Комната джорджа и дом на улице нейболт 2 страница

Билл, бледный от волнения, нажал на ручку двери, вошёл в комнату в оглянулся на Ричи, тот последовал за ним. Когда защёлка мягко звякнула, Ричи от испуга слегка подпрыгнул.

Осматриваясь, он одновременно ощущал и страх и любопытство. Сразу чувствовалось, что здесь давно никто не жил, и что окна давно не открывались. Вот как это бывает. Он вздрогнул и снова облизнул губы. Его взгляд упал на кровать Джорджа. «Раньше Джордж спал здесь, – подумал он, – а теперь спит на кладбище. Ему не сложили руки на груди, как полагается, потому что для этого надо иметь две руки, а Джорджа похоронили с одной». Ричи издал слабый звук, Билл обернулся вопросительно.

– Ты прав, – сказала Ричи хрипло. – Здесь что-то говорят. Как ты не побоялся оставаться здесь один?

– Ведь эээто бббыл мммой брат, – сказал Билл просто. – Мне это нужно.

На стенах висели старые афиши и плакаты – афиши маленького ребёнка. Один из плакатов изображал Тома Террифика (Ужасного) – персонажа программы «Капитан Кенгуру». Том держал за руку Грабби Аплетона, который был, конечно, испорчен до корней волос. На другом плакате были изображены племянники Дональда Дакса – Хью, Луи и Деви, они маршировали в своих кепочках. Третий плакат, его Джордж раскрасил, изображал мистера Ду, который приостановил уличное движение, чтобы маленькие дети могли пройти в школу. А внизу было написано: «Мистер Ду ждёт, когда можно будет переходить улицу».

«Этот ребёнок был как все дети, ничем особенным не занимался, да, видно, и не стремился как-то выделиться», подумал Ричи и передёрнул плечами. У окна стоял стол, на нём – школьные принадлежности. Джордж уже никогда не докрасит эти картинки, он ушёл безвозвратно и навсегда, успев только походить в детский сад и в первый класс. Ричи это впервые понял, впервые понял, что эта идиотская правда раздавила жизнь всего дома. Эта мысль запала ему в голову так явно, что он почти физически ощутил её тяжесть – словно тяжёлый утюг вложили в его голову датам и оставили. «Ведь умереть мог я!» Эта мысль предательски пронзила его насквозь. Кто угодно мог умереть! Кто угодно!

– Послушай, – сказал он неуверенно. Он больше не мог сдерживаться.

– Да, – ответил Билл почти шёпотом, сидя на кровати Джорджа. – Посмотри!

Ричи посмотрел туда, куда указал Билл, и на полу увидел фотоальбом. На нём было написано: «Мои фотографии». А дальше Ричи прочёл: «Джордж Элмер Денбро. 6 лет»

Всего 6 лет! И уже не вернётся никогда. Какое-то предательство. Ведь умереть тогда мог любой человек! Дерьмо! Херовый любой человек!

– Раньше он был открыт, – сказал Билл. – Когда я последний раз видел его.

– Ну а теперь закрыт, – мрачно сказал Ричи. Он сел рядом с Биллом на кровать и посмотрел на фотоальбом. – Книги часто закрываются сами.

– Страницы – да, но не обложка же. А эта закрылась сама, – Билл торжественно посмотрел на Ричи, на бледном усталом лице его ярко выделялись тёмные глаза. – Но этот альбом хочет, чтобы его снова открыли, я так считаю.

Ричи поднялся и медленно подошёл к альбому. Он лежал у оконных штор. Из окна была видна яблоня в саду за домом Денбро. Он снова посмотрел на книжку Джорджа и заметил на ней старое высохшее пятно. «Наверное, от кетчупа, – подумал он. – Скорее всего, Джордж ел горячую сосиску в тесте или гамбургер и смотрел одновременно альбом, вот и капнул на него кетчупом». Но Ричи знал, что это не так. Он притронулся к альбому и тут же отдёрнул руку, почувствовав холод. А лежал альбом на солнцепёке, его только чуть-чуть прикрывала занавеска. А может, занавеска целый день защищала его От солнца?

