Дерри: третья интерлюдия

Слетела птичка с ветки,

Меня не замечая

Червячка склевала

И дальше поскакала.

Эмили Дикинсон

Марта 1985 года

На исходе 1930 года в «Блэк-Спот» случился пожар. Насколько я смог понять, этот пожар, при котором мой отец едва спасся, положил конец ряду убийств и исчезновений людей в 1929–1930 годах, так же, как и взрыв на чугунолитейном заводе 25 лет назад. Похоже, чтобы прекратить все эти убийства, требуется своего рода чудовищное жертвоприношение, чтобы успокоить некую силу зла, которая царит здесь… чтобы Оно заснуло ещё на четверть века или около того.

Но если в конце каждого цикла убийств необходимо жертвоприношение, то похоже, чтобы запустить этот ужасный цикл, требуется то же самое.

И оно ведёт прямо к банде Бредли.

С ними покончили на развилке трёх дорог, ведущих к Каналу, в Мэн и Канзас (недалеко от места, изображённого на фотографии, которая так взволновала Била и Ричи одним июньским днём 1958 года), приблизительно за тринадцать месяцев до пожара в «Блэк-Спот» в октябре 1929 года… незадолго до крушения фондовой биржи.

Так же, как и после пожара в «Блэк-Спот», многие постоянные жители Дерри делали вид, что не помнят, что произошло в тот день. Одни утверждают, что ездили навестить родственников и их не было в городе, другие – что весь вечер проспали и узнали о случившемся только ночью из новостей по радио. Третьи просто врали, глядя вам прямо в глаза.

В полицейских отчётах за тот день было отмечено, что шерифа Саливана вообще не было в городе (Я точно помню, что рассказал мне Алоизиус Нелл, когда мы с ним загорали в шезлонгах на террасе санатория Полсона в Бангоре. «В тот год, – сказал он, – я сделал карьеру и стал влиятельным человеком. Поэтому я обязан его помнить». Саливан уехал на запад штата Мэн охотиться на птиц. К тому времени, когда он вернулся с охоты, их всех уже накрыли простынями и унесли. Джим Саливан был страшно взбешён.), но на фотографии в книге про гангстеров, которая называлась «Кровавые надписи и плохие люди», был изображён улыбающийся мужчина, который стоял в морге рядом с изрешечённым пулями трупом Эла Бредли, и если этот человек – не шериф Саливан, то наверняка его брат-близнец.

Я думаю, что настоящую правду я наконец узнал только от мистера Кина – Норберта Кина, который был с 1925 по 1975 год владельцем аптекарского магазина на Центральной улице. Он рассказывал довольно охотно, но, как и отец Бетти Рипсом, заставил выключить микрофон, пока не дойдёт до самого главного, всё остальное, он считал, несущественно; до сих пор его голос продолжает звучать у меня в ушах – высокий голос ещё одного солиста, поющего а капелло в этом проклятом хоре этого проклятого города.

– Нет смысла ничего скрывать, – сказал он. – Всё равно никто не поверит.

Он протянул мне старомодную аптекарскую банку:

– Лакрицу? Насколько я помню, ты всегда был неравнодушен к красной лакрице. Майки. Я взял одну.

– Шериф Саливан был в тот день в городе? Мистер Кии засмеялся и взял себе лакрицу.

– Тебя это удивляет?

– Удивляет, – согласился я, жуя кусочек красной лакрицы. Вкус у неё был такой же чудесный, как и много лет тому назад.

– Шериф был здесь в тот день. Он собирался поехать поохотиться на птиц, но чертовски быстро передумал, когда пришёл Лал Мэйчен и сказал, что именно в этот день ждёт Эла Бредли.

– Как Мэйчен узнал об этом? – спросил я.

– О, эта история поучительна сама по себе, – сказал мистер Кин, и на его лице вновь появилась та же циничная улыбка. – Бредли никогда не считался врагом номер один в хит-параде ФБР, но они его разыскивали приблизительно с 1928 года, чтобы показать, что не сидят сложа руки, как мне кажется. Эл Бредли со своим братом Джорджем ограбил шесть или семь банков на Среднем Западе, а потом похитил банкира и потребовал за него выкуп. Выкуп – тридцать тысяч долларов, большая сумма по тем временам, – заплатили, но они всё равно убили банкира.

К тому времени полиция Среднего Запада начала наступать им на пятки, и Эл, Джордж и их сообщники подались через Дерри на север. Они расположились в большом доме на ферме за чертой города в Ньюпорте, недалеко от того места, где сейчас находится Рулин Фармс.

