Агрессия добровольно собравшихся организованных толп

Ясное дело, что, далеко не все «организованные» толпы собираются добровольно. Типичные примеры недобровольно собравшихся таких толп: рота унылых новобранцев на стройподготовке и колонна зеков, бредущих под охраной конвоиров.

Совсем другое дело — добровольно собравшиеся организованные толпы. Таковы демонстрации и митинги, возникшие по доброй воле участников и наэлектризованные общей зажигательной идеей, если, конечно, организаторы не растяпы.

Даже толпа болеющих за одну и ту же команду на стадионе тоже может, иной раз, «самоорганизоваться» в ревущую и все крушащую на своем пути орду с самыми опасными последствиями для судей или болельщиков другой команды. И на рок-концерте с его синхронизированными телодвижениями и выкриками не исключен такой эффект самопроизвольной организации. Политизированный рок вполне способен побудить толпу молодежи к тем или иным согласованным действиям, включая хулиганские, насильственные. Организующим началом во всех трех случаях является сопереживание, чаще всего — агрессия, направленная (или кем-то направляемая) против общего врага.

На частном примере толпы мы наблюдаем здесь важную закономерность: возможность возникновения упорядоченности из хаоса. Специально проблемам такой самоорганизации в разного рода природных и социальных процессах посвящены труды многих ученых, в том числе бельгийца русского происхождения, Нобелевского лауреата Ильи Романовича Пригожина.

Личность в организованной толпе делается частью некого надличностного целого. Она это постоянно ощущает, хотя и не всегда осознает.

Что организует толпу и порождает в ней нередко очень быстро возникающие иерархические структуры?

В марширующем войске, конечно, командиры и, что немаловажно, шагание в ногу, звуки военного оркестра. А на демонстрациях и митингах — лидеры с мегафонами, активисты с транспарантами и знаменами и (о чем забывают неопытные организаторы) опять-таки боевитая музыка, пение хором воинственных (революционных или контрреволюционных) песен, выкрикивание хором лозунгов и некоторые синхронно производимые жесты и телодвижения, например, выбрасывание вперед правой руки. Обо всем этом будет подробнее говориться в 8.6 и 8.7. Однако, все эти организующие начала как бы вторичны. А первичным, еще раз повторим, является общий эмоциональный настрой, в большинстве случаев, конечно, общий объект агрессии.

Вторая важная закономерность: в любой организованной толпе добровольно затесавшиеся в нее человеческие песчинки чувствуют себя необычайно хорошо, ощущают подъем духа, испытывают чувство братского единения с другими рядом шагающими или стоящими точно такими же песчинками. Им радостно и приятно быть вместе. И, чем больше их, тем сильнее это восхитительное ощущение «один за всех и все за одного». Отсюда и манера организаторов сообщать толпе: «Ура! Нас сегодня полмиллиона», — если на площади всего-то тысяч пятьдесят.

В чем же причина? Да в том, что у добровольно собравшейся организованной толпы есть объединяющий ее общий враг, реальный или вымышленный. А где враг-общий, там неизменно царит атмосфера «свободы, равенства и братства», в особенности, конечно, этого последнего. Действительно ведь, что может сильнее согреть душу горожанина, обычно страдающего от своего одиночества в неорганизованной толпе, чем цементирующее массу противостояние общему супостату?. С каждым найдется здесь чем поделиться, о чем потолковать в промежутке между молодецкими выкриками «Долой!» или «Позор!»

Замечательное свойство любых массовых политических тусовок-митингов и демонстраций протеста. Вот уж где можно раскрепостить свой внутренний заряд агрессии, не рискуя при этом нанести реальный ущерб какому-бы-то ни было живому существу! Если угодно, у таких сборищ нечто общее с парной баней. В бане выделяют пот. А на митинге «выделяют агрессию», исходя в хоровых воплях: «В отставку!! Позор!!»

Вспоминается по этому случаю такая история, рассказанная одним англичанином, уроженцем Лондона. Был у него сосед-парикмахер, одинокий, несчастный в личной жизни человек. Сочувствовал он английским коммунистам, которых в те далекие пятидесятые годы возглавлял Гарри Поллит. Владея искусством красиво писать аршинные буквы для вывесок, парикмахер сделал очень большой и красивый транспарант с надписью: «Это — позор!» С таким чудесным транспарантом он был всегда желанным гостем на красных митингах в Гайд-парке. Ходил на них, ходил, да как-то, не заметив того, заблудился и набрел на сборище английских нацистов, возглавлявшееся тогда Оствальдом Мосли. Там тоже транспарант пришелся ко двору.

Так парикмахер постепенно осознал, что ему с его транспарантом место на любых митингах: консерваторов, либералов, лейбористов, вегетарианцев, троцкистов, пацифистов, «голубых», да и начал ходить на любые митинги без разбора. Везде его радостно принимали как «своего».

А что собой представляет «надличностное целое», которое мы только что помянули?

Человек в организованной толпе действует, в основном, подчиняясь позывам к бездумному подражанию и очень легко управляем, если, конечно, есть кто-то способный выкрикивать команды и располагающий необходимыми для того техническими средствами. Эту управляемость порождает наш древний стадно-подражательный инстинкт, унаследованный от волосатых предков (см. в главе 4).

