Неудачники получают сюрпризы

– Так что у тебя за идея, Майк? – спросил Билл. Роза, хозяйка, вошедшая с целым блюдом печенья с сюрпризом, окончательно испортила им настроение. Она вежливо и внимательно, без тени любопытства, оглядела этих шестерых людей со вскинутыми руками. Они медленно опустили руки, и никто не произнёс ни звука, пока Роза не вышла.

– Это довольно просто, – сказал Майк, – но может оказаться чертовски опасно.

– Валяй, говори, – сказал Ричи.

– Я думаю так мы будем спорить до вечера. Мне кажется, каждый из нас должен вернуться в то место в Дерри, которое он – или она – помнит лучше… но не в Барренс. Туда идти ещё рано. Можете считать, что это прогулка, если хотите.

– Зачем, Майк? – спросил Бей.

– Я не совсем уверен. Поймите, я во многом полагаюсь на интуицию…

– Тем не менее, мы кое-что узнали и можем от этого отталкиваться, – сказал Ричи. Все улыбнулись, кроме Майка, он просто кивнул.

– Да, такая постановка вопроса хороша, как, впрочем, и любая другая. Взрослым трудно полагаться на интуицию, и это главная причина, почему мы должны сделать именно так.

В конце концов дети на 80 % поступают именно так, по крайней мере, пока им не стукнет четырнадцать.

– Ты говоришь, что нужно вернуться к этому делу? – спросил Эдди.

– Я так думаю. Если не знаете точно куда идти, положитесь на свои ноги, они выведут куда-нибудь. А вечером встретимся в библиотеке и поговорим о том, что с вами случится.

– Если что-нибудь случится, – сказал Бен.

– Думаю, что-нибудь да будет.

– А что, как ты думаешь? – спросил Билл. Майк покачал головой.

– Понятия не имею. Думаю, что бы ни случилось, наверняка это будет неприятно. Вполне возможно, что кто-то из нас не придёт в библиотеку сегодня вечером. Нет причин так думать… кроме… той же интуиции:

Все молчаливо согласились.

– Но почему поодиночке? – наконец спросила Беверли. – Если уж нам предстоит делать это всем вместе, почему ты хочешь, чтобы мы начинали по одному, Майк? Особенно если это настолько рискованно?

– Думаю, я могу ответить, – сказал Билл.

– Давай, Билл, – предложил Майк.

– Это начиналось для каждого из нас отдельно, – сказал Билл, – и я кое-что запомнил. У меня – фото в комнате Джорджа, у Бена – мумия. Потом прокажённый, которого Эдди видел на балконе на улице Нейболт-стрит. Кровь на траве около канала в парке. И птица… была ещё какая-то птица, да, Майк?

Майк мрачно кивнул.

– Большая птица.

– Да, только не такая добрая, как в «Сезам-стрит». Ричи усмехнулся.

– Кошмар, неужели мы все прокляты!

– Бип-бип, Ричи, – сказал Майк, и Ричи умолк.

– У тебя был голос в трубе и кровь, капающая из водопровода, – сказал Билл Беверли. – А у Ричи… – здесь он остановился в замешательстве.

– Я, должно быть, исключение, подтверждающее правило, Большой Билл, – сказал Ричи. – Впервые я соприкоснулся с этим тем летом, в комнате Джорджа, когда мы с тобой пришли к тебе и смотрели его альбом с фотографиями. Фото Центральной улицы возле канала начало двигаться. Ты помнишь?

– Да, – сказал Билл, – а ты уверен, что до этого ничего не было, Ричи? Вообще ничего?

– Ну, – что-то мелькнуло в глазах Ричи. – Ну, да, однажды Генри и его приятели гнались за мной, как раз перед окончанием школы, и я убежал от них в отдел игрушек в универмаге. Потом я пошёл по Центральной улице и сел на скамейку в парке на минуту, и я подумал, что я видел… но это было только то, что я видел во сне.

– Что это было? – спросила Беверли.

– Ничего, – ответил Ричи довольно резко, – просто сон. – Он посмотрел на Майка. – Хотя я не отказываюсь от прогулки. Это поможет убить время. Экскурсия по родным местам.

– Значит, договорились? – спросил Билл. Все кивнули. – Мы встретимся в библиотеке вечером… когда ты предлагаешь, Майк?

– В семь. Позвоните, если будете опаздывать. Библиотека закрывается в семь на целую неделю, пока не начнутся школьные каникулы.