Стояли самые жаркие дни лета 1929-го года. Когда это было? Июль, а может, август, а может, даже начало сентября… Я не уверен. В шайке было восемь человек: Эл Бредли, Джордж Бредли, Джо Конклин со своим братом Калом, ирландец по имени Артур Меллоу, которого они звали Ползун Меллоу, потому что он был близорук, но не носил очков без необходимости, и Патрик Коди, молодой парень из Чикаго, о котором говорили, что он до смерти любит убивать людей, но в то же время прекрасен как Адонис. В банде были ещё две женщины: Китти Донахью, по неписаному закону считавшаяся женой Джорджа Бредли, и Мари Хозер, принадлежавшая Коди, но которую время от времени пускали по кругу, судя по тем рассказам, которые мы слышали позднее.

Когда они приехали сюда, то сразу же совершили кражу. Им показалось, сынок, что раз они так далеко от Индианы, то они в безопасности.

На некоторое время они залегли на дно, потом им стало скучно, и они решили, что пора на охоту. Оружия у них было предостаточно, а патронов не хватало. Поэтому 7 октября они в полном составе на двух машинах появились в Дерри. Патрик Коди пошёл с женщинами за покупками, а остальные мужчины направились в магазин спортивных товаров Мэйчена. Китти Донахью купила у Фриза платье и через два дня как раз в этом платье умерла.

Лал Мэйчен сам обслуживал посетителей. Он умер в 1959 году. Слишком был толстым. Всю жизнь был слишком толстым. Но с глазами у него всё было в порядке и он говорил, что узнал Эла Бредли в ту же минуту, как только тот вошёл. Ему показалось, что он узнал ещё кого-то из остальных, но не был уверен, что это Меллоу, пока тот не надел очки, чтобы взглянуть на витрину с ножами.

Эл Бредли подошёл к нему и сказал: «Мы бы хотели купить кое-какие боеприпасы».

«Хорошо, – сказал Лал Мэйчен, – вы пришли именно туда, куда нужно».

Бредли дал ему бумагу, и Лал прочитал её. Бумага потерялась, по крайней мере насколько мне известно, но Лал сказал, что у него кровь застыла в жилах. Они хотели пятьсот патронов 38-го калибра, восемьсот патронов 45-го калибра, шестьдесят патронов 50-го калибра, которые они так и не получили, малокалиберные винтовки для охоты на зверя и птицу и по тысяче патронов для короткоствольного и длинноствольного ружья 22-го калибра. Плюс – только представь! – шестнадцать тысяч патронов для автомата 45-го калибра.

– Боже праведный, – произнёс я.

Мистер Кин снова улыбнулся той же циничной улыбкой и протянул мне аптекарскую банку. Сначала я покачал головой, но потом взял ещё лакрицу.

«Ничего себе списочек, мальчики», – сказал Лал.

«Брось, Эл, – сказал Ползун Меллоу. – Я говорил тебе, что в этом захолустном городишке мы ничего не получим. Поехали до Бангора. Если и там ничего не окажется, я на них отыграюсь».

«Попридержи лошадок, – сказал Лал, а сам похолодел как огурец. – В кои-то веки подвернулось выгодное дельце и я не собираюсь дарить его этим евреям из Бангора. 22-й калибр могу принести прямо сейчас, дробь на птицу и половину партии на зверя – тоже. Ещё по сотне 38-го и 45-го калибра. Остальное… – Тут Лал прикрыл глаза и почесал подбородок как бы подсчитывая в уме. –…сделаю послезавтра. Ну как?»

Бредли оскалил зубы и сказал, что звучит заманчиво. Кэл Конклин заикнулся было, что лучше податься до Бангора, но его не поддержали. «Ладно, но если ты не уверен, что достанешь весь товар полностью по этому списку, скажи об этом прямо сейчас, – сказал Эл Бредли Лалу, – потому что хоть я и симпатяга, но когда я не в себе, не советую тебе стоять у меня на пути. Усёк?»

«Усёк, – ответил Лал. – Я достану любые патроны, какие пожелаете, мистер…»

«Рейдер, – сказал Бредли. – Ричард Д. Рейдер, к вашим услугам».

Он протянул руку, и Лал пожал её, не переставая улыбаться. – «Очень рад, мистер Рейдер».

Потом Бредли спросил, в какое время ему и его друзьям удобней подойти за товаром, и Лал Мэйчен спросил, устраивает ли их подойти к двум часам дня. На том и порешили. Они ушли. Лал смотрел им вслед. У дороги они встретились с женщинами и Коли. Лал узнал также и Коди.

– Итак, – сказал мистер Кин, глядя на меня блестящими глазами, – как ты думаешь, что потом сделал Лал? Позвонил в полицию?

– Догадываюсь, что нет, – сказал я, – судя по тому, что произошло. Что касается меня, я бы сломал ногу, пока добрался до телефона.

– Ладно, может быть, сломал, а может, и нет, – сказал мистер Кин всё с той же циничной улыбкой, блестя глазами, и я содрогнулся, потому что знал, что он имеет в виду… и он знал, что я это знаю. Когда катится что-то тяжёлое, его невозможно остановить; оно просто будет катиться и катиться, пока не докатится до ровной поверхности, которая замедлит его движение. Если вы окажетесь у него на пути, оно вас расплющит, но тем не менее не остановится.

