Конрад Лоренц о разрыве с национальной культурой
Итак одним из восьми бедствий XX века К. Лоренц, как и многие другие этологи, считал стандартизацию человеческой культуры, утрату национальных и племенных культурных традиций, смешение всех языков и культур в единое «Вавилонское столпотворение».
Цитируем К. Лоренца «Так называемое зло»: …Консервативность в сохранении однажды испытанного принадлежит к числу жизненно необходимых свойств аппарата традиции, выполняющего в развитии культуры ту же задачу, какую в развитии вида выполняет геном. Сохранение не просто столь же важно — оно гораздо важнее самого приобретения; и не надо упускать из виду, что без специальных исследований мы вообще не в состоянии понять, какие из обычаев и нравов, переданных нам в наследство культурной традицией, представляют собой ненужные устаревшие предрассудки, а какие — неотъемлемое достояние культуры. Даже в случае норм поведения, дурное воздействие которых представляется очевидным, — как, например, «охота за головами» у многих племен Борнео и Новой Гвинеи, — вовсе на ясно, какие реакции может вызвать их радикальное устранение в системе норм социального поведения, поддерживающей цельность такой культурной группы. Подобная система норм служит в некотором смысле остовом любой культуры и без проникновения во все многообразие ее взаимодействий в высшей степени опасно удалять из нее хотя бы один элемент… Заблуждение, будто прочное достояние человеческого знания доставляет лишь то, что можно постигнуть разумом, — или, тем более, лишь то, что можно научно доказать, — приносит гибельные плоды. Оно побуждает «просвященную» молодежь выбрасывать за борт бесценные сокровища мудрости, заключенные в традициях прежних культур и в учениях великих мировых религий«.
В связи с такими словами одному из авторов этой книги припомнилось недавнее посещение кафедрального собора Фрауенкирхе в Мюнхене, оплоте немецкого католицизма. На стене там начертано: «С собаками и мороженым вход воспрещен». Письменно запрещают там, где запреты постоянно и нагло нарушаются. Одного взгляда по сторонам было, увы, достаточно, чтобы убедиться: это именно так, хотя в Западной Германии, вроде бы, не было семидесятитрехлетнего владычества «безбожных» большевиков! Там же удалось подметить, сколь часто немецкая молодежь, общаясь, вдруг переходит с немецкого языка на английский; не хватает слов на родном языке, слишком уж напичканы мозги американскими фильмами. Точно то же сейчас происходит и у нас, и в Таиланде, Египте и Китае.
Научно-техническая революция, спутниковая связь, глобализация электронных средств массовой информации породили, по мнению К. Лоренца, веру в то, что современная наука может создать новую культуру со всеми ее атрибутами чисто рациональным путем, из ничего, хотя это так же немыслимо, как, например, улучшение природы человека с помощью переделки его генов. Хотя это мнение высказано до появления генной инженерии, оно отнюдь не утратило актуальности в наши дни. Правда, в последние годы во всем мире наметились и тенденции, диаметрально противоположные тем, которые так тревожили Лоренца.
После краха коммунистического колосса утратили притягательную силу раньше геройски противостоявшие ему идеи либеральной демократии. Они перестали служить пропуском на политический олимп для всех, желающих туда взобраться или там усидеть. Свято место пусто не бывает. Поэтому возникший идеологический вакуум быстро заполнила самая агрессивная и примитивнейшая из идеологий: этническая ненависть, комплекс ущемленного национального достоинства. Она стала одной из причин распада полиэтнических стран Восточной Европы и бывшего Советского Союза на дерущиеся между собой моноэтнические куски и сделала реальной угрозу перерастания локальных конфликтов в новую мировую войну. Призрак бродит по сегодняшней Европе. Призрак нацизма!
Глава 2. О сущности человека
Кем был Адам, кто мы?
Напрасно меня обвиняют в том, что я очеловечиваю животных. Просто человек — один из представителей животного мира, — слова К. Лоренца. Что же послужило основанием для такого утверждения?
Конечно, тот бесспорный факт, что все мы — биологические индивиды вида Ното sapiens (Человек разумный), рода Homo (люди) семейства Hominidae (людеобразные). все представители которого, кроме нас, давным-давно вымерли (мы их назовем чуть позже). К тому же мы из подотряда Catarrinha (узконосые обезьяны), отряда Anthropoideg или Primates (обезьяны), класса Mammalia (млекопитающие), под типа Vertebrata (позвоночные), типа Chordata хордовые).
