Светопреставление в святилище 7 страница

винила Бога, но потом поняла, что если возлагать вину за какое-то зло на Бога, то уже совсем

некому будет доверять, а я так жить не могла.

— Да, — понимающе кивнула Мэгги. — Я тоже поняла, что нельзя доверять тому, о ком

думаешь, что он не любит тебя.

— Ну вот, — продолжила Лори, глубоко вздохнув. — У нас с Тони был кошмарный развод точнее, даже два. Но мне, несмотря ни на что, он запомнился таким, каким я его полюбила

когда-то. Мы с Анджелой уехали. Ей было очень тяжело, можете себе представить. Во время

последнего разговора они орали друг на друга, и в конце концов Анджела крикнула, что лучше

бы он умер. Это была его последняя поездка на Восточное побережье, сразу после которой него случился удар. Анджела пришла с нами и сидит в комнате для посетителей. Она решила,

что пока еще не хочет его видеть. Может быть, позже.

— Я вам очень сочувствую, — сказала Мэгги. — Если вам что-то понадобится, в чем я смогу

помочь, скажите мне, пожалуйста. — Она повернулась к Джейку, который молча слушал, беседуют женщины. За грубоватой внешностью, наследием жизненных испытаний, очевидно,

скрывалось нежное сердце. — Джейк, у вас ведь есть номер моего телефона?

— Нет, но я очень хотел бы его записать. — После того как они обменялись номерами

телефонов, он сказал: — Я живу пока в социальной квартире, но теперь у меня есть постоянная

работа, и скоро, надеюсь, я встану на ноги и приобрету собственное жилье. Лори дала напрокат телефон, чтобы легче было связаться.

— Спасибо, Джейк. Я не слишком посвящена в ваши отношения с братом, но чувствуется,

что вы ему небезразличны.

— Спасибо, Мэгги. — Джейк расплылся в улыбке. — Это очень много значит для меня. Тони

всегда и во всем был первым, а мне ничто не давалось, и разрыв между нами все увеличивался.

Мне было очень трудно преодолеть эту пропасть, и очень хотелось бы, — тут у Джейка на глазах

выступили слезы, — чтобы он знал, как я старался. Я думаю, он даже гордился бы мной. — быстро вытер глаза и сказал, усмехнувшись: — Простите. У меня это часто случается последнее время. Очевидно, признак выздоровления.

Мэгги опять обняла его, уловив слабый запах дешевого одеколона и никотина. Но это

было не важно. Главное, у этого человека был крепкий стержень.

— Мэгги, я хочу спросить вас, — сказал Джейк. — Вы не знаете, Тони подписывал отказ реанимации? Мы разговаривали тут с врачами и персоналом, и они говорят, что он не оставил

никаких распоряжений относительно искусственного поддержания жизни. Может быть, эти

бумаги хранятся у него в офисе или еще где-нибудь?

— Ничего не знаю об этом, — ответила Мэгги. — Но я, наверное, могу выяснить,

подписывал ли он что-нибудь. __________Возможно, где-нибудь хранится доверенность на принятие

медицинских решений. Попробую разузнать и позвоню вам, ладно?

— Было бы замечательно. Врачи говорят, эти бумаги нужны.

— Ну ладно, вам, наверное, пора к нему. Будем молиться о чуде, пока не наступит время

принять решение.

Поблагодарив ее, Лори и Джейк направились в блок интенсивной терапии.

— Ничего не хочешь мне сказать? — процедила Мэгги сквозь зубы.

— Нет, не хочу. — Голос у Тони охрип и срывался, и Мэгги оттаяла. Они дошли до комнаты

для посетителей. Мэгги оглядела присутствующих: люди листали журналы или беседовали.

— Вон она, — подсказал Тони таким же подавленным тоном, — красивая брюнетка в углу,

набирает что-то на мобильном телефоне. Я хотел позвонить ей и помириться, но был почти время пьян и так и не собрался. И теперь не знаю, что сказать… — он осекся, — ни ей и никому

другому.

— В таком случае сиди тихо и слушай.

Мэгги подошла к молодой женщине с заплаканными глазами, которые, однако, не слишком

портили ее внешность. Подняв голову, женщина наклонила ее чуть вбок и спросила:

— Да?

