Пусть не покажется обидным

Я не веду двойную жизнь. Я живу той жизнью, которая у меня есть. Между тем, что я говорю и что я делаю, нет разрыва. Я здесь не для того, чтобы вместе с вами тянуть вашу лямку, и не для того, чтобы развлекаться. То, о чем я собираюсь говорить сегодня, не является моим мнением, это принадлежит дону Хуану Матусу, мексиканскому индейцу, который показал мне этот другой мир. Поэтому не обижайтесь! Хуан Матус поставил меня лицом к лицу с работающей системой, за которой стоят двадцать семь поколений магов. Без него я рано или поздно просто бы превратился в старого профессора, который с книгой под мышкой ходит туда-сюда со своими студентами. Видите, у нас всегда есть что-то в запасе. Вот почему мы не решаемся идти до конца. «Если ничего не получится, я буду учить студентов антропологии». Мы заранее обречены на неудачу, это записано в нашем жизненном сценарии. «Я профессор Кастанеда... это моя книга... это насчет «Учения дона Хуана»... возможно, вы читали ее в мягкой обложке?»

Я мог бы стать гением одной книги, «сгоревшим дотла» ради ее написания. «Вы знаете, что это уже двенадцатое издание? Ее буквально недавно перевели на русский». Или, возможно, припарковывая ваш автомобиль, я бы изрекал какие-нибудь банальности вроде: «Как жарко... Погода прекрасная, но уж очень жарко» или «Как холодно... погода прекрасная, но уж очень холодно. Я собираюсь отправиться в тропики...»

Магический театр

В 1960 году Кастанеда окончил факультет антропологии Калифорнийского университета. Затем, когда он в Аризоне занимался исследованием медицинских свойств растений, он встретил индейца яки, согласившегося помогать ему. Молодой натуралист предложил своему живописному проводнику дону Хуану Матусу пять долларов в час за услуги, но индеец, находившийся на положении слуги, отказался. Кастанеда не знал, что старый житель сельской местности был бесстрашным магом, Нагвалем, который искусно втянул его в игру, рассказав ему Миф об Энергии (Тайша называет это Магическим Театром). В качестве оплаты за свои услуги дон Хуан потребовал что-то совершенно другое, а именно, «полного внимания» со стороны Кастанеды.

Из отчета обо всем этом родилась удивительная книга — «Учение Дона Хуана: Путь знания индейцев яки». Она мгновенно стала классической, начисто срывая петли с затворов восприятия и электризуя целое поколение. После этого он продолжил «снимать шелуху с лука», добавляя все новые и новые сведения из своих полевых записей, содержавших убедительные разъяснения, относящиеся к неординарной реальности, в которой теряется самость. Если эту работу назвать «Исчезновение Карлоса Кастанеды», все может быть неправильно понято. Кастанеда говорил: «Нужно найти другое слово вместо магии — оно слишком темное. В нашем сознании оно ассоциируется со средневековой нелепостью — ритуалами, злом и т. п. Мне больше нравится название «путь воина» или «мореплавание», поскольку то, что делает маг, похоже на путешествие».

Он писал, что рабочим определением магии является «способность получать и воспринимать энергию напрямую». Маг говорит, что в своей основе мир похож на материнскую матку, где рождается энергия, которая раскаленными жгутами прорывается наружу, превращаясь в осознание — практическую осведомленность. Эти жгуты образуют сплетения, содержащие в себе все возможные миры, каждый из которых так же реален, как тот, в котором находимся мы и который вовсе не является единственным в бесконечности. Маги называют известный нам мир «человеческой связкой» или областью «первого внимания».

Маги также «видят» сущность человеческой формы. И она не сводится лишь к соединению плоти и костей на некоей «обезьяньей основе», но там присутствует яйцеобразный светящийся шар, способный перемещаться вдоль упомянутых выше раскаленных жгутов в другие миры. Но что же удерживает их от этого? Маги думают по этому поводу, что мы скованы социально-ориентированным воспитанием, которое хитростью принуждает нас воспринимать мир как место, заполненное твердыми и ограниченными предметами. Мы проходим наш путь до могилы, не признавая своей магической сущности. Мы запрограммированы обслуживать свое эго вместо того, чтобы служить духу. Прежде чем мы узнаем эту тайну, битва оказывается проигранной, и мы умираем, жестко прикованные к своему «Я».

Однажды дон Хуан Матус сделал интригующее предположение. Он спросил, что произошло бы, если бы Кастанеда распустил свой отряд? Если бы он высвободил энергию, обычно занятую ухаживанием и идущую на взаимодействие полов? Если бы он уменьшил важность самого себя и отказался от защиты, поддержания и демонстрации своего эго? Если бы он перестал беспокоиться насчет того, любят его или нет, признают ли и восхищаются ли им? Хватило бы тогда ему энергии, чтобы увидеть трещину между мирами? А если бы хватило, то смог бы он пройти сквозь нее? Старый индеец поймал его на понятии «намерения», связанного с миром магов.