Этот факт убедительно доказывают: анатомическое строение нашего тела; протекающие в нем биохимические и физиологические процессы; структура молекул наследственности ДНК в ядрах наших клеток (нуклеотидная последовательность этих молекул у нас всего на 1,1 % расходится с ДНК шимпанзе, но уже на 35 % с ДНК насекомоядных млекопитающих, таких как еж или крот); палеонтологические и сравнительно-эмбриологические данные.
Имеются, к тому же, и другие доказательства. О них мы уже говорили неоднократно. Это — явное, подчас весьма нелестное для нас сходство многих форм нашего поведения, особенно, эмоционального, плохо контролируемого разумом, с инстинктивными реакциями наших «братьев меньших» (расхожее определение животного царства, не слишком нам импонируещее) и, в первую очередь, разумеется, обезьян. В частности (на это обратил внимание еще Ч. Дарвин), у нас сохранились в более или менее неприкосновенном виде типично обезьяньи выразительные движения, их мимика, передающая разные эмоции. В этом любой читатель может легко убедиться сам при ближайшем посещении зоопарка.
Ну, а как быть в таком случае с «души прекрасными порывами?» Не кощунство ли признавать в нашем поведении наличие не только божественного, но и скотского начала?
Специально для тех, кто очень обиделся, позволим еще раз процитировать «Ветхий завет» — священную книгу христиан и иудеев, уважаемую также мусульманами. Екклезиаст, гл. III, стихи 18–21:
18. Сказал я в сердце своем о сынах человеческих, чтоб испытал их Бог, и чтобы они видели, что они сами по себе — животные.
19. Потому, что участь животных и участь сынов человеческих — участь одна;
как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех и нет человека преимущества перед скотом; потому, что все — суета.
20. Все идет в одно место; все произошло из праха и все возвратится в прах.
21. И кто знает: дух ли сынов человеческих восходит ли вверх, и дух животных восходит ли вниз, в землю?
Так-то вот. А посему оставим-ка хоть на время в покое злополучный вопрос: «Произошли ли мы от обезьян?» С какой стати нам обсуждать его, если для любого маломальски объективного мыслящего биолога или медика мы и сейчас продолжаем оставаться обезьянами, правда, голыми, подрастерявшими свой шерстяной покров, а также разгуливающими на задних ногах (подобно тушканчикам, кенгуру, птицам, некоторым вымершим ящерам-динозаврам) и, наконец, конечно же главное, — разумными.
Как известно, у прочих обезьян нет ни членораздельной речи, ни общественного разделения труда, ни научно-технического прогресса, ни политики, ни войн, ни экологически вредных производств. Впрочем, — стоп. Где же гарантии, что живи на Земле какие-либо другие цивилизованные организмы, помимо человека, например, умеющие писать и философствовать дельфины, слоны или муравьи, они тоже признали бы нас существами высшего порядка? Не исключено, что они усомнились бы в наличии разума у существ, которые всеми возможными способами портят, себе же на погибель, среду обитания; ради сиюминутных выгод транжирят напропалую невосполнимые природные ресурсы, а также, и того хуже, истребляют миллионы себе подобных, непрерывно изобретая и совершенствуя средства своего уничтожения.
Сограждане читатели, поверьте, что, если так дела пойдут и дальше, вполне реальна угроза, что лет эдак через пятьдесят от человечества останется одно воспоминание. Впрочем, и вспоминать-то будет некому.
Наша книга, однако, как вы уже знаете, не о грядущем конце света, а о тех наших действиях, которые, образно говоря, его приближают, об их инстинктивной подсознательной основе.
Инстинктивной, подсознательной? А откуда взялись в нашем мозгу самые разные, в том числе довольно несимпатичные инстинкты? Почему бы, собственно, «царю природы» не обходиться во всех житейских ситуациях одним только разумом, помноженным на знания и опыт, плюс, конечно, «нравственное чувство?» Этот вопрос способны задать, понятно, только те, кто не верит в эволюцию нашего вида и не желает ничего о ней слышать. Мы знаем, что таких людей немало и число их в последнее время неукоснительно растет. Специально для них мы решили включить в книгу совсем коротенькую и очень популярно написанную справку о происхождении человечества. Она набрана мелким шрифтом, и мы просим всех читателей, кроме, разумеется, их вышеозначенной категории, его пропустить
Семейство людеобразных — из числа семейств-долгожителей. Долго-долго существует на земле и наш биологический вид.
