ЛАТИНОАМЕРИКАНСКАЯ МАНИЯ 1822–1825 ГОДОВ
Что такое Англия и Шотландия 1820-х годов? В Европе закончились наполеоновские войны, длившиеся с 1803-го по 1815 год. В 1817-м страна преодолела экономическую депрессию, вызванную войной. В обществе появились надежды на лучшую жизнь.
Англия понесла в войнах с Францией колоссальные потери. Но с другой стороны, по окончании войн она испытала не меньший приток капитала с континента. В том числе и потому, что в стране существовали финансовые институты, которые могли эти деньги разместить. Лондон становится европейским финансовыми центром, в него перемещается финансовая активность из Амстердама. В 1819 году отменены ограничения по обмену английских банкнот на золото, введенные законодательным путем еще в 1797 году, чтобы помочь Банку Англии, который в военные годы не располагал достаточным количеством золота [Bagehot 2005, р. 44]. Банк Англии котирует государственные облигации Британии, выпускает банкноты, обеспеченные золотом и серебром, которые принимают повсеместно, дает кредиты, принимает депозиты. Активно работает созданный еще в 1762 году банк «Бэринг» (Barings), в 1811 году основан банк Ротшильда. Другие известные банки – Kleinwort, Hambro, Warburg, Shroeder, Morgan. Все они занимаются размещением ценных бумаг – акций и облигаций. Еще в 1773 году построено здание биржи, в нее постепенно перетекает торговля бумагами, которую раньше вели в кофейнях. Торговлю акциями на бирже начинают регулировать. И если раньше спекуляция была уделом профессиональных трейдеров, то к 1821 году в игру с ценными бумагами вовлекаются и непрофессионалы. Газеты пестрят деловыми новостями, финансовыми советами, репортажами из Сити и даже рекомендациями по покупке акций.
В 1820-е годы спекуляция сдвигается в сторону торговли иностранными бумагами. Этому есть свое объяснение. Резкое сокращение расходов бюджета в связи с окончанием войны позволяет снизить государственный долг, который в ходе конфликта достиг 700 млн фунтов. Снижение долга означает, что государство может платить более низкие проценты по своим облигациям. В 1822 году объявлено о конвертации 5%-ных консолей, обращение которых прекращается, в 4%-ные. Большинство инвесторов от сделки отказываются, и им выплачивают полную стоимость бумаг живыми деньгами. На рынке оказывается 3 млн свободных средств, которые нужно куда-то вложить. Вложения в акции кажутся поначалу слишком рискованными, да и выбор по-прежнему невелик. Тогда инвестиционные банки и публика обращают свое внимание на иностранные облигации. Еще в 1817 году банк «Бэринг» разместил облигационный займ потерпевшей поражение Франции в размере 28 млн фунтов; он предназначался для выплаты репараций Англии. Инвесторам были предложены пятилетние облигации, номинированные во франках, с номинальной процентной ставкой в 5% и ценой размещения в 85% от номинала. Вскоре банк Ротшильда разместил пятимиллионный займ Пруссии. Он был номинировал в стерлингах, номинальная ставка составляла 5%, а цена размещения – 72% от номинала. Оба выпуска пользовались колоссальным успехом. За ними последовали займы России, Австрии, Дании и Испании.
Но на этот раз все самое интересное начинает разворачиваться на латиноамериканском фронте. В первые два десятилетия XIX века в Центральной Америке и северной части Южной в результате освободительных войн под руководством Симона Боливара целый ряд государств вышли из колониальной системы Испании и стали независимыми – это Венесуэла, Гаити, а также Большая Колумбия, объединявшая территории нынешних Боливии, Колумбии, Панамы и Эквадора. В 1811 году независимость провозгласил Парагвай, в 1812-м ее получила Бразилия, в 1816 году самостоятельной стала Аргентина, в 1821-м – Чили и Перу, а в 1828-м – Уругвай, который отделялся уже от Бразилии, а не от Испании или Португалии. В 1825 году эти страны были признаны Англией как самостоятельные государства. Как утверждают историки, это было сделано в ответ на оккупацию Францией Испании – для ослабления последней.