«Пожалуй, надо оставить его в покое, – подумал Ричи. – Не хочется мне смотреть этот старый альбом. Скажу Биллу, что я передумал, и мы пойдём к нему в комнату читать смешные книжки. Потом я отправлюсь домой, поужинаю, пораньше лягу спать, потому что я здорово устал. А завтра, когда я встану, будет совершенно ясно, что это пятно от кетчупа. Пожалуй, так и надо сделать».

Вот он и решил открыть альбом как ни в чём не бывало. Он представил себе, что его руки сделаны из пластика и что они существуют от него отдельно. Он рассматривал в альбоме разные лица – тёти, дяди, дети, – улицы, «Студебекеры», почтовые ящики, заборы ярмарки, развалины завода – всякая всячина. Он листал страницы быстрее и быстрее, пока вдруг не пошли чистые листы. Он перелистал несколько страниц обратно, как бы против своего желания. А вот и фотография центра Дерри. Главная улица и улица Кэнел примерно в 1939 году. А над ней – ничего.

– Тут нет фотографии школы Джорджа, – сказал Ричи и посмотрел на Билла с чувством облегчения. – Ну а ты что говорил, Билл?

– Что?

– Эта фотография центра города в старые времена, последняя в альбоме. Остальные страницы пустые.

Билл поднялся с кровати и подошёл к Ричи. Он посмотрел на фотографию центра Дерри тридцатилетней давности, на старомодные машину, старомодные уличные фонари, похожие на гроздья винограда, на прохожих на улице Кэнел, потом он перевернул страницу. Там действительно ничего не было…

Нет, не совсем ничего. Был один уголок, куда вставляются фотографии.

– Она была здесь, – сказал он, притронувшись к уголку. – Смотри!

– Как бы думаешь, что с ней случилось?

– Не знаю. – Билл взял альбом у Ричи и положил его себе на колени. Он снова просмотрел альбом в поисках фотографии Джорджа, но не нашёл её и перестал листать страницы, но они вдруг начали перелистываться сами по себе, чётко и равномерно. Билл и Ричи смотрели друг на друга, широко раскрыв глаза. Вот открылась опять последняя страница, и перелистывание прекратилось. Вот центр Дерри задолго до рождения Билла и Ричи.

– Послушай!

– вдруг сказал Ричи и взял у Билла альбом. Теперь в его голосе не было страха, лицо выражало удивление. – Чёртово дерьмо!

– Чччто этто?

– Вот что это! Смотри!

Билл встал около альбома. Наклонившись над ним, мальчики напоминали хористов. Билл резко выдохнул.

Под старой выгоревшей поверхностью фотографии они заметили движение: два маленьких мальчика шли по Главной улице к центру, к тому месту, где Канал уходит под землю. Мальчиков хорошо было видно на фоне бетонной стены. На одном из них были бриджи, а на другом – матросский костюм. На голове твидовая шапка. Мальчики повернулись к фотоаппарату на 3/4, разглядывая что-то на противоположной стороне улицы. Мальчик в бриджах был Ричи Тозиер, сомневаться не приходилось, а мальчик в матросском костюме и твидовой шапке – Билл.

Мальчики, как загипнотизированные, стояли и смотрели на себя, таких, какими они были, когда им было в три раза меньше лет, чем сейчас. У Ричи пересохло во рту. Впереди мальчиков шёл человек, одетый в пальто, и полы его пальто развевались по ветру… По улице ехали машины разных марок – «Модель-Т», «Шевроле», «Пиэс-Эрроу» («Пронзающая стрела»).

– Нине мммогу поверить своим глазам, – сказал Билл, когда фотография ожила.

«Модель-Т», которая так и осталась навечно на перекрёстке, по крайней мере, до тех пор, пока сохранится химический состав фотографии, проезжала мимо, из выхлопной трубы её валил дым. Она направлялась к Верхним Холмам. Включился левый поворот. Машина повернула на Корт-стрит, выехала на поля фотографии и скрылась из поля зрения.

