Ангел почему-то вздохнул

- Мы все лишь орудия в твоих руках... - через силу сказал он.

Глава десятая

Уходя с поля боя, Костя чувствовал себя вовсе не так, как выглядел внешне. С каждым шагом на него все сильнее наваливалась усталость.

«Наверное, так чувствует себя аккумулятор, когда в нем кончается электричество», – подумал он. – «Все вроде бы на месте – футляр, пластины, электролит, а заряда нет!.. И что тогда ему надо сделать?.. Поскорее подключиться к сети для подзарядки!..»

Костя прибавил шаг, мечтая о том, когда придет домой и заговорит с мамой о чем-нибудь, и его состояние постепенно улучшится. Так всегда бывало после разговоров с мамой, а в последнее время и с Григорием. Они обогащали друг друга.

«Вот это и есть моя сеть!..» - сказал себе Костя.

Но поговорить с мамой не удалось. С ней явно что-то происходило. Она как будто была окружена незримой оболочкой, и там, внутри нее, чему-то улыбалась и явно с кем-то мысленно общалась. Костя посмотрел на нее озадаченно. И вдруг понял.

«А чего, собственно, я ждал?.. – спросил он себя. – Это должно было произойти рано или поздно. Они ведь еще совсем молодые!.. И очень хотят этого».

Вслух он ничего не сказал, и не стал задавать Ирине Александровне лишних вопросов. Он решил подождать, пока она заговорит с ним сама.

Но во время ужина они тоже ни о чем серьезном не поговорили, отделавшись мимолетными репликами о том, о сем, по большей части второстепенном.

С сожалением Костя удалился в свою комнату и сел за компьютер. Вчера он планировал доделать одну из своих компьютерных трехмерных композиций, но работа не шла. В душе его было пусто, а мысли были заняты другим.

Пришел Григорий. Они с мамой долго сидели на кухне, о чем-то тихо разговаривая. Обычно Костя присоединялся к ним, но сегодня он почему-то остался у себя.

Вдруг на него накатило вроде бы совсем забытое состояние неуверенности и тревоги. С чего бы это?..

Наконец, Ирина Александровна сама вошла в его комнату.

- Ну вот, опять за компьютером. А тебя ждали!.. – спросила она.

Костя взглянул на маму внимательно. Теперь оболочки вокруг нее как будто бы не было, но мир ее все равно изменился. И неудивительно!..

Ирина Александровна, краснея от волнения, сказала:

- Костик, мне надо сообщить тебе очень важное известие...

Она замялась.

- Да?.. – помог ей Костя.

- Я... Я чувствую себя так странно. В моем возрасте... В общем, я беременна!..

Костя слабо улыбнулся.

- Это заметно, – сказал он.

- Как это – заметно?! – удивилась Ирина Александровна. – Еще ничего не может быть заметно!..

- Другим – не заметно! Но я-то вижу.

Ирина Александровна смущенно улыбнулась.

- Да, конечно... - пробормотала она. – Странно было бы, если б ты этого не увидел!..

- Григорий уже знает?..

- Да. Я сказала ему сегодня утром.

- Утром, – повторил Костя. – И как он к этому отнесся?..

- Он просто улетел! – тихо, но ликующим голосом призналась Ирина Александровна.

Костя смотрел на нее молча.

- А... А как ты к этому относишься?.. – спросила Ирина Александровна. – Все-таки в моем возрасте!..

- Ну что ты опять про возраст?.. Тебе ведь еще только тридцать четыре. Вся жизнь впереди!.. – сказал Костя с вымученной улыбкой.

Но Ирина Александровна этого не увидела.

- Да, ты прав, - кивнула она с таким видом, как будто опять к чему-то прислушивается. – Я чувствую себя сейчас такой юной!.. Я чувствую себя такой, какой была, когда вынашивала тебя!..

- Там девочка, – сказал Костя неожиданно для себя самого.

Глаза Ирины Александровны расширились.

- Ты знаешь, мне тоже так кажется!.. – прошептала она.

- А мне не кажется. Я просто уверен, – сказал Костя. – Там точно девочка. Настоящая!..

Ирина Александровна робко улыбнулась.

- А разве Катя была не настоящей?..

- Катя была особенной... Была и есть.