– В семь самое время, – сказал Билл, обводя всех глазами. – И будьте осторожны. Помните, никто из нас не знает по-настоящему, что нужно дддделать. Считайте, что это разведка. Если что-то увидите, не деритесь. Бегите.

– Я любовник, а не боец, – пропел Ричи мечтательным голосом Майкла Джексона.

– Ну, а если мы собираемся сделать это, нужно начинать, – сказал Бен. – Он слегка улыбнулся левым уголком рта, скорее горько, чем весело.

– Чёрт меня подери, если я знаю, куда мне идти. По мне, так лучше всего идти с вами, парни, – его глаза на минуту задержались на Беверли. – Не могу придумать ничего, что бы имело какое-то значение для меня. Наверное, я поболтаюсь пару часов, глазея на дома. Ноги уж точно промочу.

– Ты-то найдёшь куда пойти, Соломенная Голова, – сказал Ричи. – Походи по старым кафе, собери дань. – Бен засмеялся.

– Мой аппетит заметно поубавился с одиннадцати лет. Я уже набит битком. Вы, парни, можете выкатить меня отсюда.

– Ну, ладно. Всё решено, – сказал Эдди.

– Минутку, – закричала Беверли, когда они стали подниматься со стульев. – Печенье с сюрпризом! Не забудьте про него!

– Ладно, – сказал Ричи, – я уже вижу свой сюрприз – скоро меня съест огромный монстр. Прощай, Ричи!

Они засмеялись, и Майк передал небольшую вазу с печеньем Ричи, который взял одно, а остальные передал дальше. Билл заметил, что никто не посмотрел, что находится внутри, пока все не взяли по одному. Они сидели, каждый держа сделанное в форме шляпки печенье либо в руках, либо на столе перед собой. И даже, когда Беверли, всё ещё улыбаясь, взяла своё, Билл почувствовал, что с трудом сдерживает крик:

Нет, нет! Не делай этого, это часть всего! Положи обратно, не открывай!

Но было слишком поздно. Беверли сняла шляпку со своего, Бен сделал то же самое со своим. Эдди разламывал своё вилкой, и как раз перед тем, как улыбка Беверли превратилась в гримасу ужаса, Билл успел подумать: Мы знали, каким-то образом мы знали, потому что никто из нас ни разу не откусил от своего печенья. Нормально было бы, если бы мы сделали это, но никто не откусил. Наверное, какая-то часть в нас всё ещё помнит.

И он понял, что это их глубинное подсознание реализуется таким чудовищным образом; оно говорит более красноречиво, чем мог бы Майк, насколько глубоко это проникло в каждого… и что оно всё ещё находится в них.

Кровь брызнула из печенья Беверли, как из разорванной артерии. Она текла по её руке на стол, оставляя на белой скатерти яркие красные пятна, впитывающиеся в неё.

Эдди Каспбрак глухо вскрикнул и так резко оттолкнулся руками и ногами от стола, что стул, на котором он сидел, едва не опрокинулся. Огромный жук, покрытый отвратительными жёлто-коричневыми чешуйчатыми пластинками, выполз из его печенья, как из кокона. Его стеклянные глаза слепо таращились на них. Когда он упал в тарелку Эдди, крошки печенья стали осыпаться с его спины шуршащим дождём. Звуки эти преследовали Билла даже во сне, когда позже он лёг вздремнуть. Как только жук освободился полностью, он стал тереть свои тонкие суставчатые лапки друг о друга, производя сухое шелестящее жужжание. И Билл осознал, что это какой-то чудовищный мутировавший сверчок. Он подполз к краю тарелки и кувырнулся на стол кверху лапами.

– О, Боже! – воскликнул Ричи испуганно. – О, Боже! Большой Билл, это глаз! Господи! Какой-то дерьмовый глаз.

Билл оглянулся и увидел Ричи, пристально глядящего на своё печенье с сюрпризом. Кусок глазурного покрытия отвалился на скатерть, и из образовавшейся дыры внимательно смотрел человеческий глаз. Крошки от печенья усеивали его коричневую радужницу и вонзались в хрусталик. Бен Хэнском отшвырнул своё печенье с сюрпризом – это был не намеренный бросок, а просто реакция испуганного человека. В то время как печенье катилось по столу, Билл увидел внутри два зуба с корнями, тёмными от свернувшейся крови. Он снова посмотрел на Беверли и увидел, что она судорожно глотает воздух, готовясь закричать. Её взгляд был прикован к тому, что выползало из печенья Эдди, к твари, лежащей на столе и сучащей своими скользкими лапами. Билл вскочил. Он не думал, а только действовал. Интуиция, – подумал он, срываясь с места и зажимая рукой рот Беверли, прежде чем она смогла завопить. Вот, и я действую, полагаясь на интуицию. Майк может мной гордиться.