Так чем же занимается Кастанеда в течение дня? Разговаривает с сумасшедшими обезьянами. В настоящее время — где придется: на частных квартирах, в балетных студиях, книжных магазинах. К нему стекаются люди со всего мира: представители Нового Сознания из прошлого, настоящего и будущего, члены групп, занимающихся энергетикой, пытающиеся быть вне общества, и шаманы, коммивояжеры, разоблачители, просветленные мечтатели, кабинетные ученые, люди из высших слоев и растлители, созерцатели и важные шишки, бешеные собиратели автографов, молодые Нагвали в процессе становления и многие другие.

Некоторые из них хотели бы написать о нем книгу, наиболее ленивые — хотя бы главу. Другие хотели проводить семинары, ну, те, которые за деньги. «Они приходили и слушали часами, — говорил он, — а на следующей неделе они уже читали лекции о Кастанеде. Ну что тут поделаешь — таковы обезьяны». Он часами стоял перед ними, одновременно возбуждая и устрашая их энергетические тела. В результате они оказывались в состоянии, когда одновременно горячо и холодно, что-то вроде сухого льда. С изощренностью родового бога он выдавал им странноватые сказки о свободе и силе, которые появлялись из него, как из пустой ходячей трубы. Они получались изящными, непристойными, вызывающими оживление среди слушателей, от них стыла кровь в жилах, и они были точны, как будто выполнялись скальпелем хирурга. Спросите меня что угодно! Что вы хотите знать еще? Он обращался к ним чуть ли не с мольбой. Почему Кастанеда и компания делали себя доступными? Почему теперь? Что было в этом для них?

Огромная дверь

Существует некая женщина, которая входит в меня так, что я об этом не знаю, и ждет, когда мы присоединимся к ней. Ее зовут Кэрол Тиггс — это мой двойник. Она была с нами, но потом пропала. Ее не было десять лет. Куда она делась, остается непостижимым. Рациональный подход здесь ничего не дает. Поэтому, пожалуйста, оставьте в стороне любые рассуждения на эту тему. Вот мы и вернулись к нашей наклейке — ЗДРАВЫЙ СМЫСЛ УБИВАЕТ.

Кэрол Тиггс ушла. Ее не было в горах Нью-Мехико, уж в этом-то я уверен. Как-то я читал лекцию в книжном магазине в Фениксе, и вдруг она материализовалась. Мое сердце чуть не выскочило из груди — бум, бум, бум. Я продолжал говорить. Я продолжал говорить, потеряв контроль над содержанием своей речи. Я вывел ее наружу и спросил ее, где она была в течение десяти лет! Она почувствовала себя захваченной врасплох и начала потеть. У нее были очень смутные воспоминания по этому поводу. Она начала отшучиваться.

Неожиданное появление Кэрол Тиггс открыло громадную энергетическую дверь, через которую мы приходим и уходим. Здесь имеется прекрасная возможность подцепить вас на магическое намерение. Ее возвращение дало нам в руки новое кольцо силы. Она принесла с собой громадное количество энергии, которая позволила нам уходить отсюда. Вот почему в настоящий момент с нами все в порядке. Парень, которого я представил Кэрол Тиггс на лекции, воскликнул: «Но вы же выглядите вполне нормально!» На что она ответила: «А вы чего ожидали? Может быть, чтобы из моих сисек выскакивали молнии?»

Шлюхи восприятия

Кто такой Карлос Кастанеда? Есть ли такой среди живых? Вот уже 1994 год — почему он сразу не покончил со всем этим? Задайте вопрос о его возрасте и сфотографируйте его. Говорил ли кто-нибудь ему, что с тайнами покончено? Что раскрытие подробностей не уменьшается? В обмен на наше полное внимание он должен направлять нас. Есть вещи, которые хочется знать, — светские сплетни, что-то личное... Вроде того, где он живет? Что он думает по поводу дуэта Синатры? Что он сделал с солидными доходами от своих книг? Водит ли он «турбо-бентли», как все великие старые наставники человечества? Действительно ли это был он вместе с Майклом Джорданом и Эдмундом Уайтом в Барни?

Они не переставали делать попытки наколоть его, как жука на булавку, чтобы было удобно рассматривать годами. Они даже реконструировали черты его лица по воспоминаниям старых коллег и сомнительных знакомых. Нелепость результата здесь столь же очевидна, как и в случае, когда полицейский статист пытается изобразить верноподданного индейца из племени ольмеков для «Ридерс Дайджест». А когда в семидесятых годах в журнале «Тайм» вместе со статьей появилось его фото (на нем можно было рассмотреть только глаза) и стало известно, что это подделка, ему этого простить не смогли.