Многие другие виды млекопитающих, например, мамонт, саблезубый тигр и пещерный медведь, появились и вымерли на глазах человечества. Менялись очертания континентов. Изменялся и климат нашей планеты. Наступали ледниковые периоды. Они чередовались с временными потеплениями. А мы все жили и жили, постепенно обретая те человеческие черты, которыми так гордимся сейчас, и расселяясь, мало-помалу, из первичного ареала в саваннах Восточной Африки на все континенты, кроме Антарктики, и на почти все океанические острова Земного шара.
Нашим вероятным общим предком с современными человекообразными обезьянами был проконсул, окаменелые останки которого обнаружили в 1948 году англичане Л. и М. Лики на острове Рузинга (озеро Виктория в Кении) в третичных плейстоценовых отложениях, датируемых, приблизительно, в 25 миллионов лет. В черепе проконсула чисто человеческие черты (большой округлый лоб без надглазных валиков, строение зубов и так далее) сочетаются с типичными обезьяньими признаками. Судя по сохранившимся костям конечностей, это существо бегало еще на четвереньках.
Куда ближе нам австралопитеки, особенно, их вид «Австралопитек изящный», он же афарский, отстоящий от нас во времени на 2,9–0,6 миллионов лет. Эти двуногие обезьяно-люди, по-видимому, уже пользовались для защиты и нападения природными орудиями: палками, костями, камнями, которые иногда, похоже, и раскалывали.
Очень существенно, что австралопитеки, судя по частому обнаружению их и, рядом же, павианьих черепов с характерными проломами, были свирепыми хищниками и охотно лакомились мозгом жертв, в том числе, не исключено, своего же вида. Интересно, что проломы чаще слева — свидетельство праворукости. У всех обезьян, кроме людеобразных, одинаково развиты обе руки.
Собственно человеческая эволюция началась, по пока имеющимся данным тех же Л. и М. Лики, 2,6–2,3 миллиона лет тому назад с появления, опять-таки, на востоке Африки «Человека умелого» (Homo habilis ). Рядом с его костными останками обнаружено уже до восемнадцати типов вполне сносно обработанных каменных орудий, хотя, доживи этот «умелец» до наших дней, споры о нашем родстве с обезьянами отпали бы автоматически. Слишком уж явно он смахивал на них!
Сие «постыдное» сходство с обезьянами, хотя и менее выраженное сохраняли разновидности «Человека прямоходящего» (Homo erectus ): знаменитый питекантроп (остров Ява, 1,9–0,5 миллионов лет), «Гейдельбергский человек» (Германия, около 0,8 миллионов лет) и «Китайский человек» — синантроп (0,8–0,3 миллионов лет). Этот последний — пещерный житель, он уже не только умел делать разнообразные орудия, но и, по-видимому, пользовался огнем.
Средний объем мозга у всех упомянутых выше предков человека был приблизительно в два раза меньше, чем у нашего вида: у них шестьсот пятьдесят, у нас — тысяча кубических сантиметров. Этого, однако, никак не скажешь об еще одном вымершем виде людей: неандертальцах (Homo neandertalensis ); мускулистых, узколобых, весьма мозговитых коротышках, но без подбородка и почти без шеи, обитавших в Африке и в Евразии, включая ее северные районы, на протяжении очень длительного периода, примерно от 300 до 35 тыс. лет тому назад. Неандертальцы уже, по-видимому, изготавливали, помимо каменных и костяных орудий, кое-какие сосуды из глины и одежду из звериных шкур, конечно, умели получать огонь, делали кое-какие украшения, и даже хоронили своих мертвых с какими-то обрядами: найдено захоронение, засыпанное цветами! Они мумифицировались и чудом сохранились в сухой почве. Почему вымерли неандертальцы? — Неизвестно, но пока, по крайней мере, вроде бы, не обнаружены их останки с явными признаками насильственной смерти и людоедства: типичными проломами в черепах и так далее.
То ли дело первые представители нашего вида — кроманьонцы! Они появились в Африке и Евразии около, соответственно, семьдесят и сорок тысяч лет назад, задолго до полного вымирания неандертальцев. Эти люди, похоже, постоянно воевали между собой и, весьма вероятно, что не брезговали человечиной, хотя по-настоящему в моду, как это ни странно, людоедство вошло совсем недавно: всего за каких-нибудь десять тысяч лет до наших дней. От кроманьонцев, живших как и неандертальцы, в пещерах, остались шедевры живописи, в том числе прекрасные изображения мамонтов и волосатых носорогов; красивые, хорошо обработанные орудия из камня и кости, черепки различных сосудов.
