Философские идеи в трактате Витрувия «Об архитектуре»

Связь идей классической античной архитектуры с античной философи­ей нашла яркое выражение в трактате римского инженера и архитектора I века до н. э. Марка Витрувия Поллиона «Об архитектуре», который явля­ется единственной сохранившейся античной работой в области архитекту­ры. Витрувий первым из теоретиков архитектуры поставил проблему золо­той середины между теорией и практикой, описал основные понятия эсте­тики, соразмерность здания и человека, впервые в истории исследовал проблему музыкальной акустики помещений.

А. Ф. Лосев пишет о трактате Витрувия: «При самом строгом подходе

только незначительная часть этого огромного материала имеет прямое от­ношение к философии (...). При этом, однако, отдельных философских суждений и даже рассуждений у Витрувия весьма большое количество, и о них тоже ни в каком случае не следует забывать» [18].

Несмотря на то, что Витрувий не является философом, он утверждает, что для создания построек знание философии необходимо. Архитектурное знание Витрувий разделяет на теорию и практику.

В своем трактате он отмечает, что архитектура не только fabrica (прак­тика), техническое умение ремесленника, но и ratiocinatio, «рассуждение», которое «в состоянии показать и объяснить сделанное при помощи ловко­сти и осмысленности пропорции». Архитектор должен действовать не только руками, то есть в совершенстве овладеть практикой, но и уметь пра­вильно и красиво описать свою работу. В первой главе трактата говорится, что каждое искусство состоит из «практики», «работы» (opus) и «теории», «размышления» (ratiocinatio).

Взгляды Витрувия на архитектуру как область соединения теории и практики имеют корни в классическом периоде античности. Например, в рассуждениях Аристотеля в «Метафизике» мы можем увидеть основания выделения области теории: «Появляется же искусство тогда, когда в ре­зультате усмотрений становится один общий взгляд относительно сходных предметов. В отношении к деятельности опыт, по-видимому, ничем не от­личается от искусства; напротив, мы видим, что люди, действующие на ос­новании опыта, достигают даже большего успеха, нежели те, которые вла­деют общим понятием, но не имеют опыта. Дело в том, что опыт есть зна­ние индивидуальных вещей, а искусство - знание общего, между тем, при всяком действии и всяком возникновении действия дело идет об индиви­дуальной вещи (...). Но все же знание и понимание мы приписываем ско­рее искусству, чем опыту (...); дело в том, что одни знают причину, а дру­гие нет. В самом деле, люди опыта знают фактическое понятие (что дело обстоит так-то), а почему так не знают, между тем, люди искусства знают, почему и постигают причину. Поэтому и руководителям в каждом деле мы отдаем больший почет, считая, что они больше знают причины того, что создается» [2]. Аристотель отзывается о ремесленниках, как о людях, дей­ствующих неосознанно, по привычке, и делает важное различие между людьми опыта и искусства, теми, кто может учить, то есть обладающими искусством, и теми, кто не может, то есть обладающими только опытом. Аристотель разграничивает творчество и деятельность и подчеркивает, что искусство есть творчество, подчиненное разуму, и прямо при этом указы­вает на архитектуру как на приобретенную привычку творчества, следую­щего разуму. Аристотель не только признает определяющую роль теоре­тических рассуждений в выделении искусства из опыта, но и указывает на необходимость такого разделения для обеспечения передачи знаний. Для этого разделения в античной культуре были социальные причины, вызванные дифференциацией создающих архитектуру на тех, кто делает, и тех, кто оценивает, и сами искусства делились на те, которыми было достойно заниматься свободному гражданину, и те, которыми не достойно.

