Пробужденность есть жизнь 4 страница

Этому гимну две тысячи лет, и в нем есть нечто от дикарской невинности, от детского качества восхищения, удивления перед таинственным. Но, Премартха, вы совершенно правы: в ней нет ничего, что противоречило «бы мне, или чему я хотел бы противоречить. Должно быть, кто бы ни сказал это, он был пробужденным.

Но не продолжайте просто повторять его. Его прекрасно повторять, его прекрасно петь, но этого не достаточно. Практикуйте его, позвольте ему стать самим ароматом вашей жизни. Пусть он растворится в вашей крови, в вашей плоти, проникнет до мозга костей. Пусть он окружает вас, как невидимая аура. Не продолжайте просто повторять его. Он прекрасен — и в этом опасность. Вы можете быть так очарованы, так загипнотизированы его красотой, что будете повторять его всю жизнь. И чем больше вы повторяете, тем более прекрасным он будет казаться... потому что в этих древних посланиях заключены поразительные силы и многие слои значения.

Но не вдавайтесь в лингвистический или философский анализ. Это молитва! — а молитва это не то, что нужно говорить, но то, что можно прочувствовать.

Молитва это не то, что нужно прочесть, но то, что нужно прожить. Проживите его!

Это правда: И теперь пребудь в вере, надежде, любви, но из этих трех величайшая — любовь.

Вы можете думать о любви, вы можете иметь прекрасные фантазии о любви, вам могут сниться прекрасные сны о любви, но это не поможет. Что поможет вам? — вы должны стать любовью. Любовь должна стать вашим основным ядром. Все остальное должно быть принесено в жертву любви, все остальное должно быть частью вашей жизни любящего.

Тогда лишь эта молитва будет истинной для вас. И тогда она не будет христианской, она не будет принадлежать к Новому Завету. Она будет чем-то, принадлежащим вашему сердцу; вы будете дышать ею. И кто бы ни приблизился к вам, он получит небольшой ее проблеск. Немного света прольется на путь каждого... если вы живете ею.

Вы можете понять писания, лишь если вы практикуете их. Люди поступают наоборот: они читают писания и пытаются понять их. Нетрудно интеллектуально понять эти писания; они очень просты. Люти становятся очень профессиональными, очень эффективными в повторении писаний — и они останавливаются на этом. Они остаются попугаями.

Продав свою ферму, шестидесятипятилетний скотовод приехал посмотреть Нью-Йорк и остановился в гостинице в городе.

Поднявшись наверх, он вошел в свою комнату и растянулся на кровати. Некоторое время он отдыхал, и вдруг увидел, что дверь медленно открылась, и на пороге показалась очаровательная блондинка, облаченная лишь в прозрачный пеньюар.

— Ой, — она извинилась, увидев старика. — Должно быть, я вошла не в ту комнату.

— Нет, — поправил он ее. — Вы вошли в ту комнату, но на сорок лет опоздали!

Толкование всегда будет исходить от вас. Вы можете читать Иисуса, вы можете читать Будду, но кто будет истолковывать их? Истолковывать будете вы. А каково ваше понимание? Какой свет у вас есть? Эти прекрасные высказывания останутся лишь прекрасными высказываниями, прекрасным ничто. Да, это хорошая поэзия, но поэзия не может освободить вас, пока она не станет вашим собственным опытом, пока вы не станете свидетелем писаний.

— Твои постоянные измены доказывают, что ты абсолютное ничтожество, — кричит разъяренная жена, только что в седьмой раз поймав своего мужа с поличным с другой женщиной.

— Как раз наоборот! — следует спокойный ответ. — Это просто доказывает, что я слишком хорош для того, чтобы быть верным.

Ваши толкования будут всегда отражать вас. Когда вы смотрите в зеркало, вы смотрите на свое лицо, вы смотрите на себя. Вы не можете видеть зеркало, вы можете видеть только свое лицо, отраженное в нем. Вы сможете увидеть зеркало лишь тогда, когда вы утратите свое лицо, когда вы утратите голову, когда вас больше нет. Когда вы станете ничем, никем, посмотрите в зеркало, и вы увидите зеркало и его зеркальность, но вы не будете отражаться в нем. Вы не будете в нем присутствовать. Прежде, чем вы стали отсутствием, подходить к зеркалу бесполезно.