Речь, ее первые зачатки, появились, как допускают, уже у австралопитеков или, во всяком случае, у «человека умелого», причем вначале она могла быть, преимущественно, жестовой. Возможно, у неандертальцев и, наверняка, у кроманьонцев, были членораздельные языки уже со вполне солидным словарным запасом. Живи те люди в наши дни, они, скорее всего, смогли бы нормально учиться в наших средних и высших учебных заведениях.
История материальной культуры человечества подразделяется на ранний (от человека умелого), средний и поздний палеолит (древнекаменный век) от двух миллионов до восьмидесяти тысяч лет. В позднем палеолите жили последние неандертальцы и первые кроманьонцы. Затем — мезолит (среднекаменный век), 80–10 тысяч лет, и, наконец, неолит (новокаменный век), от Х до V тысячелетия до нашей эры. Далее: медный и бронзовый века, с V по II тысячелетия до нашей эры, и, наконец, — век железный, наш, от I тысячелетия до нашей эры по сей день. Монотеистическим религиям неполных три тысячи лет. Научно-техническая революция началась всего полтора века назад (если по большому счету), а компьютерная — в наши дни. Нетрудно видеть, что процесс развития технологий, таким образом, идет сперва крайне медленно, а затем все сильнее ускоряется. Первые поселения городского типа (Иерихон, Шумер, Индия) и, почти одновременно, первая письменность, иероглифическая, на глиняных табличках и т. п. возникли в V–IV тысячелетиях до нашей эры. Уже на четыре-пять тысячелетий раньше люди научились сеять хлеб, воздвигать мегалитические постройки, а еще на несколько тысячелетий раньше, по-видимому, зародилось скотоводство. Еще в мезолите человек приручил волков, от которых произошли многочисленные породы домашних собак (7-13 тысяч лет до нашей эры).
Одомашненные животные и растения отличаются, как известно, от своих диких предков крайней степенью внутривидовой изменчивости: обилием разных способных между собою скрещиваться сортов или (у животных) пород. Это явление объясняют тем, что в условиях одомашнивания ослаблена роль естественного отбора, а в то же время действует неосознанный или целенаправленный искусственный отбор. В частности все домашние животные явно отличаются от диких предков разнообразием и пестротой мастей: раскраска под окружающий фон утратила защитную функцию и белые вороны перестали быть смертниками.
Этологи полагают, что не только домашние животные, но и сам человек, подчиняя себе природу, сделался жертвой такого ослабления отбора, «безнаказанной» изменчивости. Мы «коллекционируем» в себе всевозможные вредные и даже летальные (смертоносные) гены, что приводит к обилию у нас разного рода врожденных аномалий, в том числе наследственных отклонений психики, таких как, например, наследственная шизофрения. Этому процессу накопления вредных мутаций, несомненно, способствовали в последние десятилетия, испытания ядерного оружия в атмосфере, развитие атомной энергетики (Чернобыль!) и другие работы, связанные с применением радиоактивных веществ, разнообразные источники ионизирующей радиации (рентген и тому подобное), а также химических мутагенов (веществ, воздействующих на наследственную информацию в ДНК) в нашем окружении, стрессы, повреждение озонового слоя, прогресс медицины, приведший к снижению детской смертности (больше выживает детей с наследственными заболеваниями) и ряд других факторов, связанных с научно-техническим прогрессом. Таким образом, мы — невольные виновники неукоснительной «порчи» собственного генофонда.
К сожалению, в нашей стране эту порчу усугубили в XX веке еще три обстоятельства, связанных с выпавшими на нашу долю тяжелейшими испытаниями. Это гибель десятков миллионов людей на фронтах Гражданской, Великой Отечественной войн, избирательное уничтожение лучших в годы массовых репрессий, а также четыре многомиллионных волны эмиграции, — катастрофическая «утечка мозгов».
Говоря о сущности человека, необходимо особо отметить еще следующее обстоятельство. Относительный вес головного мозга у человека в четыре раза больше, чем у антропоидных обезьян, не говоря уже о прочих. Однако, за это преимущество приходится расплачиваться долгим развитием. Человеческое дитя родится с недоразвитым мозгом, развитие которого продолжается несколько лет после рождения. Все это время ребенок нежизнеспособен без родительского ухода. Он, в основном, осуществляется матерью, но для прокормления семьи, особенно многодетной, совершенно необходимо участие отца. Этим обстоятельством определяется, по-видимому, своеобразие менструального цикла у человеческих женщин, как, впрочем, и самок у прочих приматов. Цикл делает возможным половые сношения в течение практически всего года с малыми перерывами, в чем существенное отличие от многих других млекопитающих с их одногодичными эстральными циклами и коротким брачным сезоном. Биологический смысл таких круглогодичных сношений очевиден: он привязывает у людей мужчину к семье, а у обезьян — самца к семейной группе или стае.
