Глава первая: Незнакомцы в ночи

Пролог.

В номере двести двадцать семь нью-йорского отеля «Мандарин», поджав ноги по-турецки и наслаждаясь ощущением хлопковых египетских простыней, что - без единой складочки - застилали кровать с балдахином, сидела Изабелла Свон.

Она восхищенным, любящим взглядом девятилетней девочки смотрела с улыбкой на то, как ее отец, стоя перед большим вертикальным зеркалом, пытается понять, как завязать черный шелковый галстук, который беспомощно свисал с его шеи. Он расстроенно вздохнул и закатил глаза, увидев в отражении, как захихикала и широко улыбнулась ему его дочь.

Обычно в таких вопросах, как неподдающийся галстук, ему помогала жена, но сейчас она была в пяти часах езды от Вашингтона, присутствуя на мероприятии, посвященному своевременной диагностике рака молочной железы - она стала ярым ее сторонником после того, как десятью годами ранее потеряла свою старшую сестру из-за этой ужасной болезни. Он не мог позавидовать ее необходимости быть там, но это не мешало ему скучать по ней.

Еще совсем недавно они более походили на пару, проводящую ночи вместе, как и полагается мужу и жене. Он стремился проводить с ней больше, чем одну ночь, занимаясь любовью или просто обнимаясь, без стрессов, скорого полета или встречи, на которой им нужно быть. Но увы, жизнь политического деятеля была наполнена обязанностями, которые отвлекали его от семьи, вот почему он настоял, чтобы Изабелла присоединилась к нему в этой одинокой поездке.

В политическом мире сенатор Чарльз Свон был известен двумя качествами: беспощадной решительностью и абсолютной скромностью. Многие восхищались тем, как он сочетал в себе настолько противоречивые черты характера, другие же находили это странным, но никто не докучал сенатору Свону, потому что он обладал еще одной особенностью, которая была незаметна, но совершенно точно существовала под его невозмутимым видом, - он не терпел вранья.

Ни от кого.

И Боже помоги тому, кто попытается сбить его с пути.

Наконец он выиграл в битве против своего галстука и обернулся, раскинув руки и встав перед своей дочерью.

- Ну, Беллс, что думаешь?

- Красиво, - ответила она, громко хлопнув в ладоши.

- Как и всегда, - сказал он, подмигнув ей, и подошел к звонящему на столике у кровати телефону.

- Да, - быстро ответил он.

- Сенатор, вас ожидает машина, - ответила молодая блондинка с рецепции отеля.

- Спасибо, - с улыбкой сказал он и, положив трубку, обратился к дочери. - Ладно, ты готова, малышка?

- Да, - ответила Изабелла, спрыгнув с кровати и расправив свое светло-голубое платье до колена.

- Волнуешься? - спросил он, с любовью положив ей на плечо свою руку.

Она кивнула и увернулась, чтобы обернуть руки вокруг талии своего папочки. Он был ее героем. Был ее прекрасным гигантом, который всегда приберегал для нее вишенку со дна сливочного фруктового мороженого. Который до сих пор укладывал ее спать, когда у него была такая возможность, и читал ей «Уолтер, ленивая мышь», даже несмотря на то, что она знала: если девочки в школе когда-нибудь узнают, то она наверняка станет предметом насмешек. Но ее папе не мешало это делать. Она знала, что для нее он сделает все, что угодно. Знала, потому что он сам неоднократно говорил ей об этом.

- Все, что угодно, для моей красавицы, - говорил он и действительно имел это в виду.

Если жена Чарльза Свона была для него целым миром, то Изабелла была солнцем, согревающим его. Его грело ее тепло и искорка, которая была такой же силы, что и у ее матери.

Он посмотрел в окно лимузина, как высокие небоскребы медленно переходят в здания, по размеру намного меньшие и покрытые граффити, которые были насколько же красивыми, настолько и неуместными. Где-нибудь в музее им самое место. Он улыбнулся, вспоминая те дни, когда сам оставлял свою подпись ЧС в ярко-зеленом и черном цветах на стенах города, в котором он жил. Дважды ему делали предупреждение и штрафовали, но это никогда его не останавливало. Он был мятежником и упивался этим. Живя там, где по соседству обитали наркотики и преступления, он должен был сделать то, что уберегло бы его от пути, который был неизбежным для многих других.

Машина замедлилась и остановилась возле большого здания из белого камня, который среди остальных грязных стен, окружающих его, был похож на крупный драгоценный камень, и ирония заключалась в том, что для сенатора Свона он им и был. Это был его драгоценный камень.

