Виновен по всем пунктам: наказывать или нет?
Если бы ты пришел ко мне как друг, тогда этот подонок, разрушивший жизнь твоей дочери, страдал бы уже сегодня.
“Крестный отец”
И все-таки в сложной судебной системе процедуры, которые приводят к вынесению вердикта, — легкая часть процесса. Большинство обвиняемых, дела которых доходят до судебного разбирательства или кто признает свою вину, — действительно субъекты преступления. После того как подсудимого признали виновным, ему назначают наказание. Вот трудная часть. Как поступить с человеком, который сознательно совершил морально недопустимые действия, причинившие вред другим? В США, если вы признаны виновным по уголовному делу, вам как преступнику грозит “наказание”, а если вы попадаете под юрисдикцию гражданского права, то обязаны как правонарушитель возместить потерпевшей стороне ущерб. Судья принимает во внимание все смягчающие обстоятельства и сопутствующие факторы (возраст, прежнюю судимость, степень тяжести преступления, совершено ли действие по неосторожности или с умыслом, предвидимый или непредвидимый вред оно нанесло и так далее), а также директивы для определения меры наказания, а затем выносит приговор.
Решение суда призвано следовать принципам справедливости, и в этом камень преткновения. Справедливость — представление о моральной правоте, но никогда не было согласия в том, на чем она основана: на этике (должно ли наказание соответствовать преступлению, то есть быть карательным, или в интересах общества отражать утилитарный подход?), благоразумии (наказание или лечение приведет ли к лучшему результату?), законе (системе правил, по которым человек соглашается жить, чтобы сохранять свое место в обществе), законе природы (действия приводят к последствиям), честности (то есть на правах ли, на равенстве или заслугах, на индивиде или обществе?), религии (на какой именно?) или беспристрастности (позволяющей суду иметь некоторую свободу действий при вынесении приговора). Тем не менее судья стремится вынести справедливый приговор. Следует ли наказывать преступника? Если да, то цель наказания должна учитывать права преступника и основываться на воздаянии, принимать во внимание благо общества с учетом исправления преступника и удерживания других людей от совершения преступлений устрашением или сосредоточиваться на жертве и заслуженной ею компенсации? На решение судьи влияют также его собственные представления о справедливости, которые подпадают под одну из трех категорий: карательное правосудие, многообещающее восстановительное и правосудие с точки зрения утилитаризма.
Карательное правосудие— это взгляд в прошлое. Человека наказывают соразмерно совершенному им преступлению по принципу воздаяния по заслугам. Наказание здесь — цель, а критический фактор — степень нравственного негодования, вызываемого преступлением, а не польза для общества, которая возникает вследствие наказания. Следовательно, за кражу плеера не приговорят к пожизненному заключению, а за убийство не дадут месяц условно. Человек не понесет наказания, если его признали невменяемым. Наказание ориентировано исключительно на то, чего заслуживает человек за свое преступление, не более и не менее. Оно взывает к интуитивному чувству справедливости, согласно которому все люди равны и наказываются одинаково. Человека не могут наказать за преступления, которых он не совершал. Вам не назначат бóльший штраф, если вы богаты, или м?ньший, если бедны. Все равно, кто вы, — вы должны получить то же наказание, что и другой человек на вашем месте. Вы не получите наказание суровее или мягче положенного по той причине, что, например, знамениты. Оно не изменится, черная ли у вас кожа или белая. Благоденствие общества в целом не принимается в расчет. Карательное правосудие наказывает не для устрашения других людей, исправления преступника или возмещения ущерба жертве. Все эти явления могут стать побочными результатами, но они не цель. Оно наказывает, чтобы причинить вред преступнику, как он причинил вред жертве.
Правосудие с точки зрения утилитаризма(консеквенциализм) дальновидно и обеспокоено будущей пользой для общества, возникающей вследствие наказания преступника. Применяются три типа наказания. Первый удерживает преступника (и других людей, которые научатся на его примере) от совершения преступлений в будущем с помощью штрафов, тюремного срока или общественных работ. Второй тип наказания лишает его право- или дееспособности. Это может достигаться географически — благодаря долгосрочному тюремному заключению или ссылке, что подразумевает также лишение права практики для адвокатов и утрату других подобных лицензий, — или мерами физического воздействия, например кастрацией насильников или смертной казнью. Третий тип наказания — исправление с помощью лечения и воспитательных работ. Выбор одного из трех вариантов определяется вероятностью рецидива, степенью импульсивности, наличием прежних судимостей, этикой (можно ли навязывать лечение тому, кто не желает ему подвергаться?) и так далее, а также предписанными стандартами вынесения приговоров. Это еще одна область, куда нейробиологии будет что привнести. Предсказание будущего преступного поведения существенно для вынесения приговора в этой системе правосудия, так как определяет, будет ли выбрано лечение, условное осуждение, применение принудительных мер медицинского характера или заключение в тюрьму. Чтобы прогнозировать поведение обвиняемых в будущем, в частности выявлять среди них психопатов, сексуальных маньяков и импульсивных, могут помочь маркеры активности мозга в сочетании с другими основаниями. Поскольку правосудие с точки зрения утилитаризма наказывает за несовершенные, будущие преступления, разумеется, важна надежность таких предсказаний, ведь они могут привести как к уменьшению, так и к увеличению числа губительных ошибок.