И именно это продолжают делать люди: читая Библию, читая Коран, «Дхаммападу», они читают самих себя.

Обеспокоенная мать читает дочери-подростку нотацию о сексуальной морали.

— Конечно я понимаю, что подвергаешься искушению, когда уходишь на праздник. Если так, дорогая, пожалуйста, задай себе этот важнейший вопрос: стоит ли час удовольствия целой жизни унижения?

— Черт возьми, мама! — говорит дочь.

— Как тебе удается растянуть это на час?

Помните, вы не можете понять Иисуса, Моисея, Заратустру. Вам слишком мешает ваше лицо.

Пациент-новобрачный жаловался врачу на свои супружеские отношения. Ему показалось, что в первый раз, когда он занимался любовью со своей супругой, это было чудесно, но во второй — он весь покрылся потом и испариной.

Врач решил посоветоваться с его женой.

— Разве это не странно, — сказал он, — что это было чудесно в первый раз, а во второй раз он весь покрылся потом и испариной?

— Почему это должно быть странно? — фыркнула она. — В первый раз это было в январе, а во второй — в июле!

Вы не можете непосредственно двигаться в высказывания будд. Сначала вы должны пойти внутрь себя. Основной должна быть встреча с вашим собственным истоком, и тогда все будды станут ясны для вас. И тогда произойдет еще одна вещь: тогда Иисус, Будда, Моисей и Мухаммед не говорят о разном — они говорят одно и то же.

Пока человек сам не становится свидетелем высшей истины, он будет продолжать думать, что Будда говорит одно, а Иисус — противоположное; что буддизм против индуизма, а индуизм против джайнизма, а джайнизм против ислама. Пока вы не свидетельствовали истину, вы будете продолжать верить в эти триста религий, и вам придется постоянно участвовать в ссоре, конфликте, противостоянии между этими религиями. В тот день, когда вы увидите истину вашего существа, все эти триста религий просто исчезнут, испарятся.

Однажды — в точности как Премартха — христианский миссионер посетил мастера дзен. Он хотел обратить мастера дзен, и поэтому принес с собой Нагорную Проповедь. Он начал читать Нагорную Проповедь; но не прочитал он и нескольких предложений, как мастер сказал:

— Довольно! Кто бы ни сказал это, это был будда.

Миссионер был удивлен. Он сказал:

— Но это слова Иисуса!

— Имя этого будды не имеет значения, но кто бы ни сказал это — был буддой. Он достиг.

И я говорю это вам, потому что и я знаю. Как только вы испытали вкус, вы знаете. В какой бы форме истина не пришла к вам, вы немедленно узнаете ее. Но сначала станьте свидетелем.

Последний вопрос:

Возлюбленный Мастер, Лишь один шаг?

Дигамбара, да, — фактически, даже ни одного... никуда. Вы уже в божественном! Я говорю "лишь один шаг" только для того, чтобы утешить вас, потому что без каких-либо шагов вы будете слишком сбиты с толку. Я свожу это к минимуму, лишь один шаг, чтобы осталось что-то, что вы могли бы сделать, потому что вы понимаете только язык действия. Вы делающий! Если я скажу: «Ничего не нужно делать, ни нужно ни единого шага», вы будете в растерянности и не сможете понять, где здесь голова, а где хвост.

Истина заключается в том, что не нужно даже одного-единственного шага. Сидя в молчании, ничего не делая, приходит весна, и трава растет сама по себе. Но это может быть слишком. Ваш делающий ум может просто проигнорировать это, или решить, что это чепуха. Как вы можете достичь Бога, не делая ничего? Да, короткий путь ум может понять; именно поэтому я говорю «один шаг». Это кратчайший путь — его нельзя сократить сильнее.

Один шаг! Он лишь в том, чтобы заставить вас понять, что действие несущественно. Для того, чтобы достичь существа, действие абсолютно несущественно. Когда вы согласились и убедились, что нужен только один шаг, тогда я шепну вам в ухо: «Не нужно даже одного — вы уже там!»

