Фото 3 (мордухови и дочь)

родился в Желудке 9 июля 1929 года. Его семья в течение многих поколений жила в Желудке. Свое новое имя он взял после того, как дети, уже во время войны в эвакуации в России, сказали ему в школе, что странно, некрасиво иметь такое имя – Меер. Тогда Меер стал Мироном, отчество заменил на «Владимирович». Это имя стало для него его собственным, в семье и кругу друзей – не желудокском – его называют Мироном. Желудокцы по-прежнему называют его «Меер»: «..Моя землячка Эся (Ася Виршубская, прим. авт.), подталкивая меня, приговаривала: « Меер, ду кенст нох реден, зог а пор вертер, вайз вер мир зайтен. (Меер, ты же умеешь говорить, скажи пару слов, покажи, кто мы такие.)»[16]

«..Меер Вольфович Мордухович.. я когда пошел в школу- мне стали говорить (в эвак. Прим соб.) – некрасиво, я не понимал, я же был из Польши,что есть русское и еврейское имя, дети сказали, что у меня 2 имени- еврейское, и русское, и надо переделать еврейское в русское. Мотл назывался Матвей. Я работал в поле с крестьянками, они меня называли «сынок» - я не мог понять, потому что по-русски плохо говорил, прошло всего 2 года , как пришли Советы, (после присоединения к СССР прим. соб.), и начали русский. А так я знал идиш. Идиш был основной язык, на котором говорили все, все местечко, - и религиозные, и коммунисты. Остальные говорили на польском, а крестьяне, белоруссы, говорили на «гойском» языке, это смесь польского и белорусского. Они приезжали из деревень в местечко, привозили свои товары в еврейские магазины. В этом языке было много славянских корней. «Гойский» же был неофициальный язык».[17]

В списке погибших значатся Итка Мордухович с семьей, Михал Мордухови с семьей, Моше Мордухович с женой и детьми, Шлейме Мордухович с женой и сыном Шмуелем.

Мать Мирона Владимировича, Рахиль Токер, была из большой и разветвленной семьи Токеров, которые жили в Желудке и окрестных деревнях. В частности, по свидетельству Э.Ф. Гедревича в д. Зачепичи была большая семья Токеров, у которых там был смолокуренный завод[18]. В списле расстрелянных упомянуты 14 членов семьи Токеров из Желудка.

На фотографии 1970 года, любезно предоставленной Мироном Мордуховичем, есть семья Токеров из Вильно (см. Фото..)

«..Мама была белошвейка высшего класса., и я был очень город, кодга к нашему дому подъезжала карета, 4 лошадей, и мать сажали и в эту карету, и увозили ее и девчонок, которые с ней работали, человека 3-4, увозили в имение.Это бывало обычно перед свадьбой или другим праздником, там они шили, работали. Это было в 36-37 году.»[19]

По свидетельству Мирона Мордуховича, все Токеры были кузнецами – его дед и дяди. Мама была высококлассной портнихой – белошвейкой, шила нижнее и постельное белье. Рахиль вместе со своей семьей – единственной семьей из всего местечка, полностью уцелевшей – пережила войну в России, после войны уехала в Ригу, жила там до конца жизни, похоронена в Риге.

Отец Мирона Владимировича, Велв Мордухович, из семьи мелких купцов. Окончил 2 класса хедера, умел хорошо читать на идише и по-русски, был портным, шил дамские пальто и жакеты. Был не религиозным человеком, объединял вокруг себя еще 20-30 семей. Они встречались и общались в доме Мордуховичей, читали запрещенные в довоенной Польше книги – «Мать» М. Горького, «На дне», приветствовали приход советской власти. Сменив специальность, Велв работал сначала по национализации библиотеки в имении Святополк-Четвертинских . Библиотеку переносили в недавно организованный клуб, в бывшую синагогу. Потом пошел работать завхозом в больницу. Мирон Мордухович так объясняет нерелигиозность отца:

«.. Перед Первой Мировой войной отец должен был поехать в Америку. А его послали в Вильнюс учиться портняжному делу – в Америке дамский портной – была очень хорошая специальность. Он учился 4 года, потом началась война, Первая, и там его рабочие втянули в Союз портных. У него было 2-классное образование, там были вечерние школы для рабочих. Он вступил в «Бунд», перестал быть верующим, в больших городах больше 50% было неверующим. Отец был большевик, родственники перестали с ним водиться. В местечках было 90% евреев, но в селах были одни православные или католики. Всего было 30 миллионов евреев, огромное количество, но им никото ничего не давал, еврейских студентов принимали по цензу, эти студенты должны сидеть с правой стороны в аудиториях – ужасный антисемитизм. Поэтому отец был коммунист, нельзя было сказать - партия была запрещена, найдут у тебя литературу или красный флаг – посадят на 5 лет. Поэтому все очень боялись в Польше. Отец и все его друзья собирались у нас дома, закрывали двери, и читали на идише «Мать» Горького, «Тихий Дон». Почти все они бежали перед приходом немцев – они не думали, что их убьют как евреев, а как коммунистов... И в синагогу отец никогда не ходил, а я ходил со своими дядьями, со своими друзьями, и находились такие – помню, мне было лет 8, меня спрашивают – почему ты отца не тащишь в синагогу? Он что у тебя - совсем «а гой»? Мой дядя сказал – что ты пристал к ребенку, иди отсюда. Евреи понимали, а таких семей, наверно, было 20.»[20]

Мирону Владимировичу сейчас 83 года, он, его дочь Маргарита и его внук Александр живут в Липецке. Мирон Владимирович архитектор, является главным инженером института «Липецкгражданпроект».