Эволюция и происхождение Адама

Следует отметить, что о. Стефан делает логический скачок в своем повествовании при переходе от описания астрономической и биологической эволюции к истории человеческого рода. С точки зрения логики, если мы признаем наличие эволюции от простейших форм жизни к высшим, более сложно организованным видам, вплоть до млекопитающих, то естественно было бы также утверждать и эволюционное происхождение человека. Тогда эволюция оказалась бы «оправдана»: она была бы «нужна» для подготовки человека как венца творения. Иначе возникает вопрос: зачем потребовалась Богу эволюция длительностью в миллиарды лет, если человека Он все равно сотворил без посредства эволюции? Не стоит ли вернее признать, что Всемогущий Бог справился с задачей сотворения вселенной за шесть дней без всякой эволюции, как это и написано в Библии?

Парадокс о. Стефана Ляшевского заключается в том, что он признает эволюцию в природе до человека, но при этом отрицает эволюционное происхождение Адама.

Выше мы убедились, что до описания появления человека в шестой день творения о. Стефан принимал не только эволюционистскую геохронологию, но и сам принцип происхождения одних животных и растительных видов из других – вплоть до приматов. Поскольку доказательств наличия в природе эволюции пока не найдено, повествование о. Стефана по справедливости было оценено нами как сочиненное в жанре science fiction.

Но когда о. Стефан приступает к описанию происхождения Адама и жизни первых людей, стиль его повествования резко меняется. Он становится на вполне православную богословскую позицию и сам начинает полемизировать с общепринятой научной эволюционистской хронологией, используемой археологами: «Если действительно неоспоримы факты о полумиллионном или даже сорока тысячелетнем существовании человека, то как же тогда расценивать библейское повествование об Адаме и его потомках, а если Адам – миф, то значит, Христос пришел на землю искупить первородный грех мифического Адама?» [88, с. 55].

«Обезьяна никоим образом не может считаться предшественником человека» [88, с. 59]. У человека с обезьяной «общего предка нет и, конечно, он никогда не будет найден» [88, с. 59]. Прот. Стефан отмечает, что желание найти переходное звено между человеком и обезьяной лишь обличает чуждую христианству веру исследователей: «Всеми атеистами движет одна мысль, одно желание: предшественник должен быть найден, – поэтому и хотят видеть его там, где его нет. Они верят в это. Понимаем их и жалеем их жалкую веру. Наша вера иная – человек сотворен особым творческим актом. Адам – первоначальник человечества» [88, с. 64].

Отец Стефан исповедует православную веру в «сотворение Богом непосредственно из материи царя всякого творения, бессмертного Адама ангелоподобного, не знавшего ни болезни, ни смерти, над которым законы природы не имели силы, божественного Адама, образ которого нам явлен вторым Адамом, Христом» [88, с. 65].

Все эти суждения о. Стефана вполне справедливы, истинны и соответствуют догматическому учению Православной Церкви. Эти мысли весьма контрастируют с теми, которые он высказывал при своем эволюционистском описании Шестоднева. Позицию о. Стефана можно определить как эклектическую. Мiр до создания человека он описывает как ученый-эволюционист, а сотворение Адама из праха земного и последующее историческое жительство детей Адамовых он рассматривает как ярый противник эволюции.

Хронологию до создания человека – хомо сапиенс – о. Стефан готов растягивать как угодно далеко вглубь тысячелетий и миллиардов лет. Это позволяет вспомнить бесподобный диалог Алексея Алексеевича Федяшева с кузнецом Степаном из фильма Марка Захарова «Формула любви»:

– Степан! Степан! У гостя карета сломалась...

– Вижу, барин. Ось полетела, и спицы менять надо.

– За сколько сделаешь?

– За день сделаю.

– А за два?

– Ну за... за... сделаю и за два.

– А за пять?

– Ну-у-у, ежели постараться, можно и за пять.

– А за десять?

– Ну, барин, ты и задачи ставишь! За десять ден одному не справиться. Помощник нужен. Хомо сапиенс! [цит. по 11, с. 129–130].