- Да, да, конечно! Но родить девочку было бы так прекрасно!..

- Почему – было бы?.. Это будет прекрасно!..

- Ты правда так думаешь?.. Ты не ревнуешь меня?.. Первенцы ведь очень болезненно переживают все такое...

- Это если первенцы малыши. А я-то уже не малыш, – как можно спокойнее сказал Костя.

- Да, да, конечно! Не малыш! – улыбнулась Ирина Александровна. – Ты у меня уже совсем большой мальчик. Спасибо тебе, мой родной, спасибо!..

Ирина Александровна нежно поцеловала Костю, и вышла, вся в своем собственном, совсем отдельном, материнском мире.

Только мир этот принадлежал сейчас не Косте.

«Ну вот, теперь мне точно нужно привыкать быть взрослым. Смена поколений, ничего не поделаешь!..» - с грустной иронией сказал он сам себе. – «Вот только страдать из-за этого я не буду!.. Наоборот, я буду радоваться, что все идет именно так. Ведь я знаю, мы будем счастливы все вместе!..»

Он говорил себе то, что думал.

Но, все равно, ему сейчас было так печально!..

И впервые за долгое время не с кем было разделить эту печаль...

Оставшиеся дни декабря пролетели очень быстро.

Аня в Дубравке была занята от зари и до зари. Собрав вокруг себя увлеченную ватагу сверстников, и девочек, и мальчиков, она вместе с учителями украшала школу. Дел хватало всем.

Костя в городе был занят не меньше, но не предводительствовал в каких-нибудь общественных делах, а усердно занимался учебой и подолгу сидел за компьютером. Он очень хотел закончить свою большую трехмерную композицию до праздника. Это был некий фантастический дворец, с зимними садами, бассейнами, школами, магазинами, производственными участками – в общем, всем тем, что нужно для комфортной жизни большого числа людей.

Костя знал, что эту его фантазию невозможно будет реализовать хоть когда-нибудь, но он просто хотел закончить ее.

И закончил к вечеру тридцатого декабря.

Тридцать первого утром они втроем – он, мама и Григорий – уехали в коттедж. Именно там они решили праздновать наступление нового года, а роль новогодней елки исполнила небольшая сосна, растущая во дворе. Чуть ли не целый день они украшали ее, и при этом им всем было так хорошо, что Костя даже позабыл на время о своей печали, одолевавшей его в последние дни.

Но печаль вернулась, прямо за праздничным столом.

Наблюдая за мамой и Григорием, Костя все время ловил себя на мысли, что они теперь не втроем – теперь они двое и один. Его мама теперь была женой Григория, в свой срок должна была стать мамой во второй раз, ну а Григорий не уставал радоваться своей роли мужа и отца.

«Ей-богу, они прямо как дети!..» - с грустью думал Костя. – «Никак не могут наиграться в папу-маму!.. А что же будет, когда ребенок и в самом деле родится?..»

Косте стало совсем худо.

«Я – как древний мудрый старик, – подумал он. – Всех понимаю, всех принимаю, всех прощаю, даже не надеясь на то, что кто-то поймет и примет меня... Эх, скрыться бы в какой-нибудь пещере! И прожить там всю оставшуюся жизнь. Да только ведь не получится...»

Он взглянул на часы.

Было уже одиннадцать, и он не мог покинуть стол, пока не пробьет двенадцать.

Он едва дождался, пока истечет последний час уходящего года, и, пригубив свой бокал с шампанским, съел конфетку, пошел спать, сославшись на то, что очень устал.

Он разделся и лег спать, но сон все не шел к нему.

Как мама и Григорий были счастливы! Как они смотрели друг на друга! Как они понимали друг друга, буквально с полуслова.

Почему у него не так?..

Нахмурившись, Костя постарался изгнать чувство обиды.

Надо сказать себе, что это все временно. Что все обязательно будет хорошо. Будет хорошо...

Незаметно он уснул.

...И проснулся опять.

В доме было тихо. Часы показывали семь утра. И, значит, мама и Григорий уже давно спали. А что же теперь делать ему?.. Ведь спать совсем не хотелось. Правда, компьютер в коттедже уже был, и можно было пойти его включить. Костя немного поразмыслил над этим. Нет, не стоит.

