Покупайте билеты здесь или в любом билетном киоске

Где-то по дороге они потеряли целую строчку но, насколько я могу судить, это единственное отличие, – подумал Ричи.

И он услышал голоса Дэнни и его парней, неясные и далёкие, словно в конце длинного коридора, доносящиеся из дешёвенького радиоприёмника: Рок-н-ролл не умрёт никогда, я докопаюсь до его корней… яузнаю его историю… ты только смотри на моих друзей…

Ричи посмотрел назад, на Поля Баньяна.

Старина Поль, – думал он, глядя на скульптуру. Что-то ты тут поделывал, пока меня не было? Прокладывал новые русла рек, приходя домой усталым и таща за собой свой топор? Или копал новые озёра, чтобы со своим ростом суметь искупаться в них, сидя в воде хотя бы по шею? Или пугал детей, как когда-то напугал меня?

И неожиданно он вспомнил всё, как иногда вспоминается слово, вертящееся на кончике языка.

Вот он здесь, сидит на этом мягком мартовском солнышке, подрёмывая, думая о том, как он придёт домой и захватит последние полчаса эстрадной программы, и вдруг неожиданно струя воздуха буквально бьёт его в лицо. Ветер сдувает волосы со лба. Над собой он видит лицо Поля Баньяна, как раз напротив его лица, огромное, больше, чем крупный план в кино, заполнившее всё. Движение воздуха было вызвано тем, что Поль склонился вниз… хотя на самом деле это был уже не Поль Баньян. Лоб стал низким и приплюснутым; пучки волос вылезали из носа, красного, как у запойного пьяницы; глаза налились кровью, а один из них заметно косил.

Топора на его плече уже не было. Поль стоял, облокотившись на него, и острый его конец прочертил дорожку на тротуаре. Он всё ещё усмехался, но ничего весёлого в его усмешке не было. От гигантских жёлтых зубов воняло, как от маленьких животных, гниющих в лесу.

– Вот я сейчас тебя съем, – сказал гигант низким громыхающим голосом. Этот звук походил на трение валунов друг о друга во время землетрясения. – Если ты сейчас же не отдашь моей курицы, моей арфы и моего мешка с золотом, я съем тебя с потрохами! – Ветер, вызванный этими словами, надул рубашку Ричи, как паруса во время урагана. Его отбросило на скамейку, глаза готовы были лопнуть, вставшие дыбом волосы торчали во все стороны, как птичьи перья.

Гигант начал хохотать. Он скрестил руки на стоящем топоре, схватился за него, как Тед Вильяме, наверное, хватался за свою знаменитую бейсбольную биту, и вытащил из дыры, проделанной в асфальте. Топор начал медленно подниматься в воздух. Смертельный скрежет раздирал уши. Ричи вдруг понял, что гигант намеревается разрубить его пополам.

Но он чувствовал, что не может двинуться; тупая апатия овладела им. Что это значит? Он спит и видит сон? Вот-вот какой-нибудь шофёр просигналит бегущему через дорогу ребёнку и он проснётся.

– Ага, – хохотнул гигант, – проснёшься в аду! – Ив последний момент, когда топор готов был опуститься ему на голову, Ричи понял, что это не сон… а если даже и сон, то сон, который несёт смерть.

Пытаясь закричать, но не произнося ни звука, он скатился со скамейки и упал на гравий, насыпанный вокруг статуи, от которой остался теперь только постамент. Из него торчали два огромных стальных болта на месте ног. Звук рассекающего воздух топора наполнил всё давящим свистом; усмешка гиганта превратилась в гримасу убийцы. Губы его раздвинулись так широко, что стали видны жуткие, красные, блестящие дёсны.

Лезвие топора разрубило скамейку, где мгновение назад сидел Ричи. Оно было таким острым, что удар не был слышен, просто скамейка развалилась на две части. Дерево, снаружи выкрашенное зелёной краской, внутри было ярко-белым.

Ричи лежал на спине. Всё ещё пытаясь закричать, он дёрнулся. Куски гравия через рубашку попали в штаны. А над ним навис Поль, гладя вниз глазами, похожими на огромные люки; гладя, как катается по гравию трусливый маленький мальчик.