В креационистских кругах этот диалог стал весьма популярным при разговоре в связи с темой о произвольном увеличении эволюционистами библейского возраста мiра. К позиции о. Стефана Ляшевского этот диалог имеет прямое отношение.

Когда о. Стефан, выступая в роли эволюциониста, описывает свою версию Шестоднева, он бывает готов подогнать под свое мiровоззрение Священное Писание, и при этом он весьма погрешает против Слова Божия. Можно предположить, что такое отношение к Шестодневу выработалось у о. Стефана из-за ошибочной уверенности в том, что библейские стихи до описания сотворения Богом человека являются «не догматическими». Это, разумеется, не так, и поэтому о. Стефан здесь расходится с православным Преданием, изложенным в учении Святых Отцов.

Когда же о. Стефан начинает описывать первоисторию Адама и его рода, он, напротив, подстраивает общепринятые в науке гипотезы под библейскую традиционную хронологию и историографию. Например, про мустьерский период палеолитического века, традиционно отождествляемый с вюрмским ледниковым периодом длительностью 100 тысяч лет, о. Стефан смело пишет: «Это совершенно абстрактное суждение, вопреки сотням противоречащих фактов, легло в основу летоисчисления человечества, хотя никаких иных доказательств этому нет. И наоборот, все данные палеолита свидетельствуют об обратном» [88, с. 54]. В этих словах – вызов мiровой академической науке, нашпигованной сплошь эволюционистскими гипотезами и представлениями, и одновременно с тем в этих словах – попытка защитить церковное Предание.

Для обоснования своей позиции о. Стефан предлагает новую остроумную гипотезу, помогающую согласовать научно определяемый возраст стоянок древних людей с библейской хронологией расселения потомков Адама: «Нижеприводимое объяснение этого, нужно оговориться, никем еще не было высказано, но оно напрашивается само собою: вюрмский ледник растаял потому, что опускание европейского континента в четвертый раз произошло более глубоко, чем в первые три, и воды океана покрыли все: Европу, северную Африку и Сибирь, и в теплых водах Гольфстрима быстро растаял вюрмский ледник» [88, с. 57]. Привлекает внимание не столько научная ценность и физическое правдоподобие этой гипотезы, сколько само стремление автора осуществить апологию Библии. Общий пафос отца Стефана в его защите библейской хронологии вполне похвален и неоспорим: «Настало время прекратить безудержную фантазию бездоказательных дат и основываться только на фактах» [88, с. 163].

Протоиерей Стефан позволяет себе даже прямой уязвляющий выпад против известных ученых-эволюционистов, не умеющих объяснить истоки высокой культуры древних человеческих цивилизаций. «Трудно, конечно, ученому, воспитанному на эволюционизме, объяснить вдруг появившуюся высокую культуру протообеидского периода иначе, как уже принесенную “откуда-то”... Атеистический мозг иначе мыслить и не умеет. Предположить же, что высокая культура адамитов была достойна семьи Адама, то есть, его детей и внуков и правнуков, и сохранена ими, – для Гордона Чайльда немыслимо» [88, с. 166–167].

Две последние приведенные нами цитаты из книги о. Стефана Ляшевского особенно примечательны. В них фантаст-эволюционист предлагает «прекратить безудержную фантазию» и полемизирует с учеными, «воспитанными на эволюционизме»! Получается парадоксальная вещь: справедливо критикуя ученых-эволюционистов, ниспровергающих библейскую хронологию после сотворения Адама, о. Стефан «подпадает под свою же анафему», когда ниспровергает библейскую хронологию от начала мiра до сотворения Адама. Позиция о. Стефана была бы до конца последовательной и православной, если бы он расширил свое библейское восприятие истории также и на Шестоднев. Однако, наша оценка трудов о. Стефана Ляшевского не была бы полной, если бы мы ограничились лишь констатацией того факта, что при описании мiра до создания Адама автор творит в жанре science fiction, а при описании мiра после сотворения человека он этот жанр оставляет. Оставив жанр science fiction, о. Стефан, к сожалению, не изменяет своему изначальному писательскому выбору в русле научной фантастики, и описание допотопного человечества производит в жанре fantasy. Не псевдонаучные эволюционистские концепции теперь увлекают автора, а красочная фантастическая палитра, которой он с чрезмерной густотой и мнимой достоверностью расцвечивает ветхозаветные страницы библейской священной истории.