Такое правосудие способно наказать одного для устрашения остальных, а потому строгость наказания может быть несопоставима с тяжестью совершенного преступления: человеку, укравшему плеер, выносят суровый приговор, чтобы отвратить от воровства других. Получается, имеет смысл наказывать известного человека или виновного в нашумевшем преступлении более сурово, поскольку подобная гласность поможет предотвратить много будущих преступлений и принесет пользу обществу. С позиции утилитаризма целесообразно наказывать за наиболее распространенные мелкие преступления сурово, чтобы усилить сдерживающий эффект. Приговор к тюремному заключению за первичное превышение скорости и вождение в нетрезвом состоянии, вероятно, спас бы больше невинных жизней, чем наказание осужденных убийц. Теоретически можно представить себе совсем уж экстремальный случай: наказанный даже необязательно виновен, главное, чтобы общество считало его таковым. Невиновного могли бы арестовать в качестве козла отпущения, и его тюремное заключение предотвратило бы, во имя всеобщего блага, попытки учинить самосуд или массовые беспорядки. Вот почему утилитарный подход к правосудию возмущает людей, не кажется им справедливым — он нарушает индивидуальные права человека.
Восстановительное правосудиесчитает преступления совершенными против человека, а не против государства. Хотя такой подход к правосудию, сосредоточенный на человеке, практиковался еще в древних культурах Вавилона, Шумера и Рима, все изменилось после вторжения норманнов в Англию (разве эту дату в школе не вбивали вам в голову?) в 1066 году. Вильгельм Завоеватель стремился централизовать власть и рассматривал преступление как оскорбление государства, при этом судебная система не придавала значения жертве. Эта точка зрения также обеспечивала беспристрастность уголовных разбирательств и предотвращала мстительные и несправедливые акты возмездия. Она оставалась ярко выраженной и преобладала в американском праве до конца XX века. В 1974 году инспектор по надзору за условно осужденными, из меннонитов[39], и руководитель добровольческой службы из Китченера, провинция Онтарио, Канада, организовали дискуссионную группу, члены которой стали искать способы усовершенствовать систему уголовного правосудия. Так родилась последняя версия восстановительного правосудия, которая теперь сама имеет несколько разных вариантов. Такое правосудие принимает во внимание нужды и жертвы, и преступника. Оно пытается исправить ущерб, нанесенный жертве, “восстановить” ее, а также сделать преступника законопослушным членом общества.
Восстановительное правосудие возлагает на преступника прямую ответственность перед жертвой и пострадавшим населением и требует восстановить все, насколько возможно. При этом жертве позволяется участвовать в обсуждении исправительного процесса, а общество призывается привлекать преступников к ответу, давать им возможность снова интегрироваться в общество и оказывать поддержку жертвам33. Все — жертвы, преступники и общество — принимают в процессе активное участие. Жертвы преступлений часто объяты страхом, отравляющим всю их оставшуюся жизнь, как Мэри Винсент, что также может быть справедливо и в отношении всего общества. В случае менее тяжких преступлений искреннего извинения, принесенного при встрече лицом к лицу, и возмещения ущерба обычно достаточно, чтобы освободить жертву от ее страха и злости. В случае, более серьезных преступлений восстановительное правосудие, возможно, и нельзя осуществить.
Мы судьи с рождения
Хотя судьи, присяжные и адвокаты, вероятнее всего, объясняют свою позицию различными факторами, в числе которых не последнее место занимают долгие годы обучения, философские дискуссии и тому подобное, как правило, бóльшая часть происходящего в зале суда опирается на интуитивные знания, с которыми мы рождаемся, включая ощущение справедливости и представления о взаимности и наказании. Рене Байяржон с коллегами провела большую работу с группой маленьких детей и показала, что чувство справедливости у них есть не только в два с половиной года, а уже в шестнадцать месяцев. Когда детей из старшей группы просили раздать лакомство куклам-марионеткам, они распределяли его равномерно34, а шестнадцатимесячные малыши отдавали предпочтение тем персонажам мультфильма, которые делят награды поровну35. Мы также обладаем врожденным представлением о взаимности, но только применительно к нашей социальной группе. Дети ожидают от членов своей группы, что те будут с ними играть и делиться игрушками36, и изумляются, если этого не происходит. Они не удивляются, когда такого не случается между представителями разных групп, — наоборот, когда случается, поражены.