Вместо крика Беверли сдавленно замычала. А Эдди издавал какие-то свистящие звуки, которые Билл запомнил очень хорошо. Здесь всё в порядке. Звуки были похожи на свист, издаваемый старым насосом. «Всё в полном порядке», – как сказал бы Фрэдди Файер-стоун. Билл подумал уже не в первый раз, почему человеку лезут в голову такие мысли в самое неподходящее время.

Он сурово оглядел всех и произнёс то, что прозвучало одновременно и до невозможности ностальгически и удивительно своевременно:

– Замолчите! Ни звука! Все замолчите!

Ричи закрыл рот рукой. Лицо Майка стало тёмно-серым, но он кивнул Биллу. Все отошли от стола. Билл не стал открывать своего печенья, но сейчас увидел, что оно начало медленно пульсировать туда-сюда – вдох-выдох, вдох-выдох, вдох-выдох. А все остальные старались избавиться от этого.

– М-м-м, – опять промычала Беверли под его рукой.

– Замолчи, Бев, – сказал он, убирая руку. Глаза у неё были во всё лицо. Губы дрожали.

– Билл… Билл, ты видел? – Её глаза снова остановились на сверчке. Казалось, он подыхает. Его глаза в складках смотрели на неё, и тут Беверли снова начала жалобно стонать.

– С… совершенно верно, – сказал он непреклонно, – возвращайся обратно к столу.

– Я не могу. Билли, я не могу быть рядом с этим…

– Ты можешь. Ты обязана. – Он услышал шаги, лёгкие и быстрые, идущие через небольшой холл по другую сторону занавеса из бус. Он посмотрел на остальных.

– Эй! Обратно к столу. Разговаривайте. Держитесь естественно!

Беверли посмотрела на него умоляюще, и Билл кивнул. Он сел, придвинул стул к столу, стараясь не смотреть на печенье с сюрпризом в своей тарелке. Оно набухало, как какой-то невообразимый нарыв, полный гноя, и всё ещё медленно пульсировало вверх-вниз.

А я мог бы попасться на эту удочку, – подумал он вяло. Эдди опять взял свой ингалятор и впустил лечебный туман в лёгкие с длинным тонким скрипучим звуком.

– Кому, ты думаешь, достанется приз? – спросил Билл Майка. В это время из-за занавеса вышла Роза с вежливо-вопросительным выражением лица. Боковым зрением Билл увидел, что Бев заставила себя вернуться к столу. Молодец, – подумал он.

– По-моему, «Чикагские медведи» особенно хороши, – сказал Майк.

– Всё в порядке? – спросила Роза.

– Ззамечательно, – сказал Билл. Он указал пальцем на Эдди. – У нашего приятеля был приступ астмы. Он принял лекарство и сейчас ему лучше.

Роза взглянула на Эдди, размышляя.

– Лучше-лучше, – прохрипел тот.

– Не хотите ли вы, чтобы я убрала?

– Попозже, – сказал Майк, пытаясь улыбнуться.

– Всё хорошо? – Её глаза снова обшарили стол, но очевидность взяла верх над сомнениями. Она не увидела ни сверчка, ни глаза, ни зубов, ни дышащего печенья Билла, она, не останавливая взгляда, скользнула по кровавым пятнам на скатерти.

– Всё было очень вкусно, – с улыбкой сказала Беверли; улыбка получилась даже более естественной, чем у Билла или у Майка. Это, казалось, совсем успокоило Розу, убеждая её в том, что, если и было что-то не так, то это случилось не по вине Розы и не из-за её кухни.

– У девчонки хорошая выдержка, – подумал Билл.

– А сюрпризы были хороши? – спросила Роза.

– Ну, – сказал Ричи – не знаю, как у остальных, а у меня был настоящий глаз.

Билл услышал лёгкий треск. Он посмотрел на свою тарелку и увидел лапку, слепо выбирающуюся из своего печенья, она скреблась по тарелке. Я мог бы попасться на это, – снова подумал он, но продолжал улыбаться.