Когда было объявлено о смерти Пола Маккартни, слухи вокруг этого события приобретали характер достоверных фактов. Карлос Кастанеда превратился в Маргарет Мид.

Его агенты и адвокаты все свое рабочее время тратят на то, чтобы оградить его от яростных атак журналистов и фанатиков, ошивающихся вокруг различных духовных объединений, сторонников движения Нью-Эйдж, а также всевозможных проходимцев и просто ищущих людей, пожелавших приспособить его работы, и знаменитые, и малоизвестные, получив на это разрешение или без него; были тут и устроители фальшивых семинаров с поддельными Карлосами. Но вот и после тридцати лет за его голову все еще не назначена премия. Ему как-то ни к чему становиться гуру и весь этот гуризм. Так что не будет никаких турбо-бентлей, ни ранчо с поклонниками с тюрбанами на головах, ни специальных изданий в парижском «Вог» по случаю прибытия почетного гостя.

Не будет и Института имени Кастанеды, и Центра по изучению проблем Индейской Магии тоже не будет, никаких Сновидческих Академий и тому подобного. Кроме того, не будет биографий, а вместе с ними и сопровождающих их скандалов. Когда Кастанеду приглашают прочитать лекцию, он не получает оплаты и никто не предлагает ему оплатить его путевые расходы. Вход обычно стоит несколько долларов — только чтобы покрыть расходы на аренду зала. Все, что требуется от посетителей, — это их полное внимание.

«Свобода свободна, — говорит он, — она не может быть куплена или понята. С помощью своих книг я пытался показать возможность выбора, связанного с тем, что знание может помочь двигаться и овладеть переходом. Я не был слишком убедительным, многие думали, что я пишу романы. Если бы я был высоким и красивым, все могло бы обстоять по-другому — они могли бы послушать важную шишку. Есть такие, что говорят: «Все вы врете». Но для чего мне врать? Врут, когда хотят что-то заполучить или обвести кого-нибудь. Мне ни от кого ничего не нужно — только консенсус, только прийти к согласию, что кроме нашего мира есть и другие миры. Если мы придем к согласию относительно выращивания крыльев, то закончится это полетом. Если мы придем к согласию, то у нас будет много сторонников, а вместе с ними возникнет мощное движение.

Кастанеда и его отряд радикально относятся к использованию энергетики — только на ее основе может быть достигнут действительно значительный прогресс в наше время — это самый короткий путь преобразования биологической заданности в заданность эволюционную. Если господствующий социальный строй управляет рождением, то ничего не страшащийся порядок магов (они все энергетические пираты) стремится к чему-то меньшему, здоровому, земному. Их поражающее, широкомасштабное намерение состоит в том, чтобы покинуть землю способом, который использовал дон Хуан двадцатью годами раньше и который связан с тонкой энергией и безупречным знанием. Прыжок, который он совершил, маги называют абстрактным полетом.

Критическая масса

Я встречался с Кастанедой и «ведьмами» где-то с неделю назад в ресторане, в гостиничных номерах и парковых аллеях. Все они были очень привлекательны и лучились молодостью. На женщинах были скромные платья, впрочем, не лишенные вызова. В толпе вы бы их не заметили, и в этом все дело. Я познакомился с нью-йоркцем возле кафе на Риджент-стрит в Беверли. Заявление, которое я сделал, Драмбуи показалось особенно диким: не важно, сколько мы боремся, но неизбежно, так или иначе, мы становимся родителями самим себе. Вместо того чтобы сопротивляться такого рода высказываниям, лучше примите вместе с нами участие в этом ритуале перехода, здесь у нас есть что выпить...

Дон Хуан хохотал в своей могиле — или вне ее, а это вызывает в уме целый вихрь вопросов: где же он все-таки находится? Кэрол Тиггс вернулась оттуда же? И если это так, должно ли это означать, что старый Нагваль был способен на такое восстановление? В «Огне изнутри» Кастанеда писал, что дон Хуан и его отряд исчезли где-то в 1973 году, когда четырнадцать воинов отправились в область «второго внимания». Что же это все-таки такое, второе внимание? Когда я читал его книги, мне все казалось ясным. Я порылся в моих записях. Там на полях не очень разборчиво было написано: «второе внимание = повышенное осознание», но это мало помогло. Нетерпеливо я начал рыскать по страницам «Силы безмолвия», «Дара Орла» и «Путешествия в Икстлан». Хотя там по этому поводу было полно всего, но я ничего не понимал, а ведь все основные понятия там были описаны старательно и к месту. Но почему же тогда ничего из этого не задержалось в моей голове? Я пролетел с заклинанием № 101.