Витрувий настойчиво подчеркивает невозможность самостоятельного существования практики и теории. Архитектору недостаточно завершить постройку: пока он не выступит как теоретик и не разъяснит всем достоин­ства созданного им сооружения, не опишет, какую частичку мира отражает та или иная деталь постройки, никто не сможет оценить по достоинству его работы, а это равносильно тому, что работа не состоялась или, по край­ней мере, осталась незавершенной. Чтобы архитектору быть не просто ре­месленником, но человеком мысленного опыта, ему необходимо не просто по правилам, диктуемым природой, создать некий новый мир, но он еще и должен донести смысл своего создания. В целом же деятельность архи­тектора, видимо, должна протекать по структуре теория - практика - тео­рия, поскольку правильное построение, то есть освоение практики, невоз­можно без постижения законов космоса (теории), для того же, чтобы пра­вильно объяснить заказчику, по каким критериям шло выполнение его за­каза, необходима теория после практики. Настоящего архитектора отлича­ет обученность и владение словом, на высшем уровне - письменным сло­вом, которое наилучшим образом доносит до читателя сокровенную суть архитектурного знания.

Витрувий указывает, что архитектор должен разбираться в географии, климате, людях, ему необходимо быть не просто одаренным, но и трудо­любивым, прилежным в науке, потому что ни дарование без науки, ни нау­ка без дарования не в состоянии создать совершенного художника. Он дол­жен быть человеком грамотным, умелым рисовальщиком, изучить геомет­рию, всесторонне знать историю, внимательно слушать философов, быть знакомым с музыкой, иметь понятие о медицине, знать юриспруденцию и обладать сведениями об астрономии и небесных законах. Витрувий пояс­няет, почему эти знания и навыки необходимы архитектору. Грамотность необходима архитектору, чтобы записывать свои научные разработки. Уметь рисовать он должен для того, чтобы быть в состоянии без труда изобразить задуманное при помощи рисунков. Геометрия нужна, чтобы на­учиться употреблению циркуля и линейки, что чрезвычайно облегчает со­ставление планов зданий. При помощи оптики в здание правильно пропус­кается свет с определенных сторон неба. А посредством арифметики со­ставляют смету постройки, вычисляют ее размеры, и путем применения ге­ометрических законов и выкладок разрешают сложные вопросы соразмер­ности. Всестороннее знакомство с историей необходимо для применения всевозможных украшений, в значении которых нужно уметь дать отчет тем, кто этого потребует. Музыку же архитектор должен знать для того, чтобы быть осведомленным в математической теории, а кроме того, уметь правильно рассчитывать напряжение баллист, катапульт и скорпионов, ибо

скрученные из жил тетивы не закрепляют, пока они не станут издавать на лух мастера определенных и одинаковых звуков. Что касается медицины, то ее надо знать для определения воздуха здоровых и зараженных местно­стей, и пригодности той или иной воды. Архитектор должен быть также знаком и с теми отделами права, которые необходимы при постройке зда­ний, чтобы прежде чем приступить к сооружениям зданий, принять меры против возникновения спорных моментов. С помощью астрономии опреде­ляют восток, запад, юг и север, а также приобретают понятие о небе, рав­ноденствии, солнцестоянии и движении звезд, а тот, кто не будет иметь представления об этом, никоим образом не сможет понять устройства ча­сов. Что же касается философии, то она, во-первых, возвышает дух архи­тектора и искореняет в нем самонадеянность, делая его более обходитель­ным, справедливым и честным. Архитектор не должен быть жаден и стре­миться к наживе, а обязан серьезно поддерживать свое достоинство соблю­дением своего доброго имени, ведь именно это, по словам Витрувия, и предписывает философия. Кроме того, философия объясняет природу ве­щей, которую архитектору необходимо очень тщательно изучить, т. к. он имеет дело со многими и различными «физическими» вопросами. В довер­шении всего этого Витрувий говорит о том, что только тот, кто смолоду постепенно восходил от одной отрасли образования к другой, впитав в се­бя знания многих наук и искусств, дошел до самых высот архитектуры.

Архитектор у Витрувия обладает чертами Демиурга, потому что зда­ния, постройкой которых он занимается, являют собой своеобразную кар­тину мира. Демиург - это посредник Логоса в чувственно-воспринимае­мом мире, и для архитектора Витрувия эта характеристика является наибо­лее подходящей, ведь он лепит и творит по образу Космоса, превращая тем самым космические законы в правила для организации общественного пространства.

