Легенды о купце ПоганкинеКупец Поганкин



Да, умели все же строить наши далекие пращуры: если церковь – так и для души, и для глаза отрада, если деревянный дом «под топор» - так жилось в нем вольготно и здорово, если хоромы каменные – так загляденье на долгие века. Жаль лишь крупицами прошлого величия приходится довольствоваться нам, не совсем благодарным потомкам. Слава Богу, хоть и это что-то, малое, осталось. Да вот беда – и об этих крупицах мало что знаем и знать не хотим. Ну вот хотя бы о Поганкиных палатах.

Знаменитые Поганкины палаты, что на десятки метров тянутся вдоль нынешних улицы Некрасова и Музейного переулка, - один из самых широко известных памятников гражданской архитектуры Пскова 17 в. Строились они по заказу первого владельца палат Сергея Поганкина. Богатый и могущественный в свое время был человек: голова Псковского денежного двора, кабацкий голова, возглавлял псковскую таможню. О его богатстве и достатке и говорить не приходиться. Вот только один небольшой пример. За два дня 1671 г. Сергей Поганкин, кроме прочего, совершил такие торговые сделки: закупил на псковском торге, переработал и продал иноземным купцам 1321 пуд сала, продал 1878 пудов пеньки, 875 пудов льна и 336 пудов выделанной первосортной кожи.

Такому купцу, понятно, вполне по карману было отгрохать себе огромные каменные палаты на крепчайшей «дикой» плите, которая ни мороза, ни сырости не боится, а границы двора хором простирались едва ли не по всему периметру целого квартала. Внутри палат находились производственные мастерские, склады, помещения для приема гостей, сени, состоящие из трех палат, привольное жилье самого хозяина, просторные помещения для других членов семьи, домашней челяди.

Словом впечатляет. Только - почему Поганкин? Столь необычная для России фамилия. На этот счет по Пскову гуляло несколько преданий.

***

Старые люди еще помнили, что как раз на том месте, где сейчас красуются Поганкины палаты, некогда находилась жалкая полуразрушенная лачуга бондаря-бедняка. Бондарю, пробивающемуся своим ремеслом, едва удавалось сводить концы с концами, чтобы не умереть с голода от скудного пропитания. Тянулась такая жизнь день за днем, месяц за месяцем, и конца нужды не видно.

Как-то в один из вечеров сидел бондарь возле тусклой, слабо потрескивающей лучины, заканчивал спешный заказ. Уж было и спать собрался ложиться, да вдруг увидал, как мимо него по земляному полу прошмыгнула громадная крыса и скрылась в дальнем углу лачуги, где находилось крупное гнездо.

- Ах ты, тварь бессовестная. Совсем страх потеряла! – закричал бондарь.

Он схватил тяжелую кочергу, погнался за крысой и заглянул в темный угол. В полумраке его привлек какой-то неясный блеск. Бондарь нагнулся, пошарил рукой и, к счастливому изумлению, поднял с земли настоящую золотую монету. Спрятав ее в карман, он стал рыться в углу дальше и вскоре обнаружил целый клад золотых монет. Вот с этих нечаянных денег бондарь и разбогател и на месте лачуги палаты себе выстроил.

Ну, а так как в те времена деньги, найденные в каком-либо кладе, считались в народе «бесовскими», «погаными», то и получил бондарь прозвище по деньгам – Поганкин.

***

Другая легенда рассказывает о некоем псковском купце, настоящая фамилия которого не сохранилась. Так вот, этот купец водил очень большую дружбу с иностранными гостями. А иноземцев в те поры, надо прямо сказать в Пскове крайне не любили и не жаловали – уж больно много горя и несчастий причиняли иноверцы псковской земле беспрестанными набегами и обманом. Иностранцам в средние века даже вход в город был запрещен, а ежели какой иноземец проникал в сердце Пскова – Кром, ему полагалась смертная казнь. И называли иностранцев тогда не иначе как «погаными».

Вот эту свою нелюбовь псковичи перенесли и на псковского купца, породнившегося с иностранцами, и стали называть его Поганкиным.

***

А вот еще что говорят. Будто бы Поганкин тайно знался и сносился с кровожадными разбойниками, что обретались в дремучем Сороковом Бору, что в Гдовском уезде. Через их якобы неправедные, награбленные сокровища и разбогател. Богатства его, значит, невинной христианской кровью окроплены. Оттого и прозвище в народе ему такое дали.