«Пиэс-Эрроу», «Шевроле», «Паккарды» – всё вдруг пришло в движение, каждая машина ехала своим путём к перекрёстку. И спустя 28 лет полы пальто человека, который шёл перед мальчиками, перестали хлопать. Он нахлобучил шапку поплотнее и пошёл дальше.

Мальчики теперь стояли лицом к фотоаппарату. Через мгновение Ричи понял, что они смотрели на собаку, которая трусцой перебегала Главную улицу. Мальчик в матроске – БИЛЛ – СУнул два пальца в рот и свистнул. Ричи вдруг почувствовал, что он слышит свист, слышит и звуки едущих машин, которые напомнили ему звук работающих швейных машинок. И хотя все эти звуки были негромкие, как будто они слышались через толстое стекло, они были совершенно отчётливы, они звучали сейчас и здесь.

Собака посмотрела на мальчиков и затрусила дальше. Мальчики переглянулись и засмеялись. Они пошли дальше. Ричи схватил Билла за руку и показал на Канал.

«Нет, – подумал Ричи, – только не это…»

Они пошли к низкой бетонной стене, и вдруг над ней возник клоун, ужасный клоун, похожий на сказочного персонажа Джек-в-коробке. У клоуна было лицо Джорджа Денбро, волосы гладко зачёсаны назад, кроваво-красный загримированный рот ухмыляется, вместо глаз были чёрные отверстия. В одной руке у него было три воздушных шарика на верёвочке, а другой он дотронулся до мальчика в матросском костюмчике, а потом схватил его за горло.

– Нннет! – закричал Билл, приблизился к фотографии и вдруг исчез в ней.

– Подожди, Билл! – закричал Ричи, хватая его за руку. Билл уже почти весь исчез в фотографии. Ричи видел, как кончики его пальцев высовывались из её поверхности, а весь он был уже в другом мире. Розовый цвет пальцев проступал через блёклую белизну старого фото, и в то же время было видно, как они уменьшаются. Это было такое же впечатление оптической иллюзии, какая наблюдается, если опустить руку в миску с водой: часть руки, погружённая в воду, существует как бы отдельно от остальной руки, находящейся на поверхности.

На руке Билла появились диагональные порезы, как будто бы он схватился за лопасти вентилятора, – а не прикоснулся к изображению на фотографии.

Ричи схватил его за предплечье и сильно дёрнул. Оба они повалились. Альбом Джорджа упал на пол и захлопнулся с сухим щелчком. Билл сунул руку в рот. Ему было так больно, что слёзы стояли в его глазах. Ричи видел, как кровь тонкой струйкой текла по его ладони к запястью.

– Дай посмотреть, – сказал он.

– Больно, – промолвил Билл и протянул руку Ричи. Порезы лесенкой поднимались к указательному и среднему пальцам. Мизинец же только прикоснулся к поверхности фотографии (если это слово применимо к фотографии), и хотя он не был поранен, Билл позднее сказал Ричи, что на этом пальце аккуратно, как маникюрными ножницами, был срезан ноготь.

– Господи, Билл, надо перевязать. – Он ничего не соображал. О, Боже, как им повезло – если бы он не потянул Билла за руку, то ему бы отрезало пальцы, а так он только отделался порезами. – Нужно всё это забинтовать, а то твоя мама…

– Какая разница, что подумает моя мама, не в этом сейчас дело. – Он снова схватил альбом, с которого на пол капала кровь.

– Больше не открывай его! – закричал Ричи, оттаскивая Билла за плечо. – Господи Иисусе! Ты ведь только что чуть не потерял пальцы.

Билл освободился от него, стряхнув его руку. Он стал перелистывать страницы, а на его лице была мрачная решительность, которая испугала Ричи больше всего. Глаза Билла блестели, как у сумасшедшего. Его раненые пальцы оставляли следы свежей крови на альбоме Джорджа. Сейчас эти пятна не были похожи на кетчуп, но через некоторое время, наверное, станут похожими.