— Привет! Меня зовут Мэгги Сондерс, я работаю в университетской больнице медсестрой.

Вы ведь Анджела Спенсер?

Та кивнула.

— Мисс Спенсер, я не только работаю здесь, но и знаю вашего отца лично.

— Вот как? — Анджела выпрямилась и спрятала телефон в сумочку. — А откуда вы знаете?

Мэгги не приготовила ответа на этот вопрос.

— Мы… познакомились в церкви.

— Что? — Анджела удивленно вскинула голову. — С моим отцом? В церкви? Вы уверены,

что мы говорим об одном и том же человеке?

— Ну да, ваш отец ведь Энтони Спенсер, да?

— Да, но… — Она окинула Мэгги удивленным взглядом. — Знаете, вы не совсем в его вкусе.

— Вы имеете в виду, слишком маленькая и невзрачная? — рассмеялась Мэгги.

— Нет, я не это имела в виду… простите, — улыбнулась Анджела. — Просто я… ожидала.

Мэгги, опять рассмеявшись, села рядом с Анджелой.

— Не хочу, чтобы вы неправильно поняли меня: мы с вашим отцом не пара, а просто друзья,

случайно познакомились в церкви, совсем недавно.

— И все же я не могу поверить, что отец ходит в церковь. У него сложные отношения религией.

— У меня тоже все не так просто. Может быть, мы на этом отчасти и сошлись. Конечно,

религия — это важно, и жизнь без нее невозможна, но иногда в церкви вера заслоняется

чрезмерной заботой о соблюдении внешних форм и порядка.

— Согласна, — отозвалась Анджела.

— Мисс Спенсер… — начала Мэгги.

— Пожалуйста, называйте меня просто Анджелой, — улыбнулась молодая женщина.

— А я Мэгги, рада встрече. — Они обменялись рукопожатием, как при официальном

знакомстве. — Анджела, я разговаривала с вашей мамой, и она сказала мне, что вы с отцом

сейчас не в очень хороших отношениях.

Анджела опустила взгляд, стараясь справиться со своими чувствами, затем посмотрела

Мэгги прямо в глаза.

— Да. Она не сообщила вам, что я сказала ему при нашем последнем разговоре? Я буквально

орала на него и сказала, что желаю ему смерти, а через несколько дней мы узнали, что он в коме

и может умереть. И вот теперь я не могу сказать ему, как я сожалею и…

Мэгги положила руку Анджеле на плечо и предложила свой носовой платок, который та благодарностью приняла.

— Знаете, Анджела, это была не ваша вина. Может быть, и не обязательно говорить вам но я все же хочу, чтоб вы знали. Дело в том, что вы можете сказать ему то, что хотите.

— Каким образом?

— Я медсестра и видела немало людей в коме. Некоторые из них слышат, что происходит

вокруг. Попробуйте сказать ему то, что хотите, и он, я думаю, услышит вас.

— Вы серьезно? — В глазах у Анджелы загорелся огонек надежды.

— Да, совершенно серьезно, — решительно заявила Мэгги. — И если хотите, чтобы нибудь присутствовал при этом, то позвоните мне, и я приду в любое время дня или ночи. Я дала

номер своего телефона Джейку.

— Спасибо, Мэгги. — У Анджелы на глазах опять появились слезы. — Я совсем не знаю вас,

но я так рада, что вы оказались здесь, и благодарна вам. Мне очень важно то, что вы сказали. боялась…

Мэгги обняла молодую женщину, а Тони заплакал внутри нее, прижавшись лицом световому окошку, через которое все видел, оставаясь невидимым для других, и пытался

дотянуться руками до дочери, такой близкой и такой далекой. Он оплакивал все утраченное, чем даже говорить боялся, а также все зло, которое причинил другим. Раскаяние буквально

сокрушало его, но он этому не противился.

— Прости меня, — проговорил он едва слышно и исчез.

Наос[37]

Наши сердца из камня становятся сердцами из плоти,

когда мы узнаём, где плачет отверженный.

Бреннан Мэннинг[38]

Тони снова оказался на краю поселения возле дальней стены, где совсем недавно сражался ложными сторонами своей личности. Он стоял на развилке, откуда одна тропа вела к строениям,

в которых они обитали, другая — к каменному строению у стены — храму, как ему сказали.

