Глава 3 признанное воплощение 3 страница

Я сидел и размышлял. Так продолжалось довольно долго. В конце концов я сказал:

— Достопочтенный Лама, поскольку все это так, почему люди боятся смерти, которая всего лишь освобождает Душу от земных забот?

— Очень хороший вопрос, — ответил Наставник. — Если бы мы хотя бы смутно помнили о всех радостях, которые пережили в потустороннем мире, многие из нас не пожелали бы выносить все те лишения, которые выпадают на их долю в земном воплощении. Вот почему мы привили себе страх смерти.

Испытующе посмотрев на меня, он продолжал:

— Кое-кто очень не любит ходить в школу, терпеть не может той дисциплины, которая распространяется на всех учеников. Однако, ког­да школьник подрастает и становится взрослым, польза от приобре­тенных знаний становится для него очевидной. Теперь он понимает, что если ученик не посещает занятий, ожидать углубления его знаний не приходится. Не стоит также отнимать у себя жизнь раньше срока.

Все это было очень интересно для меня, потому что за несколько дней до этого один старый монах наложил на себя руки, прыгнув с высокой скалы. Он был очень желчным человеком, с характером, кото­рый не давал возможности принять помощь от других. «Да, старик Джигм поступил правильно, — думал я. — Он упростил жизнь и себе, и другим».

— Сударь, — обратился я, — получается, что монах Джигм посту­пил неправильно, когда покончил с жизнью?

—Да, Лобсанг, это было его большой ошибкой, — ответил Настав­ник. — Каждому человеку отведено определенное время, которое он должен прожить на Земле. Если человек заканчивает свою жизнь рань­ше срока, он должен вернуться назад почти сразу же. Так и получается, что некоторые младенцы живут лишь считанные месяцы. Это вопло­щения душ самоубийц, которые не дожили совсем немного до предна­чертанной им смерти. Самоубийство никогда не оправданно. Это гру­бая ошибка и оскорбление Высшего Я.

— Сударь, а как быть с теми высокопоставленными японцами, которые совершают ритуальные самоубийства для того, чтобы спасти честь своего рода? — спросил я. — Мне кажется, что на такой поступок способен лишь очень смелый человек.

— Ты не прав, Лобсанг, — убежденно ответил Наставник. — Это не так. Смелость состоит не в том, чтобы умереть, а в том, чтобы жить вопреки всем неудачам и трудностям. Умереть легче всего, а жить — это не каждому под силу! И даже театральность ритуальных самоубийц, которые спасают свою честь, не оправдывает подобных действий. Все мы здесь для того, чтобы учиться, а учиться мы должны на протяжении всей жизни, от начала и до конца. Самоубийство никогда не оправ­данно!

Снова я подумал о старом Джигме. Он был очень стар, когда бросился со скалы, и поэтому его следующая жизнь, должно быть, будет очень короткой.

—Достопочтенный Лама, для чего нам нужен страх? — спросил я. — Почему мы так много страдаем от своего страха? Я уже сейчас понимаю, что все, чего я боюсь, никогда не случится, однако я продол­жаю бояться!

Лама засмеялся и сказал:

— Так происходит со всеми нами. Мы боимся неизвестного. Одна­ко нам нужен этот страх. Страх толкает нас к действиям в тех случаях, когда без него мы вели бы себя пассивно. Страх дает нам силу тогда, когда мы больше всего нуждаемся в ней. Он не только помогает нам взять себя в руки, но и не дает проявиться склонности к лени. Ведь ты бы не стал учиться, если бы не боялся преподавателей или не боялся показаться глупым в глазах своих друзей.

В Святилище стали собираться монахи, повсюду шныряли чела, зажигая новые масляные лампы и благовония. Мы поднялись на ноги и вышли на улицу, где прохладный ветерок едва шевелил листья ив. Из далекой Поталы донеслись звуки труб и эхом отразились в стенах монастыря, где жил Верховный Оракул.