Вот опять изображение центра города. В центре перекрёстка стоит «Модель-Т», остальные машины стоят на тех же местах, где стояли и прежде. Человек в пальто опять идёт к перекрёстку, а полы его пальтр опять раздувает ветер. А мальчики ушли.

Их больше нет на фотографии. Но…

– Смотри, – прошептал Ричи и указал на что-то. Палец он предусмотрительно держал подальше от фотографии. Над низкой бетонной стеной у края Канала была видна часть чего-то круглого. Это что-то напоминало воздушный шар.

Они вышли из комнаты Джорджа очень вовремя. У лестницы слышался голос матери Билла, а на стене была видна её тень.

– Вы что, боретесь там, ребята? – спросила она резко. – Я слышала какой-то звук – будто кто-то упал.

– Мы только немножко, мама, – Билл бросил на Ричи пронзительный взгляд, как бы ведя ему: «будь спокоен».

– Ну тогда прекратите. Я думала, что потолок упадёт мне на голову.

– Хорошо, – сказал Билл.

Ребята слышали, как она пошла в переднюю часть дома. Билл схватил носовой платок и обвязал им руку. Через мгновение носовой платок пропитался кровью и стал красным. Мальчики побежали в ванную комнату, и Билл сунул руку род кран. Раны промылись, но были глубокими, прямо до мяса. Ричи почувствовал, что к горлу подкатывает тошнота. Он схватил бинт и поскорее завязал раны.

– Чертовски больно, – сказал Билл.

– Зачем держать руку под водой, смотри, ты весь мокрый.

Билл торжественно посмотрел сначала на повязку, потом на Ричи.

– Эттто бббыл кклоун, который притворился Джорджем, – сказал он.

– Точно, – отозвался Ричи. – Точно так же, как этот клоун притворился мамой, когда его увидел Бен. И он же притворился этой задницей, прокажённым, которого видел Эдди.

– Верно.

– А эээто дддействительно клоун?

– Это чудовище, – мрачно и бесстрастно ответил Ричи. – Чудовище, которое поселилось здесь, в Дерри, и которое убивает детей.

В субботу после всех этих происшествий с запрудой, разговора с мистером Неллом и ожившей фотографией Ричи и Беверли Марш столкнулись лицом к лицу не просто с чудовищем, а сразу с двумя. Они были страшные, но не опасные, они набрасывались на свои жертвы в кинотеатре «Аладдин», где на балконе сидели Ричи, Бен и Бев.

Один из этих монстров был оборотнем, которого играл Майкл Ландон. И несмотря на то, что он изображал оборотня, было видно, что ему холодно и что он покрылся гусиной кожей. Другим чудовищем был разбившийся гонщик, которого играл Гари Конвей, и потомок Виктора Франкенштейна воскресил его к жизни. Виктор скармливал всё, что ему не надо, аллигаторам, которых он держал в подвале. В программе был также фильм с показом последних французских мод, с сообщением о недавних взрывах на мысе Канаверал и известные мультики, а также рекламы готовящихся аттракционов. Среди этих рекламируемых фильмов Ричи сразу отметил два, которые надо будет посмотреть: «Я вышла замуж за космическое чудовище» и «Капля».

Бен сидел и смотрел совершенно спокойно. Генри, Белч и Виктор раньше смеялись над Оле Хейсаком, и Ричи казалось, что только это его и тревожит.

Эти ребята сидели близко к экрану, грызли кукурузные хлопья каждый из своей коробки и улюлюкали.

Бен молчал из-за Беверли. Он просто терял рассудок от того, что она сидела рядом с ним. У него даже мурашки пробежали по телу, а если она ёрзала на своём месте и поворачивалась так, что оказывалась ещё ближе, то всё его тело горело как в лихорадке. Когда она наклонялась, чтобы достать кукурузные хлопья, и её лента касалась Бена, он замирал от восхищения. Потом, позднее, он подумал, что эти три часа, проведённые рядом с ней, были одновременно самыми долгами и самыми короткими часами в его жизни.