Исторический период»

Не стремясь воспроизводить все тонкости творческого узорочья о. Стефана, остановимся на некоторых наиболее выразительных его умозаключениях, вполне достойных высокой оценки в жанре фэнтези.

Почему бы не пофантазировать о географическом местоположении Рая? – «Совершенно ясно, что место Рая находилось географически на крайнем Востоке перед Персидским заливом, на берегу объединенного течения четырех великих и известных в то время рек. Ныне все это место – территория огромного озера Хор или Хаммер» [87, с. 100]. «Надо полагать, что после изгнания Адама из Рая вся эта территория опустилась где-то на полтора десятка метров, и воды Персидского залива заполнили низменность» [87, с. 100].

«Рай, Эдем, был залит водой и стал недоступным навеки. Разыскивать его и теперь невозможно, так как он находится на дне непрозрачного, белого как вода с молоком, от растворенного в нем известкового ила, озера Хаммер. И какие остатки можно найти на территории Рая? Эта тайна запечатана навеки» [87, с. 100].

Прот. Стефан Ляшевский хочет уверить всех, что Рай стал мутным илистым озером... Обычно в церковном Предании Рай ассоциируется с небом, горней высью. Херувим с огненным мечем, а не водяной с лейкой в руке был поставлен Богом, чтобы преграждать павшему Адаму вход в потерянный Рай. Апостол Павел свидетельствует о себе, что он восхищен бысть в Рай и слыша неизреченны ангельские глаголы (2 Кор. 12, 4), а вовсе не бульканье в подводной глубине... Святитель Амвросий Медиоланскийпишет: «Если Рай, в таком случае, такого естества, что единственно Павел, или кто-то подобный Павлу, едва мог видеть его, будучи живым, и тем не менее не способен был вспомнить, видел ли он его в теле или кроме тела, и более того, слыша слова, которые ему было запрещено открывать – если это правда, как для нас будет возможно обнажить местоположение Рая, видеть который мы не способны и, даже если бы мы успели в зрении его, нам было бы запрещено делиться этими сведениями с другими? И еще, коль скоро Павел уклонился от самовозношения по причине величественности откровения, насколько больше обязаны мы подвизаться, чтобы не слишком стремиться раскрывать то, что приводит к опасности по причине самого этого откровения! Рассуждать о Рае не должно, таким образом, легко» [цит. по 119, с. 94].

Впрочем, тайна есть тайна.

Однако, в эту тайну о. Стефан вторгается своим резким вопросом и еще более резким ответом. «Была ли смерть в Раю? Да. Только один Адам был сотворен бессмертным. А между тем есть распространенное мнение, что все животные в Раю тоже были бессмертны» [87, с. 103].

Отец Стефан забывает уточнить, что это «распространенное мнение» распространено прежде всего среди Святых Отцов. Святитель Феофан Затворниквыразил церковное мнение об этом предмете следующим образом: «Сама тварь с нетерпением ожидает нашей будущей славы. Почему? – Потому, что быв создана нетленною, по причине грехов человеческих сделалась тленною, ибо и мы из нетленных сделались тленными» [151, с. 504]. Преподобный Григорий Синаитписал: «Текучая ныне тварь не создана первоначально тленною, но после подпала тлению, повинувшись суете, по Писанию, не волею, но нехотя, за повинувшаго ее, на уповании обновления подвергшегося тлению Адама (Рим. 8, 20)» [30, с. 81]. Никто из Святых Отцов не учил, что до Адамова грехопадения в мiре была смерть.

Утверждая обратное, о. Стефан не богословствует, но просто фантазирует, а такие «мелочи» для вдохновенного творчества писателя-фантаста не слишком существенны.