Приют для нуждающихся в Бронксе был результатом четырехлетнего труда, в который он вложил всю свою любовь. Идея заключалась в том, чтобы построить и открыть место для людей с маленькой медицинской страховкой или вовсе без нее, особенно для семей, бездомных и голодающих. Оказавшись здесь, нуждающиеся могли приготовить себе еду, получить лекарства и помощь врача-волонтера, а также воспользоваться интернетом, который помог бы им найти работу или просто овладеть навыками работы с компьютером. Все работающие в приюте были добровольцами, а рекомендательные письма от них сплошняком были беспрецедентными.

Идея сенатора явно вызвала отклик у многих.

Время пребывания в приюте ограничивалось семью днями, но сенатор Свон намеревался исправить это. С тяжелым сердцем и расстроенными помыслами он был вынужден признать, что прежде чем это произойдет, ему придется преодолеть огромное количество политического бюрократизма. Но он сделает это. Он должен. Он без сомнений знал, что значил бы приют для него и его матери, когда ему было столько же, сколько сейчас Изабелле, - их проклятая жизнь стала бы значительно легче.

Единственным его желанием в данный момент было, чтобы его мать была жива и могла увидеть, чего он достиг.

- Пойдем, милая, - сказал он Изабелле, взяв ее за руку и выходя из машины, дверь которой была открыта агентом Билли Эфраимом, любимым и пользующимся наибольшим доверием телохранителем Чарльза.

- Спасибо, Билли, - кивнув, сказал он.

- Конечно, сэр, - любезно ответил Билли.

Торжественное открытие приюта состоялось тремя месяцами ранее, но сенатор Свон хотел убедиться, что все идет, как надо, а все огрехи были исправлены. Он с радостью убедился в этом, обходя помещение вместе с Ханной Крест, менеджером приюта. Крепко держа Изабеллу за руку, он указывал ей на вещи, предназначенные для того, чтобы сделать жизнь многих людей легче.

- Что думаешь, Беллс? - спросил он, чуть улыбаясь.

- Все замечательно, - ответила она, проводя рукой по клавиатуре одного из новеньких компьютеров Макинтош, прикрепленных к деревянным столам. - Ты всем этим людям помогаешь? - Она показала в сторону дюжины мужчин, женщин и детей, что заполняли комнату, читая, кушая и разговаривая.

- Пытаюсь, - честно ответил он.

- Для них ты тоже герой, - вслух высказала мысль Изабелла.

Сенатор Свон не удержался от смеха и чуть покраснел от комплимента своей дочери. Он подошел к ней и присел так, чтобы их взгляды оказались на одном уровне.

- Очень важно помогать людям, Беллс. Нам очень повезло, но для меня не всегда так было.

- Когда ты был маленьким? - спросила она, проводя указательным пальцем по его усам.

- Верно, - ответил он с улыбкой, отчего вокруг глаз появились морщинки. - Нужно уметь не только брать, но и отдавать. Ты понимаешь меня, детка?

Она чуть нахмурилась, но кивнула. - А как я могу помогать? - решительно спросила она.

Она знала, что должна сделать что-нибудь. Просто в свои девять лет она не была уверена, что это возможно.

- Когда ты станешь старше и пойдешь в колледж, сможешь делать все, что захочешь.

- Все, что захочу?

Он кивнул и заправил ей волосы за ухо.

- Конечно, милая, можешь стать врачом, учителем, медсестрой…

- Учителем, - повторила она, широко распахнув глаза.

Сенатор Свон снова рассмеялся. - Да, малышка, ты можешь преподавать в школе, помогать людям.

- Как ты, - нежно сказала Изабелла. Она могла стать героем как ее папа, и одна только эта мысль взволновала ее как ничто другое. - Я буду. Обещаю. Я буду помогать, - поклялась она без намека на мало-мальскую ложь.

- Это замечательно, Белла, - ответил ее отец, зная, что она вслушивается в каждое слово. - Я так тобой горжусь. Даже больше, чем обычно.

Услышав эти слова, Изабелла незамедлительно обернула руки вокруг его шеи и прижалась к нему. Ее отец приобнял ее за спину, провел ладонью по волосам и глубоко вдохнул дорогой ему аромат. Он знал, что его дочь предназначена для величия, и понимал, что, помогая другим, она достигнет его. У него и его семьи была замечательная жизнь, которую он достиг упорным трудом, но для него было важно, чтобы его дочь тоже что-то вложила. Он приложил все усилия, чтобы правильно ее воспитать, и ежедневно молился, чтоб хотя бы часть его слов была ею услышана.

- Я люблю тебя, - прошептал он, прикасаясь рукой к ее лицу, и поцеловал в лобик. - Ты можешь стать кем угодно, Изабелла, кем захочешь.

- Я хочу быть похожей на тебя и помогать людям, - настойчиво ответила она.

- Будешь, - пообещал ей он.