– Может быть, сломал, а может, и нет, – повторил мистер Кин. – Но я могу тебе сказать, что сделал Лал Мэйчен. Остаток дня и весь следующий день, когда в магазин заходил кто-то, кого он хорошо знал, буквально несколько человек, он говорил им, что знает, кто охотится на оленей и куропаток в лесах у границы между Ньюпортом и Дерри. Банда Бредли. Это точно они, потому что он узнал их. Он говорил им, что Бредли со своими головорезами вернутся на следующий день около двух часов, чтобы забрать остальной заказ. Он говорил, что пообещал Бредли любые патроны, какие ему нужны и намерен сдержать своё обещание.

– Сколько? – спросил я. Он словно загипнотизировал меня своими блестящими глазами. Неожиданно из-за сухого запаха этой комнаты, запаха лекарств и порошков – мастерола, карболки и микстуры от кашля – неожиданно из-за всех этих запахов я почувствовал, что задыхаюсь, но сейчас я бы скорее умер от недостатка кислорода, чем ушёл.

– Сколько человек предупредил Лал? – уточнил мистер Кин. Я кивнул.

– Я не знаю точно, – сказал мистер Кин. – Я не стоял там и не караулил. Я думаю, всех, кому, как он чувствовал, можно доверять.

– Кому можно доверять, – задумался я. Мой голос слегка осип.

– Ага, – сказал мистер Кин. – Кто жил в Дерри, разумеется. Не тех, кто пас коров. – Он посмеялся старой шутке и продолжил рассказ.

– Я пришёл около десяти часов на другой день после того, как банда Бредли появилась у Дала. Он всё рассказал мне и поинтересовался, чем может мне помочь. Я только зашёл посмотреть, не готовы ли плёнки – тоща Мэйчен всем пытался всучить плёнки и фотоаппараты Кодак – и, получив фотографии, я сказал, что хотел бы купить немного патронов для своего винчестера.

«Собираешься пострелять, Норб?» – спросил Лал, передавая мне патроны.

«Может быть, удастся подстрелить несколько лисиц», – ответил я, и мы довольно рассмеялись. – Мистер Кин засмеялся, хлопая себя по дряблой ляжке, как будто это была самая удачная шутка в его жизни. Он наклонился ко мне и похлопал меня по коленке.

– Я имею в виду, сынок, что эта история дошла до тех ушей, для которых она предназначалась. Маленькие городки, сам понимаешь.

Стоит рассказать нужным людям то, о чём хочешь, чтобы знали все и… понимаешь, о чём я говорю? Ещё лакрицу? Онемевшими пальцами я взял ещё лакрицу.

– Поправлялся, – сказал мистер Кин и захихикал. Он сразу стал старым, бесконечно старым… очки с бифокальными линзами соскользнули с длинного носа, тонкая кожа слишком плотно обтянула щёки.

– На другой день я принёс в лавку своё ружьё, а Боб Таннер, – он был лучшим помощником из всех, кто у меня был после него, – принёс пугач. Около одиннадцати часов того же дня пришёл Грегори Коул, и попросил двуокись соды и сказал, что будь он проклят, если у него к поясу не прицеплен кольт 45-го калибра.

«Не отстрели себе яйца, Грег», – сказал я.

«Я обошёл все леса по дороге из Милфорда не для того, чтобы ты тут скалил зубы, мать твою, – сказал Грег. – Думаю, я кое-кому отстрелю яйца ещё до захода солнца».

Около половины второго я повесил на дверь небольшую табличку с надписью: СКОРО ВЕРНУСЬ, ПОДОЖДИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, взял ружьё и вышел на Ричард-аллей. Я спросил Боба Таннера, не хочет ли он пойти вместе со мной, и он ответил, что ему надо закончить рецепт для миссис Эмерсон и он подойдёт попозже. «Оставьте мне одного в живых, мистер Кин», – сказал он. И я ответил, что ничего обещать не могу.

Вряд ли можно было пробраться по Канал-стрит иначе, чем на автомобиле или пешком. Тогда, да и сейчас тоже, там собирались проложить дорогу для грузовиков, но дальше дело не пошло. Я заметил переходящего через дорогу Джейка Пиннета. В каждой руке он держал по ружью. Он встретился с Энди Криссом, и они направились к одной из скамеек, стоявших там, где сейчас военный мемориал, ну ты знаешь, где Канал уходит под землю.

Пети Ваннесс и Эл Нелл с Джимми Гордоном сидели на ступеньках здания суда, ели из пакетов сандвичи и фрукты, болтали о всякой ерунде и вообще были похожи на мальчишек на школьном дворе. Все они были вооружены. У Джимми Гордона была с собой винтовка «Спрингфилд», оставшаяся ещё с первой мировой войны. Она казалась больше самого Джимми.