– Очень хорошо, – сказал он. Ричи смотрел в тарелку Билла, где огромная чёрно-белая муха медленно выбиралась из остатков печенья. Она слабо жужжала. Что-то желтоватое и вязкое вытекало из остатков печенья и пачкало скатерть. Теперь появился запах, тяжёлый запах гниющей раны.

– Ну, если я вам пока не нужна…

– Нет-нет, спасибо, – сказал Бен, – превосходное печенье. Самое… Самое замечательное.

– Тогда я пойду, – сказала она, пробираясь сквозь бусины в занавеске. Бусины ещё колебались и звякали друг о друга, когда все они снова отшатнулись от стола.

– Что это? – спросил Бен сипло, глядя в тарелку Билла.

– Муха, – сказал Билл. – Муха-мутант; наверное, подарок от писателя по имени Джордж Лэнглохем. Он написал рассказ «Муха».

По нему был поставлен фильм – ну, не такой уж хороший. Но эта история что-то во мне всколыхнула. Это, похоже. Его старые штучки. Это дело с мухой было у меня на уме давно, потому что я думал написать роман «Жуки на дороге». Я понимаю, что название звучит по-идиотски, но видите ли…

– Извините, – сказала Беверли отстранение. – Меня сейчас вырвет, я думаю.

И она ушла, прежде чем кто-либо из мужчин успел встать. Билл схватил свою салфетку и придавил ею муху, которая была размером с птенца ласточки. Ничего большего не могло вылезти из такого маленького китайского печенья с сюрпризом… но она смогла: она дважды прожужжала из-под салфетки, а затем умолкла.

– Господи, – пробормотал тихо Эдди.

– Давайте к чёрту забудем обо всём этом, – сказал Майк, – мы можем встретить Бев в холле.

Беверли как раз выходила из туалета, когда они собрались у кассы. Она выглядела бледной, но успокоенной. Майк заплатил по счёту, поцеловал Розу в щёчку, а потом все вышли на улицу под дождь.

– Это не изменило вашей решимости? – спросил Майк.

– Не думаю, – сказал Бен.

– Нет, – сказал Эдди.

– Ты вообще о чём? – спросил Ричи.

Билл покачал головой и посмотрел на Беверли.

– Я остаюсь, – сказала она. – Билли, что ты имел в виду, когда сказал: «Это Его старые штучки»?

– Я думал, как я буду писать рассказ про жука, – сказал он. – Этот рассказ Лэнглохема застрял у меня в мыслях. А потом я увидел муху. Ты увидела кровь, Беверли. Почему у тебя на уме была кровь?

– Я полагаю, из-за той крови из водостока, – сразу же сказала Беверли, – кровь, которая потекла из трубы в ванной на старой квартире, когда мне было одиннадцать. – Было ли это действительно так, она не думала. Потому что ей на самом деле немедленно пришло на ум то событие, когда она оставила кровавые следы ног после того, как наступила на разбитый флакон из-под духов. И ещё Том. И («Бевви, иногда я сильно волнуюсь») её отец.

– Ты тоже получил жука, – напомнил Билл Эдди. – Почему?

– Не совсем жук, – сказал Эдди, – сверчок. В нашем подвале водятся сверчки. Дом за двести тысяч, а мы не можем избавиться от сверчков. По ночам они нас сводят с ума. Пару ночей тому назад у меня действительно был кошмар. Мне приснилось, что я проснулся, а моя кровать полна сверчков. Я пытался бить их ингалятором, но только громыхал, а проснувшись, обнаружил, что у меня в постели действительно полно сверчков.

– Хозяйка не видела ничего, – сказал Бен. Он посмотрел на Беверли, – как и твои родители никогда не видели крови, текущей из трубы, сколько бы её ни было.

– Да, – сказала она.

Они стояли, глядя друг на друга под тёплым весенним дождём. Майк посмотрел на часы.

– Автобус будет где-то через двенадцать минут.

– Я думаю, что пойду пешком, – сказал Бен.

– Я пойду с тобой, если ты проводишь меня, – сказал Ричи.

– Отлично, а куда ты идёшь? Ричи пожал плечами:

– Пока не знаю.

Остальные решили ждать автобуса.

– В семь вечера, – напомнил Майк, – и будьте осторожны. Они согласились быть осторожнее, хотя Билл не мог понять, как можно искренне обещать что-нибудь, когда имеешь дело с таким чудовищным множеством непредвиденных факторов.

