Расстрел евреев в Желудке 9 мая 1942 года

Свидетельства, описывающие «акцию» 9 мая 1942 были получены нами от белоруссов и поляков в процессе личных интревью в рамках летней школы. Свидетельства евреев – и участников событий, и описывающим расстрел по рассказам – были получены от Мирона Мордуховича в рамках интервью по телефону, подчерпнуты из переводов очерков Песи Левит и Моше Бирха, прочитаны.

Песя Левит и Моше Бирх, жители Желудка, очевидцы расстрела и последующих событий в Желудке, подробно описывают в своих очерках в «Книге памяти Желдука и Орли» эти дни. Софья Арлукевич из белорусской семьи была пятилетней девочкой, она рассказывает о предостережениях взрослых.

Мирон Мордухович, Нахум Шифманович и Ян Прусский другие наши собеседники знают о расстреле по рассказам очевидцев.

По свидетельству Моше Бирха, операция началась 8 мая 1942 года.

В этот день из Лиды приехала зондеркоманада СС и литовские полицейские, командующие офицеры Леопольд Виндиш и Рудольф Вернер. Моше Бирх пишет, что в этот день жители гетто увидели крестьян с лопатами, и решили, что это «ямокопатели». Семья Грайжевски подожгла свой дом в гетто, чтобы отвлечь немцев, устроить суматоху и разбежаться. Это удалось одному из членов семьи. Другие жители гетто, в частности ярый коммунист Меер Шахнович, требовал читать тегелим (псалмы), ожидая своей участи.

Утром 9 мая в гетто послышался грохот телег – крестьяне приехали грабить гетто. Вскоре после этого приехавший немецкий офицер отдал приказ, всем евреям выйти из домов на улицу. Отец Песи Левит Яков сидел, завернувшись в талес, никуда не двигался и читал тегилим.

Немцы, литовские и польские полицаи выгоняли людей из гетто на рыночную площадь. На площади офицер Леопольд Виндиш отобрал 80 евреев-профессионалов, которых оставили жить. Моше Бирх описывает случай, как Берл Штейн, услышав, что ремесленники останутся жить, побежал к группе «помилованных», все руки у него были в муке и тесте – так он хотел подвердить свою профессию, но докуменату него с собой не было, и его отправили на смерть[4].Остальных, за исключением еще 140 евреев, которые за неделю были отправлены на работы, и нескольких спрятавшихся в гетто, расстреляли на окраине местечка.

Свидетельствует Мирон Мордухович: «..Это было утром, в 10 часов утра. Этих увезли, они слышали как их расстреливали – крик и плач, это рядом совсем, 500 метров. Расстреливали по 10 человек примерно, семьями в основном, раздетых людей, голых, доводили до края ямы, расстреливали, еще одна десятка шла навстречу, и так быстро, часа через 2 все было закончено. Тогда расстрельщики пошли в ресторан, а эти 80 человек, в том числе муж Песи, Мойше, он был среди тех, которые стояли. Потом у них забрали все, что у них было припрятано – золото, они понимали, что уже все, и их загнали в синагогу, там они ночевали. Ночью к ним пришел мальчик Фишеле Забровски, тоже с нашей улицы, он был на 2 года моложе меня. Его отец прикрыл телом своим, они всю семью их уже расстреляли, лежали друг на друге в крови, и тогда отец его прикрыл. Они были последние. Яму не засыпали. Ночью он пришел в себя, вылез из-под отца, и весь в крови, голый, они прибежал к этим в синагогу, и рассказал как их расстреливали. Ему было 10 -11 лет. В таких условиях человек страшнее зверя – он шел через лес, потому что в лесу темном они чувствовал себя уверенно, чем темнее и гуще, тем они лучше себя чувствовали. Они боялись выходить к людям – было страшно выходить.Люди тоже боялись, потому что если ты скрыл еврея – то тебя расстреляют вместе с семьей.[5]