Он вздохнул, размышляя о своей странной жизни. Интересно, есть ли на свете другой мальчик, который был бы вынужден жить вот так?.. Он принялся перебирать разные события, как будто бы прыгая по ступенькам, только не вперед и вверх, а обратно, в прошлое...

Схватка с Гордоном. Марина, которая после схватки боится поднять на него глаза. А до этого – встреча с Григорием, его необыкновенная помощь. А до этого – резкий переход от одного образа жизни к другому. Еще до этого – последние дни жизни в Дубравке в образе Кати. Ах, как это было прекрасно, оказывается – быть беззаботной маленькой девочкой!

Как ее все любили!

Как она всех любила!..

А теперь?..

Разве теперь лучше?..

Раньше, когда он был Катей, он просто жил, просто впитывал свое счастье и щедро делился им с окружающими, и детьми, и взрослыми. И ему не надо было кого-то прощать, с кем-то соревноваться, утверждаться с помощью чего-то в компании своих сверстников.

Какой это тяжелый труд, оказывается!..

Какой это невероятный груз!..

Взять ту же Марину. Он ведь не хотел рисовать ей никакие вероятности ее жизни. Они будто бы сами стали разворачиваться перед его мысленным взором. И он вовсе не собирался показывать ее такой, какой она выглядела в этих картинах.

Но Марина увидела их. И растерялась. И возненавидела себя.

Какое право он имел поступать вот так?.. Какое право он имел доводить другого человека до ненависти к самому... то есть самой себе?..

А Гордон?.. Он его опозорил и уронил в глазах его свиты. И пусть даже это не свита, а свора шакалов, какое право он имел вмешиваться в образ жизни этой стаи?..

Пусть бы они жили дальше сами по себе, а он – сам по себе, в своем мире!..

Тут мысль Кости перескочила на будущего маминого ребенка.

Да, скоро у Кости будет маленькая сестра. Конечно, это будет сестра, тут никаких сомнений. Конечно, внимание мамы полностью будет отдано ей. Костя ведь совсем большой. Он ведь с успехом преодолел всякие свои кризисы!.. И, значит, может дальше жить без маминой опеки. Совершенно самостоятельно. Как взрослый мудрый человек, с успехом решая не только свои проблемы, но и проблемы других людей.

Как будто он какой-то там инструмент для преобразования жизни других людей!

А как же его собственная жизнь?

Зачем он вообще живет? Зачем он вообще выжил?.. Зачем он был девочкой, и дружил с Аней, а потом, потом...

Тут у Кости перехватило дух.

Воспоминание об Ане было самым невыносимым.

Он вспомнил ее лицо. Ее руки. Ее загорелое тело, когда он любовался ею, а она так доверчиво, с таким чувством принимала его ласку.

Как это было необыкновенно!

Как это было хорошо!..

Почему у него отняли это счастье?..

Почему у него отняли Аню?..

- Аня, Анечка... - прошептал Костя.

И тут его внутреннюю плотину прорвало.

Костя разрыдался, как маленький, маленький ребенок, который плачет не только потому, что ему плохо, но и для того, чтобы привлечь к себе внимание любимых людей, чтобы они утешили, чтобы они согрели его и еще раз показали ему, как они любят его, как он для них важен...

А кто утешит сейчас Костю?..

Никто.

Никто.

Никто!..

Так Костя плакал и плакал, стараясь только плакать беззвучно, чтобы не разбудить маму или Григория и не привлечь к себе их внимания.

В своем неутешном горе он не слышал, как чей-то сердитый голосок сказал:

«Ну, что ты ждешь?.. Сделай что-нибудь!..»

«Что я должен сделать?..» - растерянно спросил в ответ другой голос, густой и глубокий, в такт трепетанию тяжелых крыльев.

«Разбуди ее, вот что!..»

«Кого – ее? Его мать?.. Я, наоборот, изо всех сил стараюсь сохранить ее сон!»

«Нет, ну почему ты такой глупый?.. Я вовсе не о его маме сейчас говорю! Разбуди ЕЕ!»

«Но... Позволено ли мне?.. Могу ли я?..»

«Ты все можешь!.. Все!.. Ну пожалуйста, пожалуйста, миленький, разбуди ЕЕ!.. И сделай так, чтобы она услышала его! Ведь помочь ему сейчас может только ОНА!..»