В 1822 году Колумбия решает разместить займ этой страны на 2 млн фунтов. Срок обращения – 22 года. Купонный доход по этому займу – 6% годовых. В Англии официально запрещено размещать долговые бумаги с купонным доходом выше чем 5%, но этот запрет обходят. Выпуск официально размещается в Париже, а фактически – в Лондоне. Цена размещения – 84% от номинала. Возможна рассрочка, а те, кто платит сразу, получают еще большую скидку к номиналу. Организаторы выпуска уверяют инвесторов, что выплаты по займу обеспечены государственной монополией на колумбийском табачном рынке, доходами от золотых, серебряных и соляных шахт, «которые вскоре будут запущены на полную мощность», и экспортными и импортными пошлинами. У вновь созданного государства нет кредитной истории, но нет и особых долгов (весь долг не превышает 2,5 млн фунтов), а его ресурсная база и в самом деле богатая. Бумаги распродаются на ура, займ переподписан. Размещение происходит в марте 1822 года. «Официальных» торгов в Англии нет, но неофициальные сделки все же идут. Цена бумаг вскоре подскакивает до 92, 95, а затем и 97% от номинала.
Это вдохновляет и другие латиноамериканские страны. Уже через два месяца облигационный займ размером 1 млн фунтов предлагает Чили. Процентная ставка – 6%, цена размещения – 70% номинала. Срок обращения – 20 лет. При этом купить бумаги можно, уплатив 10%-ный первоначальный взнос (правда, действует ограничение на максимальную сумму – 500 фунтов в одни руки). Займ обеспечен секьютиризированными (то есть заложенными) в Банке Англии доходами страны, создается и фонд погашения (по-английски – sinking fund). Займ размещается удачно, бумаги растут в цене до 72% от номинала в первые же часы торгов, а вскоре цена достигает 88%. Следующей на рынок выходит Перу. История примерно та же: 1,2 млн фунтов, купон 6%, 75% от номинала, гарантии, как и у Чили. Спрос на перуанские бумаги так высок, что в день их размещения на бирже случаются беспорядки. Цена подскакивает до 88–90% от номинала[55].
Не полностью оплаченные бумаги, как акции, так и облигации, в то время назывались скрипы (по-английски – scrips , сокращение от subscription – подписка). Скрипы были котируемыми, как и сами облигации. Когда рыночная цена облигаций растет, скажем, с 80 до 84%, те, кто внес первоначальные 10%, или 8 фунтов, могут продать скрип за 12 фунтов. Это 50%-ная доходность за несколько дней. Как мы видим, опять свою роль в раздувании спроса играют выгодные условия рассрочки.
Несмотря на всеобщую эйфорию, самые консервативные газеты высказываются об этих выпусках критично. Они упоминают о том, что Южная Америка слишком далеко от Британии, о ее богатствах известно от предпринимателей и купцов, которые в те годы работали «неофициальными корреспондентами» газет, и из проспектов облигационных выпусков, которые были подготовлены заинтересованными лицами. Южная Америка прошла через жесточайший конфликт, правительства только что созданы, и ни одно из государств не признано Британией [Sinсlair 2004, р. 62]. Отмечают и тот факт, что большая часть валютных доходов – это таможенные пошлины, и морская блокада тут же лишает страну поступлений.
В конце 1821 года в Лондон приезжает его высочество Грегор (как он себя называл), правитель маленького государства территории Пойес на границе с Никарагуа. Его цель – продать права на землю, права на организацию военных форпостов и титулы британской знати и стимулировать эмиграцию в страну. Он обнаруживает, что в Сити повышенным спросом пользуются выпуски иностранных долгов, и тут же решает разместить облигационные ценные бумаги.
Его высочество Грегор заказывает и издает в Лондоне детальный 350-страничный путеводитель о стране в дорогом кожаном переплете, предназначенный и для инвесторов в облигации, и для колонистов. Согласно путеводителю, независимая территория Пойес находится «в Гондурасском заливе, в трех-четырех днях морского пути от Ямайки, в 30 часах езды от британского поселения Белиз на Юкатане и в восьми днях от Нового Орлеана, США» [Sinclair 2004, р. 6]. Реки Пойеса судоходны, а гавань способна принять суда с осадкой 25 футов[56][Там же , р. 69]. Пойес, как говорят, – «одно из самых здоровых и красивых мест на земле». Климат умеренный, не столь жаркий, как в других местах на тех же широтах, поскольку весь год, за исключением нескольких месяцев, с моря дует легкий бриз. Леса Пойеса обильны, земли богаты минералами, а воды – рыбой. «За один день охоты или рыбной ловли индеец может снабдить свою семью на неделю кабаниной, мясом черепахи, рыбой и устрицами» [Там же , р. 16]. Почва очень плодородная, в год можно снять три урожая кукурузы [Там же , р. 66]. В Пойесе растет дикий хлопок, а хлопок – это востребованный английскими текстильными фабриками товар. Для того чтобы создать хлопковую плантацию, нужно вложить 150 фунтов, при этом уже в первый год они принесут 100 фунтов чистого дохода. Если же взять кредит и вложить только 30 фунтов собственных денег, то, выражаясь современным языком, доходность акционерного капитала возрастет, чистая прибыль на собственный капитал достигнет 40 фунтов в год [Sinclair 2004, р. 1 9–20]. Заработать можно и на торговле красным деревом, которое в Пойесе в 1,5 – 2,5 раза дешевле, чем в соседнем Белизе [Там же , р. 70]. Столица этой страны, город Сент-Джозеф, основана британскими колонистами еще в 1730 году. В городе имеются оперный театр, королевский дворец, кафедральный собор, театр, здание парламента и банк. Все здания построены в стиле барокко. Газетные статьи воспевают прекрасный край, в его честь даже сочиняются песни.