Повсюду были мужчины с ружьями; они стояли в дверях, сидели на ступеньках, выглядывали из окон. Грег Коул сидел у дороги с пистолетом 45-го калибра и двумя дюжинами патронов, выложенными в ряд как игрушечные солдатики. Брюс Ягермейер и тот швед, Олаф Терамениус, стояли в тени под шатром кинотеатра «Бижу».

Мистер Кин посмотрел сквозь меня, словно я был стеклянный. Взгляд его уже не был острым; глаза, затянутые дымкой воспоминаний, напоминали глаза человека, с теплотой вспоминающего лучшие годы своей жизни: может быть свой первый побег из дома, или первую крупную форель, или когда он впервые переспал с женщиной по её желанию.

– Помню, как свистел ветер, сынок, – задумчиво произнёс он. – Помню, как я слушал свист ветра, и часы в суде пробили два. Боб Таннер подошёл ко мне сзади, а я был на взводе и чуть не прострелил ему голову.

Он лишь кивнул мне и направился к галантерее Ваннокса, оставляя за собой длинную тень.

– Ты, наверное, думаешь, что когда пробило 2.10, потом 2.15, 2.20 и ничего не произошло, люди встали и разошлись по домам? Нет, этого не произошло. Все оставались на своих местах. Потому что…

– Потому что вы знали, что они приедут, не так ли? – спросил я. – Иначе и быть не могло.

Он лучезарно улыбнулся мне благодарной улыбкой учителя на правильный ответ студента.

– Совершенно верно! – сказал он. – Мы знали. Никому не надо было ничего объяснять. Никому не надо было говорить: «Ну ладно, давайте подождём ещё минут двадцать и, если они не появятся, пойдём работать дальше». Всё было тихо, но около двадцати пяти минут третьего внизу Ап-Майл-Хилл показались эти две машины, красная и синяя, и направились к перекрёстку. Одна из них была марки «Шевроле», а другая – «Ла Саль». Братья Конклины, Патрик Коди и Мари Хозер сидели в «Шевроле». Оба Бредли, Меллоу и Китти Донахью ехали в «Ла Сале».

Обе машины благополучно миновали перекрёсток, а потом Эл Бредли так неожиданно затормозил, что Коди в него чуть не врезался. На улице было слишком спокойно, и Бредли почувствовал это. Он был зверем, а для зверя не требуется много времени, чтобы его вспугнуть, а за ним охотились уже четыре года.

Он открыл дверцу «Ла Саля» и некоторое время постоял на подножке. Потом осмотрелся и сделал в сторону Коди прощальный жест рукой. Коди сказал: «Что, босс?» Я услышал его слова очень отчётливо; это были единственные слова, которые я от них услышал в тот день. Ещё я помню, как блеснул солнечный зайчик от маленького карманного зеркальца Хозер. Она пудрила нос.

В это время Лал Мэйчен со своим помощником Бифом Марлоу выбежали из магазина Мэйчена. «Сдавайся, Бредли, вы окружены!» – закричал Лал, и не успел Бредли повернуть головы, как Лал выстрелил. Сначала он промахнулся, выстрелив наугад, но следующий выстрел ранил Бредли в плечо. Из раны сразу же хлынула кровь. Бредли ухватился за дверцу «Ла Саля» и повалился в машину. Он включил зажигание, и вот тогда начали стрелять все остальные.

Всё произошло за четыре, может быть, за пять минут, но они всем показались чертовски долгими. Пети, Эл и Джимми Гордон просто сидели на ступеньках суда и поливали огнём вслед «Шевроле». Я видел, как Боб Таннер опустился на одно колено и стрелял, дёргая затвор как сумасшедший. Ягермейер и Терамениус обстреливали «Ла Саль» справа из-под навеса, а Грег Коул стоял в сточной канаве, держа обеими руками автомат 45-го калибра, и быстро жал на курок.

Человек пятьдесят или шестьдесят стреляли одновременно. После того, как всё закончилось, Лал Мэйчен насчитал у кирпичной стены своего магазина тридцать шесть пуль. И это уже через три дня, после того, как каждый встречный и поперечный в городе считал своим долгом взять их себе на память или выцарапать из стены ножом. В самый разгар стрельбы пальба стояла как в сражении на Марне. От оружейного огня во всём магазине Мэйсона вылетели стёкла.

Бредли повернул «Ла Саль», и не могу сказать, что он замешкался, но к тому времени, когда он развернулся, у его машины оказались спущены все четыре шины. Передние фары были прострелены, а лобовое стекло отсутствовало напрочь. Ползун Меллоу и Джордж Бредли палили из пистолетов через заднее окно. Я увидел, как одна пуля попала Меллоу в шею, образовав зияющую дыру. Он ещё дважды выстрелил и выпал из окна автомобиля с повисшими вниз руками.

Коди попытался развернуть «Шевроле», но лишь врезался в хвост «Ла Саля» Бредли. Для них это был конец, сынок. Передний бампер «Шевроле» заклинило задним бампером «Ла Саля», и они лишились последней возможности сбежать.