«Хорошо, хорошо, я сделаю, как ты хочешь. Я сделаю...»

Аня легла спать тоже почти сразу после боя новогодних курантов.

Конечно, этот новогодний праздник был совсем не таким, как предыдущие два, которые она провела с Катей. Ну и с мамой и папой, разумеется.

Какие то были замечательные праздники!..

Они веселились едва ли не всю ночь на пролет, первый раз в их доме, а второй – в доме, где жили Катя со своей мамой. Вместе наряжали елку, вместе с восторгом распаковывали коробочки и свертки с целой кучей подарков, а потом бегали по улицам с горящими бенгальскими огнями в руках, и бабахали хлопушками, и запускали в небо ракеты, взрывающиеся разноцветными фейерверками...

Теперь все это уже в прошлом. Вернее, прошлое вернулось и стало настоящим. Этот новый год Аня вновь встречала вместе с мамой и папой, в узком семейном кругу, как это было до появления Кати в Дубравке...

Неожиданная мысль пришла в голову Ане.

А что, если бы Катя тоже входила в ее семью?.. Например, была бы ее сестрой?.. Тогда, может быть, ей не нужно было бы уезжать по какой-то там очень важной причине. А если бы нужно было, Аня знала бы, куда она уехала, и они могли бы обмениваться письмами и ездить друг к другу в гости. Ведь родственники всегда сообщают другим родственникам о своих перемещениях...

Ворочаясь в постели, Аня уже в полусне улыбнулась и покачала головой.

Катя не была ее сестрой. И не могла ею быть. Но родство между ними возможно. Особенное, замечательное родство!..

Эта мысль так ошеломила Аню, что сон тут же слетел с нее.

«Что это со мной? Почему я подумала об этом?.. – спросила она себя. – Неужели это локон виноват?.. Нет-нет, я не буду думать об этом сейчас! Я не буду думать об этом до тех пор, пока не встречусь с Катей снова. Ведь я точно знаю, мы с ней обязательно встретимся когда-нибудь!.. Надо только немного потерпеть, подождать... Подождать... Подождать...»

И с этой мыслью Аня уснула.

...И тут же вновь проснулась. Бросив взгляд на светящийся циферблат будильника, она увидела, что стрелки показывали восьмой час утра.

«Нет, вставать я не буду!.. – с неудовольствием подумала Аня. – Каникулы!.. Буду спать до обеда. Или вообще весь день!..»

Она закрыла глаза, в надежде, что сон вернется к ней.

Но тут на нее накатило какое-то совсем странное состояние, не сон, а полузабытье, как будто расстояние и время слились в один поток, и этот поток подхватил ее и сделал своей частью – так, что она приобрела способность слышать и чувствовать то, что в обычном состояние ей было недоступно.

Она услышала.

Да, она услышала...

Как кто-то плачет!..

У Ани перехватило дыхание.

Боже мой! Ведь это же плакала Катя!

Где-то там, где она была сейчас, ей было плохо! Ей было одиноко! А еще она устала, очень устала. Она так много сделала, и для себя, и для других, причем для других гораздо больше, чем для себя, и нуждалась в обыкновенном внимании, в обыкновенном душевном прикосновении словом, мыслью, взглядом... Но никого не было в этот драматический момент рядом с ней. Никто не мог сделать для нее того, в чем она сейчас так нуждалась...

- Катя! Катенька! Катюша!.. – шепотом воскликнула Аня. – Но ведь я же здесь!.. Не плачь, не надо! Я слышу тебя!.. Я же тебя слышу!.. А ты? А ты меня слышишь?..

Ответом ей был продолжающийся безутешный плач.

Аня поняла, что подхвативший ее поток развернут в одну сторону. Аня слышит Катю, а она ее – нет.

Но должен же быть какой-то способ добраться до нее. Если Катя не слышит слов Ани, то, может быть, она способна уловить ее чувство?.. Ее мысль?.. Вот только как их передать?..

Взгляд Ани заметался.

И остановился на окошке игрушечного дома, озаренного призрачным сиянием утренней луны.

Аня вскочила, быстро, но осторожно открыла окно домика, и через него вынула куклу Кати.