Во время интервью нам нескольок раз приходилось слышать, что евреи не сопротивлялись, и не пытались противостоять насилию. Так, например, Эдуард Феликсович Гедревич сказал, что евреев было около 2000 человек, 4 человека пытались бежать, их расстреляли, некторым все - таки удалось убежать.Далее он приводит такое объяснение: «..люди говорили, что рабин на немецкую машину залез и сказал, что «Наше время кончилось, не пробуйце не уцикаць, ничего. Мы уже свое отжили». Он успокоил людей. Ему, наверное, приказали немцы. Они были на 3-4 машинах. Человек 30 немцев и 2 тыс. человек расстреляли.»[6]

Здесь , возможно, проявляется человеческая склонность найти какое-то приемлемое объяснение необъяснимому – и, возможно, отчасти, мотив «они сами так решили, это было их решение» - определение виновного. Воможно, в данном случае сыграло роль и восприятие польскими и белорусскими жителями местечка непонятных им еврейских религиозных практик, казавшееся загадочными, таинственным, мистическими: раввину, возможно, приписывались какие-то сверхестественные силы, и все евреи последовали за ним под воздействием этих сил.

Мирон Мордухович опровергает эту версию:

«Соб: нам говорили, что 9 мая перед расстрелом, раввин сказал всем евреям, что не надо сопротивляться, наше время кончилось..

М: может быть, это было позже. Никакого равиина не было в этот день. Песя Левит пишет, что отец ее завернулся в талес, он был очень набожный, и он не пошел никуда, сидел в доме в этом. И немцы пришли, его уволокли, наверно, тоже к ямам. Он был уважаемый человек, старый. Раввин не мог быть, потому что в совесткое время раввина не было, его арестовали в 40 году, наверно, и все. Синагоги не было..»[7] Мирон Мордухович упоминает здесь о раввине Эльханане Сорочкине, жена и дети которого были расстреляны.

Нахум Шифманович свидетельствуеут: «..Я уцелел только потому, что в момент расстрела работал в соседней деревне, откуда меня перевели в Лиду. В это время уже были партизаны.»[8] Он оказался как раз в числе тех 140 евреев, которых отправили на работу на станцию Скрибово, и его не было в местечке в момент расстрела, благодаря этому он остался в живых. Вся его семья – 30 человек – погибла.

Мирон Мордухович: «По этой улице вели на расстрел. (Виленская, ныне Октябрьская улица. Прим. Соб.) Фото 1 (улица расстрел)

Это была одна дорога на кладбище. Сейчас об этом не гововрят – но вели себя белоруссы ужасно, не поляки, а именно белоруссы, они были всегла очень бедные, и они завидовали всегда евреям в местечке, потому что евреи жили богаче всегда. Считали, что евреи их обманывают. Были у нас и погромы, и все, что хотите. А когда пришли Советы, евреи стали хозяевами положения,и это их страшно возмущало и раздражало. И когда евреев расстреливали, вся молодежь записалась в полицию, и учавствовала в этих расстрелах. Это первое. Второе – крестьяне из городка стояли около евреев, там была такая конная ярмарка, по Виленской улице, когда евреев раздевали – они хватали у них одежду, и говорили – тебе это не нужно, тебя сейчас убьют, а мне это надо, отдавай. И они, местечковые крестьяне, стояли и смотрели, когда ..“