Джо Конклин выбрался с заднего сиденья, встал прямо посреди перекрёстка с пистолетом в каждой руке и принялся стрелять из них. Он стрелял в Джейка Пиннета и Энди Крисса. Эти двое упали со скамейки, на которой до этого сидели, и растянулись на траве. Энди Крисе завопил: «Я убит! Я убит!» хотя его только слегка задело. Ни один из них не был даже ранен.

До того как Джо Конклина ранило, у него было время выстрелить из обоих пистолетов. Пальто с него слетело, а брюки свалились, словно их пыталась стащить невидимая женщина. Он носил соломенную шляпу, но и она слетела с его головы, обнажив зачёсанные на прямой пробор волосы. Один из пистолетов он держал под мышкой, а другой пытался перезарядить. В это время кто-то выстрелил ему по ногам, и он упал. Кении Бортон уверял потом, что этот выстрел сделал он, но что тут можно сказать? Это мог сделать кто угодно.

Брат Конклина, Кэл, вылез из машины вскоре после того, как Джо упал, и свалился с простреленной головой, как тонна кирпичей.

Вылезла из машины и Мари Хозер. Может, она пыталась сдаться, я не знаю. Она всё ещё держала в правой руке карманное зеркальце, с помощью которого недавно припудривала нос. Она, по-моему, что-то закричала, но тогда её трудно было услышать. Вокруг неё свистели пули. Выстрел выбил зеркальце прямо из её руки. Она бросилась обратно к машине, но пуля попала ей в бедро. Каким-то чудом ей удалось снова забраться вовнутрь.

Эл Бредли включил зажигание на полную мощность, и ему удалось сдвинуть «Ла Саль» с места. Он протащил «Шевроле» по крайней мере футов десять, и только после этого они смогли расцепиться.

Парни так и поливали машину свинцом. Все окна в автомобиле вылетели. Одно из крыльев осталось лежать на улице. Мёртвый Меллоу висел в окне машины, но оба брата Бредли были ещё живы. Джордж стрелял с заднего сиденья. Рядом с ним лежала его мёртвая женщина с простреленным глазом.

Эл Бредли добрался до большого перекрёстка, врезался в обочину тротуара и остановил машину. Прячась за задними колёсами, он побежал по Канал-стрит. Его изрешетили пулями.

Патрик Коди выбрался из «Шевроле», огляделся, словно вдруг решил сдаться, но потом выхватил из подмышки пистолет 38-го калибра. До того, как его рубашка на груди обагрилась кровью, он успел три раза выстрелить наугад. Он сполз вниз по краю «Шевроле» и присел на подножку автомобиля. Он ещё раз выстрелил, и, насколько мне известно, это был единственный выстрел, который кого-то ранил; пуля от чего-то срикошетила и оцарапала руку Грега Коула. У Грега остался шрам, который он, когда напивался, любил показывать, пока кто-то, по-моему, Эл Нелл, не отвёл его в сторону и не сказал ему, чтобы он лучше попридержал язык о том, что случилось с бандой Бредли.

Хозер вылезла из машины, и в этот раз уже не оставалось сомнений, что она собирается сдаться – она вышла с поднятыми руками. Может быть, никто на самом деле и не хотел её убивать, но в тот момент был перекрёстный огонь, и она угодила прямо под него.

Джордж Бредли убежал, но примерно около мемориала кто-то из ружья разнёс ему затылок. Он упал замертво с описанными штанами…

Я взял из банки ещё лакрицу. В голове у меня стоял туман.

– Они продолжали поливать машины огнём ещё минуту или больше, потом огонь стал стихать, – сказал мистер Кин. – Опьянённые кровью люди не так просто успокаиваются. Я это понял, когда обернулся и увидел шерифа Саливана позади Нелла и других мужчин на крыльце суда, всаживающих пули в изувеченный «Шевроле». И не слушай никого, кто будет тебе говорить, что его там не было; Норберт Кин сейчас сидит перед тобой и говорит, что он там был.

К тому времени, когда кончилась пальба, эти машины уже и машинами нельзя было назвать – просто груда старого железа и битого стекла. Мужчины направились к ним. Никто не проронил ни слова. Был слышен только вой ветра и хруст стёкол под ногами. Вот с этого момента и началась легенда. И ты должен знать, сынок, что, когда начинается легенда, правде приходит конец.

Мистер Кин качнулся в кресле, его шлёпанцы свалились на пол и он спокойно посмотрел на меня.

– В «Дерри Ньюз» ничего подобного не было, – я больше не нашёл, что сказать.

– Конечно, нет, – сказал мистер Кин и удовлетворённо рассмеялся. – Я видел, как издатель Маклофлин сам лично всадил две пули в Джо Конклина.

– Господи, – пробормотал я.

– Ещё лакрицы, сынок?

– Достаточно, – сказал я и облизал губы. – Мистер Кин, как могло случиться, что событие… такой важности… скрыли?

