Глава 18 за бамбуковый занавес
Поздно вечером 29 июня 1973 г., всего месяц спустя после открытия офиса «Чейза» в Москве мы с Пегги сидели в Большом народном дворце в Пекине, беседуя с премьером Чжоу Эньлаем, человеком, занимавшим в Китае по своему рангу и власти второе место после Мао Цзэдуна.
Это была моя первая поездка в Китай, и она носила исторический характер, поскольку я был первым американским банкиром, приехавшим с визитом в Китайскую Народную Республику (КНР). В тот день я подписал соглашение, по которому «Чейз» становился первым американским корреспондентским банком Банка Китая после захвата власти коммунистами 25 лет назад.
В 1973 года поездка в Китай могла рассматриваться как донкихотство с учетом антипатии коммунистов ко всему тому, что представляли «Чейз» и я сам. Китайцы продолжали оставаться непримиримо враждебными к капитализму, а их ксенофобия не знала границ. Страна по-прежнему находилась в жестоких тисках Великой пролетарской культурной революции, а покрытый тайной стиль руководства Мао Цзэдуна не позволял судить о том, кто одержит верх: радикалы, руководимые женой Мао Цзян Цин, или же умеренные реформаторы, которых без лишнего шума поддерживал осторожный Чжоу.
Я мог только гадать о мотивах того, почему они согласились пригласить меня. Одно из предположений состояло в том, что после визита Никсона, Мао и Чжоу искали расширения контактов с Соединенными Штатами. Возможно также, что какую-то роль сыграла фраза, сказанная мной в 1970 году в Сингапуре во время поездки по южно-азиатским отделениям «Чейза». На пресс-конференции мне задали вопрос о решении администрации Никсона ослабить ограничения на торговлю с КНР. Я сказал, что это решение было «логичным и правильным шагом в направлении поисков каких-то контактов». На самом деле я заметил, что для Соединенных Штатов было нереалистично «действовать, как будто страны с населением в 800 млн. человек не существует». Хотя в Соединенных Штатах мое заявление привлекло лишь ограниченное внимание, у меня было ощущение, что китайское руководство заметило его.
Конечно, делая эти замечания, я думал, что даже для начала процесса восстановления отношений с КНР потребуются годы, настолько глубокой была враждебность между нашими странами. Поэтому я удивился и обрадовался, когда Никсон связал процесс разрядки в отношениях с Советским Союзом с не менее сильной инициативой, направленной на сближение с КНР. Визит Никсона в Пекин в феврале 1972 года, через несколько месяцев после которого последовала встреча на высшем уровне с Брежневым в Москве, положил конец тупику холодной войны, составлявшей основу международных отношений в течение целого поколения, и трансформировал глобальный баланс сил.
Я рассматривал китайскую инициативу Никсона как потенциальную деловую возможность для «Чейза», сходную с теми, которые мы искали и недавно нашли в Советском Союзе и других странах коммунистического блока в Восточной Европе. Кроме того, я надеялся, что китайская инициатива даст мне возможность возобновить связи со страной, в которой на протяжении многих лет, предшествовавших коммунистической революции, моя семья имела важные интересы.
РОКФЕЛЛЕРЫ В КИТАЕ
Дед, подобно многим предпринимателям его поколения, был заинтересован в использовании потенциала «китайского рынка». Фраза «Керосин для ламп Китая» была одним из первых рекламных лозунгов компании «Стандард ойл», что отражало огромный спрос на керосин, возникший в этой громадной стране на протяжении последних лет XIX века. К середине 1920-х годов компания «Сокони-Вакуум» (одна из компаний-преемников «Стандард ойл») создала широкую сеть продаж - от Великой Стены на севере до острова Хайнань на юге.
После того как дед стал выделять по несколько пенсов из своих первых зарплат для миссионеров-баптистов, обосновавшихся в Китае, эта страна стала объектом многочисленных благотворительных пожертвований моей семьи. Ко второму десятилетию XX века на смену этим ранним, главным образом религиозным, интересам пришли более крупномасштабные филантропические пожертвования как непосредственно от моего отца, так и от связанных с Рокфеллерами фондов - для широкого набора программ - от проектов по комплексному экономическому развитию в долине реки Янцзы до восстановления гробниц династии Мин около Нанкина, вопросов общественного здравоохранения и медицинского образования и даже усилий по реформированию китайской таможенной службы.