Пойес предлагает облигации сроком на 30 лет с 6%-ным купонным доходом. Цена размещения – 85% от номинала, объем выпуска – 200 тыс. фунтов[57]. Покупать бумаги можно в рассрочку. При подписке уплачивается 15%, остаток – равными долями примерно через три и четыре месяца. Цель займа – финансировать создание новых поселений. Займ обеспечен всеми доходами государства, в частности от продажи земли колонистам. Размещение состоялось 23 октября 1822 года, то есть после успешных размещений Колумбии, Чили и Перу.
Его высочество Грегор успевает вскочить в последний вагон уходящего поезда. Уже в ноябре на рынке возникают сомнения относительно надежности латиноамериканских выпусков. Это связано с тем, что правительство Колумбии делает заявления о том, что оно сомневается в легитимности колумбийского займа, намекая, что его представитель в Лондоне Антонио Зеа превысил полномочия[58]. К тому же Зеа неожиданно умирает. Ползут слухи и том, что столица Перу вновь захвачена испанскими войсками. Озабоченность инвесторов перерастает в панику, которая перекидывается с колумбийского на чилийский и перуанский займы. Пойес это пока не затрагивает. Во-первых, выпуск по объему маленький; во-вторых, он одобрен самим правителем страны; в-третьих, правитель этот сам находится в Англии; в-четвертых, займ не рос в цене и не торговался выше цены размещения. Но к декабрю колумбийский займ падает с 97 до 69% от номинала, а займ Пойеса – до 67%. Ситуацию усугубляет новая война – на этот раз Франция объявляет ее Испании. Это может привести к новой колонизации латиноамериканских стран. Инвесторы несут убытки, некоторые, вложившиеся по-крупному, объявляют себя банкротами.
Однако рынок иностранных долгов на этом не умирает. Ситуация понемногу нормализуется. В 1823 году размещаются облигации Австрии и Португалии, в 1824-м – Бразилии (1,2 млн фунтов), Буэнос-Айреса (1 млн фунтов), Мексики (3,2 млн фунтов), Колумбии (4,3 млн фунтов), а также Греции и Неаполитанского королевства, в 1825 году – Бразилии (2 млн фунтов), Мексики (3,2 млн фунтов), Перу (616 млн фунтов), Центрально-Латиноамериканской конфедерации[59](163 млн фунтов), а из европейских стран – Дании и Греции. Некоторый толчок рынку дало признание независимости латиноамериканских государств США в 1822-м и Британией в 1825 году.
Общий номинальный размер предложенных к размещению латиноамериканских бумаг в 1822–1825 годах оценивается примерно в 20 млн фунтов, реальные объемы размещения меньше, так как вторые выпуски одной и той же страны обычно подразумевали рефинансирование части первого: кроме того, не все выпуски были полностью размещены – часть осела на «книжках» инвестиционных банков. В любом случае общий объем латиноамериканских бумаг был незначительным по сравнению с размерами долга самой Англии, обращавшегося на рынке.
А между тем в начале 1823 года в Пойес – страну «с райским климатом», где участки земли продавались за гроши, собрались переселяться 200 колонистов. Среди них были доктора и юристы, банковские служащие, фермеры, лавочники, ремесленники (ювелир, мебельщик), слуги. Фермеры продали свои земли, чтобы купить «необычайно плодородные земли» в Пойесе. Банкирам, докторам и юристам обещано, что они станут местной правящей элитой. Лавочники, ремесленники и клерки надеются на повышение социального статуса. Один эмигрант даже планирует открыть театр. Многие из поселенцев поменяли деньги на доллары этой страны, которые были напечатаны в Эдинбурге.
