Царская Россия в западных оценках

В отличие от наших заидеологизированных ученых и политиков западные без иллюзий оценивали результаты капитализации России в конце и начале века. Из множества работ мне крайне редко попадались такие, в которых давались бы восторженные суждения о состоянии экономики России той поры. Так, уже многократно упоминавшийся Майкл Корт пишет: "Несмотря на прогресс в последние тридцать лет, Россия в 1892 г. была все еще в значительной степени аграрной крестьянской страной. Ее соперники в западной Европе, наоборот, были современными индустриальными державами, и хотя Россия была политически независима, ее экономические отношения с Западной Европой были классическим колониальным типом. Россия служила Европе как рынок промышленных товаров и источник сырья".44 Приводит он и ссылку на Витте, который предупреждал: усиление иностранного владения в Российской экономике "может постепенно проторить путь также и для мощного политического проникновения иностранными державами". Другими словами, "Россия легко могла стать другой Индией или Китаем — колонизованными и расчлененными индустриальным Западом" (там же).

Именно по этому пути и шла Россия, но не дошла только благодаря большевистской революции.

А вот как оценивают Россию Пальмер и Колтон с геостратегческих позиций, обращая внимание на ее "раздвоенность". Они пишут: "Со времен Петра Великого и ранее она всегда была обращена и на Европу и на Азию. Она была европейской, и в то же время вне Европы, и даже против нее. И если около 1900 г. она была наименее развитой страной среди основных европейских держав, в то же время она была наиболее индустриальной и развитой часть неевропейского мира".45

Можно и далее приводить аналогичные суждения западников о России, однако, самые глубокие и даже пророческие оценки относительно настоящего и будущего России принадлежат Ф. Энгельсу. Вот серия его высказываний, почерпнутых из его писем.

В письме Августу Бебелю от 24-26 октября 1891 г. он писал: "Русские должны быть просто сумасшедшими, чтобы начать войну, но военная партия повсюду состоит из сумасшедших, а русская буржуазия ограничена, глупа, невежественна, настроена шовинистически и до крайности алчна".46 Такое впечатление, что Энгельс имел в виду и нынешнюю российскую буржуазию.

В свое время Энгельс многократно предупреждал своих соратников о неизбежности мировой войны. В такой прогноз не верил ни один политический деятель в Европе не только в 90-е годы, но и вплоть до начала первой мировой войны. В отличие от них Энгельс был аналитиком-универсалом, которому не было равных (за исключением, естественно, К. Маркса) на всем протяжении XIX века. Я не могу не избежать соблазна и не привести его прогноз на этот счет. Более чем за четверть века до начала войны он 15 декабря 1887 г. писал: "Германия будет иметь союзников, но она изменит им, и они изменят Германии при первом удобном случае. И, наконец, для Пруссии — Германии невозможно уже теперь никакая иная война, кроме всемирной войны. И это была бы всемирная война невиданного раньше размера, невиданной силы. От восьми до десяти миллионов солдат будут душить друг друга и объедать при этом всю Европу до такой степени дочиста, как никогда еще не объедали тучи саранчи. Опустошение, причиненное Тридцатилетней войной, — сжатые на протяжении трех-четырех лет и распространенное на весь континент, голод, эпидемии, всеобщее одичание как войск, так и народных масс, вызванное острой нуждой, безнадежная путаница нашего искусственного механизма в торговле, промышленности и кредите; все это кончается всеобщим банкротством; крах старых государств и их рутинной государственной мудрости, — крах такой, что короны дюжинами валяются по мостовым и не находится никого, чтобы поднимать эти короны; абсолютная невозможность предусмотреть, как все это кончится и кто выйдет победителем из борьбы; только один результат несомненен: всеобщее истощение и создание условий для окончательной победы рабочего класса" (т. 21, с. 361) Тому же А. Бебелю 9 февраля 1893 г. он писал: "Но грядущую войну, коль скоро она начнется, никоим образом не удастся локализовать, державы — по крайней мере, континентальные — будут вовлечены в нее в первые же месяцы, на Балканах война вспыхнет сама собой, и разве только Англия сможет некоторое время сохранить нейтралитет. А твой русский план предлагает как раз локальную войну, я же не считаю ее более возможной при сохранении современных громадных армиях и гибельных последствиях для побежденного" (т. 39, сс. 23-24).

А перед этим в письме Шарлю Бонье от 24 октября 1892 г. он с уверенностью утверждает: "Если война разразится, то на долю тех, кто потерпит поражение, выпадет возможность и обязанность совершить революцию — вот и все" (38, с. 431).

А вот еще три выдержки о неизбежности революции в России.

В письме Полю Лафаргу от 18 декабря 1994 г. Энгельс пишет: "А затем Россия — это неведомая страна, где определенно лишь одно: нынешний строй не переживет смены царя, а там также наступит кризис" (т. 39, с. 291). В. Адлеру (27 декабря 1894 г.): ":в России начало конца царского всемогущества, так как самодержавие едва ли переживет эту последнюю смену монарха:"(т. 39, с. 293). Эдуарду Вайяну от 5 марта 1895 г.: "А в России маленький Николай поработал на нас, сделав революцию неизбежной" (т. 39, с. 349).

Могут ли господа критиканы Энгельса привести в качестве примера хотя бы один прогноз подобного качества у их любимых идеологов и политологов или экономистов того времени. В данном случае я не имею в виду интерпретации бреда Нострадамуса.