Однако в плане результативности наиболее заметной инициативой была поддержка Рокфеллеровским фондом Пекинского юнионистского медицинского колледжа (ПЮМК). С 1915 года сотрудники Фонда создали первоклассный исследовательский институт, занимавшийся вопросами паразитологии, заразных заболеваний и недостаточного питания, то есть проблемами, свойственными Китаю в то время. ПЮМК также подготовил целое поколение врачей и медицинских сестер, сыгравших важную роль в создании системы общественного здравоохранения Китая в период между двумя мировыми войнами.
Мои родители совершили поездку в Пекин летом 1921 года - во время своего единственного визита в Азию - для участия в официальном открытии ПЮМК. Даже спустя более 75 лет я живо вспоминаю, как я скучал по ним во время их трехмесячного отсутствия, когда они посетили Японию, Корею и Китай. Это была важная для них поездка: углубился их интерес к азиатскому искусству, и они стали коллекционировать керамику, текстильные изделия, гравюры, картины и скульптуры трех стран, в которых побывали. Еще важнее было то, что отец убедился, что хотя американская филантропия должна была сыграть важную роль в модернизации Китая, традиционное американское миссионерство изжило себя и потеряло связь с нуждами страны. Выводы, сделанные моими отцом и матерью, серьезно повлияли на их дальнейшие шаги, а также оказали влияние на мою жизнь и жизнь моих братьев.
НОВЫЙ КИТАЙ
На протяжении половины столетия, прошедшего между поездкой моих родителей и моей собственной поездкой, Китай пережил длительный период внутренних волнений, опустошительную войну с Японией и, наконец, гражданскую войну, приведшую к изгнанию правительства Гоминьдана, руководимого Чан Кайши, с континентального Китая на являвшийся крепостью остров Тайвань.
Победа, одержанная Мао в 1949 году, явилась началом эры, когда Коммунистическая партия пыталась уничтожить все следы западного влияния. КНР закрыла христианские миссии, ввела запрет на исповедование всех религий, ликвидировала частную собственность, экспроприировала активы иностранных компаний и банков, выслала из страны представителей западных фондов и благотворительных организаций, изгнала из системы образования западных профессоров и преподавателей и осуществила чистку «коррумпированных Западом» программ обучения. Маленьким, но ярким проявлением этой ревностной борьбы со всем иностранным было то, что в середине 1960-х годов название ПЮМК было изменено на Антиимпериалистический медицинский колледж.
Мао и его соотечественники хотели построить «новый Китай» ленинскими способами, адаптированными к китайским обстоятельствам. Модернизацию хотели осуществить путем восстановления национального единства и создания мощного централизованного правительства. Сила государства должна была быть использована для коллективизации сельского хозяйства и стимулирования быстрой индустриализации. Вначале Мао решал эти задачи, обратившись за помощью к Советскому Союзу. Тысячи советских советников помогали новым лидерам Китая создать командную экономику сталинского типа и ввергнуть Китай в состояние крайней изоляции.
С самого начала Соединенные Штаты отказались признать новый режим в Пекине и продолжали признавать Чан Кайши в качестве законного правителя всего Китая. С началом корейской войны в 1950 году мы разместили военно-морской флот США в Тайваньском проливе, предоставили Чан Кайши иностранную помощь на миллиарды долларов и отстаивали сохранение за его правительством места представителя Китая в качестве постоянного члена Совета Безопасности ООН.
КНР в свою очередь поддерживала революционные движения в Азии и Африке, боровшиеся за независимость от европейских колониальных держав; это обстоятельство в сочетании со страстной приверженностью китайцев марксистско-ленинской идеологии привело две наши страны к прямому конфликту, в частности в западной части бассейна Тихого океана, от Кореи на севере до Индонезии на юге, но трагичнее всего этот конфликт был во Вьетнаме.
Соединенные Штаты и КНР рассматривали друг друга в качестве вечных врагов. Правительство каждой из стран проводило политическую, экономическую и военную стратегии, предназначенные для ослабления другой страны и, в конечном счете, одержания над ней верха. Конечно же, к началу 1970-х годов правительства наших стран не достигли этой цели, и многие, включая меня, думали, что настало время попытаться предпринять что-то новое. Таким образом, инициатива Никсона по выяснению возможности новой стратегии отношений с руководством КНР создала предпосылки к тому, чтобы открыть серьезную новую главу в отношениях с Восточной Азией.