Когда колонисты подплывают к берегу этого крохотного государства, они никак не могут найти город. Возможно, он расположен выше по течению реки, но и экспедиция туда ничего не обнаруживает. Местность болотистая, белых людей нет, за исключением двух переселенцев из США, вокруг поселения недружественных местных индейцев. К тому же скоро начнется сезон дождей. Не буду углубляться в детали, но оба корабля, доставившие колонистов, в силу стечения обстоятельств ушли обратно. Помощь приходит со стороны белизских купцов, которые вывозят колонистов в Белиз на своих кораблях. Многие гибнут в пути или по прибытии на место, в основном от местных болезней – тропической малярии и лихорадки. Из 200 поселенцев только каждому четвертому удается вернуться в Британию. Те, кто выжил, лишаются всего оставшегося имущества. Большую часть они потеряли еще в Англии, когда обменяли средства, вырученные за проданные дома и землю, на «фантики» Пойеса, а то имущество, что они взяли с собой в Америку, было продано в счет компенсации затрат Белиза на спасательную операцию.
К этому времени правитель территории уже скрылся со всей семьей и деньгами во Франции. Он тоже практически ничего не заработал. Во-первых, при размещении займа была предусмотрена рассрочка платежа. Инвесторы в облигации внесли только первые 15% суммы, оставшиеся деньги, подлежавшие уплате в январе и феврале 1823 года, уже не пришли. Продажа земли в Пойесе шла активно, всего было заключено 500 сделок, но велики были и затраты на печать рекламных проспектов, открытие офисов в Лондоне и Эдинбурге, зарплату агентов. К тому же снаряжение экспедиций очень дорого обходилось: нужно было зафрахтовать корабль и обеспечить колонистов всем необходимым на время пути и первый год жизни в поселении.
На примере облигаций Пойеса можно прекрасно проследить, как современные авторы сгущают краски, утверждая, что инвесторы лихо клюнули на слишком очевидное мошенничество, тогда как на самом деле в режиме реального времени в этом было не так-то просто разобраться. Так, Эдвард Чанселлор, автор в целом очень добротной и полезной книги «Пусть дьяволу достанется последнее…», примерно так рассказывает о том, кто его высочество Грегор и как он создал свое государство. Настоящее имя этого человека – сэр Грегор Макгрегор, он шотландский авантюрист, ветеран наполеоновских войн. Макгрегор подался в Венесуэлу из-за многочисленных неоплаченных долгов. В Англии Макгрегор уверял, что он якобы служил в армии Симона Боливара и был героем борьбы Латинской Америки за независимость, а земли и титул правителя были ему пожалованы за военные заслуги. На самом деле в Америке он не воевал, и если в Англии он выдавал себя за латиноамериканского героя, то в Америке – наоборот, за европейского. Там он именовался «рыцарем португальского ордена креста». Макгрегор создал свое «государство», напоив местного индейского вождя. «Город» Макгрегор назвал в честь своей жены Жозефы [Chancellor 2000, р. 96–97].
Попробуем разобраться. Из серьезного современного исследования аферы Макгрегора, проведенного английским журналистом Дэвидом Синклером (David Sinclair), который работал с архивными документами, мы узнаем следующее:
• Макгрегор в Южной Америке действительно сражался в армии Симона Боливара и там был национальным героем. Об этом свидетельствует, например, тот факт, что когда он вернулся в Венесуэлу после краха своей затеи с облигациями Пойеса, то был принят самим президентом страны, его генеральское звание было подтверждено, и ему была назначена генеральская пенсия. Когда Макгрегор умер в Каракасе в 1845 году, он был похоронен с воинскими почестями [Sinclair 2004, р. 308].
• Макгрегор был женат на двоюродной сестре самого Симона Боливара, то есть был лицом из первого круга национального латиноамериканского героя.
• Земля Макгрегору действительно была подарена индейским вождем, который контролировал Москитное побережье. Оно не было колонизировано ни испанцами, ни португальцами, ни англичанами, поскольку эта территория была мало пригодна для проживания. Получается, что местный вождь был ее полноценным хозяином и имел на такой подарок полное право. Это дарение было даже зарегистрировано Макгрегором в Англии [Sinclair 2004, р. 80], правда, не до конца ясно, какую юридическую силу эта регистрация имела. Вождь, конечно, «отписал» Макгрегору кое-какую землю, не предполагая, что тот планирует основать на ней «независимое государство». Когда же вождь узнал о попытках это сделать, он аннулировал дарение земли, но случилось это уже много позже.
• И наконец, в 1720-х годах, когда англичане попытались колонизировать эту территорию, они действительно основали там поселение Сент-Жозеф. Через столетие от него мало что осталось, но совпадение этого географического наименования с именем жены Макгрегора – это чистая случайность.
