Человеческий разум мощнее любого компьютера, созданного до настоящего времени.
Этот коллективный разум имеет свои недостатки, поскольку мы склонны следовать стадному чувству, как свидетельствуют массовые паники. Однако этот эффект значительно снижен в Интернете. Под покровом анонимности в Интернете мы честнее и менее склонны к конформизму. Конечно, всегда найдутся такие, кто оставляет ложные рекомендации, но их голос заглушают другие. В прошлом году в ученых рядах случился большой переполох. Выдающийся британский историк Орландо Файджис был обвинен в недобросовестной критике книг других историков на сайте Amazon [563]под личиной анонимного обозревателя, он подписывался просто Историк. Файджес пригрозил обратиться в юридические органы за защитой. И вскоре, к его немалому смущению, выяснилось, что это его жена писала отклики в Сети, чтобы дискредитировать конкурентов своего мужа[564]. Можно расценивать это как трогательную женскую заботу.
Распространение Паутины неумолимо. Нет сомнения, что в ближайшие несколько лет доступ к сети будет упрощен, увеличивая еще более наши возможности общения друг с другом.
Фундаментальное значение Сети для человеческой цивилизации, – ее коллективный разум. Мы стали человеческим эквивалентом Боргов (как фантастическая раса киборгов из сериала «Star Trek », которые были все одновременно связаны между собой). Правда, мы не роботы с дистанционным управлением. Мы – независимые автономные личности. По крайней мере, мы так думаем.
Раскапывая горы данных
Распространение Паутины может быть неумолимым, но в нем существует большая проблема – в буквальном смысле. Естественный отбор говорит нам, что когда что-то укрупняется, оно становится неэффективным. В случае Интернета – он становится слишком большим, слишком громоздким. Cisco Systems , мировой лидер в области сетевых технологий, оценивает, сколько данных генерируется и хранится в Интернете. По словам их главного футуролога, Дэйва Эванса, одного из тех парней, которые планируют будущие стратегии компании: «В 2009 году люди выдали больше данных, чем за предыдущие 5000 лет, вместе взятых»[565].
Нам предоставлена масса информации для обработки. Однако большая ее часть – просто мусор: обрывки сплетен и пустой треп. Как прокомментировала это специалист по медийным социальным сетям дана бойд (danah boyd – по какой-то причине она избегает использования больших букв в своем имени): «Если мы не будем осторожны, то рискуем получить психологический эквивалент ожирения. Мы начнем потреблять контент, наименее полезный для нас и общества в целом»[566]. Преобладающая часть содержимого Интернета – эквивалент фастфуда, поэтому поисковые системы типа Google просеивают эти данные в поисках запрошенной информации, используя хитрый моделирующий алгоритм. Всякий раз, когда мы просим найти информацию, поисковая система анализирует страницу в Интернете, которая просматривалась другими пользователями, искавшими подобную информацию, и затем классифицирует наиболее подходящие страницы для обзора. Такой метод позволяет использовать опыт масс, чтобы представить нам то, что мы ищем. Это замечательно: мы можем опираться на коллективное знание, чтобы перекопать гору данных и отбросить все ненужное.
Проблема в том, что фильтры еще и исключают информацию. Каждый раз, когда мы бродим по Интернету, поисковые системы записывают то, что мы делаем и какой информацией мы интересуемся. Это не злой умысел, не шпионаж и не попытка контролировать наше поведение. Машины просто пытаются обеспечить нас наиболее подходящей нам информацией. Однако Эли Паризер[567]полагает, что в этом кроется большая проблема. В своей книге «The Filter Bubble: What the Internet Is Hiding from You »[568]он объясняет, в чем потенциальная опасность поисковых систем[569]. Попробуйте сами. Войдите в Google и поищите информацию, введя слово «Египет». Потом позвоните родственнику или другу, живущему в другой части страны, и попросите его сделать то же самое. Эли заметил, что его друзья получают совершенно другие перечни ссылок[570]. Эта разница значима, потому что люди, как правило, смотрят только на первую страницу списка ссылок. Другими словами, нам не позволяют увидеть полную картину.
Причина такого расхождения в том, что Google выдает персонализированный результат поиска, подогнанный под каждого пользователя с помощью фильтров. По словам неизвестного сотрудника из Google , с которым разговаривал Паризер, фильтр основывается на профайле пользователя, созданном из 57 переменных, отражающих информацию о нем. Эли Паризер обратил внимание, как персонализация искажает характер информации, которую для него находят в Сети. Например, стремясь распространить свои взгляды, Эли намеренно подписывался на чтение представителей партии консерваторов в своем аккаунте на Facebook , хотя его друзья в основном либералы. Однако через некоторое время он заметил, что программное обеспечение Facebook намеренно отфильтровывало записи консерваторов, поскольку они оценивались как менее подходящие для Эли, чем записи большинства его либеральных друзей. Фильтрующие программы заключали его в «пузырь» неосведомленности о противоположных взглядах. Эли назвал это «пузырь фильтров».