- Да ты моя маленькая! – бормотала при этом Аня, сама едва не плача от нахлынувших чувств. – Сейчас, сейчас мамочка тебя приласкает! Мамочка тебя утешит. Ты не одна, моя маленькая, не одна!.. Мамочка рядом... Давай-ка снимем платьице, оденем рубашечку... Ах, у тебя же нет никакой рубашечки... Мы ее для тебя сшить не догадались!.. Ну и ладно. Не надо нам никаких рубашечек!.. Зачем они нам?.. Мы с тобой обе будем голенькими!..

Аня вдруг хихикнула, сама не понимая от чего, и опять нырнула под одеяло, осторожно держа Катю в руках.

Улегшись на левый бок, Аня, повинуясь еще одному удивительному порыву, приложила губки маленькой Кати к своему еще совсем неразвитому соску и зашептала:

- Вот так гораздо лучше!.. Правда, маленькая?.. Мамочка тебя приласкает! Мамочка даст тебе грудь, и все будет просто прекрасно!.. Не надо плакать, не надо!..

И в тот же миг Аня почувствовала, как далекая Катя глубоко вздыхает, как всласть выплакавшееся дитя.

И, почмокав губами, засыпает...

Дрожь пробежала по всему Аниному телу, а сердце ударило в ее груди гулко и восторженно.

Катя услышала ее!

Она больше не плакала!..

Она чувствовала ее, понимала, принимала ее заботу и ласку!..

Ане стало необыкновенно тепло и покойно на душе. Впервые после длительного перерыва она опять ощутила свое единство с Катей. Вот именно!.. Единство!.. Вот что у них всегда было! Когда они с Катей вместе, они – единое целое!.. Ах, как же это хорошо! Как замечательно!..

Бережно прижимая Катю к своему еще очень небольшому холмику с едва развитым соском, Аня вдруг тоже заплакала, но не от печали, нет, а от радости, от понимания того, что время и расстояние ничего не могут поделать с ними.

Они с Катей вместе.

Они были вместе, они сейчас вместе и всегда будут вместе!..

Будут вместе, обязательно будут!

Будут...

Будут...

Сознание Ирины Александровны опутывал необыкновенно вязкий сон. Что-то происходило, она сквозь сон чувствовала это, и пыталась сбросить с себя его слишком уютную, слишком нежную пелену, а сон сопротивлялся, покоряя ее не силой, а слабостью, и Ирина Александровна только понапрасну теряла силы в неравной борьбе.

«Ну что же ты делаешь со мной?..» - с упреком бормотала сну Ирина Александровна. – «Не нужно меня вот так убаюкивать! Я должна встать! Я должна все проверить! Я должна убедиться, что все в порядке!..»

«Все и так в порядке... В полном порядке... Волноваться не о чем...» - будто бы шептал ей в ответ сон, не желая выпускать из-под своей мягкой власти.

«Ну как же не о чем!.. – возмущалась Ирина Александровна. – Я слышу, будто кто-то плачет! Неужели это Костя?.. Я должна пойти к нему!..»

«Не спеши... Не спеши... Не мешай им... - лепетал в ответ сон. – Не думай о слезах... Они уже высохли...»

«Им?.. Им?.. – удивлялась Ирина Александровна. – Им – это кому?.. Неужели?..»

«Тс-с!.. – отвечал ей сон. – Подожди... Ну подожди немного!..»

И вот так они спорили и спорили друг с другом, а время тянулось и тянулось.

Наконец, сон отступил. Ирина Александровна проснулась, чувствуя, что вязкая пелена исчезла без следа.

Она открыла глаза и бесшумно встала с постели, стараясь не разбудить крепко спавшего рядом Григория. В комнате уже давно царил зимний день, и, значит, сон не отпускал ее очень долго. Накинув халат, Ирина Александровна побежала в комнату Кости.

Он спал на спине, раскинув руки, и на щеках его действительно виднелись следы слез. Но при этом лицо его было таким безмятежно счастливым, каким бывает только у младенцев.

Стараясь двигаться бесшумно, Ирина Александровна присела на краешек постели, любуясь своим ребенком и едва удерживаясь от того, чтобы его не поцеловать.

И вдруг...

Однажды, уже прошедшим летом, глядя на спящую Катю, она совершенно ясно увидела перед собой Костю.