***

Наконец, есть еще одно предание, дошедшее до наших дней.

Нежданно-негаданно наехал как-то вместе с огромной ратью в Псков царь Иван Васильевич Грозный. Изрядно погромил и пограбил он тогда город. Но этого показалось Грозному-царю мало, и он потребовал от псковских купцов еще денег.

Один из купцов, предок нашего Сергея Поганкина, не вытерпи да спроси неожиданно у царя:

- А сколько же тебе, государь, денег надобно?

Изумленный такой наглостью купца, Грозный в гневе воскликнул:

- Ах ты, поганый! Да разве ты уж так богат, что можешь дать столько, сколько я захочу?!

Насмерть напуганный купец опрометью убежал от грозных царских очей и спрятался в своих каменных палатах. Однако царские слуги и там его отыскали и насильно привели к Грозному…

Жизнь незадачливому купцу Иоанн Васильевич сохранил, но с тех пор весь город стал прозывать купца Поганкиным.

Жил в Пскове богатый купец Сергей Поганкин, который своим жестоким нравом, алчностью к деньгам возбудил в народе ненависть, а поэтому и прозвали его "поганым". Так это позорное имя осталось за ним и за его потомками.

О жизни купца Поганкина сложено много легенд и ни в одной из них не сказано доброго слова о нем. Одна говорит о бродяге, который нашел клад и, познакомившись с "бесовскими деньгами", стал лютым человеком. Вторая - об атамане разбойников, который пролил много человеческой крови и на награбленное построил палаты, прозванные Поганкиными. Третья - об Иване Грозном, который за наглость и нечестно нажитое богатство прозвал купца "поганым"...

Из уст в уста передавались рассказы о страшных злодеяниях Сергея Поганкина. На железных цепях в глубоких сырых подвалах его палат томились и страдали заживо погребенные люди. А еще говорится, что сам Сергей Поганкин в пылу гнева привязал свою молодую жену к крупу полудикой лошади и пустил ее в поле. Лошадь вернулась на следующий день, вся обрызганная кровью. С этого времени Поганкин стал часто предаваться диким забавам.

Много жалоб от бедноты поступало в Москву на Сергея Поганкина, в которых винили его в хищениях, убийствах, в беспошлинной торговле с немцами...

Как известно, Поганкины палаты построены во второй половине XVII века, вскоре после известного псковского восстания 1650 года. В ту пору широко велось в Пскове строительство купеческих каменных домов-крепостей, рассчитанных на защиту их владельцев от народного возмущения.

Тяжелые каменные своды покрывали комнаты и подвалы Поганкиных палат. Окна, как крепостные бойницы, закрывались толстыми железными ставнями, переплетались витыми железными решетками. Межэтажные переходы (лестницы) выкладывались в толщине стен. Большое количество ниш и тайников, выходящие на все стороны 105 окон-бойниц, придавали зданию вид настоящей крепости.

Вороний камень

Есть на бурном Чудском озере Вороний остров с легендарным "Вороньим камнем". Якобы с вершины этого валуна-великана Александр Невский руководил русской ратью в "Ледовом побоище".

Проходили годы, волны Чудского озера размывали Вороний остров, и "Вороний камень" медленно опускался в пучину озерную. Так каменный страж порубежной земли Псковской ушел на покой, и открылись широкие ворота на Псков.

Обнаглели недруги. Темной ночью двинулись ливонские рыцари на многочисленных кораблях на разорение сел Псковской земли.

Тихо проплывали враги над потонувшим "Вороньим камнем", предвкушая победу. Нежданно пронесся ураган, разбушевалась буря, и из водяной пучины поднялся валун-великан, раскидал вражеские корабли и потопил всех рыцарей.

Много раз покушались ливонские разбойники переплыть этот рубеж и овладеть Псковом. Но каждый раз "Вороний камень" подымался на поверхность озера, расчлененные части острова соединялись и уничтожали врагов в своих могучих объятиях.

Сама "мать-земля" приходила на помощь защитникам Родины! И часто в глухие осенние ночи старые рыбаки, проплывавшие на своих "бударах", слышали заглушенные звуки, доносившиеся со дна озера, похожие на лязг мечей и жужжание в полете острых стрел.