Отец и дочь провели время вдвоем, разговаривая и узнавая больше о людях, которые находились в приюте и работали в нем. Изабелла была очарована тем, как люди тянутся к ее отцу. Он раздавал команды, но охотно шел всем навстречу, и люди, с которыми он знакомился, благодарили его и желали всего доброго.
Да, Изабелла хотела быть похожей на своего отца, и работа учителя только поспособствует этому. Она хотела, чтобы он гордился ею, и хотела помогать людям точно так же, как делал это он.

"Да", - решила она. Она заставит своего отца гордиться ею.

- Ладно, Беллс, - сказал он с широкой улыбкой. - Не знаю, как насчет тебя, - прошептал он, - но я проголодался и знаю, что за углом делают потрясающие сэндвичи. Что думаешь, малышка, пойдем вдвоем?

Изабелла прикусила губу и нетерпеливо закивала. Сенатор Свон попрощался, благодаря всех за усердную работу и пообещал, что вернется, чтобы еще раз проверить свой драгоценный камень. Приют, решил он, выглядит превосходно, и хотя им предстоит еще много работы, он был доволен тем, что увидел. Он записал себе в Блэкберри, что должен поговорить со своим помощником насчет поиска поставщика более теплых одеял на кровати и больших кастрюль на кухню.

Прохладный вечерний воздух окутал их обоих, когда они подошли к автомобилю, а агент Эфраим открыл для них дверь.

- Спасибо, Билли, но я отведу свою дочь попробовать сэндвичи мистера Хесса.

Агент Эфраим вежливо улыбнулся и кивнул. - Очень хорошо, сэр.
Он закрыл дверь машины и встал, намереваясь сопровождать их.

- Оставайся здесь, - сказал сенатор Свон, пожав плечами. - Это всего в одном квартале отсюда.

- Сенатор… - возразил агент Эфраим.

- Пожалуйста, - заверил он его, - с нами все будет в порядке, правда. - Он похлопал агента по крупному и широкому плечу. - Не беспокойся. - Взял Изабеллу за руку и направился ко всемирно известному магазину сэндвичей.

Агент Эфраим сжал зубы. Он смотрел, как они идут по улице, но стоило им исчезнуть за углом, и ему стало не по себе. Он хлопнул ладонями по бедрам и раздраженно вздохнул. Такое не первый раз происходило, но приказ есть приказ, а сенатор Свон был непреклонным и упрямым сукиным сыном. Он переступил с ноги на ногу и поправил наушник. Он знал, что у сенатора есть включатель сигнала тревоги, но все равно волновался.

В конце концов, защищать сенатора - это его работа.

Сенатор Свон, однако, не обращал внимания на беспокойство своего телохранителя, сидя с дочерью и заворачивая сыр Филадельфия в лучший сэндвич. Изабелла с энтузиазмом съела его, улыбнувшись молодой девушке, которая оглянулась на них, узнав сенатора. Магазин был пуст, за исключением их троих, но не это беспокоило сенатора Свона.

Этот район имел плохую репутацию из-за преступлений и насилия, но он был уверен, что они с дочерью в безопасности, пока едят. Кроме того, он жил в подобном районе и посмотрел бы на того, кто захочет предпринять что-нибудь против него и его дочери. Может, он и носит костюм за тысячу долларов и туфли Прада, но его мускулы и «чувство улицы» вместе стоят намного больше.

Изабелла продолжала посвящать отца в свои мечты о будущем, о том, как она представляет себя учителем в классе, как будет помогать людям. Ее энтузиазм и сила духа согревали ему душу больше, чем он мог бы выразить, тем более он знал, что все это она унаследовала от него. Папина дочка, неоднократно вздыхала его жена.

Она доели свои сэндвичи и отправились вниз по улице, рука Изабеллы уверенно покоилась в сильной ладони ее отца. Когда они зашли в темный, пропахнувший мочой переулок, куда скользнули четыре молодых человека с ножами и оружием, заправленным за пояс их грязных порванных джинсов, отец до боли сжал ее руку.

Сенатор Свон не мог увидеть оружие, но, будто подчинившись шестому чувству, волосы на затылке встали дыбом, и он понял, что оно у них есть.

Он прибавил шагу, так что Изабелла почти побежала, чтобы не отставать от него.

- Папа, - зашептала она в панике, увидев, как плотно он сжал челюсть, чего она прежде никогда не видела.

Это испугало ее.

- Шшш, - успокоил ее он, потащив за собой по улице к уличному фонарю и пытаясь найти в кармане брюк включатель сигнала тревоги. - Просто слушай меня, хорошо, детка? Оставайся спокойной. Делай то, что я тебе скажу. Поняла меня? Только то, что скажу.

Изабелла кивнула и оглянулась, увидев, что эти четыре молодых человека ни на шаг не отстают от ее отца, наблюдая за ними и преследуя, как дикие животные. Она хотела закричать. Она не была уверена, почему, но эмоции захлестнули ее, поднимаясь от желудка к горлу.

