Пример: Мать, которая не могла понять

Бион резюмирует определенный материал, который является яркой реконструкцией.

Аналитическая ситуация вызвала во мне ощущение крайне ранней сцены. Я чувствовал, что пациент в детстве находился рядом с матерью, которая отвечала на все эмоциональные проявления ребенка из чувства долга. Подобный ответ содержал элементы нетерпеливого “Я не знаю, что происходит с этим ребенком”.

Нам предлагается представить мать, которая находится в замешательстве и не может понять состояние своего ребенка, но нам следует особенно учитывать переживание ребенком такой матери.

Я установил: для того, чтобы понять, чего хотел младенец, матери следовало бы понять, что его плач был чем-то большим, чем просто требование ее присутствия. С точки зрения младенца, ей следовало принять внутрь себя, и таким образом пережить, страх, что ребенок умирает.

Из этого мы понимаем и знаем, что мать – это тот человек, который нужен ребенку для интроекции его спроецированной части.

Именно этот страх ребенок не мог удерживать в себе. Он старался отщепить его вместе с частью личности, в которой находился страх, и спроецировать его в мать. Понимающая мать способна пережить чувство ужаса, с которым пытался справиться этот младенец при помощи проективной идентификации, и она способна при этом сохранять уравновешенность.

Пациенту требуется особая роль для проективной идентификации – как формы коммуникации. И не только для изгнания. Проективная идентификация может сохранять значение подобного рода и предполагается, что мать поймет это значение. Кроме сохраненного значения, проективная идентификация тем не менее выполняет некую эвакуационную функцию. Мать сталкивается со следующими трудностями: она должна получить проективную идентификацию чего-то, что ребенок не может вынести и что ему нужно эвакуировать; но не позволить, чтобы это подавило ее. Однако, как в описанном случае, ей не всегда удается сделать так.

Этому пациенту приходилось иметь дело с матерью, которая не могла вынести переживания подобных чувств и реагировала, либо отказывая им в праве доступа, либо альтернативно, становясь жертвой тревоги, которая была результатом интроекции чувств младенца.

Мы можем признать, что поиск чего-то подобного происходит в психоанализе. Психоаналитику тоже нужно контейнировать то, что пациент не может вынести сам, чтобы начать понимать это. Пациент стремится к переживанию объекта, который действительно бы справлялся с его или ее спроецированной частью. Это выходит за пределы просто изгоняющей (expulsive) проекции, эвакуации. Фантазия пациента о матери (и психоаналитике), борющихся с его тревогами таким образом, и потребность, чтобы мать/психоаналитик определенным образом подействовали на них, существенно отличается от незаторможенной агрессии с внедрением разрушенных частей психики в ненавидимый внешний объект (например, «Человек, который потерял зрение» и «Объект как уборная», с. 109, 120).

Часто проективная идентификация действительно оказывает какое-то влияние на другого человека. Например, когда ребенок плачет, мать мгновенно настораживается. Встревоженная, она определяет, что этот плач значит и затем старается удовлетворить потребность или настроение, которое репрезентирует плач. Не будет большим преувеличением сказать, что часто мать чувствует эту панику в своем ребенке, тогда ей нужно справиться с этим, как и с паникой внутри себя. Действительно, остается тайной, как матери могут быть настроены на одну волну с ребенком; возможно, в ответе на плач младенца есть что-то сугубо биологическое. Мы видим, как люди в очереди на автобус или в магазине, например, начинают беспокоиться, когда среди них находится плачущий ребенок.

