Теория реальных экономических циклов
Микроэкономически обоснованный подход к макроэкономике привлекал широкий круг экономистов, предпочитавших элегантность и внешнюю точность микроэкономики беспорядочному эмпиризму макроэкономики. В глаза, однако, бросалась одна проблема. Из моделей общего равновесия, например Вальраса, Эрроу и Дебре, естественным образом вытекало, что экономика находится в устойчивом, статическом равновесии. Но трудно было отрицать тот факт, что деловая активность колеблется во времени. Значит, нужно было построить такую модель общего равновесия, в которой могли бы возникнуть колебания.
Первая попытка решить эту задачу, теория реальных экономических циклов, была разновидностью неоклассической экономики и возникла в начале 1980-х годов. Работы по реальным экономическим циклам преподнесли два крупных открытия, одно теоретическое, а другое – техническое.
Теоретическая новация состояла в рассмотрении «автокоррелированных шоков». Стандартная неоклассическая теория описывала, как после произвольного по величине и направлению скачка экономика быстро возвращается к равновесию с полной занятостью. Сторонники реальных экономических циклов признавали наличие колебаний в спросе и занятости, но утверждали, что такие флуктуации отражают оптимальную общественную реакцию на экзогенный шок, такой как изменение производительности, условий внешней торговли или предпочтений работников относительно свободного времени.
Устойчивость (персистентность) рецессий объяснялась тем, что шоки, например флуктуации в темпах роста производительности труда, «автокоррелированы». Например, если в данном квартале производительность находится на низком уровне, то высока вероятность, что она и в следующий период будет низкой. Автокорреляция задает циклическую динамику фаз быстрого и медленного экономического роста. Эти циклы называются реальными экономическими циклами; таким образом подчеркивается, что их источником являются реальные переменные, а не флуктуации в денежной сфере.
Что касается технической новации, речь идет о том, что для оценки моделей реальных экономических циклов Финном Кидлендом и Эдвардом Прескоттом был придуман метод калибровки. В рамках этого метода параметры модели подгоняются таким образом, чтобы дать максимально точное приближение результатов моделирования к наблюдаемым средним значениям и дисперсиям соответствующих экономических переменных и корреляциям между ними (которые иногда на языке экономической теории называют «стилизованными фактами»). Эта процедура отличается от стандартного подхода, в котором параметры модели оцениваются с использованием таких статистических процедур, как регрессионный анализ.
Между этими двумя новациями нет необходимой связи, и постепенно в рамках концепции реальных экономических циклов возникло два направления. К первому примкнули те, кто придерживался видения экономических циклов как оптимальной реакции экономики, даже несмотря на то что фактические данные постоянно указывали обратное.[63]Другое направление объединило экономистов, сохранивших верность методу калибровки, но готовых моделировать неоптимальное поведение агентов на рынке для достижения большего соответствия стилизованным фактам.
Одним большим исключением, которое с самого начала признавало большинство теоретиков реальных экономических циклов, была Великая депрессия. Чтобы найти для нее объяснение с позиций названной теории, нужно было допустить, что либо уровень научных достижений внезапно рухнул на 30 %, либо рабочих по всему миру вдруг охватила эпидемия лени. Кейнсианцам трудно было удержаться от смеха, услышав этот вывод, – и они были правы. На первых порах такие теоретики, как Роберт Лукас, попросту относили Великую депрессию к разряду исключений, не поддающихся объяснению:
Великая депрессия… остается камнем преткновения для любого, кто всерьез попытается поставить между всеми экономическими циклами знак равенства. Если Депрессию в определенных отношениях по-прежнему нельзя понять с помощью существующего экономического анализа (а я думаю, что так оно и есть), то, возможно, нужно просто спокойно наблюдать, как она занимает свое закономерное место в хвосте распределения [Lucas, 1980, р. 273, 284].
Но к концу 1990-х годов, когда теория реальных экономических циклов уже потеряла всякую надежду добиться всеобщего признания, кое-кто из числа ее наиболее правоверных сторонников дерзнул объяснить Великую депрессию, правда, ценой пренебрежения большинством особенностей этого исторического явления.