Все это конечно же не отрицает того факта, что Макгрегор был авантюристом, а размещение облигаций Пойеса – это мошенническая схема, которые всегда возникают на пике пузыря. Но ситуация была не столь тривиальной, как ее пытаются сейчас представить некоторые исследователи. Кроме того, возможно, преувеличивается и успех подобных размещений. Чанселлор утверждает, что выпуск облигаций Пойеса оказался очень успешным, объем выпуска составил 600 млн фунтов, бумаги даже котировались с премией к рынку [Chancellor 2000, p. 96–97], а Синклер и научные источники по теме – что первоначально планировавшийся объем составлял только 200 тыс. фунтов, выпуск выше номинала не котировался, а на момент обвала котировок даже не был полностью размещен [Sinclair 2004, р. 82]. Таким вот образом и создаются мифы о раздувшихся на пустом месте финансовых пузырях и безумии толпы. В любом случае по сей день займ «государства» Пойес является единственным займом несуществующей страны, когда-либо размещенным на Лондонской бирже.
Что касается суверенных облигационных займов настоящих стран, то первым в апреле 1926 года дефолт по купонным выплатам объявляет Перу, в мае – Колумбия, в сентябре – Чили. В 1827 году дефолт по купонам имеет место у Греции и Мексики, в 1828-м – у Португалии, Буэнос-Айреса и Гватемалы. Котировки держатся только у займов Бразилии и Неаполитанского королевства. Английское правительство отказывается вмешиваться и на военном, и на дипломатическом уровне. Премьер-министр лорд Каннинг дал понять, что банкротства латиноамериканских стран – это частная проблема решивших поспекулировать инвесторов, что, в общем-то, для внешней политики тех лет нехарактерно.
Ряд современных исследователей приводят здравые аргументы в пользу того, что бум и последующий крах на рынке латиноамериканских облигаций нельзя считать манией. Так, в исследовании Марка Фландро (Marc Flandreau) и Хуана Флореса (Juan Flores) убедительно показано, что профессиональный рынок заранее понимал качество того или иного выпуска. Первоклассные банки не брались за размещение плохих бумаг. Так, по выпускам, в которых участвовал банк Ротшильда, который считался тогда самым уважаемым[60], не было ни одного дефолта. А таких выпусков было девять! Если Ротшильд иногда и участвовал в тендерах на размещение «плохих» бумаг, то предлагал правительству заинтересованной страны условия гораздо хуже, чем другие брокеры, чтобы доходность инвестора была выше. Бумаги, размещавшиеся Ротшильдом, приносили гораздо меньшую доходность, чем другие, на которых не было его «знака качества». По всей видимости, либо инвесторы в отсутствие достоверной информации ориентировались по «знаку качества» банка с репутацией, либо ожидали, что в случае чрезвычайной ситуации уважаемый банк будет поддерживать рынок своими операциями (банк Ротшильда в некоторых случаях так и делал). Сомнительные бумаги размещались второсортными брокерами. Эти бумаги были больше похожи на лотерейные билеты – высокая доходность, но и высокий риск потерять деньги. В этом смысле облигации, размещавшиеся банками второго эшелона, с самого начала были «мусорными». С учетом рассрочки платежей инвесторов и регулярных выплат процентов ожидаемая доходность была высока, то есть вполне могла быть адекватной риску. Джоржо Фодор, например, отмечает, что некоторые выпуски размещались совсем дешево. Так, вторая часть второго перуанского займа была размещена по 78% от номинала, а остаток – только по 30%.
Кроме того, с «розничного» инвестора удалось собрать совсем немного денег. Огромное количество планировавшихся выпусков так и не было размещено, не полностью были распроданы и состоявшиеся выпуски. Например, не пользовался популярностью займ Объединенных провинций Центральной Америки, на «книжке» инвестиционного банка осталась существенная часть выпуска облигаций Буэнос-Айреса 1824 года. Как отмечает Фодор, многие источники говорят об успехах латиноамериканских облигаций, между тем в самый благоприятный для размещения период не удалось распродать выпуск облигаций города, который был свободен от испанского колониального владычества уже 13 лет. Это должно заставить нас с осторожностью принимать подобные истории про другие, гораздо более проблемные выпуски. Получается, что и рядового инвестора не удавалось так легко завлечь покупать бумаги сомнительного качества. По мнению Фландро и Флореса и мнению Фодора инвесторы знали, что делали, они более-менее адекватно представляли себе качество того или иного выпуска акций и шли на осознанный риск.