Глава 3 ПРИЗНАННОЕ ВОПЛОЩЕНИЕ

Монастырь Верховного Оракула был небольшим и уединенным. Несколько маленьких чела играли во дворе с беззаботной непри­нужденностью. Нигде не было видно лениво развалившихся трапп, проводящих полуденные часы в бесполезной болтовне. Старики, и в особенности пожилые ламы, составляли здесь большинство. Люди в годах, седоволосые и согнутые под тяжестью прожитых лет, нетороп­ливо занимались своими делами. На этих старых лам и на самого Верховного Оракула возлагалась обязанность провидения и предсказа­ния. Сюда не допускались ни незванный гость, ни случайный путник, бредущий в поисках еды и ночлега. Многие боялись этого места. Оно было запретным для всех, кроме приглашенных. Мой Наставник, лама Мингьяр Дондуп, являл собой исключение. Он был здесь желанным гостем в любое время.

От назойливых глаз монастырь скрывала густая роща. Крепкие каменные стены защищали его от слишком любознательных. Но едва ли кто-то осмелился бы из праздного любопытства испытать на себе силу гнева Верховного Оракула. С особым усердием охранялись комна­ты Его Святости, Высочайшего, бывавшего в этом Храме Знаний час­тым гостем. Воздух дышал безмятежностью, навевая покой на тех, кто вершил здесь свое трудное дело.

Здесь не было места ссорам и брани. За этим зорко следили могу­чие кхамцы. Огромные, некоторые семи футов росту и ни один не легче 250 фунтов, — их набирали сюда со всего Тибета. Своими тяжелыми дубинками они нагоняли ужас на тех, чья совесть нечиста. Играя роль полиции, они поддерживали порядок в общинах, насчитывающих по­рой тысячи монахов. Не всяк свят в одежде святого. Везде встречаются преступники и просто лентяи. Так что работы у кхамцев хватало.

Здесь возводились постройки в согласии со своим назначением: ни высотных строений, ни длинных шестов с зарубками. Все было рассчи­тано на людей пожилых, чьи кости были хрупки, а мышцы потеряли гибкость молодости. Самые старые монахи селились на нижних эта­жах. Доступ к коридорам был прост и удобен. На первом этаже со

стороны Храма Предсказаний жил и сам Верховный Оракул. Рядом размещались старейшие и самые просвещенные, а также старший мо­нах-полицейский из кхамцев.

— Мы идем на встречу с Верховным Оракулом, — сказал Настав­ник. — Он заинтересовался тобой и готов уделить тебе достаточно много времени.

Приглашение или приказ повергли меня в уныние. Визит к астро­логу или прорицателю всякий раз приносил мне плохие известия: но­вые страдания, новые подтверждения грядущих лишений. Я снова дол­жен был надевать свои лучшие одежды и сидеть, как чучело, молча слушая, как утомительный старик исторгает из себя потоки банальнос­тей. Я подозрительно поднял глаза; Лама, глядя на меня, пытался сдер­жать улыбку. Очевидно, — подумал я с досадой, — он прочитал мои мысли!

Наставник разразился хохотом.

— Иди как есть, — сказал он, поборов приступ смеха. — Оракула не волнует состояние твоей одежды! Ему известно о тебе больше, чем тебе самому.

Мое уныние стало бездонным. Интересно, что я услышу на этот раз?

Мы спустились по коридору и вышли во двор. Я смотрел сквозь дымку на горные массивы, чувствуя себя осужденным, идущим на казнь. К нам приближался монах-полицейский. Проходя мимо, он окинул меня уничтожающим взглядом. Однако, когда узнал моего Наставника, его лицо расплылось в улыбке.

— Припадаю к Вашим лотосовым стопам, Святейший Лама, — произнес он, низко поклонившись. — Прошу оказать мне честь прово­дить Вас к Высокочтимому Верховному Оракулу.

Он приотстал от нас на шаг, и я слышал, как земля дрожит от его могучей поступи.

Двое лам стояли у входа. Можно было догадаться, что это были не просто монахи-полицейские. При нашем приближении они расступи­лись, давая нам дорогу.

— Святейший ждет Вас, — сказал один из них, улыбаясь Настав­нику.