А теперь в нем произошла новая перемена.

На его возмужавшем лице отчетливо проявились нежные линии, которые раньше были видны только в лице Кати. И от этого лицо Кости стало еще выразительнее.

Ирина Александровна уже не могла сдерживаться. Потянувшись к сыну, она нежно, самыми кончиками пальцев, прикоснулась к его щеке.

«Вот он, малышка, твой брат!.. – сказала она своей будущей дочери. – Твой необыкновенный, единственный в своем роде, особенный брат!..»

Ирина Александровна хотела бы сказать что-то еще, но горло ее перехватило, и она не смогла произнести больше ни одного слова, даже про себя. Сказанного, однако, оказалось достаточно, чтобы дитя внутри отозвалось тонким движением, так, что глазам Ирины Александровны стало горячо.

И тут Костя открыл глаза и сказал:

- Мамуля... Доброе утро!..

- Добрый день уже!.. – ответила ему с улыбкой Ирина Александровна.

- А почему ты плачешь?.. – спросил Костя. – Что-то случилось?..

- Ну вот, ты меня опять опередил, – вздохнула Ирина Александровна. – Я ведь хотела спросить тебя о том же самом!..

Костя смотрел на маму, улыбаясь. Ирина Александровна чувствовала, что связь между ними восстанавливается и становится даже еще крепче.

- Мне было плохо... – признался Костя. – Мне давно не было так плохо, как в эту ночь. Может быть, я просто устал. Так много всего пришлось сделать. Так много всего произошло... А потом... Потом мне приснился сон... То есть это был совсем не сон... В общем, мы разговаривали с Аней!.. Без слов. Но очень хорошо понимали друг друга. Я слышал ее, а она слышала меня. Теперь она знает, что я где-то есть, и что я не забыл ее. А я знаю, что она помнит меня и думает обо мне...

И Костя мечтательно улыбнулся.

Ирина Александровна вновь залюбовалась им.

- Я очень рада... - тихо сказала она. – И разве можно было сомневаться, что Аня думает о тебе?..

- Я и не сомневался, нет. Но одно дело – просто знать, и совсем другое – чувствовать на самом деле!..

- Да, я тебя понимаю, понимаю... - прошептала Ирина Александровна.

- Жаль только, что обе куклы, которые я сделал для Ани, остались у нее, – печально сказал Костя. – И Аня, и Катя...

- Но у тебя ведь есть другие куклы. Мы не все оставили в Дубравке.

- Нет, мама. Это другие куклы. Простые. Магазинные!..

- Ничего-ничего, это можно как-нибудь поправить!.. – сказала Ирина Александровна. – Будешь еще спать?.. Или будешь вставать?..

Костя немного подумал.

- Я еще полежу. Подумаю...

- Ну подумай, подумай... - кивнула ему Ирина Александровна. – И я тоже подумаю, над своим поведением... Я ведь очень виновата перед собой! Что-то происходило, а я даже не замечала этого! Тебе нужна была помощь, а я не пожелала тебе помочь...

- Нет, мама, ты ни в чем не виновата, – покачал головой Костя. – У тебя ведь будет ребенок. Ты думала о нем. Тут все понятно.

- Все равно. Все равно! – возразила Ирина Александровна. – Я не должна думать о ком-то в первую очередь, а о ком-то – во вторую. Я хочу научиться думать в первую очередь обо всех!..

- Ты и так умеешь, – утешил ее Костя. – Ты такое умеешь, что ой-ей-ей!..

- Спасибо тебе, сынок!.. – сказала Ирина Александровна, вся подаваясь вперед и целуя Костю в обе щеки. – Спасибо! Спасибо!..

В коттедже все трое (не считая будущего ребенка) провели целую неделю, как и планировали, развлекаясь катанием на лыжах, строительством снежной крепости и чтением по вечерам. А по ночам, укладываясь спать, Костя протягивал руку к Ане и чувствовал ее ответное прикосновение, засыпая со счастливой улыбкой на губах.

С такой же улыбкой в своей постели в Дубравке засыпала и Аня. Костя знал об этом совершенно точно.

В городе на них навалились обычные заботы, и первые дни после каникул все были очень заняты.