Другой исследователь, Франк Даусон (Frank Dawson), подчеркивает тот факт, что многие выпуски оплачивались не только живыми деньгами. Например, в ходе самого первого (колумбийского) займа в новые облигации конвертировались облигации, выпущенные в ноябре 1819 года Симоном Боливаром в счет бесплатных поставок ему оружия иностранными купцами. Общая сумма этих облигаций составляла около 550 тыс. фунтов, которые были конвертированы в 890 тыс. фунтов нового займа. Такие льготные условия были связаны с тем, что поставки оружия Боливару, когда исход битвы был еще под вопросом, являлись крайне рисковым делом, поэтому Боливар теперь, когда он победил, считал справедливым заплатить тем, кто его поддерживал, очень высокие проценты. Таким образом, за живые деньги размещалось только около половины выпуска [Dawson 1990, р. 26–28]. То же самое касается выпусков Перу и Чили.
Наконец, существенным фактором, повлиявшим на прекращение обслуживания некоторых облигаций, являлось поведение инвесторов и инвестиционных банков-андеррайтеров, из-за которых эмитенты понесли серьезные убытки. Обычно условия выпуска подразумевали, что андеррайтер, помимо комиссии, удерживает у себя из привлеченных средств суммы, необходимые для обслуживания долга в первые два года (это давало бумагам дополнительную надежность). Но некоторые из банков обанкротились, причем спецификой момента являлся тот факт, что английские банки обанкротились до объявления дефолтов по облигациям, а не после. Некоторые страны понесли на этом существенные убытки, ведь юридические обязательства по обслуживанию долга лежали на странах, а не на банках. Например, Колумбия потеряла 350 тыс. фунтов при банкротстве банка B.A. Goldschmidt в 1826 году, Мексика – 400 тыс. фунтов [Fodor 2002]. Второй вид убытков стран-эмитентов связан с тем, что во многих случаях инвесторы первыми прекращали платить причитающиеся с них суммы: так, например, был оплачен только первый взнос первого перуанского займа 1822 года. При этом банки-андеррайтеры, согласно договорам, удерживали из объемов размещения суммы на обслуживание долга в полном объеме, что тоже вело к косвенным убыткам эмитентов.
Чанселлор, который представляет бум на рынке латиноамериканских облигаций как манию, опускает все факты, говорящие против этой гипотезы. Так, он не упоминает, что размеры выпусков были невелики по сравнению с объемами лондонского долгового рынка, что некоторая часть облигаций являлась конвертацией старых, ничем не гарантированных долгов, что многие не были полностью размещены, что инвесторы предпочитали выпуски, организованные банком с первоклассной репутацией, что наиболее рискованные выпуски размещались и по 30% от номинала, что сами латиноамериканские страны понесли убытки из-за банкротств андеррайтеров… Вот так создается легенда.
Можно ли активность инвесторов на рынке облигаций латиноамериканских стран назвать манией – спорный вопрос. Маньячность бума на рынке акций кажется более очевидной. Ажиотаж на рынке акций 1820-х годов в Англии – это, наверное, первый сырьевой бум на фондовом рынке. В Англии возникло мнение, что спрос со стороны новых независимых стран на ресурсы приведет к дефициту сырья. Вверх ползут цены на сырье, а с ними и акции сырьевых компаний, в том числе и из Латинской Америки.
Лучше всего разобраться в этой ситуации на примере акций южноамериканских и совместных предприятий. Так, акции компании Anglo-Mexican подскочили с 33 фунтов до 150, Real del Monte (мексиканской компании, занимавшейся добычей серебра аж с 1525 года) – с 500 до 1350 фунтов. При этом акции обеих компаний при размещении можно было также купить с плечом. За Anglo-Mexican достаточно было заплатить 10 фунтов, а за Real del Monte – 70. Так что прибыли тех, кто купил с маржой, достигали 2000%. Кстати, хвалебные аналитические отчеты по мексиканским добывающим металлы компаниям писал не кто иной, как будущий премьер-министр Бенджамин Дизраэли. Для этого он даже нанимал агентов из сотрудников компаний, которые рассказывали ему о положении дел. В своем отчете он пришел к выводу, что цены акций будут еще выше[61].