— Он в предвкушении встречи с Вами, — поддержал другой.

Мы вошли и оказались в слабо освещенном помещении. После яркого солнца улицы я на несколько секунд почти ослеп. Постепенно глаза привыкли к полумраку, и я смог разглядеть абсолютно голую комнату, лишь на стенах висели два-три гобелена и в дальнем углу курилась кадильница. В центре, на плоских подушках сидел довольно молодой монах. Он выглядел тонким и хрупким, и я изумился, осознав, что это и есть Верховный Оракул Тибета. Его глаза, немного навыкате, пристально смотрели на меня и сквозь меня. Казалось, он видит мою душу, а не земное тело.

Наставник и я пали перед ним ниц, распростершись в традицион­ном, предписанном этикетом приветствии. Затем мы встали и замерли в ожидании. Когда же тишина стала совсем невыносимой, Оракул заговорил.

— Приветствую тебя, благородный Мингьяр! Добро пожаловать, Лобсанг! — произнес он.

Его голос был немного высоковат и совершенно лишен всякой силы: он как бы доносился с огромного расстояния. Несколько мгнове­ний Наставник и Оракул обсуждали общие темы, затем Мингьяр Дон­дуп отвесил поклон и покинул комнату. Оракул молча смотрел на меня. Наконец он сказал:

— Возьми подушку и садись, Лобсанг.

Я протянул руку за одной из мягких квадратных циновок, сложен­ных у ближней стены, и уселся поближе к Оракулу. Он продолжал наблюдать за мной в несколько угрюмой тишине. Время шло, и под его испытующим взглядом мне стало совсем неуютно.

— Итак, ты — Тьюзди Лобсанг Рампа! — прервал он затянувшееся молчание. — В предыдущей фазе существования мы были хорошо знакомы. Теперь по приказу Высочайшего я должен поведать тебе о лишениях, ожидающих тебя, и о трудностях, которые тебе предстоит преодолеть.

— Ох, Сударь! — воскликнул я. — Должно быть, я делал в прош­лой жизни ужасные вещи, чтобы так страдать в этой! Моя карма тяже­лей, чем у кого бы то ни было.

— Вовсе нет, — отозвался он. — Это обычное заблуждение. Мно­гие полагают, что испытания этой жизни — непременно расплата за прошлые грехи. Но разве металл в горне раскаляют потому, что он нагрешил и должен быть наказан? Не делают ли это для того, чтобы улучшить свойства материала?

Он строго посмотрел на меня и сказал:

— Однако ты обсудишь это с Наставником. Мы же будем говорить только о будущем.

Оракул коснулся серебряного колокольчика, и в комнату беззвуч­но вошел слуга. Он втиснул между нами низенький столик, разместив на нем дымящийся сосуд. Это была чаша, снаружи богато украшенная серебром и фарфоровая внутри. На дне ее едва тлели полупогасшие угольки. Прежде чем поставить ее перед Верховным Оракулом, слуга взмахнул ею в воздухе, и угли вспыхнули ярким пламенем. Проворчав слово, смысл которого до меня не дошел, он поставил справа от чаши резную шкатулку и удалился так же беззвучно, как и прибыл. Мне было не по себе, но я продолжал сидеть молча. Почему со мной вечно так? Каждый рассказывает мне о том, какая трудная жизнь мне предстоит. Они будто наслаждаются этим! Беда есть беда, даже если она — не расплата за промахи прошлой жизни. Оракул медленно протянул руку и открыл шкатулку. Маленькой ложечкой он зачерпнул из нее мелкий порошок и высыпал его на горящие угли.