Тони чувствовал себя совершенно измотанным, как будто события и переживания

последнего времени выкачали из него всю энергию. Эхо произнесенных им слов «прости менявсе еще звучало у него в сердце. Чувство одиночества охватило его, как своенравный бьющий в лицо. Все эти лжецы были, конечно, плохой компанией, но все же с ними он был хотя

бы не один. Возможно, однако, что, когда человек меняется к лучшему, сердце увеличивается размерах и в нем появляется место для истинного общения с другими. Сквозь пелену сожалений

и чувства утраты вдали забрезжил намек на надежду, предчувствие каких-то значительных

перемен. Но прежде всего надо было выяснить, что это за сооружение справа. Издали выглядело как кусок гранита, сросшийся со стеной. Если бы не аккуратно отесанные края углы, можно было бы подумать, что это огромный валун, свалившийся откуда-то сверху.

Храм? Что ему делать в храме? Может ли быть что-нибудь значительное в этом сооружении?

Но что-то тянуло Тони туда, он почти физически ощущал какое-то обещание. Однако в ткань

надежды была вплетена нить страха; какое-то беспокойство сковывало Тони, мешая идти.

Возможно ли, что это храм Бога? Бога Отца? Вряд ли, подумал он. Бабушка, кажется,

говорила, что Бог Отец обитает вне этих стен, а гранитное сооружение находится в их пределах.

И к тому же Тони не мог представить, чтобы Бог выбрал себе жилье, в котором нет ни окон, дверей.

Он понимал, что тянет время. Сколько ни задавай себе вопросов, ответы можно получить,

только побывав внутри. Бабушка непременно сказала бы: «Пора!» Они с Иисусом, несомненно,

были здесь, с ним, — теперь Тони понимал, что видеть их ему мешает только собственная

ограниченность.

— Я заготовил для вас кое-какие вопросы, — пробормотал он и усмехнулся. Молитва,

казалось, была лишь дружеской беседой.

Тони свернул направо. Из-под его ног кинулась прочь маленькая ящерица, исчезнувшая

среди камней. Вскоре ему стало ясно, что он идет по руслу высохшей реки. Некогда здесь вода, и кое-где до сих пор остались грязь и влага. Река должна была протекать прямо через и сквозь стену. Идти с каждым шагом становилось все труднее, ноги вязли в песке. Последняя

сотня ярдов далась Тони с большим трудом, он тяжело дышал и остановился, чтобы собраться силами.

И дело было даже не столько в физической усталости, сколько в той тревоге, которая

охватывала его при каждом шаге, призывая повернуть обратно. Все надежды на лучшее

развеялись как дым, и столбы пыли, поднимавшиеся с высохшего дна реки, затмевали все вокруг.

Когда он добрался наконец до стены храма, уже бушевала песчаная буря. Он отчаянно

пытался найти какой-нибудь выступ в стене, чтобы уцепиться за него и выстоять под яростным

натиском стихии, но стена была гладкой и скользкой, как стекло. Оставалось только

повернуться спиной к ветру и вжаться в стену. Никакого входа в здание, никаких дверей.

Спрятаться было негде.

В одном Тони был уверен: он здесь оказался не случайно. Один из этих типов сказал, здесь Тони молился, что для него это было местом поклонения и что он сам построил здание. Если это правда, он должен знать, как попасть внутрь. Взяв себя в руки и защитив от хлещущего песка, он пытался сосредоточиться. Где в его внутреннем мире могло

существовать подобное место, место поклонения? Это наверняка было связано с чем-то главным

в его жизни. С успехом? Нет, он слишком мимолетен. С властью? Вряд ли это самое главное.

— Иисус, помоги! — прошептал Тони.

То ли в ответ на его просьбу, то ли само по себе к нему вдруг пришло понимание. Словно

утреннюю тишину нарушил вдали какой-то неясный звук, который приближался и становился

все более отчетливым. Но вместе с пониманием возрастало и отчаяние. Это место воплощало что висело грузом в самой сердцевине его жизни. Это была гробница, склеп, могила, мемориал

умершего.

Тони прижался лицом к стене, изливая на нее свою печаль. Поцеловав гладкий холодный

камень, он прошептал:

— Габриэль!