Малыши в лаборатории Майкла Томаселло не просто выявляют того, кто нарушает моральные правила, но отрицательно на него реагируют. Дети от полутора до двух лет помогают жертве нарушителя морали, утешают ее и делятся с ней своим, даже в отсутствие открытых эмоциональных проявлений. С “преступниками” же совсем другая история: они провоцируют громкие протесты детей, и те менее склонны помогать им, утешать или с ними делиться37. Маленькие дети также осознают преднамеренность и считают умышленное нарушение правил “дурным”, а не случайным38. Хорошо известно, что взрослые с готовностью будут страдать сами, чтобы наказать других, а недавнее исследование лаборатории Пола Блума показало, что это свойственно даже четырехлетним детям39. Мы чувствуем подобные побуждения постоянно — пытаемся подвести под них какие-то теории, однако просто такими рождаемся.
Слова расходятся с делом
Слова человека о том, какой вид наказания он поддерживает, и его реальное поведение зачастую расходятся, и люди даже не могут логично объяснить почему. Мы с подобным уже сталкивались, разве нет? Интерпретатор снова за работой, пытается трактовать интуитивные суждения. Этим заинтересовались психологи Кевин Карлсмит и Джон Дарли. Людям предлагалось отнести себя к одной из двух категорий — к сторонникам наказания как кары или к приверженцам принципа сдерживания. Все отвечали по-разному и примыкали к одной из двух групп либо к третьей, смешанной. Тем не менее эти индивидуальные предпочтения очень слабо отражались на поведении, связанном с применением наказания, — оно оказывалось преимущественно карательным. Исследователи обнаружили, что, когда испытуемым дают задание назначить наказание гипотетическому преступнику, 97% людей пытаются получить информацию, имеющую значение для карательного подхода, а не утилитарного (ограничение право- или дееспособности и сдерживание устрашением)40. Для них очень важна степень тяжести содеянного, а вероятность того, что обвиняемый может снова нарушить закон, в расчет не принимается. Они наказывают за причиненный вред, а не за тот, который может быть причинен в будущем (удержание устрашением). Когда их просили наказывать только с утилитаристской точки зрения, игнорируя аспект возмездия (им аккуратно объяснили смысл соответствующих понятий), они все равно не могли этого сделать. Люди по-прежнему ориентировались на тяжесть преступления, когда выносили свои суждения41. Когда их заставляли придерживаться утилитарного подхода, они чувствовали меньшую уверенность в своих решениях. Однако, если их просили распределить ресурсы на поимку преступников и на предупреждение преступности, они сильно поддерживали утилитарный подход, выступая за предотвращение преступлений. Таким образом, хотя люди ратуют за утилитаристскую теорию снижения уровня преступности, они не хотят допускать несправедливых наказаний. Они хотят, чтобы человек получил то, чего заслуживает, но лишь после того, как он это заслужил. Они хотят быть справедливыми. “...Люди хотят, чтобы наказание лишало возможности совершать преступления и сдерживало от этого устрашением, но их чувство справедливости требует, чтобы приговоры были соразмерны моральной серьезности преступления”42. (Даже Католическая церковь проводит различие: более незначительные, простительные грехи наказываются временным пребыванием в чистилище, тогда как смертные грехи отправляют человека напрямую в ад.) Это воззвание к справедливости соответствует наблюдению, что после чтения текстов о детерминизме люди назначают более мягкие гипотетические наказания: если преступники не несут ответственности за свои действия, значит, они не заслужили суровой кары.
Итак, то, как люди аргументируют предлагаемые ими наказания, не соотносится с тем, что они делают в действительности. В теории они одобряют утилитаристские меры, а на практике требуют карательных43. Карлсмит и Дарли указывают, что это делает законодательство неустойчивым. Например, 72% избирателей Калифорнии проголосовало за так называемый закон трех преступлений (three strikes law ), согласно которому человек, признанный виновным в третьем по счету серьезном преступлении, приговаривается к пожизненному заключению. Этот закон воплощает собой утилитарный подход. Несколько лет спустя, когда люди осознали, что в реальности это может означать “несправедливый” приговор к пожизненному тюремному заключению за кражу куска пиццы, число поддерживающих этот закон снизилось до менее 50%. Из-за такого чрезвычайно интуитивного позыва к воздаянию по заслугам Карлсмит и Дарли сомневаются, что при обсуждении идеи восстановительного правосудия, крайне привлекательной, граждане будут готовы допустить чисто восстановительное исправление преступника, без наказания. В ситуации, когда люди могли распределить дела по разным судебным системам: исключительно восстановительной, чисто карательной или смешанной, — 80% опрошенных пожелали отправить мелкие преступления в восстановительные суды. Однако в случае тяжких преступлений лишь 10% предпочли эти суды, тогда как 65% остановили свой выбор на судах смешанного типа и 25% — на карательных. По-видимому, у всех нас одинаковая нравственная реакция на наказание. Как мы видели в прошлой главе, где речь шла о разных системах морали, единственное, чем мы отличаемся друг от друга, — не поведение, а наши теории, объясняющие, почему мы реагируем именно так.