Пытаясь найти включатель, сенатор Свон ругнулся. Он знал, что тот где-то здесь. В конечном счете, он нащупал его пальцами в нагрудном кармане и, нажав на него, почувствовал, как его затопила волна спокойствия. Но оно быстро исчезло, как только что-то твердое и тупое ударило его по коленям, заставив растянуться на асфальте и утянуть за собой дочь.

- Отдай мне свой гребаный бумажник, - прошипел ему первый парень и ударил его по пояснице.

Глядя, как отца бьют бейсбольной битой, выбивая из него воздух, с громким звуком вырывающийся из его рта, Изабелла в ужасе закричала.

- Заткнись на хер, сучка!

Изабелла не знала, откуда донесся голос, и не увидела руку, с силой ударившую по лицу и заставившую ее растянуться на тротуаре.

- Черт, не смей прикасаться к ней!

Сенатор Свон внезапно исчез, оставив лишь родившегося и жившего в гетто Чарльза Свона, сейчас лежащего на асфальте и готового наброситься на этих четырех негодяев за то, что они дотронулись до его драгоценной красавицы.

С неизвестно откуда взявшейся силой он встал на ноги и пошел к парню с выпученными глазами, который ударил ее. И тут же на него обрушились удары кулаками, шлепки ладонями и даже укусы. Голова пульсировала, а в горле ощущался привкус железа, он отчаянно сражался, но проигрывал.

И все, о чем он мог думать, это его Изабелла.

- Беги! - закричал он своей дочери, из-за окружившей его баррикады тел не способный увидеть, где она и не схватили ли ее. - Беги, Изабелла! Пожалуйста, черт побери, просто беги! - простонал он в агонии, когда очередной кулак обрушился на его голову сбоку.

Пораженная голосом отца, в котором слышалась мольба, Изабелла застыла на месте, прижавшись к бетону, на который упала после удара. Слезы бежали по ее лицу, из горла вырвался животный крик.

- Папа!

- Изабелла, - выдавил булькающий звук Чарли, рухнув коленями на асфальт, глаза его были полны слез, крови и пота. - Пожалуйста, малышка.

Изабелла шагнула к нему, пытаясь помочь своему герою, но внезапно ее руку с силой потянули в противоположном направлении. Она выдохнула с облегчением, ожидая увидеть агента Эфраима, но удивилась, обнаружив человека, ростом не намного выше ее, одетого в грязную черную толстовку, яростно тянущего ее от того места, где избивали ее отца.

- Нет, - громко закричала она, когда незнакомец потащил ее за собой еще быстрее. - Папа!

- Продолжай идти, - прошипел незнакомец, чье лицо скрывали кепка и капюшон. - Нам нужно убежать от них. Они надерут тебе задницу. Двигай!

- Я не могу… - рыдала Изабелла. - Мой папа…

Незнакомец не остановился, чтобы выслушать ее, вместо этого затащил ее в дверной проем заброшенного здания в двух кварталах от того места, когда воздух разрезал громкий и наводящий ужас выстрел. Изабелла закричала и с силой выдернула руку из хватки своего спасителя. Она начала бежать в сторону нападавших, но сильные и крепкие руки опрокинули ее на землю.

С приглушенным звуком они оба приземлились на тротуар.

Лежа под незнакомцем, который вовсе не намеревался отпускать ее, Изабелла продолжала кричать. Наверное, это испорченная маленькая богачка, подумал он, но она была слишком симпатичной, чтобы оставлять ее на растерзание тем уродам, что, без сомнения, убили ее бедного ублюдка-отца.

Обычно он старался не вмешиваться, дабы не стать еще одной мишенью для уличных банд, но этот случай был совершенно иным. Что-то внутри него велело ему помочь темноволосой девочке в голубом платье, которая никак не сдавалась и ни хрена не затыкалась.

- Лежи смирно, - выдохнул он ей в волосы, пока она извивалась под ним. - Ты не можешь туда вернуться, черт побери. Ради бога, он велел тебе бежать.

Изабелла стала сопротивляться еще яростнее, но вскоре почувствовала, что ее тело отяжелело и обмякло, ее крики и плач стихли до приглушенных рыданий, которые она издавала, прижимаясь лбом к бетону. Пока не почувствовала, как тяжесть навалившегося сверх тела исчезла, как ее поднимают и отводят в холодный дверной проем все того же заброшенного здания.

Она прислонилась к стоявшему рядом парню и всхлипывала, уткнувшись в пропахнувшую плесенью ткань его толстовки. Она должна была вернуться к папе. Ей нужно было удостовериться, что он в порядке. Он просто обязан быть в порядке. Он был ее героем - могущественным, властным и сильным. Он должен быть в порядке.