Конечно же, как и с формами эвакуации, которые мы рассматриваем в главе 7, все-таки присутствует расщепление психики пациента (или младенца), когда она проецируется внутрь матери или аналитика, преследуя эти цели. Это также вызывает поворот агрессии против Эго, отщепление его части и проецирование этой части во внешний объект. Так же, как мы увидим в следующем примере из работы Биона, сила этого вида проекции может быть очень мощной. Однако последний пример выглядит как примитивный метод порождения значения, или по крайней мере, привлечение участия материнской психики для помощи в порождении значений. Это включает в себя потенциал думать и порождать эту способность. Психоанализ включает восстановление этой способности к коммуникации, поднятие ее до символического уровня в создании живых образов. Временами эту способность следует сохранять в собственном сознании психоаналитика и ее можно вернуть пациенту (психоаналитик репроецирует, пациент реинтроецирует ее). Такой процесс стал известен как контейнирование, и его форма в психоаналитическом сеттинге будет рассмотрена в главе 10. Идея Биона о контейнировании – усовершенствование его идеи о связывании (см. главу 7). Связь между контейнером и тем, что контейнируется – случай, в котором одно помещается внутрь другого – с различными видами эмоциональной окраски и последствиями. Контейнирование включает связь между матерью и ребенком, или аналитиком и пациентом; оно также четко ассоциируется с действиями между женщиной и мужчиной.

Контейнирование

Намерением пациента является проекция частей своей психики внутрь психики аналитика, и «если им позволят находиться там достаточно долго, они подвергнутся модификации со стороны моей психики и тогда могут быть безопасно интроецированы» (Bion, 1959, c. 103). Это достаточно расширенная фантазия. Она включает внешний объект; кого-то, у кого есть психика, чтобы получить; кого-то, кто может модифицировать переживания; и тогда модифицированные переживания могут быть реинтроецированы. Таким образом, две различные группы фантазий участвуют в двух различных видах проективной идентификации. В сильной экспульсивной форме часть сознания, которая изгоняется, бессмысленна и полностью отвергается, состояние объекта не рассматривается. С другой стороны, коммуникативной форме присущи особые свойства: желание ослабить всемогущество и, в какой-то мере, желание допускать зависимость от объекта, который может осуществлять некоторые функции.

Бион узнал о коммуникативном виде фантазии из случаев, когда коммуникация не удавалась (как в последнем примере): объект не всегда позволял части пациента достаточно долго оставаться внутри. Пациент остро осознает, что объект (психоаналитик) может позволить или не позволить использовать этот механизм для контейнирования тревоги и ее модификации для пациента.

Пример: Обманутый пациент

Пациент Биона, которого мы встречаем в предыдущих примерах, отличался использованием проективной идентификации, которую он практиковал

... с настойчивостью, свидетельствующей о том, что это механизм, которым он никогда не мог воспользоваться в достаточной мере; анализ предоставил ему возможность упражняться в механизме, в котором он обманулся. И мне приходилось полагаться не только на это впечатление.

Когда пациент пытался освободить себя от страхов смерти, которые ощущались как слишком сильные, чтобы удерживаться в его личности, он отщеплял свои страхи и вкладывал их в меня. Идея, очевидно, состояла в том, что если им позволят оставаться там достаточно долго, они подвергнуться модификации со стороны моей психики и тогда их можно будет безопасно реинтроецировать. В случае, который я имею ввиду, пациент почувствовал /.../, что я эвакуировал их так быстро, что чувства не были модифицированы, а наоборот, стали еще болезненней.

Если объект – аналитик или мать – не позволяют и не выносят, когда их так используют, это приводит к катастрофическим результатам.

Постепенно он старался вместить их в меня с усиленным отчаянием и силой. Его поведение, вырванное из контекста анализа, могло показаться выражением первичной агрессии. Чем сильнее были его фантазии о проективной идентификации, тем больше он меня боялся. Были сессии, на которых такое поведение выражало неспровоцированную агрессию...

Появление этой проективной идентификации было просто агрессивно, но это было не тем, чем казалось: это была потребность в понимающем объекте.

... я привожу эти строки, потому что они показывает пациента в ином свете, его насилие – это реакция на то, что он ощущал как мою враждебную защищенность (defensiveness).

Отсутствие контейнера является важным моментом в понимании видов того, что может пойти неправильно в развитии психики. Это может послужить источником агрессии, выплеснутой в лицо непроницаемому объекту. Психоаналитик должен четко отличать эту фрустрационную агрессию – как результата его или ее несостоятельности принять проекцию пациента – от агрессии, атакующей связи.