Песя Левит, она тоже из Желудка, она спаслась, она была подруга моей сестры. У нее были богатые родители, она была на чердаке, а потом один польский парень, который учавствовал в убийсвте евреев, но он учился с ней в одной польской школе. У нас было так – 5 классов кончали еврейскую школу, а дальше кто как хотел – переходил в польскую. В том числе и моя сестра 6 и 7 класс кончала уже в польской школе. Эта Песя училась тоже в польской школе, она была очень красивая. И этот парень-поляк ухаживал за ней еще в Желудке до войны. Потом началась война, и вот - Песя не была ни комсомолкой, ни.. она была сионисткой, она говорила на иврите хорошо, на польском хорошо. И она пряталась на чердаке 2 недели, и потом, когда она уже кричала с голоду, он поднялся случайно на чердак, и не узнал ее. Он начал ей таскать еду, воду, и потом он ее устроил там – там осталось 80 человек, которых отобрали для работы в Лиде, в Лидское гетто. 80 евреев. И она выжила – конечно, через страшные муки И он ее устроил в эту группу. Там она встертила знакомого из Желудка (Мойше Бейрах/Моше Бирхприм. соб.), они стали жить вместе.»[9]

Софье Арлукевич, 1937 г.р., было 5 лет на момент расстрела. Из ее свидетельства следует, что евреев расстреливали вдоль нескольких улиц, и оставшихся в живых русских заставляли собирать расстрелянных: «. Не, мы когда уже были, и били евреев, мы уже жили в том доме. Потому что я была ешчэ маленькая, и помню, выбегали, сказали нашим уже людям всем. Что, когда будут стрелять, чтоб на пол ложилися. А когда уже прыбижим в комнату, ляжем, выстрел этот уже кончыцца, бежим на крылечко, выглядваем. Когда их били, то потом русских людей заставляли собирать. Их столько было нападано на дороге. Па пераулкам усяким яны. Некаторые убягали, некаторые сразу сердца разрывалася от преживания. И потом русские люди з лашадями собирали на воз и возили туда закапывать.»[10]

Ян Францевич Прусский, 1944 г.р., свидетельствует: «..Их расстреляли… собрали, сказали, что всех уведут в Лиду. Ну завели вот сюда, пораздевали и по десятке ко рву-и расстреливали. А кто спрятался здесь, на месте полицейские расстреливали. И потом на телегу и туда свозили труп. Поэтому тут евреев было очень много. [Спрашиваем, как спаслись оставшиеся в живых семьи, тем ли что ушли на фронт]. Ну в основном да. Вот те, кто убежали к партизанам, да, или были на фронте. А в основном…. Ну, может, там несколько человек местных жителей. Вот я знаю, в Скрибовцах был такой случай, где-то 10 км, спасли еврейскую семью. А так это редко бывало, случалось, потому что люди боялись. А в основном все евреи, которые здесь были, они все покоятся за Желудком, потому что вера у них была в гуманизм немцев исключительно большая. Они по всей вероятности помнили Первую мировую, когда кайзеровские войска и немц...и евреи были за одно практически. Да. И тогда все должности и так далее, все занимали в основном высокие при оккупации евреи. Ну вот 1941 г. это не показал. Вот где-то ну 5-6 семей жило, но часть было приезжих, по-видимому.»[11]

Мирон Мордухович подчеркивает активное участие белорусского населения в расстрелах.Песя Левит описывает жалость и сочувствие со стороны польского молодого человека, ее довоенного знакомого и друга.

В целом складыается впечателение об обреченности и одиночестве – несмотря на свое численное превосходство над другими группами населения – евреев: некоторые их соседи и бывшие покупатели, клиенты, не только пассивно наблюдали за происходящим, но и активно учавствовали в расстреле, и последующем мародерстве.

Активное сопротивление – противоположность описанной выше покорности судьбе -оказывалось евреями, уходившими в партизаны. Ярким примером такого активного сопротивление может служить судьба Боруха Левина, о которой рассказано ниже.

Встречи после войны

После войны оставшиеся в живых евреи Желудка приезжали в день расстрела помянуть своих родственников. Поскольку дата совпала с 9 Мая, днем Победы, в поселке в этот день проводился митинг в честь Дня Победы.Многие жители поселка в своих рассказах говорят о большом сборе евреев именно в этот день, связывая их приезд с празднованием Дня победы. В частности, соседка Эшеля Деревянского, видела большие группы евреев, которые приезжали в этот день, у дома своего соседа, и объясняет этот приезд именно празднованием Дня Победы.