Одного поля ягоды
Идея о том, что связь с каждым человеком благодаря Интернету позволит получить широкий взгляд на жизнь – ложная. Программное обеспечение, просеивая невероятные объемы информации, подает нам только то, что, «по его мнению», мы хотим видеть. Однако не стоит обвинять программы. В жизни мы тоже фильтруем то, чему собираемся уделить внимание. Люди тяготеют к тем, кто имеет схожие взгляды, разделяет с ними ценности, мнения и откликается на наше мнение. Мы склонны дружить с теми, кто проявляет к нам наибольшую симпатию. Мы читаем одни и те же газеты, любим определенные телепередачи и отдаем предпочтение определенным занятиям. Такое подобие может вести к повышению единства группы, но она же изолирует нас от других групп, разделяющих иные ценности. Другими словами, она способствует поляризации. Например, по данным одного опроса отношения к глобальному потеплению, республиканцы изменили свою убежденность в том, что планета нагревается, с 49 % утвердительных ответов в 2001 до 29 % в 2010 году. А среди демократов за тот же период показатели изменились с 60 до 70 % – тех, кто верит, что потепление представляет собой проблему[571]. Такое впечатление, что люди живут на разных планетах!
Вроде бы Интернет должен препятствовать принципу подобия и расширять наше сознание за счет иных точек зрения. Действительно, активность Twitter поощряет одиноких людей устанавливать связи. Если вашим подписчикам нравится или не нравится то, что они слышат, они могут оставить комментарий или дать вам знать путем «упоминания» вас в своей открытой записи. Исходя из этого, вы можете знать, уделяет вам кто-нибудь внимание или нет. Пользователи Twitter «ретвитят» записи (вставляют в свой твиттер чужие записи с указанием источника) и ссылки, которые им нравятся. Это подобно словам: «Эй, люди, смотрите, что сказал вон тот человек!», распространяющим влияние этого человека на других пользователей, не связанных с ним напрямую.
Если вы сказали что-то интересное, то это может быстрее распространиться через «твиттер-сферу», чем по традиционным каналам. Именно так пользователи Twitter узнали о сверхсекретном штурме комплекса Усамы Бен Ладена, который США провели в мае 2011 года. Один из пользователей Twitter , Сохаиб Атар, известный так же как @reallyvirtual , жил рядом с Бен Ладеном. Он напрямую транслировал в Twitter рейд, не понимая, что происходит. Позже он написал в своем Twitter : «Ого, теперь я стал тем парнем, который снимал для блога рейд на Усаму, сам того не ведая». До рейда у Сохаиба было 750 подписчиков. После рейда – 90 000. Неудивительно, что «прогулки» по обычным блогам и Интернету выглядят скучными и многословными на фоне Twitter . Вам даже не обязательно находиться возле компьютера, поскольку все сайты социальных сетей сейчас доступны и на мобильных телефонах. Twitter – это крэк-кокаин социальных сетей.
Несмотря на простоту установления связей в Twitter, он способствует единообразию. Люди одного возраста, расы, вероисповедания, образования и даже темперамента подписываются друг на друга и игнорируют тех, у кого иные взгляды. Например, в одном исследовании, охватившем свыше 102 000 пользователей Twitter , которые создали в общей сложности 129 миллионов записей в течение 6 месяцев, были проанализированы эти тексты с точки зрения негативности или позитивности содержания[572]. Оптимистичные записи звучали примерно так: «Нет ничего лучше хорошего душа, бритья и стрижки… люблю это дело» или «Спасибо, что подписались на меня, я подписался на вас в ответ, замечательная группа удивительных людей». Те, кто находился в более плачевном состоянии, делали записи типа: «Я болен, и мое тело решило атаковать мое лицо и засыпало его сыпью!!!» Когда исследователи проанализировали социальные связи внутри группы, они обнаружили, что объединяются люди, переживающие одинаковые состояния. Такой тип объединения проиллюстрирован на рисунке 10. Счастливые пользователи связаны с другими счастливчиками, а несчастливые с другими пребывающими в унынии.