Ричи же не понимал, что Бен пребывает в муках телячьей любви, и был совершенно спокоен. В его книжке единственно, что было интереснее серии Френсис, говорящий Мул, это картины ужасов – дети в театре, зал набитый окровавленными детьми, которые кричат от ужаса и боли и визжат. Он, конечно, не связывал, то, что они смотрели сейчас, т, е, низкопробный фильм серии «Эмерикен Интернэйшнл», с тем, что происходило у них в городе. По крайней мере, в данный момент не связывал.

Он увидел рекламу субботнего сеанса «Двойного удара» утром в пятницу в «Новостях». Он тут же забыл, что плохо спал накануне ночью и что в конце концов, потеряв надежду на сон, он встал и зажёг свет в чулане (вот уж точно – детская проделка), но уснуть так и не удалось. А на следующее утро всё пошло своим чередом, вернее, почти всё. Вдруг ему стало казаться, что у них с Биллом была общая галлюцинация. Но раны на руке у Билла не были галлюцинацией, разве что он порезался листками фотоальбома Джорджа. А вдруг и правда? Бумага довольно толстая, всё может быть. И кроме того, не обязан же он думать обо всём этом постоянно, лет десять подряд. Конечно, не обязан.

А дальше Ричи Тозиер поступил так, как поступают многие дети и что совсем не выносят взрослые (такой стиль жизни быстро отправил бы их в дурдом). Он встал, съел огромное количество блинов на завтрак, просмотрел рекламы фильмов ужасов, которые печатаются на специальной странице, сообщающей о том, где и как можно развлечься, сосчитал свои деньги, обнаружил, что их довольно мало, и начал приставать к отцу.

Его отец, дантист, вышел к столу уже готовый к работе – в своём белом халате, раскрыл спортивную страницу и налил себе вторую чашку кофе. Это был довольно приятный человек с узким лицом. Он носил очки в металлической оправе, голова его сзади начинала лысеть. Потом, в 1973 году, он умер от рака гортани. Он взглянул на рекламу, на которую указывал Ричи.

– А, фильм ужасов, – сказал Бентворт Тозиер.

– Да – усмехнулся Ричи.

– Хочешь пойти, что ли? – спросил Бентворт Тозиер.

– Да.

– Чувствую, что если ты не попадёшь на этот дрянной фильм, то просто умрёшь от огорчения.

– Вот именно. Умру от огорчения в страшных конвульсиях. Трах! – Ричи упал со стула на пол, схватившись за горло и высунув язык. Этакий своеобразный способ выражения.

– О Господи! Ричи, прекрати, пожалуйста, – попросила мама, которая стояла у плиты и жарила ему яичницу, потому что ему недостаточно было блинов на завтрак.

– Послушай, Ричи, – сказал отец, когда Ричи поднялся и снова сел на стул. – Я, кажется, забыл дать тебе денег в понедельник. Наверное, именно поэтому тебе понадобились деньги в пятницу.

– Ну…

– Идёт?

– Ну…

– Понимаю, это слишком глубокая тема для мальчика с таким жалким умишком, – сказал Бентворт Тозиер. Он поставил руку на стол и подпёр ею подбородок. На своего единственного сына он смотрел с обожанием.

– Куда это годится? – Ричи вдруг заговорил голосом Тудли, английского дворецкого. – Ну я сделал это, не так ли! Пип-пип. Привет, и всё такое. Это мой вклад в войну. Что нам всем надо сделать – так это выбить обратно этого проклятого немца, правда? Этого мокрого ёжика! Этого…

– Эту кучу дерьма, – подхватил Бент и потянулся за земляничным вареньем.

– Избавьте меня от ругани за завтраком, пожалуйста, – обратилась к мужу Мэгги Тозиер, которая как раз в это время принесла яичницу для Ричи.

– Не понимаю, как тебе не противно забивать голову всей этой чепухой? – сказала она Ричи.

– Ах, мама, – ответил Ричи. Внешне он был как бы раздавлен, а в душе торжествовал. Он мог читать мысли своих родителей, как по книге – любимой зачитанной книге, и он прекрасно знал, что он получит то, чего добивается – деньги и разрешение пойти днём в субботу в кино.

