О символическом прочтении Шестоднева

Протоиерей Николай Иванов убеждает читателя, будто смысл первых глав книги Бытия – не буквальный, но лишь приточный и символический. Он так и пишет: «При внимательном чтении первых четырех глав книги Бытия мы действительно увидим, что они написаны приточным и символическим языком образов и иносказаний и что поэтому их невозможно понимать в буквальном смысле, а лишь как образы, притчи и символы» [44, с. 45].

Этим ответственным утверждением о. Николай ставит себя в непримиримое противоречие со всей святоотеческой традицией толкования Шестоднева. Преподобный Ефрем Сиринучил: «Никто не должен думать, что шестидневное творение есть иносказание» [41, с. 210]. По мнению святителя Василия Великого, подменять буквальный смысл Шестоднева аллегорическим толкованием «значит ставить себя премудрее словес Духа и под видом толкования вводить собственные мысли. Посему так и будем разуметь, как написано» [19, с. 159].

Святые Отцы многократно предостерегали от той ошибки, которую допустил прот. Николай – от аллегорического толкования Шестоднева. Есть такие места в Священном Писании, которые никогда не воспринимались церковными учителями как аллегории или иносказания. К ним относятся, например, повествования о Благовещении и Рождестве Спасителя, крестных страданиях и смерти Богочеловека, Воскресении и Вознесении Христа. Несмотря на обилие символов и образов в описании этих событий, их аллегорическое прочтение, отрицающее прямой смысл содержания Евангелия, означает просто-напросто ересь. Точно так же буквально, а ни в коем случае не символически, понимали все Святые Отцы главы Ветхого Завета о Шестодневе. Символическое прочтение стихов Моисея о творении мiра будет заведомо ложным, если оно отрицает прямой буквальный смысл Слова Божия.

Отец Николай выбирает логически порочный путь для защиты своей точки зрения на Шестоднев. Он пишет: «Некоторые места Священного Писания написаны языком притчи или символическим языком, заключая в себе двойной смысл» [44, с. 42]. Это утверждение справедливо, но из него никак не следует делать заключения, будто подобным образом могут быть прочитаны всеместа Священного Писания, и, в частности, рассматриваемые автором страницы о Шестодневе. Во Введении, на страницах 43–44, в надежде убедить читателя в правомочности аллегорического восприятия первых глав Книги Бытия, автор выстреливает залпом цитат из Святых Отцов – Дионисия Ареопагита, свт. Иоанна Златоуста, свт. Григория Нисского, прп. Никодима Святогорца, прп. Иоанна Кассиана Римлянина, свт. Игнатия Брянчанинова. Однако выстрел этот попадает мимо цели, поскольку ни в одном из приведенных святоотеческих высказываний не говорится о толковании библейского Шестоднева. То, что уместно при разумении притч Соломона и Христа Спасителя; то, что верно по отношению к снам Иакова и Иосифа; то, что приличествует при восприятии библейских пророчеств и Откровения апостола Иоанна Богослова – может стать помехой в истинном понимании иных глав Священного Писания, и прежде всего – повести о Шестодневе. Для правильного понимания различных мест Библии нам следует руководствоваться не собственным разумением, а Священным Преданием Церкви.

К сожалению, о. Николай Иванов в этом совершенно дезориентирует своего читателя. Аллегорически воспринимая библейский Шестоднев, он изменяет традиции святоотеческого Православия и прочно становится на позицию модернистского богословия, исповедующего «библейский эволюционизм».

Вера в эволюцию

Позиция прот. Николая Иванова как эволюциониста обозначена весьма определенно. Во Введении своей книги он пишет: «Библия задолго до возникновения современной науки раскрыла перед человеком тайну становления Космоса и ту эволюционную лестницу развитияформ жизни на Земле, которую наука открыла лишь в прошлом веке» [44, с. 27].

Остается только недоумевать, как удалось многоученому автору углядеть в Священном Писании указание на какую-то «эволюционную лестницу развития форм жизни на Земле». Ни библейских, ни святоотеческих подтверждений этому заявлению мы во всем разделе книги не встречаем.

Для о. Николая теория эволюции – факт непререкаемый и не обсуждаемый. Он без доказательства принимает за аксиому, что теория эволюции истинна, как якобы установленная наукой. На самом деле, это положение совершенно не верно. Между прочим, подтверждение несостоятельности этого факта можно найти в книге «И сказал Бог...»: «Церкви ставится на вид несколько запоздалое признание эволюционной теории, которая, впрочем, остается еще на положении теории, а не закона, ибо факт образования новых видов из предшествующих пока не удавалось ни наблюдать непосредственно в природе, ни экспериментально воспроизвести в лаборатории»[44, с. 40].

Вторая часть этой мысли отца протоиерея представляется вполне справедливой. Действительно, теория эволюции – не закон и не научный факт. Остается лишь недоумевать, как человек, ясно осознающий это, может писать про «запоздалое признание эволюционной теории» (а точнее говоря – гипотезы) Церковью.