ВОЗВРАЩЕНИЕ «ЧЕЙЗА» В АЗИЮ
В более ранние периоды своей истории «Чейз» принимал активное участие в экспортной торговле Китая. На протяжении десятилетия, последовавшего за Первой мировой войной, «Эквитэбл траст компани» открыла отделения в Шанхае, Тяньцзине и Гонконге - эти отделения специализировались на торговле серебряными слитками. После объединения в 1930 году «Чейз» стал известен как «Датон иньхан», что приблизительно переводится как «Серебряный банк, занимающийся бизнесом во всем мире». Наши отделения процветали во время неустойчивых 1930-х годов вплоть до закрытия японцами после Перл-Харбора. Мы вновь открыли наши отделения в 1945 году, однако когда Чан Кайши был побежден, вновь прекратили деятельность в континентальном Китае - или, говоря точнее, нас ее заставили прекратить в 1950 году, когда КНР национализировала наши отделения и интернировала наших служащих.
На следующий год судьба «Чейза» в Гонконге также претерпела решительный поворот в худшую сторону. Когда Народно-освободительная армия вмешалась в ход корейской войны, перейдя через реку Ялу и оттеснив силы генерала Дугласа МакАртура на юг Корейского полуострова, большинство американских государственных и военных чиновников подумали, что это означает открытие широкого наступления китайских коммунистов и что Мао нацелился на Гонконг, Тайвань и остальную часть Юго-Восточной Азии. Уинтроп Олдрич согласился с такой точкой зрения и немедленно прекратил нашу деятельность в Гонконге. Его решение было серьезной ошибкой, поскольку другие иностранные банки решили подождать дальнейшего развития событий и не последовали за нами. После того как стало ясно, что КНР не выступила против колонии британской короны, у наших гонконгских клиентов появилось ощущение, что мы бросили их на произвол судьбы.
Однако следует отдать должное Уинтропу: он проявил дальновидность, убедив Министерство обороны в 1947 году позволить «Чейзу» открыть банковские учреждения для военного персонала в оккупированной Японии. В результате растущего американского военного присутствия в этом регионе после начала корейской войны, а также подписания Договора о безопасности между Соединенными Штатами и Японией эти финансовые учреждения процветали; несколькими годами позже японское правительство разрешило нам открыть полномасштабные коммерческие отделения банка в Токио и Осаке.
Итак, на протяжении 1950-х годов, когда другие страны этого региона боролись с политическими и экономическими последствиями приобретения независимости, японская экономика процветала и «Чейз» стал главным частным банковским источником долларового финансирования для японского правительства. Мы предоставили сотни миллионов долларов для восстановления японской экономики в период, когда Япония отчаянно нуждалась во внешнем долларовом финансировании. Пока этот процесс продолжался, он был золотой жилой для «Чейза».
Однако к началу 1960-х годов эта прибыльная деятельность начала идти на спад, когда растущие объемы экспорта позволили Японии создать огромные запасы американской валюты. К этому моменту экономические перспективы нескольких других азиатских стран начали выглядеть более многообещающими, и целый ряд больших компаний, бывших нашими клиентами, стали расширять свою деятельность в странах Юго-Восточной Азии и Южной Корее. Мы поняли, что, если мы будем работать только в Японии и не удовлетворим нужды этих клиентов, рискуем потерять их.
Все эти обстоятельства заставили «Чейз» купить три дальневосточных отделения базирующегося в Голландии Национального торгового банка, что впервые предоставило нам позиции в Бангкоке и Сингапуре и позволило вернуться в Гонконг. Решающим фактором в этой сделке оказалась возможность продолжить пользоваться услугами группы высококвалифицированных голландских банковских менеджеров, которых мы унаследовали от Торгового банка. Они знали местные языки и располагали опытом, нужным для работы с местными бизнесменами, кроме того, помогли нам выйти на региональный рынок банковского обслуживания нескольких серьезных международных корпораций.
«Чейз» воспользовался преимуществами, связанными с развитием экономики стран этого региона, и в ходе 1960-х годов открыл дополнительные отделения в Куала-Лумпуре, Сеуле и Джакарте, а также в Сайгоне, в дополнение к учреждениям по банковскому обслуживанию военного персонала, которые мы создали во всем Вьетнаме по просьбе Министерства обороны. Азия, или, по крайней мере, ее небольшая часть, быстрыми шагами двигалась вперед, и я был рад тому, что «Чейз» имел нужные для участия в этом процессе позиции.