Не только смертность, но также хищничество и плотоядение приписывает авторская фантазия первозданному мiру. Это утверждается, как ни странно, сразу после упоминания ясных библейских стихов о том, что Бог и человеку и всем зверям и птицам дал всякую зелень травную в пищу, и стало так (Быт. 1, 30). Прот. Стефан поясняет: «И стало так, значит, до создания Рая не было так; живые существа поедали друг друга» [87, с. 104].

Такой логикой пользуются иные сектанты, отрицающие приснодевство Пресвятой Богородицы на основании евангельского стиха об Иосифе Обручнике, который прият жену свою, и не знаяше ея, дондеже роди Сына своего первенца и нарече имя Ему Иисус (Мф. 1, 24–25). Они делают ложный и хульный вывод, будто бы слово дондеже позволительно трактовать в смысле «лишь только до, но не после». Таковых предостерегает святитель Иоанн Златоуст: «Евангелист употребил слово дондеже, но ты не подозревай из того, будто Иосиф после познал ее» [51, с. 55]. Подобным образом, когда в библейском тексте мы встречаем слова: И бысть тако (Быт. 1, 30) – не следует вместе с о. Стефаном Ляшевским понимать их в том смысле, будто до Божьего повеления вкушать растительную пищу «тако не бысть», и будто прежде люди и звери были плотоядны. Такая трактовка фантастична и нечестива (можно сказать фантастически нечестива).

Прот. Стефан в приключенческом жанре продолжает описание жизни Адама после изгнания из Рая. «Адам, сказано, поселился против Рая. Вполне понятно его желание остаться поблизости рая. У врат Рая стоял ангел с огненным мечом. Естественно думать, что Ангел не мог стоять годами. Что-то должно было вынудить Адама оставить это место и идти дальше» [88, с. 150]. Литературный критик мог бы оценить тонкое знание автором-священником психологии и физиологии ангелов-херувимов. При этом «естественные» рассуждения о сверхъестественном, Богом установленном, явлении ничуть не выбиваются из общего стиля авторского повествования.

Что же было с Адамом дальше? Послушаем с интересом.

«Начал, по воле Божией (как не отметить глубокое благочестие нашего писателя-фантаста! Без воли Божией ведь и волос бы не упал бы с главы Адама – свящ. К. Б.), наступать залив, и залил территорию Рая и всю окружающую местность. Куда же мог идти Адам? На север? Но там преградил путь многоводный Евфрат. С востока наступали воды залива, так называемая в геологии трансгрессия моря. На западе была бесплодная песчаная пустыня Аль Хаджар. Оставалось единственное направление – идти вверх по правому берегу Евфрата и остановиться там на возвышении, как только остановилось наступление вод залива» [88, с. 151].

Пророк Моисей умалчивает о трансгрессии моря и бегстве от него Адама? Не беда. Займем у о. Стефана немного воображения и восполним этот изъян в Божественном Откровении. Заодно узнаем в свете последних научных открытий новые подробности про детей Адама.

«Кто же такие неандертальцы по Богооткровенному учению? Это потомки Каина – каиниты, потерявшие красоту первозданного Адама» [87, с. 63].

Итак, с каинитами все ясно. Они идентифицированы «по Богооткровенному учению» о. Стефана как неандертальцы. Соответственно, потомки Сифа отождествляются с кроманьонцами. Нужно научное обоснование? Пожалуйста.

«Палестинские раскопки последних десятилетий и радиоактивный метод определения возраста костей установили, с полной достоверностью, что там обитали одновременно и неандертальцы, и кроманьонцы, и что древность найденных останков не превышает 8 тысяч лет до нашего времени» [87, с. 61]. Это утверждается «с полной достоверностью».