– Никто ничего не скрывал, – ответил он с искренним удивлением. – Это случилось потому, что просто никто это не обсуждал. Действительно, кого это волнует? Разве в тот день приехал Президент Соединённых Штатов с миссис Гувер? Всё равно, что застрелить бешеных собак, которые могут покусать до смерти, если дать им малейшую возможность. Кроме того, это произошло в Дерри.

Я слышал эту фразу и раньше, и мне кажется, что если я буду продолжать об этом думать, то услышу это снова… и снова. Они произносят это так спокойно, словно разговаривают с умственно отсталым. Они произносят это так, как бы произнесли фразу «благодаря силе тяжести», если бы вы спросили, как мы удерживаемся на земле, когда ходим. Они говорят об этом, словно это закон природы, понятный любому человеку. И, конечно, хуже всего то, что я на самом деле это понимаю.

У меня был ещё один вопрос к Норберту Кину.

– Не заметили ли вы ещё кого-нибудь в тот день, когда началась стрельба?

Мистер Кин ответил достаточно быстро, чтобы моя температура успела подскочить градусов на десять.

– Ты имеешь в виду клоуна? Как ты узнал о нём, сынок?

– О, я где-то слышал о нём, – сказал я.

– Я видел его лишь мельком. Как только дело приняло крутой оборот, я перестал что-либо замечать. Только один раз я посмотрел вокруг и увидел его позади этих шведов под навесом кинотеатра «Бижу», – сказал мистер Кин. – На нём не было ни клоунского костюма, ни других клоунских атрибутов. Он был одет в штаны, какие носят фермеры, и в хлопчатобумажную рубашку. Но лицо его было покрыто белым гримом, который обычно накладывают клоуны и на месте рта красной краской была нарисована широкая клоунская улыбка. У него торчали пучки накладных волос, ну ты знаешь. Рыжие. Для смеха.

Лал Мэйчен никогда не видел этого парня, ни тогда, ни потом. Но его видел Биф. Только Биф, должно быть перепутал, потому что ему показалось, что он видел его в одном из окон где-то с левой стороны улицы, а однажды, когда я спросил Джимми Гордона – он погиб в Пирл-Харборе, ты знаешь, потонул на корабле, который, кажется, назывался «Калифорния» – он сказал, что видел этого парня за мемориалом.

Мистер Кин покачал головой и слегка улыбнулся.

– Забавно, как люди воспринимают подобные вещи, и ещё забавнее, что они после этого вспоминают. Ты можешь услышать шестнадцать рассказов, и ни один из них не будет похож на другой. Возьмём, к примеру, оружие, которое было у этого клоуна…

– Оружие? – переспросил я. – Он тоже стрелял?

– Ага, – сказал мистер Кин. – Когда я мельком взглянул на него, мне показалось, что он нажимал на курок «винчестера», но позднее я понял, что должно быть, мне показалось, потому что «винчестер» был у меня. Бифу Марлоу показалось, что у него «ремингтон», потому что у него самого был «ремингтон». А когда я спросил об этом Джимми, он сказал, что этот парень стрелял из старого «спрингфялда», совсем как у него. Забавно, а?

– Забавно, – выдавил я. – Мистер Кин… разве никого из вас не удивило, какого чёрта клоун, тем более в фермерских штанах, делает там именно в тот день и в тот час?

– Разумеется, – сказал мистер Кин. – Не очень сильно, сам понимаешь, но удивило. Большинство из нас решили, что кто-то хотел принять участие, но не хотел, чтобы его узнали. Может быть, он был членом городского Совета. Норст Мюллер, может, или даже Трейс Ноглер, который тогда был мэром. Или какой-нибудь известный уважаемый человек, который не хотел быть узнанным. Доктор или адвокат. В такой переделке я бы и собственного отца не узнал.

Он засмеялся, и я спросил, над чем он смеётся.

– Не исключено, что это был настоящий клоун, – сказал он. – В двадцатые и тридцатые годы ярмарка на западе начиналась гораздо раньше, чем теперь, и продолжалась всю неделю, как раз когда покончили с бандой Бредли. На ярмарке были и клоуны. Может быть, один из них прослышал, что мы собираемся устроить свой небольшой карнавал, и приехал, чтобы поприсутствовать на нём. Он сдержанно улыбнулся.

– Я почти всё рассказал, – сказал он. – Но хочу рассказать тебе ещё одну вещь, пока у тебя не пропал интерес. Это рассказал мне Биф Марлоу спустя почти шестнадцать лет после того дня. Мы с ним тогда здорово накачались пивом в Бангоре. Рассказал вдруг ни с того ни с сего. Он сказал, что этот клоун настолько далеко высунулся из окна, что Биф глазам своим не поверил, как он не падает. Не только голова, плечи и руки клоуна свисали из окна; Биф сказал, что всё его тело до самых колен висело высоко в воздухе, и он, с той самой широкой красной улыбкой на лице, стрелял по машинам, на которых приехала банда Бредли. Он был похож на страшный фонарь-тыкву с прорезанными глазами и ртом, как выразился Биф.