Бент наклонился к Ричи и широко улыбнулся.

– Думаю, я правильно понял тебя, – сказал он.

– Правда, папа? – ответил Ричи и улыбнулся ему в ответ… несколько натянуто.

– О, да. Ты знаешь, как выглядит наш газон, Ричи? Ты представляешь себе наш газон?

– О, конечно, сэр, – ответил Ричи опять голосом Тудли. Пытаюсь представить его себе. Такой нестриженный, да?

– Угу! – согласился Бент. – Вот ты и приведи его в порядок, Ричи.

– Я?.

– Подровняй его, Ричи.

– О'кей, папа, конечно, – сказал Ричи, но тут же в его голове возникло ужасное подозрение. А что если отец имеет в виду не только главный газон перед домом?

Улыбка Бентворта Тозиера стала ещё шире – ни дать ни взять хищная акула.

– Все газоны, о мой злосчастный отпрыск: перед домом, за домом и с боков. А когда ты закончишь, я положу тебе в руку две зелёненькие бумажки с изображением Джорджа Вашингтона.

– Я не смогу, папа, – сказал Ричи, но испугался, что отец будет непреклонен.

– Два доллара.

– Два доллара за все газоны! – вскричал Ричи с искренней болью. – Это самый большой газон во всей округе, папа!

Бент вздохнул и снова взял газету. Ричи был виден заголовок на первой странице: «Исчезновение мальчика рождает новые страхи». Он сразу вспомнил о Джордже Денбро, о его странном альбоме – наверное, всё это была галлюцинация. Да и кроме того, это было вчера, а сегодня – всё другое.

– Полагаю, что тебе не так сильно хочется смотреть эти фильмы, как ты говоришь, – произнёс Бент из-за газеты, потом он взглянул на Ричи поверх газеты, изучая его. Он изучал его так, как изучает крупный картёжник картёжника-любителя.

– Когда такую работу выполняют Кларки вдвоём, ты им даёшь по два доллара каждому.

– Да, это правда, – согласился Бент. – Но, насколько мне известно, они не собираются завтра в кино. Хотя, может, и собираются, но тогда они рассчитывают на свои деньги, и они не суют нос не в свои дела, не следят за тем, как живут их соседи. А ты наоборот, хочешь и в кино пойти, и деньги получить, и сунуть нос куда не надо. А живот у тебя болит от того, что ты съел за завтраком пять блинов да ещё два яйца, а потом выпил целую бочку жидкости. Ну что? – сказал Бент и, не дожидаясь ответа, снова погрузился в чтение галеты.

– Зря ты наговариваешь на меня, – сказал Ричи и повернулся к матери за поддержкой. Мать в это время ела тост.

– Ты-то знаешь, что это наговор – обратился к ней Ричи.

– Да, дорогой, знаю. Вытри яйцо на подбородке.

Ричи вытер подбородок.

– Три доллара, если я скошу все газоны к твоему приходу сегодня вечером, пойдёт? – обратился он к газете.

Отец выглянул из-за газеты.

– Два пятьдесят.

– О Господи! – сказал Ричи. – Опять двадцать пять – Моё сокровище, – сказал Бент из-за газеты, – Решай. Мне хочется прочитать информацию о боксе.

– Ладно – согласился Ричи, – Когда твои близкие хватают тебя за глотку или за другие места, они делают это со знанием дела. Чертовски здорово это у тебя получается.

Потом он косил траву и, подражая героям фильмов, говорил разными голосами.

Он закончил косить газон перед домом, за домом и с боков в пятницу к трём часам, поэтому в субботу утром в кармане его джинсов уже лежали два доллара и пятьдесят центов. Вот она, чертовская фортуна. Он позвонил Биллу. Билл сказал, что ему нужно пройти исследование у логопеда. Ричи выразил сочувствие Биллу и произнёс голосом Билла, заикаясь так же, как он:

– Пппошли ииих к чччерту, дддружище Бббил.

– Хватит смеяться надо мной, Тозиер, – сказал Билл и повесил трубку.