Голубая прозрачная дымка заволокла комнату. Мои глаза затума­нились, и я почувствовал головокружение. Из необозримых далей до меня донесся звон огромного колокола. Звук приближался и нарастал, пока голова не стала раскалываться на части. Внезапно мой взгляд прояснился. Я пристально наблюдал, как бесконечный столб дыма под­нимается из чаши. Я видел движение внутри него, оно становилось все ближе, пока не поглотило меня целиком. Теперь я был его частью. За пределами моего восприятия гудел монотонный голос Оракула. Но я не нуждался в его словах. Я видел будущее так же отчетливо, как и он. Я находился во времени и вне его. Я смотрел, как мгновения моей жизни проходят передо мной, как кадры бесконечного фильма. Раннее детство, события моей жизни, строгость отца — все проносилось перед моими глазами. Я снова стоял у великого монастыря Чакпори. Снова ощущал твердые камни Железной Горы, когда ветер сдул меня с монас­тырской крыши и со смертельной силой швырнул о горный склон. Дым вился, и картины (которые мы называем «Хрониками Акаши») продолжали сменять друг друга. Я опять переживал свое посвящение. Тайная церемония была затянута туманом, будто я так и не был посвя­щен. В новых видениях я видел себя одиноко бредущим по долгой дороге в Китай.

Странный аппарат кружился и переворачивался в воздухе. И я, — я управлял им. Позже я увидел армады этих машин. Восходящие солн­ца Японии сияли с их крыльев. Они роняли на землю черные капли, которые, падая, извергали пламя и дым. Искалеченные тела взмывали в небо, и оно разражалось дождем крови и расчлененных человеческих тел. Я загрустил, увидев, как меня пытают японцы. Но зло и предатель­ство некоторых людей с Запада опечалили меня еще сильнее. Я видел, как ими движет зависть, заставляя направлять все силы на смертель­ный разрушительный труд. Картины продолжали сменять друг друга, и я видел основные события своей жизни до того, как пережил их.

Как мне было известно, возможность основных событий может быть предсказана достаточно точно. Отличаться могут лишь незначительные детали. Расположение звезд отводит каждому пределы того, кем он может быть и что способен вынести, — так же, как инженер устанавливает для двигателя наибольшую и наименьшую скорость. Меня ждет трудная жизнь. Ну и пусть!

Внезапно меня подбросило так, что я чуть не слетел с подушки, — на мое плечо легла чья-то рука. Я обернулся и увидел лицо Оракула, оказавшегося позади меня. Его взгляд излучал сочувствие и пони­мание.

— У тебя очень тонкая психика, — сказал он. — Мне обычно приходится объяснять значение увиденного. Высочайший, как я и ожидал, оказался прав.

— Все, чего я хочу, — отозвался я, — это остаться здесь и жить в мире. Зачем мне Западный мир, где каждый пылко проповедует веру, а сам только и думает, как перерезать глотку ближнему?

— Это великая миссия, мой друг, — ответил Оракул, — которую должен осуществить именно ты. Ты сможешь сделать это, несмотря ни на что. Вот почему ты проходишь такой трудный курс специальной подготовки.

От всех разговоров о миссиях и испытаниях мне стало еще хуже. Я желал лишь спокойствия, тишины и, может быть, изредка безобидных развлечений.

— Теперь, — произнес Оракул, — пришло время возвращаться к Наставнику. Он ждет тебя, чтобы рассказать много интересного.

Я встал и, прежде чем покинуть комнату, поклонился. Снаружи меня поджидал гигантский монах-полицейский. Он должен был про­водить меня к ламе Мингьяру Дондупу. Мы шли с ним бок-о-бок, и это напомнило мне картинку из книги: слон и муравей, бредущие через джунгли...

— Итак, Лобсанг, — начал Лама, когда я вошел, — я надеюсь, ты не слишком подавлен увиденным!

Он улыбнулся и жестом пригласил меня сесть.

— Пища для тела, во-первых, Лобсанг, и пища для души, во-вто­рых! — смеясь, воскликнул он и позвонил в колокольчик.

Очевидно, я прибыл как раз вовремя. Жесткие монастырские пра­вила запрещают во время еды смотреть по сторонам. Все внимание должно быть отдано Чтецу. Здесь, в комнате Наставника, не было никого, кто, взобравшись на возвышение, громко читал бы из Священ­ных Книг с целью отвлечь мысли от столь прозаического занятия, как прием пищи. Не было здесь и жестоких прокторов, готовых набросить­ся на тебя за малейшее нарушение правил. Вглядываясь в бесконечные зубцы Гималаев, я думал о том, что придет время, — и я их больше не увижу. Мне показали будущее лишь мельком. Мое будущее, и то, что было скрыто вуалью дыма, пугало меня.