Мария Гузень, 1938 г.р.: «..Они были в хороших отношениях, по-своему говорили – гергечут.. ну, уже гергечут.. Вот какой-то был большой праздник , 9 мая, что ли..

Соб.: Что это за праздник?

МВ: День Победы! И все съезжались, было много евреев из больших городов – и из Львова, и из Минска, особенно много из Бобруйска, там много евреев было. Приезжали на машинах, потом тут погергечут, и пошли на кладбище туда. Но они не пили, никогда не пили, просто беседовали между собой.

Соб.: А почему именно в Желудок они приезжали?

МВ: Потому что тут еврейское кладбище, тут похоронены все евреи, тут говорят, что заживо их убивали, они тут стояли, поставили их на берегу, большая могила была, братская, их постреляли, и кто не успел скончаться – говорят, земля ворухалась оттого, что там они живые некоторые.. я даже не помню - я вела этот учет по брастким могилам, сколько там похоронено, все из желудка, это называется братская могила. Хорошее кладбище такое(!), там оборудовано все, поссовет смотрит очень за этим, соблюдает чистоту и порядок, так что там все очень хорошо..»[12]

Мирон Мордухович, много лет приезжавший в Желудок вместе с другими евреями, подробно описывает, как проходили эти встречи.

«Соб:..Нам говорили в интервью жители Желудка, что приезжали евреи на День Победы..

М: Приезжали, конечно, абсолютно не на День Победы.. Я должен вам вот что сказать: наше местечко, так сложилось.. у нас было много умных, образованных людей, очень веселых, это была целая компания – мои родителеи, были и учителя в этой компании, и эти вот люди спаслись.Почему? Они были все левонастроенные, и поэтому перед приходом немцев, на второй день, эти люди все ушли на восток, в том числе и наша семья. Пешком, естественно, шли, очень многие погибли, но большинство все-таки выжило, и мы потом после войны.. это был первый раз в 45 году, люди вышли из партизан, повстречались, начались там даже свадьбы.. Приезжать начали через 10 лет примерно, в 1955 году, приезжали из Вильно, из Лиды, в Вильно жили все евреи местечковые, перебрались, не хотелось жить им в этих местечках, после того, что произошло, и они все перебрались в Вильно. Они жили в Гродно, Лида, крупные города.

Они на автобусах, машин еще не было, приезжали в Желудок. Я жил уже в

Липецке, мои родители, сестра – жили в Риге, они приезжади из Риги на поезде. Я с женой – у меня жена русская была – приезжали отсюда (из Липецка прим. соб.) поездом до Москвы, из Москвы поездом до станции Рожанка, и все приходили к Асе. Она жила в Щучине, работала по заготовке там разных.. Эшель (Эшель Деревянский прим. соб.) работал в ее системе. Ася Федорова.

Соб: какая у нее была девичья фамилия?

М: Виршубская, отца звали Берл, она была Ася Борисовна, у них было очень много детей, и, конечно, семья вся погибла. Муж ее вывез, вместе с армией они эвакуировались, потом у нее были большие непрятности, они же были не большие начальники..

Соб: Я нашла в списке, вижу – ее отец Берл, его жена и 4 детей..

М: и братья были, у них была большая семья..Она устроилась где-то в Щучине. Т.е. она и Вася нас встречали. Приезжало человек 30, и мы у нее размещались – у нее был дом большой, в повалку, на полу. Вставали, пили водку, и потом шли на 9 Мая на площадь на эту центральную, и был митинг, и мы стояли в стороне, все косились на нас, и наверно, догадывались, кто эта девушка, кто этот парень, это было в 1955 году. А потом мы ездили - я с женой - все время вместе, они все знали уже мою жену.