«Теперь уже невозможно цепляться за старые отжившие взгляды на антропологическое развитие людей Палеолита. Когда станет ясно, что Вюрмский ледник растаял не за 100 тысяч лет и не за 40 тысяч лет (как теперь думают), а за один год в водах Потопа, на что есть совершенно неоспоримые доказательства, хронология палеолитического периода войдет в библейские рамки с абсолютной ясностью» [87, с. 61–62]. Для данного факта у о. Стефана имеются «совершенно неоспоримые доказательства».

Для научно-фантастического романа все вполне гладко и безукоризненно, но к библейскому свидетельству это не имеет просто никакого отношения. Потомки Каина вовсе не были отсталыми пещерными людьми. Сам Каин первым построил город и назвал его в честь своего сына Енох (Быт. 4, 17). Потомки Каина были весьма изобретательны. Иавал был отец живущих в шатрах со стадами (Быт. 4, 20), а вовсе не собиратель и не охотник. Иувал был отец всех играющих на гуслях и свирели (Быт. 4, 21). Тувалкаин был ковачем всех орудий из меди и железа (Быт. 4, 22). Трудно согласовать эти библейские свидетельства с утверждением, будто бы культура «каинитов развивалась самостоятельно..., не зная ни неолита, ни металла» [88, с. 160].

Кроме рассмотренных нами, у прот. Стефана Ляшевского есть еще немало экстравагантных заявлений касательно жизни сынов Адамовых до и после Потопа. Эти авторские мысли также легко могут быть проверены на соответствие содержанию текста Священного Писания и Преданию Церкви. Однако вряд ли это стоит делать, если приведенных нами примеров достаточно, чтобы определить творчество о. Стефана не как богословское или научно-историческое, но как научно-фантастическую литературу. Никому же не придет в голову Божественным Откровением поверять Приключения Незнайки в Солнечном городе или увлекательные повести Дж. Толкиена о гномах, эльфах и других сказочных персонажах.

Следует правильно определить жанр – и тогда сразу станет очевидно, что название книг «Библия и наука» обманывает ожидание серьезного читателя. Там нет и в помине ни верности следования библейскому Откровению, ни научного основания.

Но книги протоиерея Стефана Ляшевского по увлекательности и сногсшибательности вполне достойны соперничать с лучшими произведениями Г. Уэллса и Р. Бредбери, а подзаголовок к своим шедеврам библейской фантастики о. Стефан вполне мог бы позаимствовать у братьев Стругацких: «Повесть-сказка для научных работников младшего возраста».

ВЕРА ОТЦОВ – ПРОТИВ
ТЕОРИИ РАСПАДА ВСЕЛЕННОЙ

О книге епископа Василия (Родзянко)
«Теория распада вселенной и вера Отцов»

–Милый мой, в Каббале есть теория, что душа Адама в миг грехопадения разделилась на 600 000 душ. Как зеркало тролля – на осколки. Ах, да! «Снежной королевы» вы тоже не читали... Извините, Степочка. И когда работа всех этих душ-осколков по искупленью греха будет завершена, они опять сольются в единого Адама – блаженного, безгрешного, счастливого. И наступит вечное состояние Шаббат, что значит Суббота Отдыха...

Г. Л. Олди. «Где отец твой, Адам?»

Я со всей ответственностью могу сегодня сказать, что книга владыки Василия (Родзянко) «Теория распада вселенной и вера Отцов» для всякого небезразличного к вопросам духовной жизни человека станет предметом глубоких размышлений. Некоторым может показаться, что не все в этой книге очевидно и ясно ...

Сергий (Соколов), епископ Новосибирский и Бердский.

Из предисловия [21, с. II]

Введение

Для того, чтобы понять источник вдохновения автора, иногда бывает полезно узнать о тех впечатлениях, которые произвели на него некоторые жизненные события, люди, книги. Лучше оценить книгу владыки Василия (Родзянко) «Теория распада вселенной и вера Отцов» мы сможем, если вспомним его автобиографическое признание о посещении в студенческие годы лондонского музея естественной истории в Кенгсингтоне.