— Лобсанг! — сказал Наставник. — Ты видел многое, но еще больше осталось тайным. Если ты чувствуешь, что не способен встре­титься с увиденным лицом к лицу, мы примем это как досадный факт. Можешь оставаться.

— Сударь! — ответил я. — Однажды Вы сказали, что тот, кто отправился по избранному жизненному пути, но, споткнувшись, по­вернул назад, недостоин называться человеком, Я буду идти вперед, даже зная о предстоящих трудностях!

Он улыбнулся и одобрительно кивнул.

— Я так и знал, — сказал он. — И в конце пути ты добьешься успеха.

— Учитель! — решился спросить я. — Почему люди приходят в этот мир, не зная ничего о прошедших жизнях? И не зная о том, что предстоит сделать в этой? Почему Вы говорите, что эти знания — тайные? Почему нам не дано знать все?

Лама Мингьяр Дондуп удивленно поднял брови и рассмеялся.

— Ты действительно хочешь знать свой жребий? — воскликнул он. — Но у тебя короткая память. Совсем недавно я рассказывал тебе об этом. Знание прошлых жизней безмерно увеличило бы наш груз в этом мире. Колесо Жизни вращается, принося богатство одним и бед­ность другим. Недаром говорят: нищий сегодня — завтра принц. Не помня о прошлых жизнях, мы все начинаем с нуля. И не пытаемся отыграться, вспоминая неудачи прошлой жизни.

— Но, — настаивал я, — а как же Сокрытое Знание? Ведь, обладая им, каждый смог бы стать лучше! И развиваться быстрее! Мой Наставник улыбнулся.

— Все не так просто, — ответил он. Мгновение помедлив, он продолжил:

— Внутри нас есть силы, нам неподвластные, неизмеримо боль­шие, чем те, которыми обладает человек в материальном мире. Люди на Западе злоупотребили бы этими силами, ибо деньги — все, о чем они заботятся. Их беспокоят лишь два вопроса: «можешь ли ты это дока­зать?» и «сколько мне за это заплатят?».

Он рассмеялся, как мальчишка, и Сказал:

— Меня всегда забавляло то огромное множество приборов и механизмов, которые использует западный человек, чтобы передать беспроволочное сообщение. Особенно меня веселит сам термин бес­проволочный, ведь в их аппаратах мили и мили проводов! Здесь, в Тибете, опытным ламам по силам отправить телепатическое послание вообще без всякой аппаратуры. Мы выходим в астрал и путешествуем сквозь пространство и время, посещая другие части света и даже иные миры. Левитируя, мы можем поднимать гигантские грузы. И все это при помощи неизвестных сил. Но не все люди чисты, Лобсанг. В любом монастыре есть грешник, как во всякой тюрьме — святой.

Я смотрел на него с недоумением. — Но зная это, люди непременно стали бы хорошими! — не сда­вался я.

С сожалением глядя на меня, Лама ответил: — Мы храним Тайное Знание в тайне для безопасности человечес­тва. Слишком многие, особенно на Западе, мечтают лишь о деньгах и о власти. Оракул предсказал, что наша земля будет захвачена и физичес­ки покорена странным культом. Культом, которому нет дела до прос­того человека, который существует единственно для того, чтобы под­держивать власть диктаторов, поработивших полмира. В России про­бовали под пытками вырвать у Высоких Лам Запретное Знание. Но получив к нему неожиданный доступ, обычный человек поведет себя так: вначале он устрашится силы, ставшей подвластной ему. Затем ему покажется, что у него есть средство обогатиться сверх всякой меры. Он испробует его, и деньги придут к нему. Имея деньги и власть, ему захочется большего. Ведь миллионер никогда не удовлетворится од­ним миллионом, — он захочет больше! Сказано, что власть в руках непосвященного развращает. А Тайное Знание дает абсолютную власть.