Но в одну из ночей, когда Костя уже лег в постель, Ирина Александровна вошла к нему в комнату с загадочной улыбкой, с руками за спиной.

- У меня для тебя подарок, – сказала она. – Я очень старалась, и, надеюсь, он тебе понравится. То есть она!.. Вот!

- Кукла! – воскликнул Костя. – В Анином платье!.. Ой, у нее же Анино лицо!.. Как ты это сделала?..

- Ну, я просто повторила то, что однажды сделал ты, – улыбнулась Ирина Александровна. - Правда, эта кукла не из папье-маше, а из пластика. Так будет надежнее. А вот тут... Вот тут для маленькой Ани еще кое-что...

- Платья... Рубашки... - пробормотал Костя. – Спасибо, мамуля! Это самый лучший подарок за всю мою жизнь!..

Ирина Александровна вновь улыбнулась, уже несколько смущенно. Она вынула еще один подарок.

- Я тут вот подумала... И решила, что это понравится тебе самому!..

- Ночная рубашка?.. Для меня?.. – пробормотал Костя.

- Ну, почему бы и нет?.. Помнишь, как тебе было приятно спать в рубашечках?.. Смотри, какие кружева. И оборочки!.. Нравится?..

- Да. Да!.. Очень...

- Давай, я тебя переодену?.. Как когда-то?.. Не будешь стесняться?..

- Да ну. С чего бы я стеснялся?..

Через пару минут Костя лежал в постели уже в новой ночной рубашке, впитывая полузабытые прекрасные ощущения.

- Как хорошо, – сказал он. – Как свободно!..

- Замечательно!.. – сказала Ирина Александровна. – Я очень рада, что ты рад! И вот что я подумала еще... Может быть, купить тебе платье?.. Ты сможешь носить его дома. Ты, правда, подрос, но это не важно. Мне кажется, тебе будет приятно время от времени снова побыть Катей!..

- А Григорий?.. Он же увидит. Как он к этому отнесется?..

- О Григории можешь не волноваться. Он все понимает. Я уже рассказала ему кое-что, в самых общих чертах. Ты не осуждаешь меня за это?..

- Нет, мамочка, ты что!..

И уже на следующий вечер Ирина Александровна с восторгом переодела Костю в новое платье. Он действительно сильно вытянулся, но в нарядном темно-синем платье чуть ниже колен, с оборками и кружевами, выглядел очень мило.

- Ну, здравствуй, Катя!.. С возвращением!.. – шепнула Ирина Александровна, нежно обнимая свое дитя. – Хорошо малышке в платьице?..

- Да, мамочка. Очень хорошо! – обнимая маму, прошептал ей Костя в ответ.

Так с тех пор и повелось. Не каждый день, не постоянно, как раньше, но время от времени Ирина Александровна наряжала Костю в платье, и он целый вечер, а то и целый день проводил в образе Кати.

Григорий принял эту перемену не только с пониманием, но даже с каким-то благоговением. Ирина Александровна рассказала ему о появлении Кати во всех деталях, и он слушал с большим вниманием.

- Как это все необыкновенно!.. – сказал он затем. – Но по-другому у вас ведь и быть не могло.

- Да, это так, – согласилась Ирина Александровна. – Это так...

- И еще я вот что хотел сказать... - как бы собираясь с духом, продолжал Григорий. – Я хотел сказать... Спасибо!..

- За что?.. – удивилась Ирина Александровна.

- За доверие.

- Но оно ведь было у нас с самого начала. А если б его не было, не было бы ничего!..

- Вот за это и спасибо!..

Теперь те вечера, когда Костя был Катей, проходили у них в особой атмосфере. Они все трое после ужина собирались в гостиной. Ирина Александровна о чем-то тихонько беседовала с Григорием, пока Костя, то есть Катя, играла в уголке со своими куклами, или же они читали друг другу очередную главу из той книги, которую выбирали вместе именно для общего чтения вслух, или беседовали о чем-то все вместе.

Ну а спать Костя укладывался всегда в ночной рубашке, с маленькой куклой Аней рядышком на подушке, в то самое время, когда Аня укладывала с собой маленькую куклу Катю... Они разговаривали друг с другом без слов, и снились друг другу вновь в образе маленьких девочек, управляя не только своими снами, но и самой материей, из которой созданы не только сны...