Рис. 10. Анализ коммуникаций в Twitter выявил заметное группирование (по данным Боллена и соавт.: Bollen, 2011; разрешение на публикацию согласовано)
Картина выглядит так, будто между пользователями Twitter происходит эмоциональное заражение, – та же мимикрия зеркальной системы, о которой говорилось выше. Только здесь инфекция виртуальная. Конечно, тут играет роль и поляризация. Анализ 250 000 записей в Twitter во время промежуточных выборов в конгресс США в 2010 году показал, что и либералы, и консерваторы обширно ретвитят партизанские сообщения, соответствующие линии партии, а не те, которые принадлежат оппозиционному лагерю[573].
Помимо всего прочего, пафос общения с тысячами пользователей остается невыполнимым из-за еще одного большого камня преткновения. Когда были проанализированы записи 1,7 миллиона пользователей Twitter за 6 месяцев, аналитики пришли к одному примечательному выводу[574]. По мере увеличения числа подписчиков, возможности контактов с ними сильно осложняются из-за ограниченности возможностей нашего внимания. Мы не можем вести осмысленные диалоги с неограниченным числом людей. Нам просто не хватит времени и сил ответить каждому. Выходит, что в этом огромном океане социальных сетей оптимальное число людей, с которыми возможно поддерживать двусторонние коммуникации, достигает своего пика где-то между 100 и 200 подписчиками. То же самое в Facebook: средний пользователь имеет 130 френдов (друзей). Знакомое число? Должно быть знакомо. Это снова приближается к числу Данбара, которое характеризует отношение между корой головного мозга приматов и размером социальной группы. Оказывается, оно точно предсказывает нашу социальную активность в виртуальном мире социальных сетей, которая равна активности в реальном мире.
Время для себя
Мы верили, что технологии освободят нас от забот повседневной жизни. Они должны были сделать нас счастливее. Прогнозы XX века обещали нам мир автоматизации и постоянного удовлетворения. Когда в 60-х появился первый компьютер, а потом, в 90-х, компьютеры были уже в большинстве домов на Западе, нам говорили, что скоро доля свободного времени для досуга и развлечений заметно увеличится и у людей появится больше времени друг для друга.
Компьютер, безусловно, облегчил выполнение многих задач, но парадоксальным образом многие из нас больше времени проводят в одиночестве у своих компьютеров, нежели в общении с людьми, с которыми мы живем и работаем. Мой коллега, Саймон Бэрон-Коэн, специалист по аутизму, подсчитал, что он отвечает приблизительно на 50 электронных писем в день и проводит за этим занятием свыше 1000 часов в год[575]. Я думаю, что моя ситуация хуже. Хотя я не получаю столько электронных писем, но я каждый день нахожусь в Интернете и не могу припомнить, когда в последний раз провел целый день без него. Даже в выходные и в поездках я подключен.
Если я не ищу статьи или не готовлю обучающие материалы, то я захожу в социальные сети. Я рассылаю электронные письма, веду блог, пишу в Twitter , разговариваю по Skype , у меня есть профайл в LinkedIn, и я забегаю в Facebook . Я присоединился к Google + – последней разработке в сфере социальных сетей. Я бесконечно брожу по Интернету. Я могу заниматься этим на своем офисном компьютере, на переносном ноутбуке, iPad или смартфоне. Я целиком и полностью подсоединен к Сети. Даже когда я смотрю репортажи о каких-либо важных событиях по телевизору, я держу включенными ленты своих социальных сетей, чтобы следить за тем, каково мнение других людей об этой трансляции. По моим оценкам, я провожу в Интернете, по крайней мере, половину своего бодрствования, с 7 утра до полуночи. Это намного больше 3000 часов в год – чрезмерно по любым стандартам. Я знаю, что мой случай нетипичен, но многие люди на Западе все больше погружаются в свои сетевые занятия. Некоторые утверждают, что зависимость от Интернета ничем не отличается от любой другой патологической зависимости (аддикции), хотя психиатры не единодушны в этом мнении.
Моя интернет-зависимость началась в 2009 году, когда я обозначил свое присутствие в Паутине и социальных сетях по просьбе издателя моей первой книги. Вначале меня попросили завести блог (веб-сайт, где вы пишете истории в надежде, что люди зайдут туда и прочитают, что вы написали). Тогда я думал, что ведение блога – это самоублажающая деятельность, но согласился, чтобы помочь продвижению своей книги. И хотя я брался за это с неохотой, вскоре я стал испытывать зависимость от обратной связи. Читатели могли оставлять комментарии под каждым постом (записью в блоге), и, как администратор собственного сайта, я мог видеть, сколько людей посещали мой блог и кто конкретно в него заходил. Оставлять записи в блоге для невидимой аудитории оказалось недостаточно. Мне требовалось подтверждение посетителей, что мои старания и мое мнение оценены. Это регистрировалось в форме «хитов» – частоты заходов посетителей в мой блог.