Молния ударила совсем рядом с ним, сотрясая каменную стену, как хрупкое стекло, и сбив

Тони с ног. Но от сотрясения открылся вход в коридор, и Тони заполз в темный проем. Как

только он попал внутрь, буря прекратилась еще внезапнее, чем началась. Он легко поднялся ноги и, придерживаясь рукой за стену, стал пробираться вперед, осторожно ступая, чтобы угодить в какую-нибудь яму. Сделав два поворота, он оказался у двери. На ней был запор,

аналогичный тому, который он открыл несколько дней назад, оказавшись у врат своей души.

Дверь открылась беззвучно, и, войдя, Тони опустил глаза, давая им привыкнуть ослепительному свету, залившему помещение.

Это было нечто вроде маленького собора удивительной конструкции, украшенного

орнаментами, но очень простого. Лучи света захватывали висящие в воздухе частицы пыли,

зажигая их и разгоняя, как человеческое дыхание. Но наполнявший помещение стерильный

запах диссонировал с общей атмосферой торжественности.

Все пространство собора было пустым — ни стульев, ни скамеек; лишь в дальнем конце

высился алтарь, так ярко освещенный, что невозможно было его как следует разглядеть. Сделав

шаг вперед, Тони прошептал:

— Я не один.

Звук отразился эхом от мраморных пилястр и от пола.

— Я не один! — повторил он в полный голос и пошел на свет.

Неожиданно он заметил в этом свете какое-то движение и испуганно застыл на месте.

— Габриэль?

Он не мог поверить своим глазам. Перед ним было то, чего он больше всего боялся и о тосковал. Это был не алтарь, а больничная койка, окруженная лампами и медицинским

оборудованием, а прямо на него смотрело лицо пятилетнего Габриэля. Тони кинулся к нему.

— Стой! — умоляюще крикнул мальчик. — Папа, ты должен остановиться.

Тони остановился в десяти футах от сына, который был точно таким, каким он его запомнил.

В отцовской памяти навсегда остался здоровый, полный жизни сынишка, едва вступивший жизненный путь. И вот он был так близко от него, связанный трубками с постелью и всей этой

аппаратурой.

— Это ты, Габриэль, неужели это ты? — Тони буквально выпрашивал подтверждение.

— Да, папа, это я. Но ты видишь меня таким, каким ты меня запомнил. Ты должен

остановиться.

Тони был сбит с толку. С огромным трудом он сдерживался, чтобы не кинуться к сыну и сжать его в объятиях. Между ними осталась какая-нибудь пара футов, а Гейб не велит подходить? Что за чушь? В Тони нарастала тревога, как быстро прибывающая вода.

— Габриэль, я не могу потерять тебя снова, я не выдержу!

— Папа, я не потерялся. Это ты заблудился, а не я.

— Нет! — простонал Тони. — Не может быть. У меня был ты. Я держал тебя на руках, но ускользал, и я ничего не мог поделать. Это так мучит меня! — Он упал на колени и закрыл лицо

руками. — Но, возможно, — он поднял голову, — возможно, я смогу излечить тебя. Что если Бог

переместит меня в прошлое, и я вылечу тебя…

— Папа, не надо…

— Но, Габриэль, если Бог может перенести меня из настоящего к тебе и если я вылечу тебя,

то моя жизнь будет не совсем напрасной…

— Папа… — Габриэль говорил ласково, но твердо.

— И я не причинил бы такой боли твоей маме и твоей сестре, если бы только ты…

— Папа… — еще тверже произнес Габриэль.

— Если бы только ты… не умер. Кому было нужно, чтобы ты умер? Ты был такой маленький

и слабый, и я делал все, что только мог. Я просил Бога взять меня вместо тебя, но он не захотел.

Я не был достаточно хорош для него. Я так несчастен, сынок!

— Папа, прекрати! — скомандовал Габриэль. Тони увидел, что слезы текут ручьями из глаз

его сына, и он глядит на отца с невыразимой любовью. — Папа, пожалуйста, перестань, прошептал мальчик. — Перестань винить себя, винить маму, Бога и весь мир. Пожалуйста,

позволь мне уйти. Ты много лет держал меня в этих стенах вместе с собой, но пришла пора расстаться.