Витрувий считал, что именно греки владели некоей тайной истиной и совершенным знанием, то есть знали, что такое космос, и каковы те зако­ны, которым он подчиняется, а поэтому знали и секрет архитектуры, то есть умели создавать образцовые здания, вписывающиеся в Универсум. Его привлекают, прежде всего, учения ранних греческих философов: знать что-либо - значит, знать первоначала. Без такого восхождения к истокам или элементам познание просто немыслимо. Поэтому в трактате «Об архи­тектуре» ведется речь об архе. Витрувий вслед за древними выделяет че­тыре первоначала: воду, огонь, землю и воздух. Эти четыре стихии - корни всего сущего. Он опирается в своей теории одновременно и на воду Фале-са, и на огонь Гераклита, и на воздух Анаксимена, и даже на пифагорово число. Взаимосвязь и различная композиция этих элементов дают в итоге множественный мир становления. Витрувий рассматривает свойства каж­дого из четырех элементов в отдельности и соотносит один элемент с од­ной областью архитектуры.

Витрувий, прежде всего, пишет о Фалесе и о его истолковании начала всех вещей. По Фалесу, все произошло из некоего влажного первовещества или воды. Все рождается из этого первоисточника. Сама вода в качестве архе находится в беспрерывном движении, что позволяет ей быть носите­лем жизни, ведь живо то, что способно меняться. Превращения воды путем «сгущения» или «разрежения» создают все вещи, в конечном счете, снова превращающиеся в воду. Собственно, сущность каждой вещи есть не что иное, как та пропорция или мера воды, которая в этой вещи заключена и которая наделяет ее жизнью. Вода божественна, поскольку вечна и само­достаточна, а весь мир в силу его происхождения из воды «полон богов». Витрувий, обращаясь в своем сочинении к Фалесу, делает выводы: «И в самом деле, мы видим, что не только все рождающееся происходит из этого начала, но и все вещи не могут ни питаться без его воздействия, ни расти, ни сохраняться в целостности... если живые существа лишатся влияния влаги, то обескровленные и лишенные соков, они должны иссох­нуть. Поэтому то, что прежде всего необходимо человечеству, божествен­ный дух не создал недоступным и редким...» [7]. Кроме того, Витрувий рассуждает о том, что вода может повлиять своими свойствами не только на здоровье человека, но и на его душевное состояние: «На острове Кеосе есть источник, из которого если кто по неосторожности напьется, теряет разум...» [7]. То есть состояние воды может влиять на душу человека. Сле­довательно, вода, кроме физического, несет в себе также нечто сверхфизи­ческое. Если «вода» означает основополагающий принцип в смысле «ар­хе», она стоит в начале жизни и все живое, питаясь от нее, приобретает ее свойства. Так что практическое значение воды очевидно: важно, где ее до­бывать и каким образом, и если делать это не правильно, то люди, долгое время питавшиеся одной и той же водой не лучшего качества, приобретут ее качества, то есть плохая вода станет плохим «архе», началом у этих лю­дей. Также и растительность, выросшая на почве с плохим началом, станет передавать эти качества тем, для кого окажется пищей.

Сходным образом Витрувий обращается к учению Гераклита об огне и о логосе, переходя от философских суждений к практическим выводам. Для Витрувия огонь довольно мощная и важная стихия, главным образом потому, что с его помощью обрабатывают многие строительные материа­лы, и огонь при этом, взаимодействуя с материалом, передает ему свои свойства. А свойствами огня, как говорит Гераклит, будут его неустойчи­вость, агрессивность и изменчивость. И если огня в материале будет слиш­ком много, то он будет непрочным и быстро разрушится. Кирпич, который обжигали слишком долго, передержав его в печи для обжига, будет ко­лоться и крошиться. Огонь, как и любой другой элемент, является живым. Присутствуя в материале в большом количестве, огонь испытывает жажду, и тогда ему становится необходима вода. При встрече огня с водой проис­ходит такой процесс, когда две стихии, встречаясь в небольшом количестве, связывают все, из чего состоит материал, и он становится тогда особен­но прочным. Здесь мы видим, таким образом, практическое приложение гераклитовой проблемы меры и гармонии противоположностей.