Меня вдруг осенило: я знаю, как спасти Тибет! Вскочив от возбуж­дения, я воскликнул:

— Тибет будет спасен! Тайное Знание сохранит нас от вторжения! Наставник сочувственно посмотрел на меня.

— Нет, Лобсанг, — грустно отозвался он. — Мы не используем Силы для подобных вещей. Тибет подвергнется гонениям, он будет почти стерт с лица Земли. Но в грядущие годы он возродится еще более великим. Страна очистится в горниле войны, как позже это сделает весь мир.

Он искоса взглянул на меня.

— Пойми, Лобсанг, здесь должна быть война, — сказал он тихо. — Без войн население Земли стало бы слишком многочисленным. Не война — так чума. Войны и болезни регулируют численность населе­ния, давая людям на Земле — и в других мирах — возможность делать друг другу добро. Пока люди не изменятся, войны будут всегда.

Гонг призывал нас к вечерней службе. Мой Наставник, лама Мингьяр Дондуп встал.

— Идем, Лобсанг, — позвал он. — Мы здесь в гостях и должны проявлять уважение к хозяевам.

Мы вышли во двор. Гонг продолжал звонить настойчиво, гораздо дольше, чем было принято в Чакпори. Я поначалу был удивлен тем, насколько медленно мы продвигались к храму. Но, посмотрев по сто­ронам, увидел старых и немощных монахов, едва ковылявших через двор.

— С твоей стороны будет учтиво, если ты сядешь с чела, — шепнул Наставник. Я согласно кивнул и пошел вокруг стены храма вдоль внутренней стены. Когда я сел на место, чела монастыря Верховного Оракула по­смотрели на меня с любопытством. Почти незаметно, пользуясь невни­мательностью прокторов, они стали протискиваться вперед, пока не окружили меня со всех сторон.

— Ты откуда? — спросил мальчик, бывший, видимо, у них заво­дилой.

— Чакпори, — прошептал я в ответ.

— Ты и есть тот парень, которого прислал Высочайший? — тихо спросил другой.

— Да, — ответил я. — Я должен был встретиться с Верховным Оракулом, он сказал мне...

— ТИШИНА! — прорычал за спиной гневный голос. — Еще один

звук!..

Обернувшись, я увидел, как от нашего кружка уходил высокий мужчина.

— Ха! — прыснул мальчик. — Не обращай на него внимания. Он больше лает, чем кусает.

Тут из маленькой дверцы появились Настоятель и Верховный Оракул, и служба началась.

Вскоре мы снова высыпали наружу. Я вместе со всеми остальными отправился на кухню, чтобы пополнить запасы ячменя и взять немного чаю. Продолжить разговор не было никакой возможности: вокруг тол­пились монахи всех рангов. Прежде чем отойти ко сну, они обменива­лись последними новостями. Найдя предназначенную для меня келью, я завернулся в одежду и лег. Сон долго не приходил. Я вглядывался в пурпурную темноту, усеянную золотыми огоньками масляных ламп. Вечные Гималаи вдалеке простирали свои каменные пальцы к небесам, будто в мольбе, обращенной к богам мира. Ярко-белые стрелы лунного света мелькали в горных расщелинах, чтобы исчезнуть и появиться снова, когда луна взберется повыше. Ветра не было, и молитвенные флаги беспомощно свисали с мачт. Над Лхасой лениво проплыло обла­ко. Я перевернулся и провалился в сон без сновидений.

В ранний утренний час я проснулся от внезапного испуга. Я про­спал и мог опоздать на службу. Вскочив, я поспешно сунул руки в рукава и молнией вылетел за дверь. Скатившись вниз по пустынному коридору, я вывалился во двор — прямо в объятия одного из кхамцев.

— Ты куда собрался? — грозно прошипел он.

— На утреннюю службу, — ответил я. — Я, должно быть, проспал. Он засмеялся и отпустил меня.