Прежде всего, сторонники реальных экономических циклов игнорировали тот факт, что Великая депрессия имела глобальный характер, ограничив свое рассмотрение только США. Они также старались преуменьшить значение огромного спада выпуска, который происходил в 1929–1933 годах, вместо этого рассматривая низкие темпы последовавшего восстановления, ответственность за которые они возложили (вполне ожидаемо) на Франклина Д. Рузвельта и его Новый курс. Главной работой на эту тему является статья Коула и Оханиана,[64]где внимание сосредоточено на Законе о восстановлении промышленности. Популярное изложение этих аргументов рыночного фундаментализма против политики Рузвельта представлено в книге Эмити Шлейс «Забытый человек».[65]
В критике Нового курса есть огромное число слабых мест, и они детально разобраны Эриком Раушвеем и другими авторами. Самая главная трудность теории реальных экономических циклов заключается в том, что, пытаясь объяснить Великую депрессию, она приходит к совершенно иному ее пониманию, чем у большинства людей (в том числе большинства экономистов), для которых она является кризисом и крахом глобальной экономической системы, начавшимся после 1929 года. Взамен Коул и Оханиан предлагают сменить предмет обсуждения. Представьте, как бы выглядел историк, которому пришло бы в голову объяснять причины Второй мировой войны, отталкиваясь от событий Ялтинской конференции.
Неокейнсианская экономик а
Оказавшись под сокрушительным интеллектуальным и политическим натиском в 1970-е годы, сторонники основного течения кейнсианства пошли на уступки. Они признали и критику Фридмена в адрес долгосрочной кривой Филлипса, и обязательность твердых микроэкономических оснований. Ответом на требование монетаристов и неоклассиков предъявить микроэкономические основания кейнсианской макроэкономики стала «неокейнсианская экономика».
Исследовательская задача ставилась следующим образом: ценой внесения минимальных возможных изменений в стандартный набор микроэкономических посылок получить кейнсианские макроэкономические выводы – например, что макроэкономическая стабилизационная политика способна значимо повышать общественное благосостояние. Классическая постановка этой задачи прозвучала в ряде совместных работ нобелевского лауреата Джорджа Акерлофа и его супруги Джанет Йеллен, которая позднее, во время правления Билла Клинтона, возглавила Совет экономических консультантов при президенте США, а во время второго президентского срока Барака Обамы – Федеральную резервную систему.
Акерлоф и Йеллен пытались обосновать предпосылку о «негибких» ценах и зарплате, характерную для неокейнсианских моделей, ссылаясь на условия несовершенной конкуренции, при которых фирмам было сравнительно невыгодно менять цены, даже если бы экономика в целом от этого существенно выиграла. Грегори Мэнкью, который также возглавлял Совет экономических консультантов (но уже во времена Джорджа У. Буша), придал некоторым из этих утверждений более формальный вид. Мэнкью утверждал, что наличие постоянных издержек, связанных с изменением цены, таких как затраты на печать новых меню или прайс-листов, делает цены негибкими. В результате негибкости цен потери с точки зрения равновесного выпуска могут на порядок превышать «издержки меню».
Этот подход нашел применение, иногда удачное, при решении большого количества задач, которые до этого не пытались рассматривать с использованием формальных моделей, в частности для моделирования многих явлений, предшествовавших глобальному финансовому кризису, таких как пузырь на финансовых рынках и финансовая нестабильность, создаваемая спекулятивной «шумовой торговлей».[66]
Отдельно следует упомянуть концепцию финансового акселератора, которая в строгой форме воплощает идеи, предлагавшиеся Ирвингом Фишером и такими кейнсианцами, как Р. Харрод и Дж. Хикс. Фишер указал, что в условиях падения цен реальная стоимость долга растет, что делает изначально прибыльные фирмы неплатежеспособными и тем самым усиливает исходное падение. Неокейнсианцы показали, как обвал спроса приводит к падению загрузки мощностей, из-за чего фирмы перестают расширять производство и инвестировать. Таким образом, исходное падение спроса усиливается за счет сокращения спроса на инвестиционные товары. Бен Бернанке и Марк Гертлер свели эти идеи воедино и, добавив к ним результаты из теории асимметричной информации, построили модель финансового акселератора.
Итак, казалось бы, неокейнсианские экономисты были достаточно хорошо подготовлены, чтобы дать отпор тем триумфальным настроениям, которые воцарились в эпоху «великого смягчения». Наблюдая за взрывным ростом финансового сектора, разрастанием гигантских международных и внутренних дисбалансов, наконец, взлетом и последующим крахом доткомов, лишь каким-то чудом обошедшимся без настоящих бед, неокейнсианцы несомненно должны были бы прийти к выводу, что экономика США и всего мира подошла к опасному рубежу.
И все-таки, за редким исключением, неокейнсианцы подхватили общий оптимизм. Что самое удивительное, Бен Бернанке, ведущий представитель неокейнсианства, был посажен в освободившееся после либертарианца Алана Гринспена кресло главы ФРС. И, как говорилось выше, именно Бернанке, как никому другому, идея о «великом смягчении» обязана своей популярностью.