Если судья придерживается убеждения, что люди несут личную ответственность за свое поведение, тогда оправданны карательное и восстановительное правосудие. Если судья верит, что эффективно удерживание от совершения преступлений устрашением, или что наказание может превратить плохое поведение в хорошее, или что некоторые люди неисправимы, тогда целесообразен утилитарный подход к наказанию. Если же судья стоит на позициях детерминизма, ему нужно принять следующее решение. В центре его внимания могут быть: (1) индивидуальные права преступника, а поскольку тот не контролирует свое детерминированное поведение, его не следует наказывать, однако, наверное, следует лечить (но не против его воли?), если это возможно, либо (2) права жертвы на возмещение ущерба и любые детерминированные чувства, которые могут взывать в ней к возмездию, либо (3) благо общества (может, вины преступников и нет, но они не должны разгуливать по улицам).
Ничто не ново под солнцем
Солнце, скользя над Афинами, без сомнения, зевает и закатывает глаза: “Неужели они еще не разобрались в этом? Я слышу все тот же спор век за веком...” Аристотель считал, что правосудие, основанное на справедливом обращении с людьми, создает справедливое общество. Платон же, мысливший масштабно, утверждал, что справедливость по отношению к обществу имеет преимущественное значение, а решения по индивидуальным случаям должны выноситься такими, чтобы служить главной цели. Это возвращает нас к варианту дихотомии, обнаруженному в мышлении представителей западной и восточноазиатской культур: на чем нам следует сосредоточить свое внимание — на отдельном человеке или на обществе?
Эти два типа мышления, в свою очередь, отсылают нас к проблеме вагонетки — эмоциональной ситуации или более абстрактной. Встретиться лицом к лицу с конкретным преступником в зале суда и принимать решение, наказывать ли его, — это эмоциональная задача, которая вызывает интуитивную эмоциональную реакцию: “Накажите его по всей строгости закона!” или “Бедняга, он не нарочно это сделал, давайте не будем судить его строго”. В недавнем исследовании, где применялась функциональная магнитно-резонансная томография44, испытуемые во время сканирования мозга оценивали степень ответственности гипотетических преступников и назначали им наказание. При вынесении решения о наказании активизировались зоны мозга, связанные с эмоциями: чем выше была их активность, тем суровее было наказание (как с воздаянием — чем больше нравственное негодование, тем серьезнее наказание). Область правой дорсолатеральной префронтальной коры, которая задействуется, когда в игре в ультиматум один участник принимает решение наказать другого за несправедливое, по его мнению, предложение, соответствует ровно той зоне, которая работает, и когда человек принимает правовые решения как беспристрастная третья сторона. Исследователи полагают, что “наша современная судебная система, возможно, сформировалась на основании предсуществовавших когнитивных механизмов, которые поддерживают правила поведения, связанные со справедливостью в парных взаимодействиях”. Если действительно существует эволюционная связь со взаимоотношениями людей в социально значимых ситуациях (например, партнеров), тогда логично, почему, сталкиваясь с человеком лицом к лицу, мы принимаем скорее справедливые решения, нежели те, которые влекут благоприятные последствия для общества (консеквенциализм).
Философ Джанет Рэдклифф Ричардс утверждает:
...Многие люди признают, что рассуждения о свободе воли и единоличной ответственности доказывают, что никто не может, по сути, заслуживать наказания. <...> А раз так, то наказание не может быть обосновано с позиции воздаяния — что оно полностью заслужено, — но только с позиции консеквенциализма — что оно необходимо для сдерживания антисоциального поведения устрашением.
...Если мы поймем, что у нашего желания заставить страдать человека, который прямо или косвенно причинил нам вред, есть веские эволюционные основания, тогда мы сможем объяснить себе свои сильные чувства относительно справедливости возмездия, не допуская, что они есть признак моральной истины. <...> Мы, возможно, сумеем признать свои чувства, взывающие к возмездию, глубинным и важным аспектом нашего характера (и потому отнестись к ним серьезно), не поддерживая их как указание на истину, и, исходя из этого, сможем начать переосмысление нашего отношения к наказанию45.
Впрочем, далее она говорит, что понятия не имеет, как это сделать.