Рабия, великий суфийский мистик, проходила мимо... Она ходила по этой улице каждый день к рынку, потому что каждый день она должна была выходить на рынок и выкрикивать истину, которой она достигла. И изо дня в день она видела мистика, хорошо известного мистика, Хасана, который сидел перед дверью мечети и молился:

— Господи, открой дверь! Пожалуйста, открой дверь! Позволь мне войти!

Рабия сегодня больше не могла этого терпеть. Хасан плакал, слезы катились по его лицу, и он снова и снова кричал:

— Открой дверь! Позволь мне войти! Почему ты не слушаешь меня? Почему ты не слышишь моих молитв?

Каждый день она смеялась, она смеялась, слыша Хасана, но сегодня это было уже слишком. Слезы... а Хасан действительно плакал, кричал, рыдал от всего сердца. Она подошла, встряхнула Хасана и сказала:

— Прекрати эту чепуху! Дверь открыта — на самом деле, ты уже внутри!

Хасан посмотрел на Рабию, и это мгновение стало мгновением откровения. Посмотрев ей в глаза, он поклонился, коснулся ее ног и сказал:

— Ты пришла вовремя; иначе я звал бы всю свою жизнь! Я делал это годами — где ты была раньше? И, я знаю, ты проходишь по этой улице каждый день. Должно быть, ты слышала, как я плачу, молюсь.

— Да, но истина может быть сказана лишь в определенный момент, в определенном пространстве, в определенном контексте, — сказала Рабия. — Я ждала правильного, нужного момента. Сегодня он наступил: поэтому я подошла к тебе. Если бы я сказала тебе это вчера, ты почувствовал бы раздражение; возможно, ты бы даже разозлился. Ты мог бы даже отреагировать противоположным образом; ты мог бы даже сказать мне, что я прервала твою молитву — а прерывать молитву неправильно.

Даже королю не позволено потревожить молитву нищего. В мусульманских странах даже если преступник, убийца молится, полиция должна дождаться, пока он окончит свою молитву, и лишь тогда задержать его. Молитва не должна быть потревожена.

Рабия сказала:

— Я хотела сказать тебе: «Хасан, не будь дураком, дверь открыта — на самом деле, ты уже внутри!» Но мне пришлось ждать подходящего момента.

Дигамбара, я говорю «лишь один шаг» — и даже это кажется вам невероятным, отсюда ваш вопрос.

Вы спрашиваете меня: «Возлюбленный Мастер, лишь один шаг?»

Не нужно даже одного шага, Дигамбара. Но подходящий момент еще не пришел, по крайней мере, для вас. Когда он придет, я прошепчу вам в ухо: «Вы уже внутри. Не нужно ни одного шага» — потому что мы не идем наружу. Шаги нужны для того, чтобы идти наружу, шаги не нужны для того, чтобы идти вовнутрь.

Это подобно человеку, которому снится сон, что он ушел куда-то далеко. Долгим ли будет его путешествие обратно домой? Он уже дома, он уже спит у себя дома... но в своем сне он может быть в Тимбукту. Все, что нужно, это встряхнуть его.

Как Рабия встряхнула Хасана, так и я однажды встряхну вас! Все, что вам нужно, это чтобы на вас вылили немного холодной воды — действительно холодной, холодной как лед, чтобы в потрясении вы открыли глаза. Вы думаете, вы спросите меня: «Как мне попасть домой, потому что я в Тимбукту?» Нет, вы не будете спрашивать, если вы увидите, что вы уже дома, что вы заснули и видели сон о Тимбукту. Вы никогда не были там.

Вы не выходили из божественного! Вы не могли бы, это невозможно, потому что существует лишь божественное. Как мы можем уйти, куда мы можем уйти? Нет такого места, в котором нет божественного. Мы всегда в нем, оно всегда в нас. Но для этого нужно пробуждение.

Ни одного шага — значит подвести вас ближе к истине. Постепенно вас нужно убедить. Тысяча шагов уменьшается до одного, и затем я отберу у вас и этот один шаг. Но для этого требуется подходящий момент. Высшие истины могут быть сказаны лишь в нужный момент, в подходящей ситуации.

И этот момент придет.

Просто будьте готовы принять его, приветствовать его...

На сегодня достаточно.

Глава 7.

Наблюдая…

Дурак небрежен.

Но мастер охраняет свое наблюдение.