Рука, прижавшаяся к ее плечу, и прикосновение холодной ладони к ее щеке заставили ее капитулировать, и она сникла, прижавшись к телу неизвестного спасителя.

Должно быть, она оставалась в таком положении не один час и, быть может, даже уснула, потому что следующее, что она помнила – полицейского, который нес ее к машине скорой помощи. Она открыла глаза так широко, как только смогла после продолжительных рыданий, а увидела лишь опустошенное лицо агента Эфраима, окруженного морем красно-синих огней.

Лицо, которое будет преследовать ее всю оставшуюся жизнь, недвусмысленно давая понять, что ее папа - ее герой - больше никогда не уложит ее спать.

Глава первая: Незнакомцы в ночи

Страх следует за преступлением, это и есть его наказание. – Вольтер.

- Номер, - громко прорычал офицер Бишоп высокому худощавому бронзововолосому заключенному, стоящему перед ним.

Это было в пятницу.

Это было в пятницу, через пять минут после отбоя.

Миссис Бишоп будет в ярости.

Блядь…

Офицер Бишоп нетерпеливо провел по шее мозолистой рукой и вздохнул. Он был парнем крайне педантичным и не тратящим времени по пустякам, а потому волны раздражения накрывали его с головой из-за того, что стоявший перед ним мудак вместо того, чтобы говорить, таращился на него с широченной ухмылкой на бандитской роже.

- Номер, - повторил он сквозь зубы.

В правой руке он сжимал ручку, изо всех сил желая, чтобы ею оказалась худющая шея козлины-преступника.

Ухмылка на лице Преступной Задницы стала еще шире, и в глазах его сверкнуло неповиновение, что для офицера Бишопа с его двадцатипятилетним стажем работы в исправительной колонии не было ни новым, ни невыносимым.

Он вздохнул и одарил Преступную Задницу жуткой вымученной улыбочкой.

- Слушай, мудак, - сказал он низким и угрожающим голосом, который на других заключенных, находящихся под его надзором, действовал как нож, приставленный к горлу. – Это очень просто. Ты говоришь мне свой номер, я заношу его в ведомость и отправляюсь домой.

Преступная Задница не ответил, продолжая наслаждаться зловещими и угрожающими нотками в голосе офицера Бишопа.

- Если ты этого не сделаешь, - продолжил офицер, – то моя жена разозлится, и мне придется объяснять ей, что какая-то наглая преступная задница, считающая ниже своего достоинства отвечать на простые вопросы, заставила меня ждать простые шесть цифр. Тогда она еще больше разозлится и начнет орать об обнаглевших преступных ослах, о том, что те доллары, которые мы оба платим в качестве налогов, тратятся на содержание таких лохов, как ты, обеспечивая тебя трехразовым питанием и синей униформой.

Преступная Задница приподнял правую бровь в знак согласия.

Какая ирония, подумал он, мысленно соглашаясь с офицером Бишопом, что из-за задержки тому доплатят сверхурочные, а это, в свою очередь, гарантирует его подопечным – и Преступной Заднице в том числе – получение завтрака этим утром.

Оскалившись, офицер Бишоп схватился за свою дубинку. За двадцать пять лет он никогда не пользовался ею, но в тот момент ему захотелось ударить этого маленького ублюдка, если это обеспечит ему тихую ночь с женой.

- Повторяю, - вскипятился он, выплевывая слово сквозь плотные губы. – Номер.

Его терпение иссякло, и Преступная Задница понял это, взглянув на кулак, охватывающий конец дубинки. Глубоко вдохнув, он с шумом выдохнул воздух через нос. В любой другой день он запросто мог выстрелить в этого жирного ублюдка. Он был бы счастлив, методично избивая его с улыбкой на губах до тех пор, пока не искромсал бы ему лицо, но чем больше он думал об этом, тем яснее понимал, что был сейчас не в том настроении.

- 061901, - ответил он дерзко и, не удержавшись, подмигнул.

Бросив на это ничтожество свирепый взгляд, который более впечатлительного человека мог и убить на месте, офицер Бишоп вписал номер в ведомость, лежащую перед ним на столе.

Развернувшись в своем кресле, он передал ее молодой блондинке – помощнику администратора, которая с интересом наблюдала за этим обменом любезностями.

Как, подумала она, как, черт возьми, настолько великолепное создание умудрилось оказаться в подобном месте?

Еще раз окинув 061901 взглядом, она представила, какие достоинства скрыты под этим синим комбинезоном, а затем ввела в компьютер произнесенные им шесть цифр.

Обладатель шестизначного номера смотрел, как она набирает цифры, в прошедшие девять месяцев заменившие ему имя, зная еще до того, как она нажала клавишу ввода, какая именно информация появится на экране. В очередной раз поймав на себе ее взгляд, он незаметно улыбнулся.