Потом Ричи позвонил Эдди Каспбраку, но у Эдди настроение было ещё хуже, чем у Билла. Его мать, сказал он, купила проездные билеты на автобус, и они должны посетить тётушек Эдди в Гавене, Бангоре и Хампдене. Все три тётушки были толстые, как миссис Каспбрак, и все три не замужем.

– Они будут щипать меня за щёки и говорить, что я вырос, – сказал Эдди.

– Это способ узнать, какой ты хороший Эд. Им, наверное, нравиться смотреть на тебя. Точно так же, как и мне, – ты мне тоже понравился, когда я увидел тебя первый раз.

– Ты прямо как проститутка, Ричи.

– Чтобы узнать человека, нужно какое-то время, Эд, ты же знаешь их всех. Вы собираетесь на следующей неделе в Барренс?

– Думаю, что да, если другие пойдут. Не хочешь поиграть во что-нибудь со стрельбой?

– Может быть. Но… Пожалуй, у нас с Биллом есть что сказать тебе.

– Что?

– Вообще-то это дела Билла. Ну пока. Желаю поразвлечься у тётушек.

– Очень смешно.

Третий звонок был к Стану, но старик Стэн был в немилости у своих домашних за то, что разбил окно. Он играл в летающие тарелки, для чего использовал пирожковую тарелку. Тарелка, конечно, разбилась с громким треском. Ему пришлось ходить в виноватых весь уикэнд и ещё, вероятно, следующее воскресенье. Ричи посочувствовал ему и спросил, пойдёт ли он в Барренс на следующей неделе. Стэн сказал, что, вероятно, пойдёт, если, конечно, отец не придумает для него какую-нибудь работу или не продолжит его наказание.

– О Боже, Стэн, и всё из-за какого-то окна, – сказал Ричи.

– Да, но большого окна, – сказал Стэн и положил трубку.

Ричи уже собирался уйти из гостиной, как вдруг вспомнил о Бене Хэнскоме. Он полистал телефонный справочник и нашёл нужную страницу. Арлен Хэнском была единственной дамой среди всех Хэнскомов, которые были в списке, поэтому Ричи решил, что ему нужен именно её телефон, и позвонил, чтобы поговорить с Беном.

– Я бы с удовольствием пошёл, но уже потратил все свои деньги, – сказал Бен с сожалением; ему было стыдно вспомнить, что все свои деньги он потратил на всякую чепуху – леденцы, содовая вода, чипсы и т, п.

Ричи тянул резину (ему не хотелось идти в кино одному), потом сказал:

– У меня полно денег. Ты можешь потом мне отдать.

– Правда? Ты дашь мне?

– Конечно, – ответил Ричи с удивлением, – Почему бы и нет?

– О'кей – счастливо закричал Бен. – Это просто здорово. Два фильма ужасов! Что ты скажешь насчёт фильма об оборотне?

– Пойдёт.

– Старик, я обожаю фильмы про оборотней!

– Слушай, Хейстак, не обмочи штаны от восторга.

Бен засмеялся.

– Давай встретимся около «Аладдина», о'кей?

– Да, годится.

Ричи повесил трубку и задумчиво посмотрел на телефон. Ему вдруг пришло в голову, что Бен Хэнском очень одинок. Поэтому он почувствовал себя героем. Посвистывая, он побежал наверх, чтобы прочитать комиксы перед фильмом.

День был солнечный, ветреный и прохладный. Ричи, пританцовывая, шёл по центральной улице к кинотеатру «Аладдин», мурлыча себе под нос и прищёлкивая пальцами в такт. У него было хорошее настроение. Когда он шёл в кино, у него всегда было хорошее настроение, – он любил уходить в волшебный мир, в волшебные мечты. Он жалел тех, кто не мог, как он, пойти в кино и получить удовольствие, тех, у кого были разные дела и обязанности в это время, – например Билла, которому надо было идти к логопеду, Эдди, которому надо было ехать к тёткам, старика Стэна, который в это время будет скрести ступеньки и подметать гараж из-за пирожковой тарелки, которая полетела не налево, как ему хотелось, а почему-то направо.