Это его самое драгоценное сокровище.

Он никогда не отдается желанию.

Он медитирует.

И в силе своей решительности

Он открывает истинное счастье.

Он преодолевает желание —

И с высоты башни мудрости

Он бесстрастно смотрит вниз

На отчаявшуюся толпу.

С вершины горы

Он смотрит на тех,

Кто живет близко к земле.

Внимательный среди невнимательных,

Пробужденный, когда другие спят,

Быстрый, как скаковая лошадь,

Он пересекает поле.

Наблюдая,

Индра стал королем богов.

Как удивительно наблюдать,

Как глупо спать!

Бхиккху, который охраняет свой ум

И боится капризности своих мыслей,

Сжигает дотла каждую из цепей

В пламени своей бдительности.

Бхиккху, который охраняет свой ум

И боится своего собственного

замешательства,

Не может пасть.

Он нашел путь к миру.

Жизнь трехмерна, и человек волен выбирать. И эта свобода, которой располагает человек, это одновременно благословение и проклятье. Он может выбрать подняться, он может выбрать упасть. Он может выбрать путь тьмы, а может выбрать путь света.

Ни у каких других существ нет такой свободы выбора. Их жизнь предопределена заранее. И, так как их жизнь предопределена, они не могут заблудиться — в этом их красота. Но из-за того, что их жизнь предопределена, они механичны — в этом их уродство.

Человек это еще не существо в истинном смысле. Он только становится, он в пути. Он ищет, исследует, идет на ощупь; он еще не кристаллизован. Именно поэтому он не знает, кто он есть — потому что он еще не есть; как он может знать, кто он? Прежде знания должно произойти бытие. А бытие возможно, лишь если вы выбираете правильно, сознательно, осознанно.

Жан-Поль Сартр прав, когда он говорит, что человек это проект, что человек создает себя своими собственными усилиями, что человек рождается как возможность, вероятность, но не как нечто настоящее. Он должен стать настоящим — и есть все возможности для того, что он не попадет в цель. Миллионы людей промахиваются; очень редко бывает так, что человек находит свое существо. Когда человек находит свое существо, он — будда.

Но основное требование таково: выбирайте свою жизнь с осознанностью. В любом случае вам придется выбирать — будете ли вы выбирать осознанно или нет, не имеет значения, выбор должен быть сделан. Вы не свободны в том смысле, что, если вы не хотите выбирать, вам будет это позволено. Вы не свободны не выбирать — даже если вы выберете не выбирать, это все равно будет выбором.

Миллионы промахнувшихся промахнулись потому, что они не выбирали. Они просто ждали; они продолжали надеяться, что что-то случится. Ничто никогда не случается таким образом. Вы должны создать контекст, определенное пространство, чтобы что-то ценное случилось с вами, чтобы что-то значительное случилось с вами.

В мире существует две философских школы. Одна из них считает, что человек рождается как сущность: эссенциальная школа. Она говорит, что человек рождается уже готовым. Это идея всех фаталистов. К другой школе относятся те, кто называет себя экзистенциалистами. Они считают, что человек рождается не как сущность, но лишь как существование.

Но в чем разница? Сущность предопределена; вы приносите ее вместе с жизнью, вы приносите ее как программу. Вы должны только претворить ее; вы уже сделаны. У вас нет возможности делать себя, творить себя. Это очень нетворческая точка зрения; она низводит человека до машины.

Другая школа считает, что человек рождается как существование. Существо должно быть создано; его еще нет. Вы должны создавать себя, вы должны находить способы и средства к тому, чтобы стать, чтобы быть. Вы должны стать утробой для своего собственного существа, вы должны дать себе рождение. Физическое рождение не является истинным рождением; вы должны быть рождены вновь.

Иисус говорит Никодиму: «Пока ты не родишься вновь, ты не войдешь в Царство моего Бога». Что он имеет в виду? Должен ли Никодим сначала умереть физически? Нет. Иисус имеет в виду нечто совершенно другое: он должен умереть как эго, он должен умереть как личность. Он должен умереть как прошлое. Он должен умереть как ум. Лишь когда вы умираете как ум, рождаетесь вы как существо.