Витрувий уделяет большое значение гармонии - важнейшей философ­ской категории ранней античности. Соответствие гармонии - это принци­пиальный критерий всех построек. Для представителя античной культуры здание, чтобы быть человекоразмерным, должно, прежде всего, встраи­ваться в структуру мира, т. е. нести на себе черты космоса, быть гармонич­но упорядочено согласно той мере, которой послушна природа. Однако, и в самой природе гармонии, видимо, не хватает, ее необходимо достраи­вать, или же, по крайней мере, она является тайной (как это сказано у Ге­раклита), и тогда ее необходимо эксплицировать. Если бы гармония уже присутствовала очевидным образом, человек и так чувствовал бы себя в мире как у себя дома, и ему вообще не требовалось бы создавать никаких построек. Вот этот-то дефицит упорядоченности мира и должно воспол­нять искусство, продолжающее логику «естества», природы, но идущее дальше. Человеку важно организовать такое пространство, которое будет не только природой, но также создаст условия, возможные для существо­вания полиса. И это созидание должно руководствоваться Логосом. Логос -это основание космической гармонии, именно он у Гераклита в качестве «правящей молнии» дает меру огню и тем самым преобразует мощную стихию в упорядоченный мир. Соответственно, задача не только филосо­фа, но и архитектора состоит, прежде всего, в том, чтобы прислушиваться к логосу и создавать нечто, согласно его мере. Именно поэтому логос как характеристика самого космоса должен присутствовать во всей архитекту­ре в качестве ее основания и обоснования. Как этот логос открывает себя архитектору? Витрувий пишет о том, что соразмерность есть эффект про­порции. Пропорция же есть соответствие между членами всего произведе­ния и его целым по отношению к части, принятой за исходную, на чем и основана всякая соразмерность. Никакое здание без соразмерности и пропорции не может иметь правильной композиции. Далее Витрувий говорит о том, что соразмерность здания должна иметь такое же точное членение, как у хорошо сложенного человека. Возможно, здесь присутст­вует опора на тезис Протагора, что человек есть мера всех вещей. Но важ­но здесь то, что человеческое тело следует брать за образец не потому, что оно эстетически красиво, а главным образом потому, что оно является по­рождением природы. И именно природа могла сложить тело должным об­разом, потому что природе присуще ее архе. И только поэтому для поиска архе нам действительно проще всего брать пропорции человеческого тела. Законы его построения ближе для нас, и через человека нам легче постичь их. Ведь даже если бы мы стали исследовать природу в другом ее порож­дении, мы бы нашли те же самые пропорции, так как в природе существует первопричина как некий общий закон для всех ее проявлений. Витрувий

пишет о разделениях пропорций в человеческом теле и лице, а в конце по­ясняет, что и у остальных частей также своя соразмерность.

Проблему меры и пропорции Витрувий также рассматривает, обраща­ясь к пифагорейцам. Это вполне объяснимо, поскольку пифагорейцы числу приписывали статус архе, кроме того, в архитектуре исчисления играют очень большую роль. Даже если смотреть с чисто прагматической сторо­ны, архитектору есть чему поучиться у Пифагора. Однако, Витрувия инте­ресуют не только практические ухищрения, но также и их философская по­доплека. Понятие числа особенно ценно тем, что оно способно пролить свет на сам принцип меры, привнести в него некую конкретность и тем са­мым дать доступ человеческому уму к космическому Логосу. Сами пифа­горейцы утверждали: познать мир - значит познать управляющие им чис­ла. Математика, геометрия, теория архитектуры, музыка (зависимость вы­соты тона струны от ее длины), скульптура, движение небесных тел подчи­няются математическим соотношениям. То есть, если существует структу­ра, понимаемая как пропорциональное соотношение элементов, то ее мож­но выразить числом. Через нахождение числовых пропорций определяется качественное отношение меры всех вещей. Пифагорейцы превращали чис­ла в самостоятельные существа, абсолютизировали и обожествляли их.