Гигант шагнул по направлению к Ричи. Он почувствовал, как земля вздрогнула под его чёрным сапогом. Гравий затрещал в облаке пыли. Ричи перекатился на живот и вскочил на ноги. Он попытался бежать, но потерял равновесие и опять упал на живот. Воздух выбросило из лёгких: У-у-у-х! Волосы закрыли глаза, но он мог видеть уличное движение, машины, снующие взад и вперёд по Каналу и Мейн-стрит, как каждый день, как ни в чём не бывало, как будто никто в этих машинах не видел и никому дела не было до того, что Поль Баньян ожил и сошёл с пьедестала, чтобы убить его топором величиной с целый дом. Солнце скрылось. Ричи лежал в тени, похожей своей формой на человека. Он прополз на коленях, почти выпал на дорожку и умудрился встать на ноги. Он побежал так быстро, как только мог; колени поднимались чуть не до груди, а локти работали, как поршни. Позади он слышал этот непередаваемый звук, жуткий настойчивый свист, давящий на кожу и барабанные перепонки: С-с-в-в-и-и-и-и-п-п-п!

Земля дрожала. Зубы Ричи отбивали чечётку, как китайские фарфоровые тарелки во время землетрясения. Ему не нужно было огладываться, он и так знал, что топор Поля врезался в дорожку и наполовину застрял в земле в нескольких дюймах от его ног. В голове у него не смолкал Довелл: Ах, ребята в Бристоле сильны, как пистоли! Когда они делают, как в Бристоле… Он вышел из тени гиганта, снова увидел солнечный свет и начал смеяться, – тем же усталым, истерическим смехом, как когда-то в магазине Фриза.

Опять почувствовав горячий пот, текущий по спине, он рискнул повернуться и посмотреть, что там. А там стояла статуя Поля Баньяна на пьедестале, где всегда, с топором на плече, голова закинута вверх, рот раздвинут в вечной оптимистической улыбке мифического героя. Скамейка, разрубленная на две части, слава Богу, была целёхонька. Гравий, куда Длинный Поль (Она всё для меня, моя Энни Фуницело, – пело в голове у Ричи) поставил свою огромную ногу, был нетронут и безукоризненно чист, кроме небольшой вмятины – следа от тела Ричи, упавшего, когда он (удирал от гиганта) во сне. Не было следов ни от ног, ни от топора, ничего – только мальчик, за которым гнался кто-то… другие мальчишки. И он почувствовал себя маленьким-маленьким (но очень сильным) в этом сне об одержимом великане…

– Дрянь, – пробормотал Ричи тоненьким дрожащим голоском, потом выдавил из себя смешок.

Он постоял ещё, ожидая, что статуя снова двинется – может быть, мигнёт, или переложит свой топор с одного плеча на другое, или сойдёт с пьедестала и склонится над ним. Но, конечно, ничего не произошло. Разумеется.

Что за ерунда? Ха-ха-ха-ха!

Дрёма. Сон. Ничего, кроме этого.

Но, как говаривал Авраам Линкольн или, может быть, Сократ, или кто-то ещё вроде них, что случилось, то случилось. Всё. Время идти домой и освежиться.

И хотя он мог сократить путь, пройдя через площадь у Городского Центра, он решил не делать этого. Он не хотел больше подходить к этой статуе. Поэтому он сделал крюк и к вечеру почти забыл этот случай.

До тех пор, пока…

Вот сидит человек, – думал он, – человек, одетый в болотно-зелёное спортивное пальто, купленное в одном из самых лучших магазинов на Родев-Драйв; человек в шикарных туфлях от Босс Видженс и в бельё от Калвина Клейна, чтобы прикрыть задницу; человек в мягких контактных линзах; человек, бывший когда-то мальчиком, который думал, что футболки ЛИГИ ПЛЮША с изображением фруктов на спине и пара ботинок «Снэп-Джек» – высший шик. Вот сидит взрослый человек, глядящий на туже старую статую и эй! Поль, Длинный Поль! Я пришёл, чтобы сказать, что ты такой же, как всегда, ты не постарел, сукин сын!

И старое объяснение опять пришло ему в голову: это был сон. Он предполагал, что может поверить в монстров, если его убедить. Монстры, подумаешь, эка невидаль! Не сидел ли он в радиостудиях, читая новости о таких парнях, как Иди Амин Дада или Джим Джонс, или тот тип, который сжёг всех этих людей в «Макдональдсе»? К чертям собачьим все эти безопасные спички! Монстры нынче подешевели. Кому сдался билет за пять баксов в кино, если можно прочитать о том же самом в газете за 35 центов или услышать тот же бред по радио бесплатно? И он думал, что если поверил в весельчака Джима Джонса, то может с таким же успехом поверить в версию Майка Хэнлона, по крайней мере, на какое-то время. Оно имеет даже какое-то своё скромное очарование, потому что Оно пришло извне, и никто не должен нести ответственность за Него. Он может поверить в любого монстра, обладающего множеством лиц, похожих на резиновые игрушечные маски (если ты собираешься купить одну из них, то лучше купить целый пакет, подумал он, за дюжину дешевле, так ведь?), по крайней мере на спор… но статуя тридцати футов в высоту, которая сходит с пьедестала, а потом пытается разделать тебя, как тушу, своим гипсовым топором? Нет, это уж слишком! Как говаривал Авраам Линкольн, или Сократ, или кто-то ещё: Буду рыбу есть и мясо, а говна я не хочу…