На востоке мы назвали будд дваждырожденными: двидж. Остальные люди рождены однажды; будда рожден дважды. Первый дар жизни получен от родителей; второй дар вы должны принести себе сами.

Вы можете выбирать между этими тремя измерениями. Если вы выбираете одно измерение, вы достигнете определенной цельности, но из-за того, что она одномерна, она не будет тотальной, она не будет целой. Первое измерение — наука, объективный мир, измерение объектов, вещей, другого. Второе измерение принадлежит эстетике: мир музыки, поэзии, живописи, скульптуры, мир воображения. И третье измерение — измерение религии, субъективного, внутреннего.

Наука и религия полярно противоположны друг другу: наука устремлена наружу, религия устремлена вовнутрь. И между этими двумя мирами лежит мир эстетики. Это мост; это и оба первых мира, и ни один из них. Мир эстетики, мир художника в определенном смысле объективен — только в определенном смысле. Он пишет, и тогда полотно рождается как объект. Но он также и субъективен, потому что, прежде чем писать, он должен создать картину у себя внутри, в своей субъективности. Прежде чем спеть свою песню, поэт поет ее в сокровенном тайнике своего существа. Сначала она звучит там, и лишь затем движется во внешний мир.

Эстетический мир научен в том смысле, что искусство создает объекты, и религиозен в том смысле, что любое произведение искусства сначала должно родиться во внутреннем существе человека. Это мост между наукой и религией. Религия — абсолютно внутренняя. Это движение в ваш глубочайший центр, это субъективность.

Таковы три измерения.

Если вы становитесь ученым и утрачиваете контакт с эстетикой и религией, вы будете одномерным человеком. Вы будете только одной третьей; вы не будете целым. Вы можете достичь определенной цельности, которую вы видите в таких людях, как Альберт Эйнштейн — определенная индивидуальность, красота, истина, но лишь частичная.

Вы можете выбрать быть художником: вы можете быть Пикассо, Ван Гогом, Бетховеном, Рабиндранатом, но и тогда... вы будете немного лучше, потому что эстетика это промежуточный, сумеречный мир. В вас будет нечто от религии. В каждом поэте есть нечто от религии — осознает ли он это или нет, но не бывает поэтов без некоторого аромата религии. Это невозможно. Даже самый атеистический художник должен обладать некоторого рода религиозностью. Без нее он не будет гением. Без нее он останется только техничным ремесленником, но не художником.

Даже такой человек, как Жан-Поль Сартр — убежденный атеист, который никогда не признал бы, что он религиозен — даже он в некоторой мере религиозен. Он создал великие романы, и герои этих романов обладают большой внутренней глубиной. Эта глубина была прожита этим человеком, иначе он не смог бы написать об этом. Эта глубина является его опытом.

Человек, который движется в эстетику, должен заключать в себе и некоторые научные качества. Он будет более логичным, чем религиозный человек, более ориентированным на объекты — конечно, он будет менее ориентированным на объекты, чем ученый, менее логичным, чем ученый, но более логичным, чем религиозный человек. Он будет в более уравновешенном состоянии.

Двигаться в мир искусства лучше, потому что в каком-то смысле он имеет в себе нечто от всех трех измерений — но лишь нечто, он все еще не полон.

Религиозный человек точно так же одномерен, как и ученый. Одномерен Альберт Эйнштейн, одномерен и Гаутама Будда. И из-за того, что Восток стал одномерно религиозным, он очень пострадал. Сейчас очень страдает Запад, и причиной является одномерность. Запад — банкрот в отношении внутреннего мира, Восток — банкрот в отношении внешнего мира.

Восток не случайно беден и голодает. Он выбрал существовать таким образом. Он отверг науку; он даже отверг мир объективной реальности. Он говорит, что мир иллюзорен. Если мир иллюзорен, как вы можете создать науку? Тогда первое же требование не удовлетворено. Вы не можете создать науку из майи, иллюзии. Как вы можете создать науку из чего-то, чего нет, чего даже не существует? Если вы отвергаете мир, вместе с ним вы отвергаете и мир науки.

В этом причина того, что Восток беден и голодает. И пока гений востока не откроет это, мы можем продолжать импортировать науку с Запада, но она не укоренится в наших существах. Если наш подход останется таким же, каким был пять тысяч лет, наука будет лишь чем-то инородным. Именно такой она является сейчас.