Таким образом, в отличие от научных публикаций коллег и рецензий критиков на вашу книгу (которые могут занять месяцы и годы и совершенно непредсказуемы), социальные сети способны дать немедленное вознаграждение благодаря быстрой обратной связи. Если публика позитивно реагирует на ваши записи повышением трафика или доброжелательными комментариями, это заставляет вас чувствовать себя очень хорошо. И оправдывает ваши усилия.
Причины такого удовольствия давно известны благодаря исследованиям условного вознаграждения. Условные рефлексы были открыты в 1890-х годах русским физиологом Иваном Павловым. Он вырабатывал у собак условный рефлекс, сопровождая их кормление звуком электрического звонка. В результате слюноотделение у них начиналось еще до появления еды – в момент звонка, который стал условным раздражителем[576]. Собаки научались ассоциировать звук звонка с пищей. Это было значимым открытием. Значит, можно формировать поведение собак путем выработки реакций на самые разные стимулы. Можно вырабатывать условные рефлексы, т. е. дрессировать, с помощью вознаграждения. Выработка условных рефлексов и реакций вскоре развилась в целое теоретическое направление психологии – бихевиоризм. Его пионерами в США были Дж. В. Уотсон и Б. Ф. Скиннер, полагавшие, что любое сложное поведение может быть сформировано путем наград и наказаний[577].
Сейчас полагают, что повторяющееся поведение подкрепляется не столько вознаграждением, сколько ожиданием вознаграждения, которое доставляет большое удовольствие. Глубоко в толще нашего мозга находится так называемая система вознаграждения. Она включает приблизительно 15 000–20 000 дофаминовых нейронов, распространяющих свои длинные отростки в другие области мозга. Эта система служит центром удовольствия, имеющем существенное влияние на наше поведение, поскольку позволяет нам прогнозировать и ожидать вознаграждения и наказания[578]. Без этой системы вознаграждения мы бы были безнадежно несостоятельными в принятии решений, и поведение наше было бы хаотичным.
Когда в процессе выработки условного рефлекса животное учится тому, что нажатие рычага (или, например, клевание диска) принесет вознаграждение, вырабатывается дофамин предвкушения, и в большей степени именно он подкрепляет поведение, а не само вознаграждение. Именно поэтому крысы с имплантированными в центры удовольствия электродами могут продолжать стимулировать свои центры удовольствия в мозге без всякого вознаграждения пищей – вплоть до состояния полного истощения[579]. Самого выброса дофамина достаточно для формирования условного поведения. Когда пациентам вживляют электроды в аналогичные области мозга (для лечения стойкой эпилепсии), они сообщают о чувстве удовольствия. Во многих случаях зависимого поведения, от азартных игр до секса, именно трепет ожидания доставляет нам наибольший кайф.
Более того, лучший способ подкрепить поведение – вознаграждать его лишь от случая к случаю. Это называется неожиданное подкрепление. Дело в том, что наш мозг постоянно ищет закономерности и взаимосвязи в окружающей среде. И хотя информация и обратная связь, поступающая извне, обычно бывает фрагментарной и неполной, наш мозг приспособлен к такой неполноценности. Когда мы делаем нечто, что кажется причиной некоторой формы положительного вознаграждения, мы затем повторяем действие в попытке воссоздать удовольствие. Если такое вознаграждение случается не каждый раз, мы будем гораздо дольше настойчиво повторять попытки. Это усиливающий принцип, стоящий за пристрастием к азартным играм. Мы играем больше и дольше просто потому, что хотим того случайного вознаграждения[580]. Игорным автоматам достаточно выдавать выигрыш с частотой, соответствующей случайному подкреплению, чтобы игроки продолжали опускать в них все больше монет. Выброс дофамина в предвкушении возможного выигрыша подкрепляет их поведение.
Аналогичная выработка условных рефлексов объясняет нашу тягу к Интернету. Мы спешим проверить свою электронную почту или ищем откликов со стороны своего сетевого сообщества в надежде получить нечто действительно знаменательное или интересное. Всякий раз, когда я проверяю свою почту или количество отзывов в моем блоге, я подобен крысе в опытах Скиннера по выработке условных рефлексов.
Поначалу цифры посещаемости были небольшими, но они увеличивались каждую неделю. В течение месяца я пришел к тому, что стал проверять посещения каждый день, радостно возбуждаясь, когда они достигали пика, или когда я получал хороший комментарий, и впадая в уныние при их спаде либо критических замечаниях. И время от времени я получал вознаграждение. Дофаминовый всплеск, спровоцированный соответствующим предвкушением, стал моим излюбленным наркотиком, и я превратился в цифрового маньяка.