И снова острая колющая боль резанула по глазам, без видимых причин, без предупреждения, выжав из него сдавленный крик. В этот раз было ещё больнее и длилась она дольше, что чертовски испугало его. Он прижал руки к глазам, а потом инстинктивно полез в них, чтобы вытащить контактные линзы.

Может быть, это что-то вроде инфекции, – подумал он тупо. – Но, Боже, как больно!

Он нажал на веки и готов был уже мигнуть, чтобы линзы выпали (и в следующие 15 минут ползал бы, близоруко щурясь, разыскивая их вокруг скамейки, ощупывая каждую падь гравия и моля Бога, чтобы прекратилась эта жуткая боль, как будто кто-то ногтями раздирает его глаза), как вдруг боль исчезла. Только что была, и вот уже нет. Глаза слезились, потом всё утихло.

Он медленно опустил руки, сердце стучало часто и громко, и он боялся мигнуть, чтобы снова не почувствовать эту боль. Но ничего не было. И вдруг он обнаружил, что думает о том единственном фильме ужасов, который по-настоящему испугал его когда-то, ещё ребёнком; возможно, потому что он всегда беспокоился о своих очках и много времени думал о глазах. Фильм назывался «Ползучий глаз», с Форестом Такером. Не очень хороший. Другие ребятишки животики надрывали от смеха, но Ричи не смеялся. Ричи оставался серьёзным и бледным, и глухим, и немым, ни один звук на этот раз не вырвался у него, когда желатиновый глаз выплывал из заколдованного киноаппарата, размахивая своими жилистыми щупальцами перед ним. Глаз сам по себе пугал его, как воплощение сотен подстерегающих его страхов и тревог. Вскоре после этого ему приснился сон, что он смотрит сам на себя в зеркало, берёт огромную булавку, медленно подносит к зрачку и чувствует липкую влажность текущей по дну глаза крови. Он вспомнил – сейчас вспомнил, – как он проснулся и обнаружил, что написал в кровать. Лучшим показателем того, как отвратителен был сон, было то, что ему не стало стыдно после этого; он чувствовал только облегчение, распростершись на влажной простыне и молясь, чтобы это оказалось лишь сном.

– К чёрту всё это! – сказал Ричи Тозиер низким голосом, всё ещё слегка дрожащим, и попытался встать.

Он пойдёт сейчас в гостиницу и попробует вздремнуть. Если это дорога его памяти, то он предпочитал, чтобы в час пик она была свободна. А боль в глазах, возможно, всего лишь сигнал усталости и переутомления плюс стресс от встречи с прошлым, которое навалилось на него сразу в один день. Хватит шока, хватит воспоминаний. Ему не нравилось, как мысли его перескакивают с предмета на предмет. Какую мелодию пел Питер Габриел? «Обезьяний Шок»? Что ж, у обезьяны шока было достаточно. Время немного отдохнуть и осмотреться.

Он поднял глаза и снова посмотрел на шатёр Городского Центра. И снова почувствовал такую слабость в ногах, что пришлось сесть. Прошлое давило.

РИЧИ ТОЗИЕР ЧЕЛОВЕК С ТЫСЯЧЕЙ ГОЛОСОВ

ВОЗВРАЩАЕТСЯ В ГОРОД ДЕРРИ! ТЫСЯЧА ТАНЦЕВ!

В ЧЕСТЬ ВОЗВРАЩЕНИЯ РИЧИ-ТРЕПАЧА

ГОРОДСКОЙ ЦЕНТР С ГОРДОСТЬЮ ПРЕДСТАВЛЯЕТ

РОК-ШОУ РИЧИ ТОЗИЕРА «ПАРАД МЕРТВЕЦОВ»

БАДДИ ХОЛЛИ. РИЧИ ВАЛЕНС. БИГ БОППЕР.

ФРЭНКИ ЛАЙМОН. ДЖИН ВИНСЕНТ. МАРВИН ГЭЙВ.