По той же причине медленного развития детей человек везде, где бананы сами не прыгают в рот, — моногамен (у одного мужа одна жена). В этом он подобен птенцовым птицам (тем, которые родят беспомощных голых птенцов — певчим и др.), а также очень немногим из млекопитающих, а именно: человекообразным обезьянам гиббону и сиамангу, пяти видам низших обезьян Нового Света, а кроме того, бобрам, лисам, шакалам и некоторым другим хищникам. Таким образом, то, что кое-кому представляется выдумками лицемерных попов, имеет, глубокую эволюционную основу. Пресловутая «сексуальная революция» представляет собой бунт против естественных инстинктивных форм брачного поведения человека, выработанных в процессе естественного отбора.
2.2. Разговаривающие обезьяны и немые "маугли"
(В чем же все-таки мы — особенные?)
Более шестидесяти лет назад Н. Н. Ладыгина-Котс, уже нами упомянутая, поставила героический эксперимент. Она вскормила и взрастила вместе со своим новорожденным сыном Руди младенца шимпанзе Иони, только что родившегося в зоопарке. Молочные братья росли и воспитывались в совершенно одинаковых условиях. Что же получилось в результате?
На первых порах дитя шимпанзе развивалось быстрее, чем человеческое. Оно не только начало раньше играть в кубики и шарики, разбирать и собирать пирамидки, но и проявило изрядную техническую смекалку. Дали ребенку и обезьяненку длинные трубочки, внутрь которых глубоко загнана конфета — пальцами никак не достать. Иони попытался ее извлечь, убедился, что не получается. Тогда он отыскал подходящую палочку, сунул ее в трубку. Ррраз — и конфета, выбитая из трубки, уже во рту! Достать конфету удавалось даже, если палочки поблизости не было. Зато рядом лежала фанерка. Попробовал, обломил край — вот и готова палочка. Выходит, шимпанзе при необходимости может даже изготовить простейшее орудие труда. Благо, руки есть. А ведь не всякий человек так быстро сообразил бы! Что же делал в аналогичной ситуации Руди? Бессмысленно тряс трубкой и орал. «аааа», мол, «мама, достань конфету!».
Прошло, однако, еще некоторое время и полутора-двух годовалый ребенок, уже научившийся ходить на двух ножках, постепенно заговорил. Короче, начал развиваться так же, как все обыкновенные дети. Что же сталось с Иони? Увы, но он как был, так и остался обезьяной. Речь у него не появилась, даже на «мама» и «папа» никаких намеков. Да и умственный прогресс был не велик. Конечно, обезьяна росла ручной, очень любила приемных родителей и молочного братца. Она усвоила к тому же многие человеческие бытовые «хитрости», но… их осваивают, как известно, и другие млекопитающие, выросшие под боком у человека: кошки, собаки и так далее. Они тоже бегут к двери, когда в нее звонят или стучат. Открывают ее лапой, если хватает сил. Канючат: «пойдем гулять», «открой», «дай», а кошек некоторые хозяева учат даже ходить в сортир и спускать за собою воду.
У человекообразных обезьян деревянные орудия используются и в природе: обломанные ветки, палки. Отнюдь нельзя сказать, что умению такого рода их обучает человек.
Чтобы выяснить сравнительную роль врожденного и приобретенного в общении с другими особями своего вида, этологи широко используют метод изоляции. Его называют «каспар-гаузеровым» по имени Каспара Гаузера (1812–1833) — жертвы династической интриги, — которого вырастили в одной швейцарской деревне в хлеву, в полнейшей изоляции от людей, кроме одного кормившего его крестьянина. Этот последний все-таки выучил Каспара кое-каким словам и даже буквам. В 1828 году, когда К. Гаузера выпустили на свободу, он умел ходить и кое-как изъясняться, хотя координация движений была у него нарушена, а позже, с грехом пополам, даже окончил школу и получил мелкую чиновническую должность. Его убили во время прогулки. Полагают, что он был сыном баварского монарха.
Жестокий эксперимент, поставленный за много веков до этого в Индии, свидетельствует: большая группа детей, не обученных в младенчестве речи, сами не в состоянии «изобрести» ее, общаясь только между собой, и остаются немыми на всю жизнь. О экспериментах такого рода, поставленных на людях самой природой, мы ниже расскажем особо.