Единственным элементом неопределенности в этой картине, положительной в иных отношениях, было отношение пекинского руководства. Огромное население Китая, его массивный военный истеблишмент и пока не пробудившаяся экономическая сила были причинами, по которым будущие действия китайского правительства вызывали у всех большой интерес. Будет ли КНР сохранять свою изоляцию, одновременно продолжая поддерживать революционные движения в других странах Азии, или же примет более умеренную экономическую политику и политический курс, в результате которых Китай станет составной частью развивающейся рыночной экономики в этом регионе? Этот существенный вопрос занимал многие умы в конце 1960-х годов. Конечно, он заботил и тех, кто занимался реализацией стратегии расширения деятельности «Чейза» в Азии.
ЧЕМОДАН, ПОЛНЫЙ ДЕНЕГ
После того, как стала ясной китайская стратегия Никсона и отношения между Соединенными Штатами и КНР стали улучшаться, я начал рассматривать возможность своей поездки в Китай. Перспектива такой поездки стала более реальной после того, как в ноябре 1971 года КНР заняла свое место в ООН вместо китайских националистов. Это событие означало завершение долгих лет изоляции континентального Китая и говорило о его намерении стать ответственным участником мирового политического процесса.
Вскоре после возвращения Никсона из Пекина в 1972 году я обратился за советом к Г енри Киссинджеру по поводу того, как лучше всего получить разрешение на поездку в Китай. Он порекомендовал мне обратиться к послу Хуан Хуа, постоянному представителю КНР в ООН, который был также наиболее высокопоставленным китайским дипломатом в Соединенных Штатах; Хуан был связан с той группой китайского политбюро, которая стояла за Чжоу Эньлаем. Генри посоветовал быть терпеливым, поскольку китайцы продолжали оставаться исключительно осторожными в отношении выдачи разрешений для любых иностранцев и, по крайней мере в это время, предпочитали соглашаться на тщательно отрежиссированные визиты отдельных журналистов и ученых, а не выступать в роли хозяев для банкиров и бизнесменов.
Генри был прав. Потребовалось более года, чтобы организовать приглашение. Поддержка Генри была, конечно, очень важна, однако умный шаг одного из служащих банка, занимавшихся маркетингом, также привнес значительный вклад в успех. Когда Лео Пьер, вице-президент «Чейза», отвечающий за связи с ООН, узнал, что Хуан и его свита приезжают в Нью-Йорк, он подумал, что для них может быть трудно получить «деньги на текущие расходы» на первые несколько дней. Лео положил 50 тыс. долл. наличными в чемодан и провел весь день в вестибюле отеля «Рузвельт», ожидая приезда китайской делегации. Когда делегация, наконец, прибыла, он представился послу, объяснил цель своего прихода и передал чемодан, вежливо отказавшись даже взять расписку за этот срочный заем.
Поступок Лео произвел на Хуана впечатление, и вскоре китайское представительство открыло счет в «Чейзе». С учетом этой положительной истории я попросил Лео в январе 1973 года передать от нас с Пегги письмо послу и его жене Ли Лиян, приглашая их на чай у нас дома. Мы быстро получили положительный ответ. Несмотря на то, что они находились в Нью-Йорке уже более года, оказалось, что это был их первый визит в частный дом. Вначале казалось, что они чувствуют себя несколько неловко. Мы быстро прошли через фазу формальных приветствий, и беседа дальше не клеилась. Пегги отважно пыталась поддержать разговор, извинившись за то, что мы не могли предложить традиционную «чайную церемонию». Когда Пегги увидела выражение моего лица, она поняла, что перепутала японскую традицию с китайской, и в смущении отступила! Наши изысканно вежливые китайские гости не подали ни малейшего знака, который мог бы указывать на то, что Пегги допустила оплошность.
Лишь когда они уходили, я упомянул о своем интересе к поездке в Китай. Посол явно не хотел брать на себя никаких обязательств. Он лишь сказал, что на короткое время возвращается в Пекин, а когда вернется, будет рад увидеть нас снова.