ОРКЕСТР:

ДЖИММИ ХЕНДРИКС – СОЛО ГИТАРА

ФИЛ ЛИНОТТ – БАС-ГИТАРА

ДЖОН ЛЕННОН – РИТМ-ГИТАРА

КЕЙТ МУН – УДАРНЫЕ

ПОЧЁТНЫЙ ГОСТЬ ВОКАЛИСТ ДЖИМ МОРРИСОН

ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ, РИЧИ!

ТЫ ТОЖЕ МЕРТВЕЦ!

Он почувствовал себя так, как будто кто-то выкачал из него весь воздух… а потом снова услышал этот звук, тот самый звук, который, казалось, давил на его кожу и барабанные перепонки, этот резкий, убийственный, свистящий звук розги – Сви-и-и-п! Он скатился со скамейки и упал на гравий, думая: Вот, что они имели в виду под дежавю, теперь ты знаешь, и не нужно будет спрашивать.

Он ударился плечом и перевернулся, глядя на статую Поля Баньяна – только теперь это был не Поль Баньян. Вместо него там стоял клоун, двадцатифутовый гипсовый истукан, раскрашенный во все цвета радуги; его разрисованное лицо венчалось рыжим хохлом волос. Оранжевые помпоны-пуговицы, вылитые в гипсе, каждая с волейбольный мяч, располагались в ряд на его серебристом костюме. Вместо топора у него была целая связка гипсовых шариков. На каждом шарике выведена надпись:

«ВСЕГДА СО МНОЙ РОК-Н-РОЛЛ И РИЧИ ТОЗИЕР СО СВОИМ РОК-ШОУ „ПАРАД МЕРТВЕЦОВ“».

Он стал карабкаться назад, на коленях и локтях. Гравий попадал в штаны. Он чувствовал, как распарывается, рвётся под мышками его спортивное пальто из Родео-Драйв. Шатаясь, он поднялся на ноги и оглянулся, чтобы посмотреть на клоуна. Клоун тоже смотрел на него. Его влажные глаза вращались в глазницах.

– Я не испугал тебя, а? – прогрохотал он.

Ричи услышал, как помимо его воли, рот выговорил:

– Такой дешёвкой не испугаешь и кобеля, Бозо. Ты понял? Клоун ухмыльнулся и кивнул, как будто он того и ждал. Красные кровоточащие губы разлепились, показав зубы, похожие на бритву.

– Я мог бы сцапать тебя, если бы захотел, – сказало Оно, – но впереди ещё много интересного.

– Да, много интересного и смешного, – услышал Ричи свои слова. – А самое смешное, самое смешное будет, когда мы снесём твою дурную башку, бэби.

Ухмылка клоуна становилась всё шире и шире. Он поднял одну руку, затянутую в белую перчатку, и Ричи почувствовал дуновение ветра, сдувающего волосы со лба, как это уже было двадцать семь лет тому назад. Клоун показывал на него пальцем, громадным, как коромысло.

Громадным, как… – подумал Ричи, и вдруг опять пришла боль. Будто острые шипы впились в глазное яблоко.

. – Прежде чем вытаскивать бревно из глаза соседа, вытащи соринку из своего собственного, – нараспев произнёс клоун, слова грохотали и вибрировали, и снова Ричи стало обволакивать сладкое гниющее дыхание.

Он взглянул вверх и сделал несколько поспешных шагов назад. Клоун наклонился, держась руками в перчатках за свои колени.

– Хочешь поиграть ещё, Ричи? Что ты скажешь, если я укажу на твой член, и у тебя случится рак предстательной железы? Или могу указать на твою голову, и у тебя будет застарелая опухоль мозга – и многие скажут, я уверен, что она уже давно была там. Я могу указать на твой рот, и твой глупый трепливый язык превратится в гноящийся обрубок. Я могу сделать это, Ричи. Хочешь посмотреть?

Глаза его становились всё шире и шире, и в этих чёрных зрачках, огромных, как мячи, Ричи увидел безумную тьму, которая возможна только на краю Вселенной; он видел жуткую радость, способную окончательно свести его с ума. В тот момент он понял, что Оно могло бы сделать всё, что обещало, и даже больше. И всё-таки он опять услышал, помимо его воли, уже не его голос и не любой из созданных им в будущем или в настоящем голосов; он услышал голос, который никогда не слышал прежде. Позже он скажет остальным, что это было похоже на голос Ниггера Дживиаса, громкий, передразнивающий сам себя, скрипучий.