Я заказал капуччино и стал ждать. Я позволил своим мыслям свободно блуждать в воспоминаниях. В голову пришла мысль о Флоринде и японских обезьянках. Когда-то я с ней договаривался по телефону, чтобы она устроила одно интервью, а она упомянула Имо. Любой студент, занимавшийся антропологией, знал Имо, знаменитого макаку. Однажды Имо случайно помыл батат в воде, прежде чем съесть его. Через некоторое время все макаки острова последовали его примеру. Антрополог мог бы назвать такое поведение «культурным», но Флоринда сказала, что это был замечательный пример проявления критической массы — в данном случае относящегося к взаимодействиям обезьян.

Появился Кастанеда. Он широко улыбнулся, пожал мне руку и сел. Я как раз собирался заняться обезьянкой, как он начал плакать. Лоб его покрылся морщинами, а все тело сотрясалось от рыданий. Вскоре он начал задыхаться, как морской окунь, выпрыгнувший из водоема. Его нижняя губа, мокрая и возбужденная, тряслась. Одна его рука развернулась ко мне, ладонь тряслась и казалась парализованной, потом она раскрылась, как ночной цветок из лавки ужасов, как будто прося милостыню.

«Пожалуйста!» — выговорил он, когда его лицевые мышцы на мгновение успокоились, казалось, лишь для того, чтобы он мог проговорить сквозь зубы. Он оперся на меня, слезно умоляя: «Пожалуйста, люби меня!» — Кастанеда начал всхлипывать снова, наподобие большого поломанного пожарного крана. Он полностью потерял самообладание, будто превратившись в непристойно плачущее механическое приспособление. «Вот что мы есть — обезьяны с консервными банками. Погрязшие в суете, слабые, ищущие примитивных удовольствий. В нас есть возвышенное, но сумасшедшим обезьянам не хватает энергии, чтобы видеть это, и животные инстинкты преобладают. Мы не способны ухватиться за предоставляющуюся возможность и использовать наш «кубический сантиметр шанса». Как можно? Мы слишком заняты, держась за мамочкину руку. Мы воображаем, какие мы чудесные, какие чувствительные, какие неповторимые. Но это не так! Сценарий нашей жизни написан заранее, — сказал он с угрожающей гримасой. — Он написан другими. Мы знаем это, но... не придаем этому значения. Плевать, говорим мы. Здесь мы достигли пределов цинизма. Вперед! Смелее! Вот так мы живем! В куче теплого дерьма. Что они могут сделать для нас? Это то, что не раз повторял дон Хуан. Он говорил мне: «Как насчет морковки?» — «Что ты имеешь в виду?» — «Морковку, которую показывают твоему ослу». Это меня страшно оскорбило, ведь он действительно мог делать это со мной. Например, когда он сказал: "Будь доволен, теперь они не приделывают к ней рукоятку"».

«Но если у нас есть выбор, почему мы все же продолжаем оставаться в дерьме?» — «Потому что там тепло. Не хочется с ним расставаться, и мы не любим говорить «прощай». И мы такие озабоченные-озабоченные. По двадцать шесть часов в сутки! И как ты думаешь, чем мы так озабочены? — он снова улыбнулся, прямо как Чеширский Кот. — Собой! Как обстоят дела со мной? Что со мной происходит? Что со мной случится? Прямо свихнулись на себе! Кошмар какой-то, но ведь так захватывающе!»

Я сказал ему, что его точка зрения выглядит грубовато. Он усмехнулся, а потом потешно категорическим тоном академика, страдающего запором, произнес: «Да, Кастанеда — это несчастный и выживший из ума старик (здесь он скорчил соответствующую гримасу). Жадная обезьяна пытается через решетку дотянуться до косточки плода и вся сосредоточена на этом. Это проверено в экспериментах. Нет такой силы, которая могла бы заставить ее оставить эту косточку. Ее рука будет дергаться в хватательном движении, даже если вы отрубите ее.

Мы умираем, вцепившись мертвой хваткой в наши игрушки. Но почему? Из-за чего, как говорила мисс Пегги Ли? Это же ужасно, этого не может быть. Нам надо учиться тому, как позволить себе уйти. Мы собираем воспоминания и наклеиваем их в альбом, разные там корешки от билетов на какое-то шоу на Бродвее, которое мы смотрели там десять лет назад. Мы умираем, вцепившись в воспоминания. Быть магом — значит обладать энергией, стремиться узнать новое и иметь силу воли, чтобы позволить себе уйти, сделать прыжок в неведомое. Все, что здесь необходимо, — это некоторая перестройка и переопределение. Мы должны смотреть на себя как на существа, которые вот-вот умрут. Как только вы примете это, мир раскроется перед вами. Но для того, чтобы вы могли воспринять эту идею, у вас внутри должен быть стальной стержень».