Любуйся, если хочешь, дорогая…

Не то чтобы он гордился перечнем преступлений и проступков, которых набралось на, по меньшей мере, два полных экрана – это далеко не так – но, тем не менее, они придавали ему уверенность в себе, которую он искал уже двадцать семь лет. Он все еще ищет это… что-то… а пока не нашел, этот список - все, что у него было.

- К черту, - тихо пробормотал он себе под нос.

Его тошнило даже при мысли об этом.

Звук вылезающей из древнего принтера бумаги, вернул его в настоящее. Отзывчивая блондинка передала листок офицеру Бишопу, со значением посасывая конец ручки и раздевая 061901 взглядом.

Если бы, подумал он, понимающе ухмыльнувшись ей в ответ. В этот момент минет - это именно то, что нужно ему, чтобы освободить голову.

Гребаная игра слов.

Минет или сигарета. Он облизнулся в предвкушении и того, и другого.

- Ну, - сказал офицер Бишоп с длинным придыханием. Он приподнял брови и посмотрел на бумаги, не удивившись и не радуясь этому. – Похоже, твое пребывание у нас растянется еще на долгие пятнадцать месяцев.

Наглый бандит ничего не ответил на саркастичное замечание офицера, лишь самодовольно взглянул на него, как на дерьмо.

Честное слово - ублюдок…

Ебаная справедливость. Где она, черт возьми? Этим вопросом задавался офицер Бишоп.
Он фыркнул от отсутствия реакции и полной несправедливости, шлепнув печать немного сильнее, чем обычно. Он представил, что это Преступная задница, к которой он изо всех сил приложился рукой.

- Уверен, мы с тобой еще увидимся, прежде чем ты покинешь нас, - сказал он вслух, удивляясь тому, что это была первая его встреча с Преступной Задницей. – Но на всякий случай знай, я прослежу, чтобы твоя камера оставалась свободной. Вдруг ты пожелаешь отдохнуть в Каса-де-Артур Килл на Стейтен-Айленде. Да, Каллен?

Каллен оторвался от листа перед ним и широко улыбнулся.

- Не дразните меня, - ответил он, подмигнув блондиночке и пройдя мимо этих двоих, широко распахнул дверь одним ударом руки.

Блонди вздохнула и проигнорировала показное отвращение, которое адресовал ей офицер Бишоп.

Комната, в которую вошел Каллен, была маленькой, стерильной и от нее буквально разило покаянием. Ему стало неудобно. Не то, чтобы он когда-либо это показывал.

Блядь, нет…

Он шел с определенной целью и переполненный высокомерием к большому мужчине, который сидел за дешевым деревянным столом, презрительно поглядывая на охранника, стоящего у двери в другом конце комнаты. Дизайнерские очки и английский костюм придавали ему важности, начитанности и авторитета - три вещи над которыми долгое время работал Гарретт Волтури.

Медленно подняв глаза на клочок бумаги с печатью, покачивающийся перед ним, он увидел молодого человека, который так сильно напоминал ему самого себя, что у него пересыхало в горле.

- Эдвард, - сказал Гарретт, облизывая пересохшие губы. – Так рад видеть тебя. Пожалуйста, садись.

Эдвард засунул руки в карманы комбинезона и плюхнулся на предложенный ему стул. Гарретт был единственным человеком из его знакомых, который называл его по имени. Все остальные, даже его лучший друг, звали его Калленом. Но Гаррет настоял. Он считал это способом построения отношений с заключенными, и спустя две недели Каллен сдался.

Но не для любого ублюдка, сказал он Гаррету.

- Сигареты не найдется? – спросил Каллен, смотря куда угодно, только не на человека, которому адресовал свой вопрос.

- Конечно, - ответил Гарретт, улыбнувшись, припоминая традицию, сложившуюся за последние девять месяцев, что Эдвард содержится под стражей.

Он бросил на стол пачку «Camel», коробок спичек и стал смотреть, как длинные, бледные пальцы неистово вцепились в обертку.

Прошло два дня с тех пор, как Каллен курил в последний раз. Два чертовых дня. Блядь, он был в отчаянии.

Когда он вдохнул густой терпкий дым, на одну долю секунды все в этом мире стало на свои места. Он откинулся на спинку стула и сделал еще одну, столь необходимую ему затяжку.
Святой Иисусе, как же ему хорошо.

- Лучше? – спросил Гарретт с понимающей улыбкой.

- Охуенно, - ответил он, выпустив дым на него.

Гарретт сопротивлялся желанию сдуть облако дыма, витающее перед его лицом, зная, что этот жест лишь еще сильнее раззадорит Эдварда. Он очень хорошо изучил эту особенность в Эдварде Каллене. Любое проявление слабости или раздражительности, и Эдвард вцепится в него с цепкостью терьера.

Это был защитный механизм.