Тень Князя

Когда-то, давным-давно, псковичи не только сеяли хлеб, занима­лись ремеслом и торговлей, строили дома и храмы, растили детей. Едва ли не постоянно, с мечом в руках, приходилось отражать, им набеги рыцарских и прочих орд, вбивших себе в головы несбыточную мысль завладеть свободолюбивым народом.

Так было и в тот раз: словно стая коршунов, налетели на древний град злые, беспощадные тевтоны. Только выбрали, поганые, удобную для себя минуту. Застав псковичей врасплох, тевтоны в короткой, но жестокой схватке овладели городом, перебив немногочисленную дру­жину, а израненного, теряющего сознание псковского Князя схватили, заковали в тяжелые цепи и привели к самому магистру Тевтонского ордена. Надеялись, убогие, что преклонит колена гордый Князь, при­знает свое поражение и запросит о пощаде.

Но только не добился, как ни старались палачи-подручные, разъ­яренный магистр от Князя ни просьбы о пощаде, ни рабской покорно­сти; даже стона его не услышали.

Приказал тогда магистр своим псам-рыцарям выстроить на крутом берегу реки, там, где воды Псковы разбиваются о серый каменистый выступ, высокую-превысокую башню и заточить в нее мужественного пленника, чтобы тот постоянно видел и слышал с высоты темницы муки и страдания своего народа.

Уж год прошел, и даже больше, а псковичи все терпели издеватель­ства, изнывали от тяжкого ярма орденских поработителей, и все чаще с надеждой обращали взоры к неприступной тюрьме, где томился зако­ванный в железо, но не сломленный Князь. Каждый стон, каждая обида, нанесенная его народу, доносилась до сердца Князя сквозь тол­щу каменных стен, жгучей болью отдаваясь в изболевшейся душе. И поднимался он тогда с холодного каменного пола, подходил, гремя тяжкими оковами, к узкому проему окна-бойницы и обращался к пско­вичам с призывом восстать против ненавистных захватчиков, не ща­дить жизней ради обретения долгожданной свободы.

Призывы Князя подслушали тевтонские стражники и донесли об этом своему начальнику. Рассердился тот и испугался одновременно и в паническом страхе перед восстанием приказал тайно умертвить не­покорного Князя.

Но ничто уже не могло остановить бурной волны народного гнева. Каждый, кто только мог держать в руках оружие, бросился на заклятых врагов; не было под рукой оружия - голыми руками терзали закованных в броню тевтонцев. Долго, яростно, молча бились псковичи с врагами целый день, не остановились и темной ночью. И уже чуть было не взяли тевтоны верх над восставшими.

Но тут произошло чудо. Ослепительная молния разрезала напополам ночное черное небо, и не успели стихнуть последние раскаты оглушительного грома, как на стене, на самом верху башни, появилась тень Князя. Смертельный ужас объял тевтонов, а ободренные псковичи с удвоенной силой бросились на врага, разбили его наголову и изгнали далеко за пределы псковской земли.

Правда, много и псковичей полегло в той страшной битве. Всех их с почестями похоронили на каменистом речном выступе, возле стен построенной башни-темницы. Вспомнили псковичи и своего верного Князя и хотели найти его тело, чтобы предать земле. Но пусто было в башне, только тяжелые, поржавевшие цепи змеями распластались на каменном полу.

С тех пор слава великая о Князе стала передаваться из поколения в поколение, дошла и до наших дней. Только не всякий о том знает. Но зато каждый год, в ночь смерти народного героя, доносится из башни тихий и печальный звон. Многие утверждают, что самолично слыхали его. А башню оттого и стали называть в народе Гремячей.

"Легенды и предания Псковщины", Ю.Степанов, 1993 г.

Легенда о городе Гдове

В далекие времена там, где Гдова-река несет свои воды в Чудское озеро, стояло богатое рыбац­кое селение. Наступила весна. Озеро очистилось ото льда, и рыбаки готовились к лову: мужчины смоли­ли ладьи, а женщины чинили сети и пекли в дорогу мужьям, отцам и сыновьям сдобные лепешки.

Когда выезжали на лов, озеро разбушевалось, как море. Женщины остались дома, принялись гото­вить чаны и бочки для приема большой добычи.

Уже много лет прошло после Ледовой битвы, мир не нарушался, спокойствие царило на Псковской земле, и рыбаки отвыкли брать с собою копья и ме­чи. Не взяли они их и в этот раз.