Причину такого поворота можно отыскать, в частности, в том, что к началу 2000-х годов два течения – новое кейнсианство и теория реальных экономических циклов – начали сливаться воедино. Неспособность стандартных моделей реальных экономических циклов пройти эмпирическую проверку заставила многих сторонников метода калибровки, открытого Кидлендом и Прескоттом, взяться за рассмотрение таких неоклассических свойств, как монопольная власть и асимметрия информации. Эта «облегченная» версия теории реальных экономических циклов соприкоснулась с неокейнсианством, также прибегнувшим к нестандартным предпосылкам для лучшего соответствия макроэкономическим данным. В процессе этой конвергенции неокейнсианский теоретический подход утратил свою тесную связь с оправданием государственного вмешательства в макроэкономику, особенно с тезисом о значительной роли фискальной политики.
Деление экономистов на сторонников школ «соленой» и «пресной воды» оставалось в ходу, но уже утратило былую точность. Многие макроэкономисты, особенно среди тех, кто занимался разработкой и внедрением экономической политики, оказались в промежуточном состоянии, которое лучше всего назвать «солоноватым».
Результатом произошедшего слияния стало появление динамического стохастического моделирования общего равновесия (DSGE). Хотя существует много разновидностей моделей DSGE, их роднит несколько общих свойств. Как видно из словосочетания «общее равновесие», эти модели берут за отправную точку модели общего равновесия, разработанные в 1950-х годах Кеннетом Эрроу и Жераром Дебре. Эрроу и Дебре показали, как из взаимодействия домохозяйств, оптимально выбирающих, сколько работать, отдыхать и потреблять, и фирм, действующих на конкурентных рынках и максимизирующих прибыли, можно получить набор равновесных цен.
Классические работы Эрроу и Дебре по теории общего равновесия рассматривали нереалистичный (по их собственному признанию) пример, в котором существуют полные, совершенно конкурентные рынки для всех видов активов и товаров, включая условные финансовые активы, позволяющие агентам застраховаться от каждого возможного исхода в агрегированной экономике или, наоборот, сделать рискованную ставку. В таких моделях, как и в ранних моделях реальных экономических циклов, рецессии оказывались фактически невозможными. Любое изменение в уровне совокупного выпуска и занятости просто отражало оптимальную реакцию на изменения в технологиях, предпочтениях или условиях на внешних рынках.
В моделях DSGE эти предпосылки были модифицированы, чтобы учесть возможность медленной подстройки зарплат и цен, возникновения дисбалансов спроса и предложения. Это должно было помочь выводу из моделей некоторых очевидных в реальном мире явлений, таких как рецессии.
Но поскольку модель требовала строгих микроэкономических оснований, ее границы были очерчены очень узко. Задача включения в модель индивидов, не обладающих совершенной рациональностью, и рынков, которые не являются полными или совершенно конкурентными, была своего рода интеллектуальным вызовом, но не нарушала установленных правил игры. Всегда можно было сравнить равновесные условия, выведенные из этих модифицированных моделей, с условиями, выведенными в базовой модели с совершенным общим равновесием.
Оливье Бланшар резюмирует стандартный DSGE-подход, прибегая к следующей прямо-таки поэтической метафоре:
Сегодня статья по макроэкономике должна писаться, как хайку, согласно строгим канонам. Она должна начинаться с описания структуры общего равновесия, в которой индивиды максимизируют ожидаемую приведенную стоимость своей полезности, фирмы максимизируют свою рыночную стоимость, а рынки очищаются. Затем осуществляется некоторая модификация модели, например вводится несовершенство рынка, или устраняется определенная разновидность рынков, и выясняется, какие последствия это имеет для общего равновесия. Затем, чтобы показать, что модель хорошо работает, проделывается численное моделирование, основанное на калибровке. Завершается все оценкой благосостояния [Blanchard, 2008, р. 27].
Не все были в восторге от этого. Чарльз Гудхарт, ведущий специалист по теории денег, однажды так отозвался о моделях динамического стохастического общего равновесия: «Они абстрагируются от всего, что мне представляется интересным».[67]
Из описания, данного Бланшаром, видно, насколько важную роль играют микрооснования в DSGE, а также каковы сильные и слабые стороны этого подхода. С одной стороны, как мы уже видели, в моделях DSGE удалось, оставаясь в рамках общеравновесного подхода, отразить значительное число экономических явлений, таких как безработица и пузыри на финансовых рынках. С другой стороны, именно потому, что анализ осуществлялся в рамках теории общего равновесия, не могло быть и речи о крахе механизма классического равновесия, а попытка осмыслить его как раз и составляла центральную часть общей теории Кейнса.