— А, так ты — приезжий. У нас нет утренних служб, можешь идти и досыпать дальше.

— Нет утренних служб? — вскрикнул я. — Но ведь везде есть утренние службы!

Монах-полицейский был, должно быть, в хорошем расположении духа. Он вежливо ответил мне:

— У нас здесь старики да немощные. Вот мы и обходимся без ранних служб. Ступай, почивай себе с миром. — Он потрепал меня по голове — ласково для него, но подобно удару грома для меня, — и втолкнул меня в коридор. Повернувшись, он тяжелой поступью про­должал обход. Я промчался по коридору обратно и через минуту уже спал.

Позже, днем, меня представили Настоятелю и двум старшим ла­мам. Они забросали меня вопросами, интересуясь моей жизнью дома, тем, что я помню о прошлой жизни, спрашивали о моих отношениях с Наставником. Наконец все трое с трудом встали и гуськом направились к двери.

— Идем, — проворчал последний, поманив меня скрюченным пальцем.

Ошарашенный, я будто в тумане последовал за ними. Они медлен­но вышли за дверь и, как сомнамбулы, зашаркали по коридору. Я шел за ними, спотыкаясь, стараясь поддерживать заданный темп. Продол­жая плестись, мы миновали открытые комнаты. Чела и траппы, долж­но быть, смеялись от души, наблюдая за нашей неторопливой процес­сией. Я же сгорал от стыда. Во главе колонны шел Настоятель, опираясь на две палочки. Двое лам были так дряхлы, что едва поспевали за ним. Я замыкал шествие.

Через столетие — по крайней мере мне так показалось — мы достигли противоположной стены и остановились у дверного проема. Настоятель долго возился с ключом, бормоча что-то себе под нос. Один из лам пришел ему на помощь, и дверь наконец отворилась с протесту­ющим скрипом. Первым вошел Настоятель, за ним, один за другим, оба ламы. Никто не сказал мне ни слова, так что я последовал за ними. Старый лама прикрыл дверь у меня за спиной. Передо мною оказался очень длинный стол, заваленный старыми, покрытыми пылью веща­ми. Здесь были и ветхие одеяния, и древние молитвенные колеса, и разрозненные нитки четок. Еще две-три шкатулки и несколько пред­метов, которые мне не удалось распознать с первого взгляда.

— Хмм! Ммм! Подойди сюда, мой мальчик, — велел Настоятель.

Я с неохотой направился к нему. Он взял меня за кисть левой руки своими костлявыми пальцами. Мне показалось, что я поздоровался со скелетом.

— Хмм! Ммм! Мальчик! Выбери один или — Ммм! — несколько предметов, которые принадлежали тебе — Хмм! — в прошлой жизни. Он обвел меня вокруг стола и продолжил:

— Ммм! Если ты уверен, что какой-то предмет или — Ммм! — несколько, были твоими, то возьми его или — Хмм! — их и принеси сюда.

Он тяжело сел и, видимо, потерял ко мне всякий интерес. Двое лам сели рядом, не проронив ни звука.

Отлично, подумал я. Если трое стариков собрались играть в эту игру, то я поддержу их. Психометрия, без всякого сомнения, простей­шая вещь на Земле. Я прошел вдоль стола, протянув левую руку ла­донью вниз. Над некоторыми вещами я ощущал зуд в центре ладони, и слабая дрожь пронизывала кисть. Я выбрал молитвенное колесо, разбитую чашку и четки. Затем я повторил свое путешествие. На этот раз я почувствовал зуд лишь однажды, проходя рядом со старыми лохмотьями в последней стадии разложения. Это были остатки шаф­ранной мантии, принадлежавшей Высокому Ламе. От долгих лет цвет потускнел, а ткань истлела настолько, что рассыпалась от прикоснове­ния. Я поднял ее, не без основания опасаясь, что она распадется у меня в руках, и бережно отнес Настоятелю. Затем вернулся за остальными предметами.

Без единого слова все трое бросились осматривать вещи, сверяя тайные признаки и скрытые метки по старой черной книжице. Неко­торое время они сидели лицом к лицу. Их головы свисали с высохших шей, а мозги поскрипывали от умственных усилий.