Члены той организованной толпы, в которую мы встряли, подсознательно воспринимаются нами как собратья по этнической группе и стае, то есть «свои в доску». Это радостное ощущение солидарности еще усугубляется, если у всех «наших» есть к тому же некий общий опознавательный знак («тотем»), например, нарукавная повязка или значок.

Все же окружающие, не встрявшие в толпу, а просто с равнодушным видом проходящие мимо, спеша по своим делам, воспринимаются уже как «чужие», «не наши», вызывая неподвластное сознанию чувство неприязни.

Еще острее то же чувство (инстинкт этнической вражды) возбуждают, конечно, собравшиеся в свою тоже организованную толпу политические оппоненты. Тут уж создается классическая ситуация «стенка на стенку» (см. главу 5) и слава милиции, если ей удастся своевременно изолировать друг от друга две взаимно-враждебные организованные толпы! Зевнет милиция, и сразу же в обоих толпах кто-нибудь обязательно сообразит: булыжник — оружие пролетариата!.

Признаться, нам, этологам здесь видится аналогия с территориальным конфликтом двух павианьих стай. Павианы любят ходить строем. Впереди, как уже отмечалось, боеспособные самцы-субдоминанты, в центре — на безопасном удалении от авангарда — вожаки в толпе своих приближенных, детеныши и самки, далее — снова самцы, рангом пониже и так далее.

Как уж не вспомнить здесь знаменитое сражение московских красных манифестантов с ОМОНОМ, зачем-то заблокировавшим от них Ленинский проспект 1 мая 1993 года? Впереди ведь там тоже шли воинственные «самцы», а вожди с мегафонами держались где-то в центре толпы, откуда и подавали боевые команды.

Простите нас, читатели, за такую «кощунственную» аналогию. Нам как биологам она не кажется столь уж обидной. Не след нам стыдиться своего родства.

Вспоминается, кстати, и такой эпизод. Возвращались мы как-то из Библиотеки Академии наук, двигались к метро, а у манежа (дело было в конце перестройки) изрядная толпа, внимая крикам пламенного «демократа» (тогда, ныне он пламенный «патриот»), периодически кричала хором «В отставку!!», «В отставку!!!». Брели мы себе тихо, мирно, никого не трогали. Вдруг от толпы отделилась большая группа дам, взяла нас в кольцо:

— Вы в КГБ не работаете?

— Нет, что вы, мы — биологи.

— Да? А почему же в таком случае не кричите?!

Это — по поводу агрессивной реакции организованной толпы на всех, кто имел неосторожность в нее не влиться.

Наблюдается еще такая закономерность.

У человека в организованной толпе просыпается уже упомянутое нами выше врожденное стайно-миграционное чувство. Невольно хочется сняться с одного места и уйти с толпой в другое. Оно еще больше усиливается, если вся толпа движется в едином направлении, особенно же в случаях, когда люди при этом шагают в ногу и, опять-таки, поют хором, под музыку, совершают синхронные телодвижения и хором же выкрикивают лозунги.

В марширующей толпе чувство причастности к целому усиливают еще и все те же внешние опознавательные признаки: единообразная одежда, униформа с символическими знаками — изображениями тотема, герба, — бросающиеся в глаза отличия людей данного «стада» от окружающих «чужих и посторонних».

Человеком, шагающим в организованной толпе, распевающим вместе с ней, выкрикивающим лозунги, украсившим грудь, рукав или фуражку партийными либо национальными эмблемами, можно манипулировать как роботом. У любой марширующей толпы как и у стаи, например, павианов, волков или оленей, обязательно имеются вожаки-лидеры. В воинской части это, разумеется, отцы-командиры, в толпе демонстрантов — политические глашатаи с их мегафонами, знаменами, транспарантами.

Гитлеровцы прекрасно знали этот гипнотизирующий эффект марширующей под музыку толпы. Недаром они превосходили большевиков, маоистов и современных исламских фундаменталистов в искусстве организации военных парадов, демонстраций, митингов, маршей, факельных шествий!

Классическим примером марширующей или скачущей верхом агрессивно настроенной толпы, конечно же, является и атакующая воинская часть: «За мной! Ура!» Так ведь и воевали тысячелетиями в былые времена, пока не появились авиация и бронетехника.

Специфическое, непередаваемое ощущение штыковой или сабельной атаки — это, пожалуй, уже из несколько другой области психологии. Откровенно скажем, поскольку мужество, героизм относятся к высшим формам проявления человеческого «Я», какое-то внутреннее «табу» удерживает нас от дальнейшего обсуждения этого вопроса с этологических позиций. Лучше уж сами помолчим, предоставив слово поэту Н. Гумилеву, участнику знаменитого Брусиловского прорыва (1915). Что испытал он в момент атаки, прекрасно передано в следующих строках:

Та страна, что могла быть Раем,

Стала логовищем огня,

Мы четвертый день наступаем,

Мы не ели четыре дня.

Но не надо яства земного

В этот страшный и светлый час,

Оттого, что Господне слово

Лучше хлеба питает нас.

И залитые кровью недели

Ослепительны и легки,

Надо мною рвутся шрапнели,

Птиц быстрее взлетают клинки.