Самым важным в практическом приложении пифагореизма для Витру­вия становится требование, чтобы композиция храмов (как, впрочем, и ос­тальных сооружений) была основана на соразмерности, правила которой должны тщательно соблюдать архитекторы. В этом плане интересно отно­шение Витрувия к современной ему декоративной живописи: по его мне­нию, её беда состоит в отсутствии беспристрастности и вдумчивости, кото­рая необходима для соблюдения правил соразмерности, которые непре­ложны. Вообще, живопись должна опираться на истину. По словам Витру­вия, только то, что реально существует, может быть предметом живописи. И раньше в живописи еще знали меру, раскрашивая здания строгими крас­ками. Потом стали писать разные ландшафты и картины истории. Тут тоже еще была верность природе. Но теперь, сокрушается Витрувий, изобража­ют уже всякую нелепость. Витрувий считает эти рассуждения единственно правильными и ценными. Ему кажется, будто его подход к искусству как средству подражания действительности разделяют все, только не все нау­чены применять этот подход правильно. Поэтому часто одно миметиче­ское достоинство (скажем, рельефность) способно настолько увлечь и ху­дожника и зрителей, что они забывают о другом, тоже чисто миметиче­ском достоинстве (тектоническое правдоподобие). Витрувий пытается в очередной раз донести до нас значение соразмерности, которая должна присутствовать не только в архитектуре в целом, но и в каждой детали, сколь бы малой и декоративной она ни казалась. Здание просто рухнет, ес­ли не будет соответствовать заданным природой пропорциям, а декор ут­ратит свой смысл. Для Витрувия живопись должна не развлекать или ус­лаждать праздные взоры публики, а быть своего рода «учебным пособием»

для воспитания теоретической способности, ее задача - делать тайную гармонию явной [15].

Витрувий исходит из интуиции живого телесного космоса, переживае­мого как осмысленное целое. Мир должен быть таким, и мир таким по факту не является. Это ранящее несоответствие и делает востребованной архитектуру как построение архе. Мир нуждается в определении начала и в законе, который упорядочит его. А также мир (по крайней мере, чело­веческий мир) нуждается в архитекторе-демиурге, который знает «тайную гармонию», принцип меры, согласно которому должно существовать все то, что существует и активным образом привносит порядок в неустроенное существование. Поэтому архитектура Витрувия предстает как превраще­ние философии в опыт. Витрувий, которого обычно не приписывают к фи­лософам, выступает как философ-практик [15].

Вывод

Таким образом, все отличия античной архитектуры: онтологизм и кос­мизм, интеллектуализм и формализм, созерцательность и внутренняя пас­сивность, неразрывность искусства с природой - создают собою замеча­тельный, никогда раньше не существовавший и никогда впоследствии не повторявшийся архитектурный стиль и архитектурное мировоззрение. Не­обычайная художественная сила и выразительность античной архитектуры породила устойчивый интерес потомков к тем правилам и методам, кото­рыми руководствовались древние зодчие. Теория Витрувия, в той или иной мере, сохраняла значение до XIX века. С огромной силой интерес к антич­ной архитектуре пробудился в эпоху Возрождения, когда произведения ан­тичной архитектуры вновь были взяты за образец. Архитектура Древней Греции во многом стала определяющей в классицизме XVIII-XIX вв.

До сих пор античная архитектура остается идеалом совершенства, кра­соты, гармонии, глубокого понимания и утончённого изображения челове­ка и природы. Пять шедевров античных мастеров - храм Артемиды Эфес-ской, Галикарнасский мавзолей, Колосс Родосский, Александрийский ма­як, статуя Зевса Олимпийского (наряду с египетскими пирамидами и вися­чими садами Вавилона) причислены к наиболее удивительным творениям человеческой культуры, т.н. семи чудесам света.