Но, как бы там ни было, животные, выращенные людьми и с момента рождения ни разу не встречавшиеся с особями своего вида, все равно сохраняют многие типичные для него повадки, хотя в кое-чем, конечно, и отличаются от сородичей, не изолированных от родителей. Эти отличия обычно не так велики и постепенно исчезают после устранения изоляции или, во всяком случае, ограничиваются какими-то отдельными аномалиями в сексуальной сфере и тому подобное. Природу, как говорится, не обманешь. Кот, как его ни воспитывай, останется котом, собака — собакой, шимпанзе — шимпанзе.
Вот, например, одно из свидетельств психологической пропасти между нами и обезьянами:
Петербургский зоопсихолог Л. А. Фирсов на глазах у нескольких шимпанзе положил в ямку сосуд с обожаемым ими вареньем, а сверху с помощью двух лаборантов навалил тяжелый валун: непреодолимое препятствие для одной обезьяны, но не для двух или трех при совместных усилиях. Обезьяны гурьбой кинулись к валуну и долго, но тщетно пытались сдвинуть его с места. Не хватало ума объединить усилия. Каждый толкал в свою сторону. А ведь два человека, даже не понимая языка друг друга, шутя справились бы с этой задачей, объясняясь жестами!
Выходит, сигнализация обезьян, жестовая и голосовая, не годится для решения даже самых элементарных задач, связанных с какими-то совместными трудовыми действиями. Все — лишь в пределах команд типа: Иди сюда! Отстань! Бежим! В атаку! Прочь! Враг! Почеши спину! Дай мне! и т. п., вроде наших междометий, жестов и мимики, выражающих эмоции. Общее число таких сигналов у обезьян — не более нескольких десятков. (Cм. напр. Линден. Ю. «Обезьяна, человек и язык», «Мир», 1981 и Якушин Б. В. «Гипотезы происхождения языка», «Наука», М., 1984).
Все попытки научить обезьяну выговаривать хотя бы отдельные слова (кроме, от силы двух-четырех простых в произношении), неизменно заканчивались провалом. И неудивительно. Сам обезьяний голосовой аппарат, в отличие от такового у попугаев и некоторых других птиц, не пригоден для произнесения звуков человеческой речи.
А что получится, если приемные родители начнут обучать ребенка шимпанзе жестовому языку глухонемых?. Такая мысль пришла в голову американским ученым супругам Беатрикс и Аллену Гарднерам в начале семидесятых годов. Приблизительно тогда же американцы Д. Примак и др. начали учить своих питомцев шимпанзе общаться с людьми с помощью выкладываемых жетонов разных цвета и формы. Наконец американка Сью Саваж-Рамбо для той же цели приспособила компьютер с особой программой: нажмешь на нужную клавишу, на дисплее появляется та или иная символическая картинка-иероглиф, обозначающая определенное понятие. Например, одна картинка — «еда», другая — «дай», третья — «яблоко», четвертая — «кошка» и так далее.
Во всех трех случаях получилось нечто совершенно удивительное. Обезьяны, шимпанзе, гориллы «заговорили»-таки на нашем, на человеческом языке! Правда «речь» их, особенно на первых порах, сводилась, в основном, к простейшим просьбам или командам, вроде: «дай» или «дайте, пожалуйста» (так уж учили), тот или иной конкретный предмет — яблоко, конфету, апельсин и так далее, иногда — с дополнением: «Дай, пожалуйста, банан и положи его в тарелку». Когда просьба выполнялась, следовал, возможно, не понимаемый, а просто выученный сигнал: «спасибо». Реже, впрочем, задавались и вопросы типа: «можно мне?» или «это кто (что)?» при виде разных незнакомых предметов и живых существ, в том числе, и на картинке.
Сигнал — новый символ прекрасно запоминался, подчас, — с первого раза, и далее обезьяны успешно пользовались им во всевозможных комбинациях с другими символами, точь в точь как это происходит при усвоении речи у детей.
Более того, обезьяны оказались способны выражать некоторые нехитрые мысли с переносом действия в будущее. Так, когда воспитательница Джейн садилась в машину, обезьяна Люси просигналила ей руками в окошко: «Я плакать», — то есть: «Когда уедешь, буду горевать». Выразить эту мысль в такой вот внятной форме не позволял сам жестовый язык американских глухонемых негров-амеслан: в нем имелись только обозначения предметов и действий, вроде: палец к уху — «слышу», «слух», «ухо», хлопок по бедру — «собака», «лай», тыльная сторона руки к подбородку — «дерьмо», «грязь»; палец в грудь, свою или собеседника — «я» и «ты».