В Индии вы можете найти ученого, всемирно известного в своей области, но в то же время живущего очень ненаучной жизнью. Он может консультироваться у астролога или хироманта. Он может совершать омовения в Ганге, чтобы смыть грехи своих прошлых жизней. Он может верить в тысячу и одну вещь, в то, что является просто суеверием — и в то же время он ученый! Наука остается где-то на периферии; его душа все еще укоренена в древнем прошлом Востока, которое ненаучно.

Восток очень пострадал из-за своей одномерности. И сейчас Запад страдает по той же самой причине: из-за одномерности. Запад выбрал быть научным ценой утраты религиозности. Он отвергает Бога, он отвергает душу. Человек был низведен сначала до животного, теперь — до машины. Человек теряет всю славу, все великолепие. Человек теряет всю надежду, все будущее. В то мгновение, когда человек лишается измерения внутреннего, он теряет глубину, он становится поверхностным. Западный человек богат, насколько это касается вещей, но очень беден, насколько это касается души — внутренне беден, внешне богат.

Именно такова ситуация в данный момент.

И между ними двумя существуют немногие художники, которые имеют нечто от обоих измерений. Но даже художник не удовлетворен, потому что он имеет что-то от обоих измерений, но он не научный и не религиозный человек — лишь получивший некоторые проблески обоих миров. Он остается в неком преддверии; он никогда не успокаивается, он остается подвешенным. Он движется как маятник между этими двумя мирами. Он не вносит многого: поскольку он не ученый, он не может внести вклад в науку, поскольку он не религиозен, он не может внести вклад в религию. Его искусство остается, самое большее, декоративным; самое большее, он может сделать жизнь немного более красивой, немного более комфортной, удобной. Но это немного.

Я предлагаю четвертый путь. Истинный человек будет всеми тремя одновременно: он будет ученым, он будет художником, он будет религиозным. И четвертого человека я называю духовным. Вот в чем я отличаюсь от Альберта Эйнштейна, Гаутамы Будды и Пикассо — от них всех. Вы должны помнить мои отличия.

Будда одномерен — и поразительно красив! В отношении своего внутреннего мира он величайший мастер, непревзойденный мастер внутреннего, но он остается одномерным. Он достиг безмерного покоя, молчания, блаженства, но он не внес объективного вклада в мир.

Альберт Эйнштейн внес в мир очень объективный вклад, но он не может внести ничего от внутреннего — поэтому его вклад остается проклятьем. Он всю жизнь страдал из-за того, что именно он предложил создать атомную бомбу. Он написал письмо президенту Америки:

«Сейчас нужный момент — если мы не сделаем атомной бомбы, разрушительная война будет продолжаться многие годы. Лишь сделайте атомную бомбу, и одна ее угроза прекратит войну».

Но как только власть — любого рода власть — попадает в руки политиков, вы не можете контролировать их, вы не можете помешать им ей воспользоваться. Политик это глупейший из всех людей — обезьяноподобный, одержимый властью.

Как только атомная бомба оказалось в руках американских политиков, ее нужно было куда-нибудь сбросить. Происшедшее в Хиросиме и Нагасаки было неизбежно. И когда это случилось, это стало раной, глубокой раной для Альберта Эйнштейна. Он раскаивался всю жизнь.

В его последние несколько месяцев кто-то спросил его: «Если бы Бог дал вам возможность снова родиться в этом мире, хотели бы вы снова стать ученым?»

Он сказал: «Нет, конечно нет, несомненно нет! Я скорее стал бы водопроводчиком, чем физиком, ученым. С меня довольно! Я не был благословением для этого мира, я был проклятьем».

Несомненно, он обогатил внешний мир, но, без внутреннего роста, внешний рост делает человека однобоким. Вы владеете многими вещами, но вы не владеете собой. У вас есть все для счастья, но вы не счастливы, потому что счастье нельзя извлечь из вашей собственности. Счастье — это внутренний родник; это пробуждение ваших собственных энергий. Это пробуждение вашей души. Будда внес колоссальный вклад в субъективное измерение. Он непревзойденный мастер. Что бы он ни говорил, это абсолютно истинно, но одномерно — никогда не забывайте об этом.