На Центральной улице он увидел девушку в бежевой юбке в складку и белой блузке без рукавов, которая сидела около аптеки Шука. Она ела фисташковое мороженое, по крайней мере, оно было похоже на фисташковое. Её ярко-рыжие волосы, которые казались то совершенно медными, то вдруг совсем светлыми, падали ей на плечи. Ричи знал только одну девушку с таким цветом волос.

Это была Беверли Марш.

Ричи очень нравилась Бев. Да, она здорово нравилась ему, но не в смысле секса. Он был просто в восторге от её внешности (и он знал, что не только он; поэтому такие девицы, как Садли Мюллер и Грета Бови, ненавидели Беверли страшным образом, они были ещё слишком малы, чтобы понять, что могут многого достигнуть совсем простым способом… и поэтому вынуждены были соперничать во внешности с девушкой, которая жила в трущобах Нижней улицы), но больше всего он её любил за то, что она была крутой и обладала чувством юмора.

И у неё всегда были сигареты. Короче говоря, она нравилась ему потому, что была прекрасным парнем. И всё же он пару раз поймал себя на том, что пытается рассмотреть, какое у неё бельё под дешёвыми выношенными юбками, а ведь за парнями он так не наблюдает, правда?

И Ричи пришлось признать, что если она и была парнем, то парень этот был чертовски хорош.

Приближаясь к скамейке, на которой она сидела и ела мороженное, Ричи представил себе, что он Хамфри Богарт, что на нём пальто, перепоясанное ремнём, и шляпа. Он просто перевоплотился в Хамфри Богарта, почувствовал, что он и есть Хамфри Богарт – по крайней мере, для самого себя. Нужно ещё только говорить немного в нос.

– Привет, милочка, – сказал он, пробираясь к её скамейке и следя за уличным движением. – Автобус здесь ждать бесполезно. Нацисты отрезали нам отход. Последний самолёт будет в полночь. Поэтому я… Хотя я как-нибудь переживу.

– Привет, Ричи, – сказала она, повернувшись к нему, и он увидел синяк на её правой щеке, похожий на тень вороньего крыла. Его ещё раз поразила её красота… только сейчас ему пришло в голову, что она прелестна. Раньше ему казалось, что прекрасные девушки бывают только в кино. Теперь он понял, что это бывает не только в кино и что одну из таких красивых девушек он знает. Может, он это понял только из-за синяка, который контрастировал с её красотой. Он вдруг понял, что у неё прекрасные серо-синие глаза, губы естественного красного цвета, прекрасная свежая кожа без всякой косметики, а на носу крошечные веснушки.

– Ищешь что-нибудь зелёненькое? – она дерзко вскинула голову.

– Тебя, моя прелесть, – ответил Ричи, – Ты превратилась в прекрасный свежий лимбургский сыр. И когда мы привезём тебя из Капабланки, ты попадёшь в самую лучшую больницу, которую только можно купить за деньги. Ты у нас побелеешь снова. Клянусь своей матерью.

– Болтун ты, Ричи, совсем это не похоже на Хамфри Богарта, – сказала она с лёгкой улыбкой.

Ричи сел рядом с ней.

– Ты собираешься в кино?

– Нет, у меня нет денег, – сказала она. – Можно мне посмотреть твою йо-йо?

Он засмеялся:

– Но мне придётся забрать эту игрушку обратно. Она должна спать, а не крутиться.

Она продела палец в петлю шнура, Ричи поправил очки, чтобы лучше видеть, что она будет делать дальше. Она повернула руку ладонью вверх, игрушка заплясала на её руке. Она сняла йо-йо с указательного пальца. Когда она сгибала палрц, игрушка оживала и по шнуру снова взбиралась на её ладонь.

– О, вот это да, глядите-ка, – сказал Ричи.

– Детская штучка, – сказала Бев. – Вот посмотри. – Она снова опустила йо-йо вниз, дала ей немного успокоиться, а потом йо-йо снова запрыгала по её руке.

– Прекрати, – сказал Ричи, – я не выношу это зрелище.