История, идущая от наших ран

Наши раны довольно сильно влияют на нас и при этом на многих уровнях. Когда мы становимся старше, мы принимаем решения, непосредственно зависящие от того, что мы о себе думаем, как мыслим самих себя и как мы должны функционировать в мире? Многие из этих решений непосредственно связаны с эмоциональными ранами, которые мы перенесли в раннем детстве и юности. Наше раненное я развивает некоторые способы справляться с болью и по-прежнему оставаться в мире, и многие из этих справляющихся (заглушающих боль) механизмов становятся нашей индивидуальностью в середине подросткового возраста.

Наша “История” или “Интерпретация своего я” – это жизненный сценарий, который мы пишем для себя. Далее, согласно этому сценарию мы становимся ведущим ролевым характером в собственной истории. Поскольку информация записывается, мы полагаем, что все это верно, однако большая часть происхождения характера находится в нашем бессознательном, скрытом во внутренних ранах. Мы начинаем бессознательно создавать нашу историю, заполненную самоограничением и самосаботажем, идущих от веры в непреложность наших представлений о том, кто мы есть, обусловленном многими травмированными частицами своего я, не получившими исцеления. Тогда мы полагаем, что знаем о себе все, что весь набор присутствующих в нас страхов, болей и спонтанных бессознательных реакций на ту или иную ситуацию/человека – это и есть мы, и что все это истинно. А далее создаем свою собственную саботирующую саму себя систему убеждений, которая прекрасно работает, потому что мы с абсолютной точностью следуем ей! А как еще мы оказались бы способны подтвердить, что являемся жертвой, если бы не доказали, что в полной мере переживаем нашу историю.

Например, как ребенок я чувствовал, что моей работой было создание семейного смеха, потому что я очень не хотел видеть, как члены моей семьи скандалят и спорят. Поэтому я полностью создал сценарий, призывавший меня стать эстрадным артистом и музыкантом. И после того как меня не раз похвалили за музыку и юмор, я интерпретировал это примерно так: “вот кто я, и что я должен делать”. Позже я поступил в музыкальную школу, и таким образом мог играть музыку, чтобы зарабатывать на жизнь и помогать своим зрителям не падать духом, в стремлении вызывать у них лучшее самочувствие. Это – форма взаимозависимости, в которой я как исполнитель зависел от реакции зрителей, точно так же как когда-то в юные годы я использовал смех семьи, чтобы помочь себе улучшить самочувствие и ощутить, что действительно делал хорошее дело. Всё это было прекрасно до тех пор, пока я нравился своим зрителям. Но ситуация начала меняться, как только я вышел в “реальный мир” и был встречен безразличным зрителем. Мои ожидания рушились, зрители шли вопреки моей истории и не проявляли предполагаемой от них реакции. После моих выступлений их самочувствие не улучшалось, и часто я даже не мог сказать, слушали ли они меня вообще. Всё это плохо сочеталось с историей моего представления о самом себе, и моя миссия вызывала у меня гнев, отчаяние и замешательство. У меня был жизненный сценарий, согласно которому я должен был поступать, и он не работал. Я предпочитал обвинять своих зрителей в том, что они не отвечали моим ожиданиям, не отвечали мне таким образом, как я ожидал от них. Затем я обвинил себя в том, что не был достаточно хорошим музыкантом. Если бы я был столь же хорош как все мои известные идолы, то сделал бы людей счастливыми и достаточно зарабатывал бы, чтобы делать это.

Положение вещей стало меняться только когда я начал посматривать на себя “со стороны” и подмечать, насколько гневным и раздраженным я был в аудитории. А вслед за этим я стал осознавать, что зрители лишь отражали назад мой собственный гнев и равнодушие, которое я вызывал у них из-за того, что их реакция не давала выход моему чувству. Как только я понял, что большая часть выступления поднимала у меня те же чувства, что имели место в детском возрасте, я простил моих зрителей и самого себя. Это освободило мою музыку, моё исполнение, и позволило явить много большую радость, ибо теперь я мог играть “чистую” музыку, которая больше не несла в себе сеанса психотерапии. У музыки есть своя исцеляющая сила и в её довершение я вовсе не должен играть роль врача. Давление необходимости спасти моих зрителей, делало мою музыку нравоучительной и скучной. Как только я оказался способным изменить свою историю – историю того, кем я был как музыкант и того, кем были мои зрители для меня, музыка стала намного приятнее и для меня самого и для моих зрителей.

Поэтому хорошая новость в том, что наша история непостоянна и воистину изменяется, ибо мы изменяем свои верования, убеждения и мыслеформы. Вот где самоанализ так невероятно силён, ибо мы изменяем те опоры, на которые полагались, и зачастую стираем их в порошок, как только понимаем, что причина их появления в нас – не что иное, как загнанные в угол и испуганные части себя самого. Чтобы действительно менять жизнь, человеку необходимо докапываться до сути того, что находится под поверхностью своего внешне выраженного я.