Те, кого смущала игра на латиноамериканских акциях, могли вложиться в IPO вновь созданных английских компаний. Первой была Alliance Fire and Insurance Company, созданная знаменитым банкиром Натаном Ротшильдом. Успешное размещение этой страховой компании вызвало целую волну выпусков поменьше. Ситуация напоминала 1720 год, когда бурный рост котировок «Компании Южных морей» породил аналогичную волну создания новых компаний и размещения их акций. Одна компания (Metropolitan Bath Company) планировала заниматься подведением морской воды в Лондон по трубам, для того чтобы жители города, которые не могут себе позволить ездить на курорты, имели возможность принимать морские ванны. Другая компания (London Umbrella Company) обещала избавить публику от неудобства таскать с собой зонтик в солнечную погоду и оказаться без зонтика, когда начался дождь. Для этого она планировала сделать в Лондоне станции по выдаче зонтов в прокат за небольшую плату. Metropolitan Fish Company обещала поставлять в Лондон дешевую рыбу для бедных, London Pawnbroking Company обещала избавить бедных от ростовщиков, London Cemetery Association for the Security of the Dead (Лондонская кладбищенская ассоциация по защите трупов) обещала защитить могилы от похитителей трупов, зарабатывать она собиралась путем взимания платы за погребение и продажей защищенных (типа банковского хранилища) могил. Вследствие резкого роста цен на металлы была создана компания, которая собиралась извлекать со дна моря в местах боевых сражений и перерабатывать как лом пушечные ядра; она уверяла инвесторов, что на эти ядра, находящиеся, строго говоря, в государственной собственности, государство не претендует. Как и в 1720 году, появились и памфлеты, пародирующие эту волну инкорпорирования новых бизнесов. В одном памфлете говорится о компании, созданной с целью осушить Красное море и найти сокровища иудеев, которые те могли потерять, когда бежали из Египта.
Наиболее распространенной практикой промоушена таких компаний было привлечение членов парламента или пэров Англии в качестве свадебных генералов. Высокопоставленных и знатных лиц обычно делали членами советов директоров. Члены парламента сидели и в советах директоров компаний, намеревавшихся вести бизнес в Латинской Америке. Два графа и один член парламента входили в совет директоров Colombian Pearl Fishery Association – компании, созданной с целью поиска жемчуга в Тихом океане; герцог Веллингтонский и герцог Йоркский были членами совета директоров American Colonial Steam Navigation Company, а сам премьер-министр и три члена его кабинета согласились стать директорами в компании, которая собиралась инвестировать 1 млн фунтов в разведение шелковицы в Англии, что было заведомо обречено на неуспех из-за неподходящего климата.
Обсуждалось введение законодательства, ограничивающего спекуляцию. Даже вспомнили об «Указе о пузырях» 1720 года, который с того времени фактически не применялся. Но в итоге ничего сделано не было. «Теоретические обоснования» предлагались такие: человеческие безумие и глупость не должны законодательно регулироваться (иными словами, человек имеет право на глупость – вполне демократический подход, борьба за права человека. – Е.Ч. ); надежды тех, кто вовлекся в спекуляцию, сами рано или поздно растворятся в воздухе, а инициаторы схем останутся с одним разочарованием (не совсем так – можно успеть собрать и денег тоже. – Е.Ч. ); непонятно, как парламент мог бы вмешаться (еще бы, ведь многие получают деньги в таких компаниях – Е.Ч. ).
Всего в 1824–1825 годах было создано 264 новые компании. Совокупные заявленные инвестиции за январь 1825 года, пиковый месяц лихорадки, составили 327 млн фунтов, было произведено около 70 IPO подобных компаний, из них пять – железных дорог; но это отдельная история. Только одна из этих компаний пережила панику 1827 года [Smith 1848, p. 19].
Спекуляции сырьем, акциями и облигациями продолжались несколько месяцев, но весной 1825 года эйфория начала утихать. Некоторые латиноамериканские облигации падают в цене. Акции самой громкой из компаний, добывающих металлы, – Real del Monte – сваливаются с 1550 фунтов до 200 (цена размещения составляла 400). В среднем глубина падения цен на акции составила 80%, а некоторые упали до нуля.
Как уже упоминалось выше, с конца XVIII века в Англии обращались бумажные деньги, но в 1819 году, после победы над Наполеоном, страна вернулась к золотому стандарту. Однако в силу нехватки металла некоторым банкам было разрешено печатать необеспеченные золотом банкноты вплоть до 1832 года. Это была одна из причин инфляции активов во время бума (то есть рост цен на активы в реальном выражении был ниже номинального) – банки печатали больше банкнот и предоставляли кредиты рыночным спекулянтам. Когда рынок зашатался, кредитование умерло. Население поняло, что банки уязвимы, и начало изымать вклады. Некоторые банки подверглись набегам вкладчиков, 70 обанкротились. Не избежал набега и Банк Англии, чьи золотые резервы упали ниже 1 млн фунтов. Экономика встала. Лавки ломились от товаров, еда была в изобилии, но иссох кредит. Всюду принимались только золотые деньги. А золота для обслуживания товарного обращения не хватало, вопреки тому что латиноамериканские страны сулили золотые горы. Страна находилась буквально в двух шагах от перехода на бартер.