Лов был удачным, и рыбаки с радостью возвра­щались домой. У «Вороньего острова» на них не­жданно напали вооруженные до зубов ливонские рыцари. Безоружных с вооруженными — битва равная...

Рыбаки погибли, а лодки с добычей увели рыца­ри в Омовжу.

На третий день гибели рыбаков волны озера Чуд­ского вернули трупы родному селению. Долго горе­вали вдовы и матери. Смерть дорогих и близких оже­сточила их сердца, и они поклялись отомстить ко­варным ливонским разбойникам. Рыбачки сразу же принялись за работу. Взяли в руки лопаты, и в один день опоясали свое селение глубокими ямами. На дне ям вбили острые колья, а поверхность заложи­ли валежником.

Убийцы-рыцари не заставили себя долго ждать и вскоре напали на селение, уверенные, что женщины не окажут сопротивления. Ночью на ладьях тихо подплыли недруги к берегу, бесшумно высадились, окружили селение, по пронзительному крику-сигна­лу начали нападение.

Но случилось неожиданное, о чем никто из них и не помышлял: валежник не выдержал тяжести тел, рыцари падали в ямы на острые колья. Если кто из них и не попал на острый кол, то был уничтожен огнем. Ни один из ливонских разбойников не избег сети храбрых рыбачек!

Вскоре на этом месте образовался город — северный щит Псковской земли, созданный отважными вдовами. И часто местные жители свой город Гдов именуют Вдовом.

Всполошный колокол

Наказав в Великом Новгороде изменников-бояр, царь Иван во главе своих войск двигался на Запад, на Псков. Нити заговора распутывались и вели от новгородской верхушки к знатным боярам и высше­му духовенству Пскова.

Первые вести о том, что делается в Пскове, Гроз­ный получил в Дубровно. До города было еще да­леко: оставалось два больших перехода.

Приближалась Зряковская гора, а оттуда на горизонте в зимнем солнечном мареве виднелся сияющий ослепительной белизной Троиц­кий собор, окруженный высокими стенами каменно­го Кремля.

Встречные крестьяне низко кланялись и уверя­ли царя, что трудовой народ в Пскове ждет своего государя, а бояре не радуются его приходу.

На подступах к городу разбушевалась февраль­ская метель, и Грозный решил со своей ратью зано­чевать в ближайшем от дороги Любятовском мона­стыре.

Очи Ивана Васильевича зорко всматривали вдаль: «что происходит у крепостных стен го­рода?».

Поступающие донесения говорили о том, что мож­но мечи вложить в ножны и торжественно въехать в Псков. «Повеле всем воем мечи притупите о камень и не единому бы дерзнути в граде убийству сотворите...», — сообщал летописец.

Торжественный звон колоколов всех церквей го­рода носился в морозном воздухе. У своих домов с хлебом и солью стояли граждане города и приветствовали Ивана Васильевича.

Неожиданно в мелодичный перезвон колоколов ворвался оглушительный набат могучего «всполошного колокола». Лошадь под царем дрогнула и, закусив удила, понесла. Едва успел Грозный своими сильными руками вовремя удержать коня!

Звонарь был пойман и на сыске показал, что его за большие деньги наняли бояре, чтоб при прибли­жении царя бить в набат. Псковитяне хорошо зна­ли, что «всполошный колокол», висевший на башне середнего города, гудел только тогда, когда при­ближались враги: он своим зычным голосом призы­вал народ встать грудью на защиту Пскова.

На сей раз знатные бояре мечтали поднять народ против Грозного. Разгневанный царь приказал... казнить колокол и помиловать звонаря. Колоколу большим молотом нанесли смертельный удар, отру­били уши.

Вскоре «всполошный колокол» был прощен ца­рем, залечен и вновь водворен на сторожевую баш­ню города. И когда войска Батория приближались к Пскову, «всполошный колокол» своим могучим го­лосом призывал псковитян достойным образом встретить врагов.

Подземелья Пскова

Старожилы Пскова пом­нят, как в начале шестиде­сятых годов на Советской улице прокладывали кана­лизационный коллектор. Мощный экскаватор без особых усилий достигал проектной отметки. Но при выходе с Советской улицы на нынешнюю площадь Победы экскаватор задер­жался. На его пути оказа­лась кладка из крупных, раза в четыре крупнее со­временных, кирпичей.