Поразительно, что, несмотря на такую убогость самих сигналов (вина людей), обезьяны, подобно человеческим детям, вскоре занялись и словотворчеством. Холодильник, в котором хранились фрукты, шимпанзе Уоши обозначила комбинацией известных ей жестов: «ящик» + «фрукт» = «фрукто-ящик», лебедя, впервые увиденного на пруду, она назвала «водо-птицей», а арбуз «водояблоком» или «сладкопитьем». Между прочим, впервые увиденных в зоопарке диких собратьев Уоши не признала за своих и обозвала «черными тварями».
Все «разговаривающие» обезьяны самих себя считали людьми. Когда одной из них предложили игру: рассортировать фотографии людей и животных, включая ее же вид, собственные изображения она отложила к «людям», а прочих своих собратьев — к «зверям». На вопрос: «Почему?» — последовал ответ: «Я разговариваю». Умно! Даже не верится.
Еще свидетельства ума. Горилле Коко, тоже обученной языку глухонемых, с возмущением показали разорванную губку:
— Что это?!
— Неприятность.
Ту же Коко в присутствии ее воспитательницы Дж. Паттерсон и служителя спросили:
— Кого ты больше любишь?
— Это нехороший вопрос, — тактично ответила горилла.
Подобно нам, «говорящие» обезьяны, как оказалось, способны и врать, и ругаться, причем сами изобретают сходу всевозможные ругательные слова. Так, Коко, когда ей устроили нагоняй за то, что она пожирает мел, просигналила:
— Я играть женщина красить губы.
В другом случае эта же обезьяна выломала из пола металлическую воронку для стока воды и, когда ее начали за это корить, попыталась свалить вину на уборщицу Кэт: «Кэт-там-плохое».
А Уоши, обращаясь к служителю, который, несмотря на ее многократные просьбы, не приносил питье, показала руками:
— Ты, дерьмо, дай пить!
Этот пример ругани — один из очень многих. Другой шимпанзе обозвал чем-то досадившего ему чернокожего служителя «белым унитазом».
Обучившись сами, молодые самки шимпанзе пытались, хотя и не особенно успешно, передать свои познания детенышам- приемным детям.
Обнаружились и явные признаки понимания обезьянами (без всякой подготовки!) грамматических конструкций речи. Например, если экспериментатор сигналил: «я щекотать ты», обезьяна подставляла спину, а после сигнала «ты щекотать я» сперва возражала: «нет, ты меня», а потом все-таки принималась щекотать человека.
Детеныша карликового шимпанзе Канци никто языку не обучал. Саваж-Рамбо учила его маму изъясняться с помощью нажатий на клавиши с разными символическими рисунками. Тем не менее, обезьяненок освоил эту премудрость сам, как бы играючи., и проявил при этом совершенно поразительные лингвистические способности. Он начал воспринимать и на слух английские слова, правильно реагируя на 660(!) разных устных просьб типа «Положи дыню в миску», «Достань морковку из микроволновой печи», и заметно превзошел в этом отношении свою ровесницу-двухлетнюю девочку Элли. Только еще через пол года человеческое дитя, наконец, перегнало обезьяну по уровню понимания устной речи!
Мы рассказали довольно подробно об этих экспериментах потому, что они в значительной мере изменили издавна сложившееся представление о бездонной духовной пропасти между людьми и прочими живыми существами. Пусть с наступлением половой зрелости обезьяны «дурели» настолько, что дальнейшая работа с ними становилась опасной, да и забывали они при этом многое из того, что раньше выучили. Пускай полный словарный запас Уоши и ее собратьев достигал всего ста семидесяти-трехсот слов, как у двух-двух с половиной-годовалого ребенка из интеллигентной семьи или, пожалуй, — на уровне взрослого воина у некоторых первобытных племен. У «людоедки» Эллочки из «Двенадцати стульев» запас употребляемых слов был, как всем известно, и того беднее. Пусть даже и в грамматическом отношении «язык» обезьян существенно отличался от нормального человеческого: в нем практически отсутствовали какие-либо времена, кроме настоящего (отмеченное исключение см. выше), тем более, не было придаточных предложений, которые, кстати, отсутствуют в языках народов, не имеющих письменности. Все равно, то, о чем мы только что рассказали, — настоящее «чудо из чудес». Ведь до недавнего времени считалось, что сам механизм формирования понятий и их ассоциирования с сигналами — суть членораздельного языка, — непреложная и исключительная привилегия человека.