Они обсудили его на одной из их первых совместных встреч. Механизм, отлаженный так хорошо, что из слабого и защищающегося Эдвард стал сильным, доминирующим и, по общему признанию, страшным, как дьявол.

Но у Гаррета Волтури было семнадцать лет опыта работа воспитателем-наставником, и он не боится сидящего перед ним двадцатисемилетнего курильщика. Он восхищался им. Вытащив из своего портфеля папку с документами, по меньшей мере, толщиной в семь дюймов (17.78 сантиметра), он открыл ее и небрежно вытряхнул многочисленные рапорты, судебные заявления и отзывы, которые описывали Эдварда как «угрозу для общества», «с волевым характером…», «умного человека, которому не хватает уверенности в себе, чтобы доказать это и направить энергию в правильное русло».

Эдвард не оценил последний комментарий, и Гаррет стремился доказать это.

У Эдварда Энтони Мейсена Каллена был очень большой потенциал, но он свернул не на ту дорожку – это поразило и одновременно привело в бешенство Гаррета Волтури. Парень был чрезвычайно умен, красив, и невероятно лоялен к людям, о которых заботился, но не желал этого показать и не мог найти путь, который не привел бы его к сроку или попаданию в больницу.

Невероятно, как ему удалось дожить до этого возраста, учитывая его прошлые проступки. Воровство, грабежи, хранение наркотиков, крупная автомобильная кража, вандализм, оборот опасного оружия; и этот список продолжался и продолжался, и то, что он столкнулся с одной из самых опасных и известных банд в Нью-Йорке, не было даже упомянуто в этом конкретном файле.

Гаррет перевернул последнюю страницу и написал дату в верхнем углу на чистом листе бумаги, после чего нажал на кнопку «запись» на небольшом цифровом диктофоне, который лежал между ними.

- Сессия шестьдесят четыре, Эдвард Каллен, заключенный номер 061901, - монотонным голосом начал Гаррет. – Как ты сегодня, Эдвард? – по-настоящему заинтересовано спросил он.

- Охренеть как клево, - ответил он, гася сигарету и одновременно зажигая новую.

Разумеется, он чувствовал себя значительно лучше после дыма, который для некоторых был проклятьем.

- Хорошо, - ответил Гаррет, делая небольшую заметку на своем листе.

Казалось, что Эдвард спокоен. Может быть, никотин, в конце концов, помог ему. Гаррет никогда не давал заключенным взятки, он никогда не видел в этом необходимости, но Эдвард изменил это. Гаррет давал сигареты и Эдвард разговаривал. Это было своего рода молчаливое соглашение, но это было единственное, на что мог надеяться Гаррет с таким «трудным» парнем.

- Итак, дата твоего освобождения наступила вчера, - продолжил он. – Что ты чувствуешь по этому поводу?

Каллен недоверчиво приподнял бровь. Он ничего не чувствовал. Что, черт возьми, он имел в виду, спрашивая это? Можно подумать, он первый раз выходит на свободу.

Давай, Гарретт. Ты можешь добиться большего успеха, чем…

Гарретт закатил глаза, осознав глупость своего вопроса, и продолжил. – Хорошо, - согласился он. – Я был на вчерашнем заседании, относительно твоего зачисления на пару уроков в этом здании.

На этот раз Каллен закатил глаза. Только лохи занимаются в одиночку. Он был умным парнем.

Без их ведома он читал Шекспира и слушал классическую музыку. Он не нуждался в кучке Гарвардских и Йельских выпускников, жирных котов, которые будут указывать ему, как учиться. Он был взрослым кобелем. Клетки мозга не покинули его после всего того, что было, он и курил и пил, но даже в пьяном виде прекрасно функционировал, и его бесили пьяные идиоты, которых он видел.

У него было шесть разных наставников, когда гостил в исправительном учреждении для подростков при Королевском Суде, когда ему было семнадцать. Шесть. За четыре месяца. Он улыбнулся про себя.

Может, Гаррет прав. Вероятно, у него были проблемы с властью. Да, чертовски дерьмово, сердито подумал он – властные и невозмутимые профессора английского проповедуют дерьмо, о котором понятия не имеют.

- Эдвард, важно, что ты бросаешь вызов самому себе, находясь здесь. - Единственные, кому он бросал вызов за последние девять месяцев, - это охранники и терпение Гаррета.

Каллен выдохнул дым через нос, как дракон, и от волнения облизал губы. Гаррет сразу заметил в нем перемены и мысленно ругнулся на себя за этот разговор, как если бы шкала ощутимого в воздухе напряжения не поднялась на одно деление.

- Есть несколько вариантов… английская литература, философия, социология… - Он прочистил горло. – Все во главе с чуткими, честными, умными преподавателями…

Каллен смотрел, как Гаррет выкручивает себе руки.