Он было начал говорить об этом, но потом увидел по их лицам, что все и без него об этом знают. Поэтому он пошёл от них, приветственно помахав на прощанье. Туманный воздух окутал его лицо. Прогулка обратно в город будет длинной, но это хорошо. У него было над чем подумать. Он был доволен, что их союз возобновился и что они начали это дело.

Глава 11

ПРОГУЛКИ ПЕШКОМ

Бен Хэнском отступает

Ричи Тозиер вышел из такси на перекрёстке трёх улиц – Канзас-стрит, Центральной и Мейн-стрит, Бен потерял его из виду в конце Ап-Майл-Хилл. Шофёр был собратом Билла по вере, но ни Ричи, ни Бен не знали этого: Дэйв угрюмо молчал. Бен мог бы выйти вместе с Ричи, он и думал так сделать, но почему-то ему показалось, что лучше начать поодиночке.

Он стоял на углу Канзас-стрит и Долтри-клоуз, наблюдая, как такси вливается в поток уличного движения, кулаки его в карманах были крепко сжаты, и он старался забыть об отвратительных событиях сегодняшнего ланча. Но напрасно; мысли его упорно возвращались к чёрно-серой мухе, выползающей из печенья с сюрпризом на тарелку Билла. Он тщетно пытался удержаться от воспоминаний об этой твари, но через пять минут обнаруживал, что вновь и вновь вспоминает её.

Я стараюсь как-то это объяснить, – думал он, – имея в виду не моральную сторону, а скорее математическую. Здания строятся по каким-то определённым правилам и законам природы, законы природы могут выражаться в уравнениях, уравнения можно объяснить. Как можно объяснить то, что произошло менее получаса тому назад?

– Оставь это, – говорил он сам себе уже не в первый раз. – Ты не можешь это объяснить, поэтому оставь это.

Очень хороший совет, правда, проблема заключалась в том, что он не мог воспользоваться им. Он вспоминал, что через день после того, как он увидел мумию на замёрзшем Канале, его жизнь продолжалась как обычно. Он знал: что бы ни произошло, как бы близко ужас ни подбирался к нему, но жизнь его продолжалась, как ни в чём не бывало: он ходил в школу, сдавал тесты по арифметике, ходил в библиотеку, когда уроки кончились, да и ел с обычным аппетитом. Он просто включил то, что он видел на Канале, в свою жизнь, и даже если бы его убили… ну, мальчишки часто бывают на грани смерти. Они носятся по улицам, не глядя по сторонам; заплывают слишком далеко на своих резиновых матрасах, а потом обнаруживают, что им недогрести; катаясь на лошадях, берут непреодолимые барьеры и ломают шею или падают с деревьев вниз головой.

И сейчас, стоя поя сеткой мелкого моросящего дождя перед магазином скобяных товаров, который в 1958 году был ссудной кассой, Бен смотрел на двойные окна, заполненные пистолетами, ружьями, шпагами и гитарами, подвешенными за грифы, как туши экзотических животных; и тут ему пришло в голову, что мальчишки всегда должны подвергать себя риску, а ещё для них хорошо иметь какую-нибудь тайну в жизни. Они безоговорочно верят в невидимый мир. Чудеса, как светлые, так и тёмные, конечно, имеют для них огромное значение, и они всегда балансируют на грани. Но… неожиданный сдвиг в сторону прекрасного или ужасного никогда не мешает им съесть добавку за обедом.

Но когда вы вырастаете, всё меняется. Вы больше не лежите без сна в постели, услышав, что кто-то возится в туалете или скребётся у окна, но когда действительно случается нечто неподдающееся логическому объяснению, цепи перегружаются, элементы перегреваются. Вы начинаете нервничать, трястись, извиваться и вилять, ваше воображение перепрыгивает с одного на другое, нервы дрожат, как у трусливого цыплёнка. И вы не можете связать это состояние с тем, что уже было в вашей предыдущей жизни. Вы не можете это переварить. Вы возвращаетесь к этому снова и снова, играя своими мыслями, как котёнок играет мячиком на верёвочке. Пока наконец не сходите с ума или не убираетесь в такое место, где до вас никому нет дела.

Он пошёл по Канзас-стрит, не задумываясь, куда именно он идёт. И вдруг подумал: ЧТО МЫ СДЕЛАЛИ С СЕРЕБРЯНЫМ ДОЛЛАРОМ? Он до сих пор не мог вспомнить.