Подумать только: у обезьян нет общественного труда, — той обязательной предпосылки речи о которой писал Ф. Энгельс в своем известном произведении «Роль труда в превращении обезьяны в человека». Нет у них «за плечами» и тех миллионов лет эволюции, которые привели к появлению в височной области коры левого (у правшей) полушария человеческого головного мозга особого речевого центра. Кровоизлияние (инсульт) в этом центре лишает человека способности говорить: нарушается механизм перекодировки понятий-представлений в речевые сигналы.
В естественных условиях обезьяны пользуются врожденными сигналами, набор которых у них, как у других животных, весьма невелик. Откуда же взялась эта потенциальная способность говорить у человекообразных обезьян? — Загадка!
А нельзя ли в таком случае обучить чему-то, похожему на человеческую речь, и каких-либо других высших животных?
Как известно, попугаи, скворцы, вороны и т. д. прекрасно имитируют звуки человеческой речи, абсолютно не понимая ее смысла. Тем не менее, недавно появились сообщения Ирене Пеппенберг из Университета Аризоны (США) о том, что и серый попугай-жако, если поощрять его довольно своеобразным способом за правильный ответ (спрашивают лаборанта, к которому птица очень привязана, и тот многократно отвечает впопад, а потом вдруг молчит, за что его выставляют из комнаты, если попугай не подскажет), в конце концов, обучается отвечать осмысленно, хотя и однозначно. Например: «Что это?» — «Дерево» (показали карандаш). «А это?» — «Авто»(показали игрушечный автомобиль) — «А это?» — «Ключ» «Цвет?» — «Желтый», «Сколько здесь ключей?» — «Три».
Всего попугаи, как и все прочие исследованные в этом отношении высшие животные, включая «говорящих» обезьян, могли считать только до 6–7. Шимпанзе различали даже соответствующие арабские цифры!
Оказалось, что серый попугай по имени Алекс может, так натренировавшись, пользоваться человеческой речью и для того, чтобы выражать свои желания: «Дай пробку!», «Хочу воздушную кукурузу!», «Хочу домой!» или даже — чувства: «Я тебя люблю». Попугаю показывают разноцветные карандаши. «В чем разница?» — «Цвет». А теперь демонстрируют связку одинаковых ключей, повторяя тот же вопрос — «Нет» после некоторого раздумья отвечает попугай! Он здоровается и прощается со своей хозяйкой. Всего попугаям удается осмысленно запомнить более 70 слов.
А не пора ли в связи с этими новыми открытиями серьезнее отнестись и к старым байкам о «гениальных» лошадях? Наблюдательная Ладыгина-Котс до конца своих дней дивилась тому, что видела собственными глазами. Однако, как помнится, рассуждала так: нельзя же поверить, что лошадь способна решать арифметические задачи, такие, что не под силу и человеку, например, извлекать кубические и четвертой степени корни из четырехзначных чисел. Значит, явно что-то там «не то», какая-то мистификация, хотя и по сей день так и осталось загадкой, какая именно. Дело, конечно, темное.
Выходит, с лошадьми лучше пока отставить. Ведь вполне достоверных данных с обезьянами и попугаями и так более чем достаточно для того, чтобы по-новому подойти к давно уже волнующему ученых вопросу: где же в таком случае пролегает барьер между психикой животных и человека? Справедливо ли считать, что речь идет только о количественных различиях? Мы, мол, такие же как и они, но только неизмеримо «умнее»?
Нет, конечно. Пропасть между нами и ими, действительно, существует, но проявляется она в другом. Вот, пожалуй, одно из наглядных подтверждений ее существования.
В настоящее время описано уже несколько десятков случаев, когда человеческих младенцев похищали при разных обстоятельствах и вскармливали своим молоком животные: обезьяны, иногда по некоторым сообщениям, даже хищные звери: волки, медведи, леопарды, причем дитя каким-то непостижимым чудом выживало. Все эти случаи происходили в тропических странах: в Африке, Индии, Индонезии. Результат таких опытов, поставленных самой природой и уже достаточно многочисленных для того, чтобы можно было сделать обобщающий вывод, во истину сенсационен.
Животное, вскормленное человеком, сохраняет многие повадки своего вида, в том числе — свойственные ему способ передвижения, врожденные выразительные движения.
Что же происходит с людьми, которых, подобно киплинговскому Маугли, Тарзану или мифическим основателям Рима Рему и Ромулу, вскормили животные? У этих детей после их возвращения в человеческое общество уже никогда не развивается речь (разве, каких-нибудь несколько слов) или даже способность нормально передвигаться на двух ногах. Они ловко бегают на четвереньках, подобно, например, павианам, и издают нечленораздельные звуки, едят из поставленной на пол миски, срывают с