Мои усилия здесь направлены на то, чтобы создать четвертый путь: человека, который соединяет в себе все эти три измерения, который становится триединством, тримурти, к которому обращены все три лица Бога. Его ум настолько логичен, насколько это необходимо для науки, он настолько поэтичен, насколько требует эстетика, и он также настолько медитативен и наблюдателен, насколько предлагают будды.

В четвертом человеке заключается надежда этого мира. Для человека четвертый путь это единственная надежда на выживание. Если человек по-прежнему будет существовать на этой Земле, мы должны найти великий синтез этих трех измерений. И если эти измерения встречаются, сливаются, сплавляются в одно, несомненно, это — четвертый синтез.

Я говорю о Будде, Махавире, Иисусе, Патанджали, Лао-цзы и многих других. Но всегда помните, что все эти люди одномерны. Я хочу обогатить вашу жизнь с помощью их учений, но я не останавливаюсь на них. Я бы хотел, чтобы вы проникли немного глубже и в другие измерения.

Поэтому, эта новая коммуна будет местом встречи Востока и Запада, субъективного и объективного. В новой коммуне у нас будут ученые, художники, поэты, живописцы, певцы, музыканты, медитирующие, йоги, мистики — все возможные люди, изливающие свои энергии в одну великую реку. И я бы хотел, чтобы мир был именно таким.

Будда должен быть включен в него, поэтому я говорю о нем. И, конечно, третье измерение, одно из самых важных, самых важных. Без него все остальное бездушно.

Сегодняшние сутры:

Дурак небрежен.

Но мастер охраняет свое наблюдение.

Это его самое драгоценное сокровище.

Будда называет человека дураком, не потому что он невежествен, не потому что он мало знает. Согласно Будде, человек дурак, если он бессознателен, если он ведет себя бессознательно, если он живет во сне, если он сомнамбула. Если он постоянно ведет себя невнимательно, он — дурак. Это слово имеет особенное значение, помните: несознательность, неосознанность, невнимательность — именно так Будда определяет дурака.

Он движется в жизни как плавучее бревно, отдавшееся на милость ветров. Он не знает, кто он, он не знает, откуда он пришел, он не знает, куда он идет. Он случаен; он живет лишь благодаря случайности. Он не находится в сознательном, намеренном поиске существа, истины, реальности. Он следует толпе; он остается частью психологии толпы. Он не индивидуальность. У него нет его собственного подлинного разума; он просто следует другим. Родители что-то сказали ему, учителя, священники, политики, и он продолжает следовать всевозможным советам. Он понятия не имеет о том, зачем он здесь, для чего, и что он делает, и почему. Он никогда не поднимает таких вопросов.

Эти вопросы очень неудобны для него. Они создают в нем тревогу; он избегает этих вопросов. Он просто верит ответам, которые переданы ему; он никогда не сомневается в этих ответах. Дело не в том, что он достиг доверия — нет, у него еще нет и доверия — но он просто подавляет свои сомнения, потому что сомнения создают дискомфорт.

Он остается индуистом, мусульманином, христианином. Он никогда не задает вопросов и никогда ничем ради них не рискует. Он никогда не идет в исследования. Он не искатель приключений, его жизнь не приключение. Он застывший, стоячий, застойный. Вы не можете отделить его от его толпы; он подобен овце. Будда называет его дураком.

Дурак может быть очень знающим — фактически, так и бывает почти всегда. Он может быть школяром, пандитом, великим профессором — именно так он прячет свою глупость. Собирая знания на периферии, он скрывает невежество, которое сохраняется в центре.

Существует два типа людей: одни, очень знающие люди — они знающие, но они не знают ничего. Они обладают своего рода невежественным знанием. И есть другая категория: люди не знающие — но они знают. Они обладают своего рода знающим невежеством.

Когда Будда употребляет слово «дурак», он не говорит о второй категории — потому что сам Будда не очень знающий, как и Иисус, как и Мухаммед. Они — очень невинные люди, простые люди, но их простота такова, их невинность такова, их детское качество таково, что они были способны проникнуть в сокровенную сердцевину своих существ. Они были способны узнать свою истину, они были способны достигнуть самого ядра своего существования. Они знают, но они не знающие.