- Кто? – осторожно спросил Каллен, молясь Богу, что это не глупая сука, которая пыталась доказать ему, что читая Диккенса, можно закалить характер.

Он рассмеялся ей в лицо, а затем вырвал страницы из «Большой надежды» и с ликованием выбросил их в мусорное ведро. «Мой герой чертовски хорош», - сказал он ей, когда она схватила сумку и выбежала из комнаты.

Она была наставником под номером четыре.

- Хорошо, - сказал Гаррет, выдохнув с некоторым облегчением. – Я объяснил мистеру Ньютону и другим специалистам в области образования, что у тебя были… проблемы с предыдущими преподавателями.

Красиво излагает…

- Но я заверил их, что ты сильно отличаешься от семнадцатилетней деклассированной личности, который ты был в старшей школе. Верно?

Каллен не ответил, лишь бросил скептический взгляд на своего собеседника, давая понять: «без комментариев».

Чертовски прекрасно, подумал Каллен про себя, я избавлюсь от векового любовника Диккенса, столкнувшись с литературным выводком, «хорошим, честным» с толстой оправой на очках и дурным запахом изо рта. Он осадил себя. На самом деле, это может быть интересным. Он стал мысленно представлять те мучения, которые можно доставить таким вот личностям.

- Что ты чувствуешь по этому поводу, Эдвард? – спросил Гаррет, складывая руки под подбородком. – Ты бы хотел учиться?

- Мне плевать, - уклончиво пожал он плечами, молча выбирая между литературой и философией. – Мне важно только, чтобы эти льстивые ученые оставили меня одного.

Аминь, подумал про себя Гаррет, но приподнял брови и осторожно кивнул, соглашаясь.

- Все это - часть условий для условно-досрочного освобождения, Эдвард, и ты это знаешь. Независимо от того, кто твоя семья, ты должен показать прогресс в реабилитации, и если все, что ты должен сделать, это посетить пару занятий, пока ты еще находишься здесь, то ты должен ухватиться за них обеими руками.

Каллен это знал, и это очень его раздражало. Суды, камеры предварительного заключения, а также тюрьмы были ему не новы, и он вынужден был признать, что ему становится до жути скучно в этих учреждениях. Он не думал о полном исправлении. Нахер все это… Он был молод и желал развлекаться, а обычно это означало нарушение законов, но так же он хотел побыть на свободе чуть дольше, чем промежуток длиной в двенадцать месяцев между этим его заключением и последним.

Кроме того, он хотел добавить кое-что к тому списку на компьютере Блонди. – Я хочу этого больше, чем мой Джонсон, - сказал он своему первому советнику.

Просто делая это, он должен быть более осторожен. Он задумался: маленький террор преподавателей – это проступок или преступление.

- Вчера звонил твой отец.

Слова Гаррета не только нарушили тишину, но и разрушили терпение Каллена, едва тот произнес слово на букву «О». - Семья – он заскрежетал зубами только от одной мысли. Мое гребаное, хорошее настроение прошло, Гаррет, десять очков тебе, мудак.

- И, - прорычал он. – Что ему надо, ебаную медаль? – Его нога не на шутку начала раскачиваться вверх и вниз под столом. Он с яростью потягивал сигарету, с громким шипением впуская дым в свои легкие.

Гаррет заметил это, покачал головой и вздохнул. – Он звонил, чтобы узнать, как ты. Он печется о тебе.

- Единственное, что беспокоит его, это его член и куда ему вставить его в следующий раз. Он не ебется обо мне. Понял? – возмущался Каллен, глядя на яркий крестик Гаррета и быстро схватил пачку Camels, одновременно выбрасывая старую сигарету в пепельницу, не утруждая себя ее тушением.

Он знал, что в этом нет вины Гаррета. Начальная проверка отношений, которая присутствовала при каждом новом знакомстве и включала в себя ругань, агрессию и мудачество в эпических масштабах, выявила, что Гаррет, оказывается, классный парень. Каллен никогда не скажет это ему в лицо, но он проводит с ним много времени, и оно было сносным, граничащим с приятным. Тем не менее, упоминание о его семье и об отце в течение пяти гребаных минут, стерли все взаимоотношения, установленные с Гарретом.

- Ну, - Гаррет уступил. – Он хотел узнать, может ли он навестить тебя в понедельник.

Каллен энергично покачал головой: - Джейк придет.

- Эдвард…

- Я сказал, придет Джейк, - повторил он сквозь зубы, заметив, что охранник у двери чуть-чуть сменил свое положение.

Гаррет вздохнул и медленно снял очки со своего лица.

- Эдвард, не стоит тебе напоминать, что Джейк – это основная причина того, почему мы знаем друг друга так хорошо, - он сделал жест рукой в пустоту между ними. – Ты должен быть осторожен. Он… плохо на тебя влияет.