Серебряный доллар, Бен… Беверли спасла тебе жизнь с его помощью. Твою… а может быть, и всех остальных… особенно жизнь Билла. У меня кишки чуть не вырвало, пока Беверли не сделала… что? Что она сделала? И как это смогло сработать? Она уклонилась от этого, и мы все помогли ей. Но как?

Слово пришло неожиданно, слово, которое вообще ничего не означало, но заставило сжаться его плоть. Чудь.

Он посмотрел на тротуар и некоторое время видел изображение черепахи, нарисованное мелом, – казалось, мир заплясал перед его глазами. Он крепко зажмурил глаза, а когда снова открыл их, то увидел, что это была не черепаха, а просто нарисованные «классы», наполовину смытые дождём. Чудь.

Что это значило?

– Я не знаю, – сказал он громко, и когда он оглянулся, чтобы посмотреть, не видел ли кто, как он разговаривает сам с собой, то обнаружил, что он свернул с Канзас-стрит на Костелло-авеню. За обедом он говорил другим, что только в Барренсе, единственном месте в Дерри, он чувствовал себя счастливым, когда был мальчишкой… но это была не совсем правда. Было ещё одно место. Либо случайно, либо в беспамятстве, но он пришёл на это место – это была Публичная библиотека Дерри.

Он погулял по лужайке перед библиотекой, отмечая, что его матерчатые туфли постепенно намокают, глядя на застеклённый проход, который соединял взрослую библиотеку с детской. Проход также не изменился, и отсюда, стоя за свисающими ветвями плакучей ивы, он мог видеть людей, проходящих взад и вперёд. Старое восхищение наполнило его сердце, и он на самом деле забыл, впервые забыл о том, что случилось в конце ланча. Он вспомнил, как гулял по этому самому месту ребёнком, только в зимнее время, и ему приходилось прокладывать путь сквозь глубокий снег, доходивший почти до бёдер. Он приходил в сумерки, вспоминал Бен, и опять его пробирало до кончиков пальцев, которые уже онемели, а снег таял в его зелёных ботинках. Темнота опускалась над местом, где он стоял, и мир становился лиловым от зимних теней, небо на востоке было пепельно-серым, а на западе тлели последние красные угольки. Там, где он стоял, было холодно, возможно, градусов 10, но было бы ещё холоднее, если бы ветер дул из замёрзшего Барренса, как это частенько бывало.

Но там, меньше чем в сорока ярдах от места, где он стоял, люди ходили туда-сюда в одних рубашках. Там лился поток яркого белого света, отбрасываемого флюоресцентными лампами, висящими над толовой. Маленькие ребятишки вместе хихикали, влюблённые школьники старших классов держались за руки (и если библиотекарша видела их, то запрещала им делать это). Это было что-то волшебное, волшебное в хорошем смысле этого слова, и он был слишком мал, чтобы считаться с такими земными вещами, как электрический свет. Волшебством был этот сверкающий цилиндр света и тепла, соединяющий эти два тёмных здания, как дорога жизни; волшебством было наблюдение за людьми, идущими через это тёмное заснеженное поле, но не тронутыми ни темнотой, ни холодом. Это делало их прекрасными, почти богоподобными.

В конце концов он уходил, всегда останавливался и оглядывался (как он сделал это и сейчас), пока громоздкий каменный корпус взрослой библиотеки не закрывал линию обзора, а потом и огибал здание, подходя к парадной двери.

Ошеломлённый ностальгической болью в сердце, Бен поднялся по ступеням взрослой библиотеки, подождал минуту на узкой веранде поя колоннами, где всегда в самый жаркий день было прохладно. Затем он толкнул дверь, обитую железом, с отверстием для того, чтобы опускать книги, и шагнул в тишину. Сила памяти на мгновение закружила ему голову, когда он вступил в неясный круг света, падающего от подвешенного стеклянного глобуса. Сила эта была не физическая – не удар в челюсть или пощёчина. Она была больше сродни тому странному чувству времени, помноженному на самоё себя, которое люди называют, за неимением лучшего термина, дежавю.

Бен уже переживал подобное чувство прежде, но никогда он не получал удара такой силы, который полностью дезориентировал его. Несколько мгновений он стоял в дверях, буквально потеряв представление о времени, даже не представляя, сколько ему лет. Было ли ему тридцать восемь или только одиннадцать?