— Ххх-ура! — пробубнил Настоятель, сопя, как уставший як. — Мммм. Это и правда он. Хмм. Как хорошо это ему удалось. Ммм. А теперь иди, мой мальчик, к своему Наставнику, ламе Мингьяру Донду­пу, и скажи ему, хмм, что мы будем весьма признательны ему, если он сейчас придет сюда. А ты, мой мальчик, можешь не возвращаться.

Я выбежал из комнаты, радуясь тому, что избавился от общества этих живых мумий, которые не проявляли ко мне таких теплых чело­веческих чувств, как лама Мингьяр Дондуп. Поворачивая за угол, я неожиданно оказался в нескольких шагах от своего Наставника. Он улыбнулся мне и сказал:

— Лобсанг, пожалуйста, не удивляйся, я уже успел получить теле­патическое приглашение.

Дружески похлопав меня по плечу, он направился к комнате, в которой находился Настоятель и двое старых лам. Я же вышел во двор и стал от нечего делать пинать камешки.

— Это ты, чья Инкарнация была Признана? — спросил голос позади меня.

Я обернулся и увидел чела, который внимательно изучал меня.

— Сам не знаю, зачем они это все затеяли, — ответил я. — Могу сказать только, что они долго вели меня по коридорам, чтобы в конце концов показать какие-то старые вещи, из которых я должен был выбрать несколько. На моем месте это мог бы сделать каждый!

Мальчик от души рассмеялся.

— Все вы в Чакпори необычные люди, — заметил он. — Если бы ты не знал, что нужно делать, ты бы не оказался в этом монастыре. Я слышал, как о тебе говорили, что ты был кем-то великим в предыдущей жизни. Ты действительно был великим, иначе бы Верховный Оракул не посвятил бы тебе половину дня. — Он пожал плечами, притворяясь, что боится меня, и добавил:

— Будь начеку! Не успеешь оглянуться, как они признают тебя Настоятелем и заставят выполнять всю его работу. Тогда уже больше не поиграешь во дворе со своими друзьями из Чакпори!

Из двери в дальнем конце двора появился мой Наставник. Он быстрыми шагами подошел к нам. Чела, с которым я разговаривал, почтительно поклонился. Лама улыбнулся ему и ласково молвил:

— Нам пора, Лобсанг! Скоро стемнеет, а мы с тобой не любим ездить в темноте.

Вместе с Наставником мы пришли в конюшню, где монах-конюх ждал нас с лошадьми. Скрепя сердце, я сел в седло и последовал за Наставником по тропинке между ивами. Мы ехали молча, потому что я просто не был способен серьезно разговаривать во время поездки верхом, так как вся моя энергия уходила на то, чтобы не свалиться с лошади. К моему удивлению, мы направились не в Чакпори, а свернули на дорогу, ведущую к Потале. Лошади медленно поднялись по Ступен­чатой улице. Долина под нами уже почти исчезла в ночном мраке. Я был очень рад, что наша поездка подошла к концу. Мы снова оказались в давно знакомой Потале, где нам сейчас предстояло поужинать.

Когда я возвращался в свою комнату после ужина, Наставник перехватил меня.

— Зайдем ко мне, Лобсанг, — позвал он. Я зашел и сел по его приглашению.

— Итак, — начал он, — я полагаю, тебя интересует, что все это значит.

— О, меня распознают как Инкарнацию! — беззаботно отозвался я. — Я как раз обсуждал это с чела, когда Вы позвали меня.

— Что ж, прекрасно, — сказал лама Мингьяр Дондуп. — Мы проведем некоторое время вместе и обсудим кое-какие проблемы. На вечернюю службу можешь не идти. Усаживайся поудобней и не взду­май меня перебивать.

— Большинство людей приходят в этот мир, чтобы узнать кое-что, — повел Наставник свой рассказ. — Другие приходят, чтобы по­мочь им в этом. У некоторых есть особое, очень важное задание.

Наши рекомендации