«То, что я там увидел, буквально меня ослепило. Начать с огромного памятника – изваяния, сидящего Дарвина, явно доминировавшего над музеем. Сомнений не было – это был научный музей Эволюции. Экспонаты были настолько серьезны, так умно расставлены, с такой глубокой идеей, что я... растерялся! Раньше, особенно там, в Югославии, все было ясно: теория эволюции – научная фантастика, ее нет, есть только Библия! Но здесь – все рухнуло: “неужели это правда?”... я не верил своим глазам» [21, с. 180].

После случившегося великого потрясения будущий церковный и общественный деятель получил вскоре неожиданное «вразумление», когда его «прорезала откуда-то мысль»: «Ничего не потеряешь, этот мiр есть, но он не здесь; здесь – результат грехопадения, а тот, дорогой для тебя мiр – там...» [21, с. 180]. Так, по собственному признанию, владыка Василий стал эволюционистом.

Интересуясь богословием, он стал подбирать себе по вкусу авторитеты среди христианских мыслителей Востока и Запада. Не обошел он вниманием и Тейяра де Шардена, «этого выдающегося человека и ученого» [21, с. 82], которому епископ Василий дал следующую похвальную оценку: «Далеко не всем богословам было дано так глубоко постичь основную сущность предания, изложить ее разумным языком, сказать это так, как сумел наш почти современник Тейяр де Шарден» [21, с. 82].

Учение телеологического эволюционизма Т. де Шардена о «претворении космогенеза в Христогенез» стало той духовной отравой, к которой приобщился епископ Василий. Ему стало представляться, будто учение эволюционизма исповедывали и Святые Отцы, такие как святители Василий Великий, Григорий Богослов, Григорий Нисский. «Эти три православных светила четвертого века, предваряя прозрение де Шардена о «высшей точке достижения человечества во Христе» – «точке Омега», писали об эволюции как развитии человека – от грехопадения до Богочеловека Христа, – Высшей точки человеческого развития» [21, с. 83].

На самом деле, конечно, никто из Святых Отцов подобных эволюционистских идей не выражал и не разделял. Приняв эту ложную философию, епископ Василий (Родзянко) пытался выискивать ее в Православном Предании, приписывая свое мнение церковным авторам.

Вот пример того, как просто интерпретировал епископ Василий мнение церковных авторитетов. Он записал себе в союзники сербского богослова преподобного Иустина (Поповича), сказавшего: «Мы верим в эволюцию человека на пути ко Христу» [21, с. 83]. Но святой архимандрит Иустин имел в виду не теорию «Большого взрыва» и тем более не биологическую эволюцию от низших видов животных к высшим, а духовный рост человека, в соответствии с евангельским призывом: Будите убо вы совершени, якоже Отец ваш Небесный совершен есть (Мф. 5, 48). Иначе не писал бы он о еретиках: «Сласти их в заботе о плоти, в грабеже чужого, в похищении у малых и слабых, в умножении земных благ и расширении своего господства и власти, в вероломном завоевании чужого отечества, в веселии и танцах, в отвержении всякой веры как суеверия, в отрицании Бога, в полностью биологической (скотоподобной) жизни, в назывании обезьяны своим предком, в растворении антропологии в зоологии» [64, с. 165]. Архимандрит Иустин (Попович) никогда не поддерживал эволюционистского учения.

Следует согласиться с епископом Василием лишь в том, что Тейяр де Шарден и все вообще «христианские эволюционисты» черпают свои идеи не из богословской, а из естественно-научной сферы. «Зная как ученыйпрошлое земли и человека, все его долгое развитие, изучив в палеонтологических исследованиях раздробленность мiра и человека, Тейяр увидел эволюционное преодоление этой раздробленности в особого рода мутации (! – свящ. К. Б.) человека – повороте эволюции от развития организма особи, животного в древнейшем человеке к развитию общечеловеческого мышления, духа человека в целом, все большего возрастания “Всечеловеческого ума”» [21, с. 83]. Так что наука в эволюционизме получается первична, а богословие выполняет лишь функцию спекулятивного обоснования естественных гипотез. Поэтому практически все ссылки на Святых Отцов оказываются у епископа Василия искусственными и неубедительными.