– Он как будто парил, – сказал я.

– Ага, – согласился мистер Кин. – И Биф сказал, что там было ещё что-то, что беспокоило его не одну неделю. Одна из тех вещей, которая вертится в голове, но никак не можешь произнести её вслух, она словно огнём жжёт кожу. Он сказал, что однажды ночью, когда ему потребовалось встать и сходить помочиться, он наконец понял, что его беспокоило всё это время. Он стоял, посвистывая и ни о чём конкретном не думал, и его вдруг осенило. Стрельба началась в двадцать пять минут третьего, когда солнце уже клонилось к закату, но у этого клоуна не было тени. Вообще.

ЧАСТЬ IV

ИЮЛЬ 1958

Ты ждёшь меня в объятьях сна,

И я иду к тебе, горя

От страсти.

Я потрясён красой твоей,

Я потрясён.

Уильям Карлос Уильямс «Патерсон»

Когда я родился в рубашке,

То доктор, похлопав задок,

Сказал мне: «Чудесный

Сладкий маленький свисток».

Сидней Симьен «Мой свисток»

Глава 13

РЕШАЮЩАЯ БИТВА

Билл приехал первым. Он сидел в кресле с откидной спинкой и через дверь читального зала наблюдал, как Майк разбирается с несколькими запоздалыми посетителями – пожилой дамой, которая взяла книгу по готике, мужчиной с огромным томом по истории Гражданской войны и худосочным пареньком, который ждал своей очереди, чтобы отметить книгу в твёрдой обложке с семидневной наклейкой в верхнем углу тома. Билл увидел, что это его последний роман, но не испытал ни удивления, ни радости.

Уходя, юноша распахнул перед девушкой дверь. Они прошли в вестибюль, и Билл готов был поспорить на весь гонорар за ту книгу, которую мальчик сейчас держал в руке, что перед тем, как открыть девушке дверь на улицу, он успел её украдкой поцеловать. А если ты не сделал этого, то ты просто дурак, – подумал он. – Теперь проводи её до дома в целости и сохранности.

Майк сказал:

– Порядок, Большой Билл. Сейчас только заполню это.

Билл кивнул и положил ногу на ногу. Бумажный пакет у него на коленях слегка хрустнул. В нём лежала полулитровая бутылка бурбона, и он был готов поклясться, что ему никогда в жизни так не хотелось выпить, как сейчас. Если не окажется льда, Майк принесёт воды, и, если у него не пропадёт желание, воды потребуется совсем немного, чтобы разбавить выпивку.

Он подумал о Сильвере, стоящем у гаража Майка на Палмер-лейн. От Сильвера его мысли естественным путём вернулись к тому дню, когда они встретились в Барренсе – все, кроме Майка – и каждый рассказывал свою историю: о прокажённом под балконом, о мумии, разгуливающей по льду, о крови в водостоке и мёртвых мальчиках в водонапорной башне, о картинах, которые двигались, и об оборотнях, преследовавших маленьких детей на пустынной улице.

Теперь он вспомнил, что они пришли в Барренс накануне Четвёртого Июля. В городе стояла жара, но в тени на западном берегу Кендускеага было холодно. Он вспомнил один из тех бетонных цилиндров неподалёку от реки, гудящих как ксерокс, за которым только что стояла хорошенькая девушка. Билл вспомнил, как остальные посмотрели на него, когда каждый рассказал свою историю.

Они ждали, что он скажет им, что делать, как поступить, а он просто не знал, что им ответить, что они хотели от него услышать. Что он сам хотел им сказать? Он вспомнил их лиши Бена, Бевви, Эдди, Стэна, Ричи. И вспомнил музыку. Литл Ричард.

Музыка. Тихая. И солнечные зайчики в глазах. Он вспомнил солнечных зайчиков, потому что…

Ричи повесил транзистор на самую нижнюю ветку дерева и прислонился к нему. Несмотря на то, что они находились в тени, отражённые водной поверхностью Кендускеага солнечные лучи падали на хромированный корпус транзистора и слепили Биллу глаза.

– Поставь ээто нна землю, Рррричи, – сказал Билл, – Я ммогу ослепнуть.

– Разумеется, Большой Билл, – сразу же согласился Ричи и убрал радио с дерева. Заодно он его выключил, хотя Билл не просил его об этом; в наступившей тишине журчание воды и монотонное гудение канализации показались очень громкими. Их глаза были устремлены на него, и ему хотелось сказать, чтобы они смотрели в какое-нибудь другое место. За кого они его принимают, за чудотворца?

Конечно, он не мог им этого сказать, так как все они ждали, что он им подскажет, что делать. Они были уверены: он им обязательно скажет, что делать. Почему я? – хотелось ему крикнуть, но он знал, почему именно он. Потому что, хотел он этого или не хотел, нравилось ему или не нравилось, но он контролировал ситуацию. Потому что от него исходила идея, потому что у него погиб брат, но самое главное, потому что он каким-то не понятным ему самому образом стал Большим Биллом.