Помогли чрезвычайные меры. Банку Англии разрешили спешно выпустить в обращение банкноты мелкого номинала (раньше это было запрещено), которые были найдены на складе. Монетный двор заработал на полную мощность и штамповал 150 тыс. монет в день. Натан Ротшильд доставил 300 золотых соверенов из Франции. Денежное обращение было восстановлено, Банк Англии избежал банкротства (напомним, что это частный банк) и стал принимать банкноты и векселя наиболее надежных банков и купцов.
В 1826 году страна находилась в тяжелой депрессии. Производство падало, рабочие эмигрировали, причем эмиграция поощрялась самим государством. В Норвиче начались выступления ткачей. Акции Real del Monte понизились еще больше – до 115 фунтов, Bolivar Mining Association, которая предполагала добывать медь на землях, принадлежавших самому Симону Боливару, упала в цене с 28 до 1 фунта.
Крах рынка компаний, добывавших металлы, случился во многом из-за выхода в свет в начале 1826 года материалов некого капитана Хида, служившего главным инженером Rio Plata Mining Association. Компания, в которой он работал, в инвестиционном проспекте уверяла, что на ее концессионной территории в Латинской Америке золото имеется в таких количествах, что его нужно «только отмыть от глины». Хид же говорил о том, что дела обстоят отнюдь не так. Законность получения большинства концессий оспаривается, всюду используется рабский труд, британские технологии в условиях Латинской Америки неприменимы, местное испаноязычное население не понимает, что такое договор и что время имеет ценность. Крах добывающих компаний связан с непониманием англичанами тех стран, которые явились объектом спекуляции.
1825–1827 годы можно считать дном финансового кризиса, во время которого активность на фондовых рынках замерла. Но по историческим меркам до нового бума было недалеко – всего 20 лет.
ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНАЯ МАНИЯ
В 1820 годах был изобретен первый паровой двигатель. Это изобретение было встречено со скептицизмом и беспокойством. Сначала думали, что локомотивы распугают мирно пасущихся коров, которые перестанут давать молоко, и кур – они перестанут нести яйца; дым от паровоза отравит всех птиц в округе, а скорость движения поезда – аж 15 миль в час – разорвет на части пассажиров. Оппозиция железным дорогам существовала в лице собственников каналов – их прямых конкурентов – и владельцев поместий, которые не хотели, чтобы сельская тишина была нарушена. Когда был предложен проект Большой западной дороги, которая должна была связать Лондон с западом страны, университеты в Оксфорде и Итоне выступили против. Но инвестиционная лихорадка не заставила себя ждать. Уже в 1825 году была открыта первая железная дорога Stockton&Darlington. Вскоре было подписано шесть парламентских указов, разрешающих строительство новых железнодорожных линий. Но как мы помним из рассказа о латиноамериканской лихорадке, в 1825 году в стране разразился кризис, и страсти по железным дорогам тоже временно поутихли.
В 1831 году было открыто железнодорожное сообщение между Ливерпулем и Манчестером и пришло окончательное понимание того, что поезд предпочтительнее лошадиной тяги. Liverpool&Manchester Railway объявила 10%-ные дивиденды, и ее акции удвоились в цене. Как объясняет Артур Смит (Arthur Smith), который проанализировал железнодорожный пузырь по горячим следам (его книга «Пузырь века, или Ошибки инвестиций в железные дороги…» – «The Bubble of the Age or the Fallacies of Railway Investments, Railway Accounts and Railway Dividends» – вышла в 1848 году), компании старались выплачивать дивиденды, потому что это приводило к росту котировок, бумаги начинали торговаться с премией. По этой причине многие установили бы дивиденды в размере и 20, и 30, и 50% от цены акций, лишь бы вздуть цену. Однако в то время выплаты дивидендов были ограничены 10% собственного капитала, при этом было запрещено выплачивать дивиденды не из прибыли – за счет самого капитала. Многие исследователи пишут об этом 10%-ном ограничении на дивиденды, не вдаваясь в подробности; но, как мне стало понятно из книги Левина [Lewin 1968], оно распространяется на полугодовые выплаты. Получается, что за год можно выплачивать до 20% – это очень много. Кстати, данные приведенной ниже таблицы противоречат мнению Смита о том, что дай только компаниям волю, они стали бы выплачивать и 20-, и 30-, и 50%-ные дивиденды. Как видно из таблицы, лишь одна компания (о ней мы поговорим подробнее ниже) платила по верхней разрешенной границе. Что это, опять переоценка «пузыристости» событий?
emp1
Выплаты дивидендов крупнейшими железнодорожными компаниями в Великобритании в 1844–1852 годах, в % от собственного капитала