Приходили на эту площадь, выступал председатель сельсовета,выступал кто-то из военных, салют производили, а последним давали слово мне, почему мне – потому что я по-русски говорил нормально. Они все, даже эта Ася, говорила по-гойски, по-деревенски, и я говорил несколько, десяток предложений, фраз, что мы бывшие евреи, бывшие жители Желудка, те, кто спаслись – кто в партизанах, кто в армии, кто в эвакуации, прибыли сюда.. И так было каждый год.

Этого не было ни в одном местечке вокруг – ни в Щучине, ни в Василишках, ни в Рожанке, почему-то именно наши все собирались..

Потом были веселые.. сначала это все было очень печально, поминально, плакали все, кадиш говорили на кладбище, а потом уходили школьники – они тоже приходили..это уже было в 60-ые . После всего садились на машины, уезжали в Щучин, в ресторан – Ася заказывала ресторан – она была в Облпотребсоюзе, все был в ее руках. Ресторан был в Щучине. Все было потребсоюзовсое. Она договаривалась, мы садились за столы, и выпивали сначала за ..в память о мертвых, люди плакали, потом понемножку приходили в себя после второй рюмки, потом за 9 Мая, за погибших, за спасших еврейский народ, а потом по мере продвигалось веселье, потом начинали петь еврейские песни на идиш, было несколько певцов таких интересных, потом начинали рассказывать всякие байки местечковые – ты помнишь про этого? – ха-ха-ха.. и так всю ночь сидели в ресторане, в 12 часов обычно уходили уже небольшими компаниями к Асе, и провожали до самого утра. Потом уже больше не вспоминали мертвых, а говорили о жизни, где, кто как живет. Приезжал Нота, был такой, из Ташкента, звали его Нота, фамилию забыл. Приезжали Токеры, Иче Токер из Одессы, из Москвы приезжало несколько человек, из Нижнего приезжали люди. Подолинский. Самый наш большой артист, Хаим. Гедале Токер жил в Щучине, а его брат Иче жил в Одессе. Гедале Токер был в партизанах, а Иче спасся – он вместе с нами уезжал, он на велосипеде ездил, они нас обогнали – мы шли пешком. Он оказался в Одесссе.. Было очень много, я вам мог бы вспомнисть человек 30. Много фотографий есть.

Как-то позвонила Ася, сказала, что никто не ходит на эту могилу, мы собрали денег,община, из Америки помогли – и этот памятник восстановили, в таком он был плохом состоянии.

Соб: Когда был поставлен первый памятник?

М: Я не помню, я помню только, там была одна дощечка, на ней было написано – более 2000 граждан, мирных граждан, а потом добились второй раз, это было лет 10 тому назад – развалилась оградка, кирпичи, штукатурка, и потом написали – более 2000 евреев.

Соб: В разговоре с председателем сельсовета стали зашла речь об именах, что замечаетльно было бы всех бы перечислитьт и назвать. Он сказал – вы знаете, памятник подлежит Госстандарту Белоруссии, по Госстандарту Белоруссии все захоронения, их очень много - военные захоронения, и по стандарту – так, никаких фамилий он не предполагает.

М: Я бы тоже этого не стал делать – мы лет 10 тому назад в Липецке памятник для всех погибших во время войны делали, это было ок.10000 фамилий, на мраморных досках. За этим надо следить, это довольно солидное мраморное сооружение, дорогостящая штука этому Желудку. Просто через 2-3 года мрамор тускнеет, за ним надо ухаживать, я думаю, что этого не стоит делать, даже требовать от них. Понимаете, если бы там евреи жили, которые бы знали о своих, если бы там жили внуки или правнуки тех евреев – никого нет.[13] Фото 2 (Фото с именами у памятника)

Встреча в день памяти 9 мая, предпложительно 1970 год, у памятника на месте расстрела в Желудке. (из личного архива М. Мордуховича)

Мирон Мордухович предполагает, что местечко Желудок отличалось от других местечек уровнем образования и интересов людей – например, в местечке разыгрывали спектакли, был свой театр, поэтому эта дружба и этот настрой сохранился и у переживших трагедию людей, и именно поэтому они, став уже почти одной семьей, собирались из года в год. К сожалению, Ася Виршубска-Федорова умерла в 2011 году, но и 2012 году 9 мая, по свидетельству Геннадия Ивановича Цывинского, в местечке собирались евреи.