Здесь стояла такая же тишина, нарушаемая только внезапным шёпотом, слабым стуком штампа, который библиотекарь опускал на книги, запоздалыми замечаниями, да сухим шорохом газетных или журнальных страниц. Ему нравился этот свет, как тогда, так и сейчас. Он косо падал из высоких окон, серый, как крыло голубя в этот дождливый полдень, свет, который был усыпляющим и печальным.

Он шёл по полу с чёрно-красными узорами линолеума, которые были почти полностью стёрты ногами, стараясь, как всегда, не шуметь; перед ним вырастала библиотека для взрослых с куполом в центре, и все звуки становились волшебными. Он видел всё те же железные ступени лестниц – по одной на каждой стороне от главного подковообразного стола, но он также видел, что за те двадцать пять лет, как они с мамой уехали отсюда, появился небольшой эскалатор. Он почувствовал облегчение, смягчившее это удушающее чувство дежавю. Он чувствовал себя контрабандистом, пересекающим границу, или шпионом из другой страны. Он всё ещё ожидал, что библиотекарь за столом поднимет голову, посмотрит на него, а потом обратится к нему ясным звенящим голосом, который нарушит сосредоточенность всех читателей и заставит всех посмотреть на него: «Вы, да вы! Что вы здесь делаете Вам нечего здесь делать. Вы не отсюда! Вы из прошлого! Сейчас же уходите, пока я не позвала полицию!»

Она действительно подняла голову, симпатичная молоденькая девушка, и на одно мгновение Бену показалось, что все его фантазии сейчас превратятся в реальность, и сердце его подкатило к горлу, когда её бледно-голубые глаза посмотрели на него. Взгляд её равнодушно скользнул по Бену, и он увидел, что может продолжать идти. Если он и был шпионом, его не обнаружили.

Он прошёл по винтовой узкой и опасной для жизни лестнице по пути в коридор, ведущий к детской библиотеке, и свернул в стеклянную галерею, замечая и другие изменения: на выключателях висели таблички жёлтого цвета, гласящие: «ОПЕК любит, когда вы тратите энергию попусту, поэтому берегите каждый ватт!» Картинки в рамочках на стене были новыми в этом мире столов и стульев светлого дерева, в мире, где фонтанчики для питья были не больше четырёх футов высотой; это были изображения не Дуайта Эйзенхауэра и не Ричарда Никсона, но Рональда Рейгана и Джорджа Буша. В то время, когда Бен кончал школу, как он помнил, Рейган работал в Театре Джи, а Джорджу Бушу едва исполнилось 30 лет.

Но… это чувство дежавю снова захватило его. Перед ним он чувствовал себя беспомощным. На этот раз его охватил ужас оцепенения, как человека, который обнаружил, что все его усилия приблизиться к берегу не увенчались успехом и он тонет.

Это было время, когда библиотекарь рассказывала сказки, и в углу группа из двенадцати малышей, сидя полукругом в своих маленьких креслицах, слушала затаив дыхание её таинственный тихий голос тролля из сказки: «Кто там идёт по моему мосту?» Бен подумал: Когда она поднимет голову, я увижу мисс Дэвис, и она будет выглядеть такой же молодой, ни на день старше.

Но когда она подняла голову, он увидел гораздо более молодую женщину, моложе даже мисс Дэвис тех времён. Некоторые детишки откровенно хихикали, но другие внимательно наблюдали за ней, в глазах их отражалась вечная таинственность сказки: победят ли чудовище или оно кого-нибудь съест? «Это я – Хриплый Козёл Билли иду по твоему мосту», – продолжала библиотекарь. А Бен, побледнев, прошёл мимо неё.

Как она могла рассказывать ту же самую историю? Ту самую историю? Случайность ли это?! Потому что, чёрт возьми, я не верю в это! Он облокотился на фонтанчик для питья, наклоняясь так низко, что почувствовал себя как Ричи, делающий свой салям.

Мне нужно с кем-то поговорить, – подумал он в панике. – С Майком, с Биллом, с кем угодно. Действительно ли что-то сталкивает прошлое с настоящим здесь, или я только представляю себе это? Потому что, если это не моё воображение, то я должен быть готов ко всему.

Он посмотрел на стол, где обменивались книги, и его сердце остановилось в груди, чтобы через несколько секунд с удвоенной скоростью забиться. Объявление было простым и знакомым:

«ПОМНИ О КОМЕНДАНТСКОМ ЧАСЕ. 19.00»