– Убирайся с дороги, ты, старый облезлый шут! – крикнул он и вдруг рассмеялся. – Ни хрена ты мне не сделаешь, ублюдок! Я буду ходить и говорить, и плевал я на тебя! Моё время – это моё время, и худо тебе будет, если ты не заткнёшь свою дерьмовую пасть! Слышишь меня, беломордая тварь?

Ричи показалось, что клоун отступил, но не стал оборачиваться, чтобы в этом убедиться. Он побежал с прижатыми к бокам локтями, с развевающейся позади курткой, не беспокоясь о том, что подумает папаша, который привёл своего малыша посмотреть Поля, не боясь, что он может подумать, что Ричи сошёл с ума.

Дело в том, что я чувствую себя так, как будто и впрямь сошёл с ума. Господи, не дай мне этого, не допусти. Господи! Это должно быть самое хреновое подражание в мире, но оно сработало, сработало…

А потом сзади загремел голос клоуна. Отец малыша не слышал его, но лицо малыша неожиданно сжалось, и он начал вопить. Папаша подхватил сына, крепко прижал к себе, изумлённый. И даже через свой собственный ужас Ричи наблюдал за этим маленьким происшествием. Голос клоуна был злобно-весёлым, а может быть, просто злобным. У нас здесь есть глаз для тебя, Ричи… Ты меня слышишь? Тот самый, который ползает. Если не хочешь убраться, не хочешь сказать мне «до свидания», то всё равно возвратишься сюда, в этот город, и хорошенько посмеёшься над этим хорошеньким большим глазиком! Приходи, он всегда к твоим услугам. Как только захочешь! Слышишь меня, Ричи? Пускай Беверли носит свою большую юбку, а под ней четыре или пять нижних юбок. Пусть она наденет обручальное кольцо себе на палец! Пусть Эдди наденет свои цветные туфли! Мы сыграем одну штучку, Ричи! Мы хорошенько по-о-о-забавимся, Ричи!

Добежав до дороги, Рич осмелился оглянуться через плечо, и то, что он увидел, немного успокоило его. Поля Баньяна всё ещё не было, но и клоун исчез. Там, где они стояли, сейчас была двадцатифутовая статуя Бадди Холли. На узком отвороте его спортивного пальто прицеплен значок с надписью: «РОК-ШОУ РИЧИ ТОЗИЕРА „ПАРАД МЕРТВЕЦОВ“»

Одно стекло на очках Бадди было заклеено липким пластырем.

Маленький мальчуган всё ещё истерически плакал, а папаша быстро шагал с плачущим ребёнком на руках в город. Он далеко обошёл Ричи. А Ричи продолжал идти, (ноги не подведут меня на этот раз) стараясь не думать (мы поиграем во все эти штучки!)о том, что только что случилось. О чём он сейчас мечтал, так это о хорошем глотке шотландского виски в баре гостиницы, прежде чем лечь вздремнуть.

Мысли о выпивке – о простой будничной выпивке – немного успокоили его. Он снова посмотрел через плечо, и то, что он увидел вновь появившегося Поля Баньяна, улыбающегося в небо, со своим гипсовым топором на плече, успокоило его ещё больше. Ричи пошёл ещё быстрее, всё дальше удаляясь от статуи. Он даже начал думать о возможности галлюцинаций, как вдруг его глаза пронзила та же самая боль, глубокая и ошеломляющая, заставившая его хрипло вскрикнуть. Симпатичная молоденькая девушка, которая шла впереди него, задумчиво глядя в небеса, посмотрела на него, немного замешкалась, а потом поспешила к нему.

– Мистер, с вами всё в порядке?

– Это мои контактные линзы, – сказал он глухо. – Мои проклятые контактные линзы – о. Боже мой, как больно!

На этот раз он схватился за глаза так быстро, что чуть не ткнул в них пальцами. Нажав на веки, он подумал:

Я не смогу выморгнутъ их: вот что случится. И всё будет продолжаться так же, всё больнее и больнее, пока я не ослепну, не ослепну, не ос…

Но всё получилось, как всегда, – он выморгнул их с первого раза. Чёткий и определённый мир, где все цвета оставались на местах и где лица, которые он видел, были ясными и отчётливыми, улетучился. Вместо этого появились широкие полосы пастельных, размытых тонов. И хотя они с девушкой, которая была готова помочь и посочувствовать, обшарили весь тротуар и занимались этим минут пятнадцать, они не смогли найти ничего.

Ричи чудилось, что клоун у него за спиной всё ещё смеётся.