Вечером того же дня Генеральный секретарь ООН Курт Вальдхайм пригласил нас на прощальный обед в честь Джорджа Буша, который уходил с поста представителя США при ООН. Были всего лишь 16 гостей, причем среди них и те, которых несколькими часами раньше в этот день мы пригласили «на чай». Посол Хуан был удивлен, увидев Пегги и меня, поскольку думал, что на обед у Вальдхайма приглашены только дипломаты. Это было удачным совпадением, которое, вероятно, подсказало ему, что мои интересы и контакты простирались и за пределы сферы банковской деятельности, а это, возможно, повысило мои шансы на то, чтобы еще раз встретиться с ним.
Через несколько месяцев он написал мне о том, что вернулся в Нью-Йорк. Я пригласил его посетить Музей современного искусства, в котором он никогда не был, и затем пообедать у нас. За аперитивом Хуан между прочим отметил, что Пегги и я были в списке лиц, приглашенных на первый полет авиакомпании «Пакистани эрлайнз» из Равалпинди в Пекин. Затем он сказал, что мы, наверное, предпочли бы поехать в Китай непосредственно сами по себе. Я был рад такому довольно косвенному приглашению, и немедленно принял его. По моей просьбе он согласился включить в приглашение моего административного помощника Джозефа Рида и его жену Мими, Фрэнка Стэнкарда, главу отдела «Чейз-бэнк», занимавшегося Азией, и Джеймса Пуси, ученого-китаиста, и сына моего старого друга Натана Пуси, бывшего президента Гарвардского университета; Джеймс выступал в качестве нашего переводчика.
ГОТОВЯСЬ К ПОЕЗДКЕ В КИТАЙ
После получения официального приглашения от китайского Народного института иностранных дел (НИИД) я решил, что мне необходимо больше узнать о китайской истории, а также о современной политической и экономической ситуации в стране. Мы встретились со специалистами Совета по внешней политике, которые несколько лет тому назад рекомендовали американскому правительству принять политику «двух Китаев», а также с двумя известными китаистами, Джоном К. Фэрбенксом из Гарварда и Майклом Оксенбергом из Колумбийского университета.
Три длинных брифинга, проведенные Майком[32], были совершенно бесценными. Он подчеркнул, что главными достижениями Мао были объединение Китая и установление устойчивого политического порядка в 1950-х годах, после многих лет войны и волнений. За это Мао был почитаем китайским народом. Однако имелась также и темная сторона. Мао подрывал собственные достижения, безжалостно проводя в жизнь радикальные социальные и экономические перемены. «Большой скачок» конца 1950-х годов и «Великая пролетарская культурная революция», начавшаяся в 1966 году, были формами гражданской войны и привели к огромному социальному хаосу, принявшему широкие масштабы нарушению экономической жизни и ужасному голоду. Майк считал, что Китай находится в переходном периоде и невозможно предсказать, каким будет результат. Несмотря на то, что Мао был старым и больным, а также страдал паранойей, он тем не менее оставался у власти, но вокруг вопроса о его преемнике шла серьезная борьба. С точки зрения Майка, Чжоу Эньлай был основной фигурой, выступавшей в высшем круге китайского руководства в защиту умеренного курса, и рекомендовал нам встретиться с ним, если это окажется возможным.
Вскоре после нашей первой встречи с послом Хуаном министр торговли Фредерик Дент пригласил меня стать членом Национального совета по американо-китайской торговле. Администрация Никсона организовала этот Совет в начале 1973 года как один из элементов стратегии по усилению общественной поддержки политики по отношению к Китаю. Совет был группой, представлявшей как государственные, так и частные интересы, и работал над расширением возможностей торговли с КНР. Я стал вице-председателем Совета и участвовал в его первой конференции в Вашингтоне в мае 1973 года, всего лишь за несколько недель перед отъездом в Китай.
Я также встретился с главами трех организаций, в которых в течение длительного времени играл руководящую роль; это были Бэйлис Мэннинг из Совета по внешней политике, Джошуа Ледерберг из Рокфеллеровского университета и Ричард Олденберг из Музея современного искусства. Я спросил их, будет ли для меня полезным попытаться выяснить возможности установления для них контактов в КНР. Все трое ответили положительно и с энтузиазмом. В результате, вооружившись портфелями нескольких организаций -«Чейза», Совета по американо-китайской торговле и трех некоммерческих организаций, мы отправились в Китай.