Те, кто настаивал, что для анализа вполне достаточно вносить в стандартную модель общего равновесия одно или два небольших изменения, имели в виду очевидные преимущества технической разрешимости. Поскольку свойства состояний общего равновесия за несколько десятилетий работы были исследованы вдоль и поперек, «прокачанная» модель общего равновесия – это задача как раз такой степени сложности, с которой способны справиться ученые-экономисты. Она достаточно сложная, чтобы при ее решении можно было продемонстрировать высокоценимые в среде специалистов навыки, но все же решаема, и для ее решения не требуется отказа от принципов индивидуальной оптимизации.
Макроэкономика на основе DSGE, описание которой дает Бланшар, идеально соответствовала теоретическому и идеологическому климату и потребностям экономической политики, существовавшим в период «великого смягчения». С одной стороны, в противоположность неоклассической экономике, модели DSGE оставляли больше места монетарной политике, и этот вывод полностью отвечал действительной практике того времени. С другой стороны, выводы из моделей DSGE неявно подтверждали умозаключение, основанное на эмпирически фиксируемом снижении волатильности ВВП, что серьезные макроэкономические колебания стали достоянием прошлого.
При анализе с помощью моделей DSGE источников колебаний в 1990-х годах предполагалось, что управление макроэкономикой – это вотчина центральных банков, основным инструментом которых является процентная ставка, главным образом та, по которой они одалживают средства коммерческим банкам. Деятельность центрального банка моделировалась как таргетирование инфляции (ее открыто провозглашают большинство центральных банков) или как применение правила Тейлора (о нем ниже), которое предполагает одновременную стабилизацию темпов роста ВВП и инфляции.
Центральные банки до некоторой степени восприняли модели DSGE – они дали указание своим исследовательским департаментам протестировать эти модели и использовали выводы, из них вытекающие, для теоретического обоснования своих операций. Но для непосредственной деятельности по экономическому управлению модели DSGE использовались мало. Для ежедневной рутинной работы большинство центральных банков продолжало опираться на старомодные макроэкономические модели, менее привлекательные с точки зрения своих теоретических характеристик, но дающие более совершенные прогнозы. К середине 2000-х стало казаться, что модели DSGE скоро займут свое законное место в сфере экономической политики. К несчастью же, ни они, ни старые модели были неспособны не только предсказать кризис, который в 2008 году охватил мировую экономику, но и показать пути выхода из него.
Наступил 2008 год. Американская экономика погружалась в рецессию, положившую начало глобальному финансовому кризису, а творцы DSGE вовсю трубили, что они «привезли мир нашему поколению».[68]Была созвана конференция, посвященная методологической конвергенции в макроэкономике. Тон задал Майкл Вудфорд, который сказал: «Текущий момент сулит самые блестящие перспективы для прогресса. Его плоды будут обильными. Все благодаря тому, что стал возможным продуктивный диалог между теорией и эмпирикой, с одной стороны, и между теорией и практикой – с другой».[69]
Впоследствии размышляя над этим эпизодом, Пол Кругман сделал вывод, что экономисты в своей совокупности спутали красоту, облаченную в прекрасные наряды математики, и научную истину. Подход, описанный Бланшаром, смотрелся красиво (по крайней мере в глазах экономистов) и проливал свет на некоторые аспекты проблемы, но красота стояла на первом месте. Подход к анализу, для которого на первом месте стоит истина, напротив, должен был в ряде пунктов нарушить стандартную модель общего равновесия, а затем попытаться выяснить, можно ли продолжать ею пользоваться. Чаще всего это означало ввод некоторых предположений ad hoc, описывающих эмпирически наблюдаемую взаимосвязь между макроэкономическими агрегатами, даже если эта связь не может быть непосредственно соотнесена с индивидуальной оптимизацией.
Наиболее важный вывод, вытекающий из метафоры хайку, пришедшей на ум Бланшару, заключается в том, что подход DSGE, как выяснилось, неспособен сформировать действительно прогрессивную научно-исследовательскую программу.[70]Ведь, как утверждает Бланшар, новый исследовательский проект в рамках DSGE всегда начинается со стандартной модели общего равновесия независимо от того, какие модификации этой модели, отражающие отклонения реальности от смоделированного идеального мира, были сделаны в процессе предшествующей работы.
Наоборот, прогрессивная научная программа требует кумулятивности, при которой эмпирически оправдавшиеся изменения в оптимальной модели общего равновесия инкорпорируются в стандартную модель и берутся за исходную точку нового исследования. Такой подход означает постоянное удаление разрабатываемой модели от первоначального стандартного общего равновесия и, следовательно, все меньшую и меньшую применимость технических средств, соответствующих этой первоначальной модели.