Когда сняли верхние кирпичи, то увидели, что они прикрывали темный ко­ридор — подземный пере­ход, который шел под рас­положенными здесь Вели­кими воротами — когда-то главным въездом в город. Это был один из так называемых «слухов».

Вначале о том, что та­кое «Слухи», историки долго спорили. Но разгадать смысл этого слова помогло указание древней «Повести о прихождении литовского короля Стефана Батория на град Псков». В ней сказано, что когда пос­ле неудачного приступа 8 сентября 1581 года окку­панты начали вести под стены города подкопы, то псковичи «противу тех подкопов скоро слухи ко­пать устремишася». Сведе­ния об этих «слухах» хра­нились псковичами в вели­кой тайне. В архивах Вати­кана сохранился план псковских укреплений, со­ставленный по сведениям лазутчиков. Им пользовал­ся Баторий, организуя осаду. В этом плане никаких подземных укреплений или переходов не значится.

Зато до нас дошло нема­ло легенд о подземных псковских ходах. Говорили, например, что они идут под реку Великую, по одной ле­генде — к древнему Ивановскому монастырю, ровес­нику Ледового побоища, по другой — доходят до Печор. Легенды эти особен­но распространялись среди легковерных богомольцев монахами этих монастырей, чтобы поднять их престиж.

А правду о расположении этих «слухов» мы узнали сравнительно недавно из «сметных книг» и «росписных списков» бывших вое­вод. Они указывают расположение «слухов» в следу­ющих местах. Между За­гряжским захабом (захабом назывался каменный рукав, который устраивался у въездных ворот в крепость, чтобы предохранить их от прямых попаданий ядер тогдашней артиллерии) и Быковской башней «с ли­ца», то есть, с наружной, напольной стороны , «на пятьдесят на дву саженях» старый «слух» с загород­ной стороны «засыпался в давних годах».

Между Варлаамскими и Быковскими воротами под стеной — три «слуха». Между Михайловскими и Петровскими воротами (ныне площадь Жертв революции и улица Карла Маркса — у угла Летнего сада) находятся три палат­ки (помещение в стене для хранения оружия и припасов), а в них 13 боев да два «слуха». Далее, между Петровской башней и Трупеховскими воротами (ны­не Октябрьский проспект у Летнего сада) имеется три палатки, а в них 13 боев да два «слуха». Между Трупеховскими и Соколь­скими воротами (вход в Бо­танический сад у бывшего реального училища — четыре «слуха», в трех «слухах» по окну, В захабе у Великих ворот — один «слух» (очевидно, он-то и был вскрыт экскаватором). Между Сокольскими и Ве­ликими воротами. — четы­ре палатки и в них три «слуха». И у Покровских ворот «слух».

Как видно из этого пе­речня, подземные ходы шли почти под всей стенойОкольного, города, в некото­рых имелись даже окна. Как утверждают, был подземный ход и у «псковитина, посадского человека Сергея Ивановича Поганки-на». Вход в него находил­ся в одном из помещений обширного купеческого под­вала и проходил к воро­там Ботанического сада, причем имел два выхода: один за городскую стену, где ныне возвышается Пет­ровский бастион, другой — в Златоустовский Медведев монастырь (теперь на этом месте дом № 2 по Комсо­мольскому переулку), фамильную усыпальницу Поганкиных.

Многие пытались исследовать псковские «слухи». В XIX веке жил в Пскове К. Г. Евлентьев, один из крупнейших знатоков исто­рии города. Он пытался обследовать подземные ходы у только что заложенного тогда реального училища. Входил он туда в высоких охотничьих сапогах, так как в подземелье стояла вода с тускло светившимся фонарем. Из-за отсутствия освещения Евлентьев раз­бил себе голову о высту­пивший из свода камень и долгое время ходил с чер­ным пластырем на лбу.

Другой открытый Ев­лентьевым ход вывел к железной двери. Оказа­лось, что псковский купец Калашников устроил в древнем подземелье винный погреб.

До революции археологи­ческим обществом был рас­чищен вход в подземный коридор у Покровской баш­ни, в книге Окулича-Казарина «Спутник по древне­му Пскову», изданной в 1913 году, можно увидеть даже фотографию этого хо­да. В довоенное время его осматривал служивший тогда в Пскове будущий Маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский. Он счи­тал, что помещение это мог­ло бы служить бомбоубе­жищем.

Н. САМОЙЛОВ, краевед.