Отдельные судьбы

По свидетельству Мирона Мордуховича, после войны в живых осталось 70 жителей Желудка, в октябре 2011 года их было только 8 человек.

Кроме нескольких имен, названных жителями поселка, мы нигде не встречали упоминаний всех жертв – на на памятнике на месте расстрела, ни в Поссовете.

Во время встречи с председателеи Поссовета Геннадием Ивановичем Цывинским, и сотрудницей Инфоцентра Таисой Владимировной Трукшиной мы спросили, существует ли полный список погибших – есть ли такой список, известны ли имена всех расстрелянных. Геннадий Иванович сказал, что такой список у него был, и он мог бы его найти и предоставить нам. Пока мы разговаривали с Геннадием Ивановичем, Таиса Владимировна действиетльно нашла этот список, а так же копию страниц книги « Память. Щучинский район» со списком погибших.

Этот список состоит из 19 страниц, он написан от руки на листах формата А4 в клеточку, это копия, оригинал найти не удалось. Автор списка нам не известен – по предположению Геннадия Ивановича, это могла быть прежний секретарь Поссовета Елена Владимировна Прудило, жительница Желудка, встретиться с которой мы не смогли.

В списке перечислены 430 фамилий евреев Желудка, и 76 фамилий евреев из Орли. Эти цифры являются только порядковыми номерами списка, и не указывают точное количество погибших, поскольку в списке встречаются 3 разных формы записи:

• «6. Ольштейн Хаим, жена Маня и сын Изя», т.е. под одним номером в списке значатся 3 человека, их нужно было бы учитывать отдельно
• «13. Индерштейн Лейзер, жена Лея и дети», т.е. возможно определить 2 взрослых человек – и неизвестное количество детей.
• «9. Ольштейн Сара с семьей»[14] - в списке назван один человек, сколько членов семьи было в семье, взрослые это или дети – исходя и\з списка определить невозможно.

В книге «Память. Щучинский район» указано, что 2000 евреев были расстреляны на юго-восточной окраине поселка.[15]

В процессе описания и исследования старого еврейского кладбища в июле 2012 года на кладбище были обнаружены могилы предков расстрелянных евреев.

Этот список может быть использован, в частности, при создании нового памятника на могиле – возможно, на памятнике могли бы быть перечислены имена всех погибших. В данный момент, по свидетельству Г.И. Цивинского, это требует дополнительных разрешений и согласований: все памятники на местах воинских и военных захоронений в Белоруссии имеют стандартную форму, которая не предполагает нанесение имен погибших.

Несколько бывших жителей Желудка, информацию о которых удалось найти, представлены более подробно в этой статье.

Мирон Мордухович

О Мироне Мордуховиче нам рассказала учительница Желудокской школы Галина, она слышала о нем на встрече родственников погибших в Желудке 9 мая.

По окончании полевой школы в Желудке в июле 2012 года, основываясь на данных , поученных в Желудке, удалось разыскать Мирона Владимировича и сделать с ним интеревью. Он рассказал о себе, многих жителеях Желудка, об их жизни после войны, и о самом местечке Желудок. Он написал книгу для своих родственников о местечке и, будучи архитектором, сделал к ней точные чертежи, схемы, описания домов и план местечка.

Мирон Владимирович (Меер Вольфович (Велвлович)) Мордухович (на фотографии с дочерью Маргаритой, 2000 гг.)