно прощает ему эту «слабость» ради провозглашения великой эволюционной идеи. Сам прот. А. Мень как дуалист предлагает иное альтернативное эволюционистское отношение к проблеме зла и греха. Зло он видит, как и Тейяр, коренящемся изначально, только не в Боге или Его творении, но в диаволе, Божием антиподе и противнике. Существует, якобы, некая «тварь, противящаяся божественным предначертаниям, стремящаяся нарушить строй мiроздания» [97, с. 583], в борьбе с которой и протекает эволюционная история нашего мiра.

Прот. А. Мень, так же как и Тейяр, считает, что грехопадение не представляло собой некоего определенного акта, связанного с ответственностью конкретного лица – первозданного Адама. Историчность Адама о. Мень отрицает в точности так же как и Тейяр. Он учит, что первородный грех имел свою «историю», свою эволюцию.

В грехопадении прот. А. Мень видит несколько «актов». В книге Бытия он выделяет так называемый «Пролог, занимающий более десяти с лишним глав» [100, с. 33]. Этот «Пролог Книги Бытия говорит о восстании человека против благого Творца, восстании человека, которое привело его к различным катастрофам. Люди поверхностно и наивно понимают эти библейские строки,вечные строки – о грехопадении Адама; о первом братоубийстве, о Каине, который убил Авеля; об Исполинах, которые развратили цивилизацию так, что зло стало вопить к небесам, и потоп обрушился на землю; и о той башне знаменитой Вавилонской, которая стала символом вызова, брошенного в небо. Все это – четыре акта единой драмы, которую мы можем назвать драмой мятежа» (84, с. 34). «Но Библия совсем не об этом хочет нам рассказать. Она пользуется красками великих древних восточных легенди создает вот эту, как я сказал, фреску для того, чтобы все поколения, все народы могли увидеть единую истину...» [100, с. 35].

Итак, выходит, что Слово Божие – сборник «древних восточных легенд», а люди «поверхностно и наивно понимают эти библейские строки». В противовес такому модернистскому мнению выражался митрополит Макарий (Булгаков), подводя итог суждения по этому вопросу Святых Отцов: «Отступать от буквального смысла Моисеева сказания о первобытном состоянии наших прародителей нет никакого основания» [89, с. 482]. Священномученик Серафим (Чичагов) писал: «Если история грехопадения не что иное, как легенда, как измышленное начало последующих, известных мiровых событий, то тогда не требовалось бы никакого искупления рода человеческого Сыном Божиим, и союз людей с Богом никогда бы не был нарушен» [164]. Святоотеческая мысль, в полном согласии с Божественным библейским Откровением, различает акт грехопадения праотцев от его последствий; различает первородный грех Адама, связанный с преслушанием данной в Раю заповеди – от прочих наших грехов; различает благоденственное состояние первоначального мiра – от земли в ее нынешнем проклятом за грех Адама состоянии (Быт. 3, 17); различает первозданного безгрешного Адама – от человека в нынешнем состоянии печали, болезненности и тления.

В понимании этого вопроса все эволюционисты принципиально расходятся с церковным учением. Пантеист Тейяр считает, что грех есть божественная норма, присущая этому мiру. Дуалист прот. А. Мень считает, что Бог изначально борется со злом и хаосом в этом мiре. Принять буквально библейское повествование и православное учение о первородном грехе обоим в равной степени мешает исповедуемый ими принцип эволюционизма.