Он посмотрел на Беверли и сразу же отвёл взгляд от её спокойных доверчивых глаз. Когда он смотрел на Беверли, у него внутри появлялось странное чувство. Какое-то потепление.

– Мы нне мможем обратиться в полицию, – наконец сказал он. Ему показалось, что его голос прозвучал слишком резко и громко. – Мы также нне ммможем пойти ккк родителям. Пока… – он с надеждой посмотрел на Ричи. – Как насчёт тттвоих ппппредков, четырёхглазый? Они, ккажется, ничего?

– Мой добрый друг, – произнёс Ричи голосом дворецкого, – вы, вероятно, не понимаете, что собой представляют мои мать и отец…

– Говори по-английски, Ричи, – сказал Эдди со своего места рядом с Беном. Он сидел вместе с Беном по одной простой причине:

Бен создавал достаточно обширную тень, чтобы Эдди мог в ней укрыться от солнца. У Эдди было маленькое сморщенное беспокойное личико – лицо старичка. В правой руке он держал ингалятор.

Ричи покачал головой.

– У меня нормальные предки, но они никогда не поверят в такое.

– Как ннасчет ддддругих ребят?

Они огляделись вокруг, словно искали кого-то, кого не было с ними, вспоминал через несколько лет Билл.

– Кто? – с сомнением спросил Стэн. – Я не припоминаю больше никого, кому бы мог доверять.

– Тем не мменее… – сказал Билл с беспокойством, и, пока он соображал, что сказать дальше, никто не проронил ни слова.

Если бы у Бена Хэнскома спросили, он бы ответил, что Генри Бауэре ненавидит его больше, чем кого либо из Неудачников. Из-за того, что произошло в тот день, когда он убежал от Генри в Барренс по Канзас-стрит, из-за того, что случилось в тот день, когда он, Ричи и Беверли убежали от него после «Аладдина», но в основном из-за того, что он не разрешил Генри списать на экзамене и Генри отправился в летнюю школу, что вызвало гнев его отца, Батча Бауэрса, которого все считали сумасшедшим.

Если бы Ричи Тозиера спросили, он бы ответил, что Генри его ненавидит больше всех остальных из-за того случая, когда он перехитрил Генри и ещё двух его мушкетёров, которые были с ним во Фризе.

Стэн Урис ответил бы, что Генри больше всех ненавидит его, потому что он еврей (когда Стэн учился в третьем классе, а Генри в пятом, он однажды до крови натёр Стэну лицо снегом, а Стэн при этом дико орал от боли и страха).

Билл Денбро считал, что Генри Бауэре больше остальных ненавидит именно его из-за его худобы, заикания и потому что он любил хорошо одеваться («Пппосмотрите на этого пппедика!» – кричал Генри, когда в апреле в школе был День Карьеры и Билл явился в галстуке; но не успел закончиться праздник, как галстук был сорван и заброшен на дерево по дороге к Чартер-стрит).

Он действительно ненавидел их всех, но тот мальчик, который занимал первое место в личном хит-параде врагов Генри, не был членом клуба Неудачников в тот день третьего июля; это был чёрный мальчик по имени Майкл Хэнлон, который жил в четверти мили от фермы Бауэрсов.

Отца Генри, который на самом деле был не менее сумасшедшим, чем о нём говорили люди, звали Оскар «Батч» Бауэре. Виновником своей финансовой, физической и умственной деградации Батч Бауэре считал семью Хэнлонов в целом и отца Майка в частности. Это Хэнлон, как любил рассказывать Батч своим немногочисленным друзьям и сыну, чуть не посадил его в окружную тюрьму из-за того, что все его, Хэнлона, цыплята передохли. «Так он смог получить страховку, разве вы не понимаете, – заявлял Батч, пристально вглядываясь в аудиторию зловещим взглядом драчливого капитана Билли Бонса в „Адмирале Бенбоу“. – Он подговорил своих дружков, чтобы они выгородили его, а мне пришлось продать мой „Меркурий“.

«Кто его выгородил, папа?» – спросил однажды восьмилетний Генри, горя от возмущения, что так несправедливо поступили с его отцом. Он решил про себя, что когда он вырастет, то найдёт этих выгораживалыциков, обольёт их мёдом и посадит на муравейную кучу, как в тех вестернах, которые крутят в кинотеатре «Бижу» по субботам.

После происшествия с цыплятами стал происходить один несчастный случай за другим – то у трактора отваливался рычаг, то его ещё новая борона застревала в северном поле, то он обварил шею кипятком и она воспалилась, пришлось вскрывать ланцетом, после чего она опять воспалилась и пришлось делать хирургическую операцию; и в завершение всего этот ниггер начал использовать свои нечестно полученные деньги, чтобы сбить цены Батча, и в результате они потеряли клиентуру.