На самом деле, никакого своевременного или «несколько запоздалого» признания Церковью эволюционной теории никогда не было и не будет. Ни один из Святых Отцов ее не принимал. Православное мiровоззрение не может «с запозданием» принимать те мысли и идеи, которые коренятся в язычестве и которые чужды по духу христианскому Откровению. Эту теорию принял протоиерей Николай Иванов, от чего теряет ценность его во многом интересная книга. Но эволюционизм не стал и не может стать частью православного вероучения.

Действительно, странно в книге, претендующей на честь выражать православное отношение к вопросам происхождения мiра и жизни, встречать такие пассажи. «Что является причиной жизни растения: Солнце или Земля? Земля еще задолго до появления на свет всякой жизни принимала на себя мощный поток солнечных лучей, носителей энергии Солнца... Эта энергия явилась условием возникновения на Земле форм, которые могли уже сами, непосредственно, воспринимать солнечную энергию» [44, с. 55–56].

Автор как будто напрочь забывает, что согласно Библии растения украсили поверхность Земли в третий день творения, а Солнце с Луной и звезды были сотворены лишь после этого, в четвертый день. Как могла Земля принимать на себя «мощный поток солнечных лучей» до четвертого дня творения, когда Солнце еще не было создано Богом? Святитель Василий Великийписал о третьем дне, что растения уже появились, «но солнца и луны еще не было, дабы неведущие Бога не именовали солнце начальником и отцем света и не почитали его зиждителем земных произрастений» [19, с. 87]. Вселенский учитель называет именующих солнце «зиждителем земных произрастений» – неведущими Бога. О последовательном украшении Творцом сперва – в третий день – земли растениями, а затем – в четвертый день – неба светилами, говорил святитель Иоанн Златоуст:«Земля вдруг получила такую красоту, что почти может состязаться с небом. Как это, спустя немного, имеет украситься разнообразными звездами, так и она красовалась теперь таким разнообразием цветов» [52, с. 37].

Мы видим, что прот. Николай Иванов находится в духовном противостоянии с великими церковными учителями. Книга «И сказал Бог...» выражает другое мiровоззрение, чем то, которое встречается в творениях Святых Отцов. В книге излагается такое отношение к библейскому Шестодневу, которого заведомо невозможно встретить в православной традиции.

«День первый нашей вселенной – это волновая, доатомная природа проявления материи. День второй – это появление вещества, начиная с атомов, появление трехмерных тел, отделенных друг от друга поверхностью (твердью). Может быть, лучше сказать – возникновение возможности существования этих тел. День третий – это принципиальная возможность возникновения всех процессов материального мiра» [44, с. 105–106]!

Никто из Святых Отцов ничего похожего никогда не говорил.

Мысль эта вполне наукообразна, но совершенно не стыкуется с библейским смыслом и контекстом. Такой комментарий к книге Бытия должен быть признан весьма экстравагантным. В книге же прот. Николая Иванова эта цитата представляет собой не отступление от главной темы, но выражает принципиальную концепцию автора: «Мы видим, что Моисей, хотя и руководствовался в изложении Откровения своей основной задачей – открыть человеку тайну происхождения мiра и показать ему место среди этого мiра, мудро поставил описание Космоса лишь после того, как сказал обо всем том, что является его основными элементами – о его волновой природе, о веществе, о процессах, происходящих внутри него, и только после этого стал говорить обо всем целом» [44, с. 107].

Похоже, о. Николай выдает желаемое за действительное. Он очень хочет, чтобы Моисей сперва сказал бы о творении волновой природы элементарных частиц, затем – сказал бы о веществе и его атомной структуре, а затем – сказал бы о процессах, проходящих в этом веществе. Однако, к огорчению прот. Николая, пророк Моисей описал совсем не это, но: в первый день – создание неба и земли (безвидной и пустой) и света; во второй день – тверди между водами (которую Бог назвал небом); в третий день – разделение суши от моря и появление всех земных растений. Какое специфическое надо иметь видение, чтобы признать в повествовании Моисея свидетельство о «волновой природе, о веществе, о процессах» Космоса!

Развитие авторской мысли в книге «И сказал Бог...» продолжается в том же духе.

«День четвертый – это картина целостной вселенной (в каком смысле? – свящ. К. Б.), это синтез, завершающий тот аналитический обзор, который был дан описанием дней – первого, второго и третьего, когда о свете, тверди и их взаимосвязи говорилось большей частью символически. Теперь, в день четвертый, принципиальное и конкретное уже сливаются в одно целое» [44, с. 106].

Прот. Николай заявляет, что в библейском повествовании о первых трех днях творения «говорилось большей частью символически». Это утверждение бездоказательное и неправильное по существу. Непонятно, что в описании Шестоднева заставляет о. Николая считать, будто первые три дня описаны символическим языком, а начиная с четвертого дня язык пророка Моисея вдруг становится конкретным. С чего это прот. Иванову так показалось? В качестве возражения, можно заметить, что первая глава книги Бытия написана как цельная повесть, стиль которой не меняется от стиха к стиху.