— Но, Габриэль, я не знаю, как это сделать! — Это жалобное, предельно искреннее

восклицание исходило из самых глубин его души. — Как это сделать? Как отпустить тебя? Я хочу, я…

— Папа, послушай… — Габриэль тоже опустился на колени, чтобы смотреть отцу прямо глаза. — Послушай, меня здесь нет. Это ты застрял в этом месте. Ты разбиваешь мне сердце.

Тебе пора уйти отсюда, стать свободным, позволить себе жить и чувствовать снова. Смеяться наслаждаться жизнью — это хорошо, это правильно.

— Но как я могу жить без тебя, Габриэль? Я не понимаю, как можно тебя отпустить.

— Папа, я не могу этого объяснить, но ты и так со мной, мы вместе. В «жизни после» мы

нераздельны. Ты слишком задержался в этой испорченной части мира, и тебе надо

освободиться.

— Но, Габриэль, почему тогда ты здесь? Почему я вижу тебя?

— Потому что я попросил об этом папу Бога. Я попросил его пустить меня сюда и помочь

тебе навести порядок в твоей жизни. Я здесь потому, папа, что я люблю тебя всем сердцем хочу, чтобы ты жил свободной и полноценной жизнью.

— О Габриэль, мне так жаль, что я снова заставляю тебя страдать…

— Папа, прекрати. Как ты не понимаешь? Я не страдаю. Я хотел попасть сюда. Речь идет обо мне, а о тебе.

— Так что же я должен сделать? — спросил Тони.

— Ты должен уйти отсюда не оглядываясь, прямо сквозь стены, которые ты построил.

Отпусти себя самого, папа. И не беспокойся обо мне. Мне гораздо лучше, чем ты думаешь.

тоже — мелодия.

Тони рассмеялся и прослезился.

— Могу я тебе по крайней мере сказать, — произнес он, с трудом подбирая слова, — что счастлив видеть тебя? В этом нет ничего плохого?

— Нет, папа, ничего плохого в этом нет.

— А могу я сказать, что люблю тебя и ужасно тоскую по тебе, порой не могу думать ни о чем

другом?

— Да, конечно, папа. Но теперь пора попрощаться со мной — в этом тоже не будет ничего

плохого. Тебе пора идти.

Тони поднялся на ноги.

— Ты говоришь совсем как Бабушка, — сказал он, смеясь и задыхаясь от слез.

— Спасибо за комплимент, — рассмеялся Габриэль и покачал головой. — Если бы ты только

знал, папа… У меня все отлично.

С минуту Тони постоял, глядя на своего пятилетнего сына. Затем, глубоко вздохнув, сказал:

— Так значит, до свидания, сынок. Я люблю тебя. До свидания, мой Габриэль!

— До свидания, папа. Скоро увидимся.

Тони повернулся, еще раз глубоко вздохнул и направился прямо к стене неподалеку от места, где вошел. С каждым его шагом пол трескался, как хрусталь, по которому бьют камнем.

Он не оглядывался, зная, что иначе утратит всю свою решимость. Стена перед ним задрожала,

стала прозрачной и исчезла совсем. Позади он услышал грохот и, даже не оглядываясь, понял,

что храм складывается, как карточный домик, а его душа взмывает вверх, преображаясь. его были тверды и уверенны.

Подняв голову, Тони увидел, что на него надвигается бурный водяной вал. Деваться некуда, он стоял, раскинув руки, и ждал, когда вода подхватит его. Река вернулась.

Кусок пирога

Бог в каждом человеке находит потайную дверь,

через которую в него и проникает.

Ральф Уолдо Эмерсон

— Мэгги?

— Ай! — воскликнула Мэгги, роняя стакан с мукой на кухонный стол. — Что ты

подкрадываешься ко мне так неожиданно? Пропадал где-то почти двое суток, бросил меня своей дочерью в больнице, а теперь напугал до полусмерти. Посмотри, что ты наделал.

— Мэгги!

— Ну что?

— Я так рад тебя видеть, Мэгги! Правда-правда. Я не говорил тебе, как много ты для значишь? Я так благодарен…

— Тони, у тебя с головой все в порядке? Не знаю, где ты был, но ты на себя не похож.

Говоришь, как больной.

Он счастливо рассмеялся:

— Может быть, но мне хорошо, как никогда.

— Хм. Должна поставить тебя в известность, что врачи с тобой не согласны. Дела твои идут

не слишком успешно. Нам надо поговорить — можно это сделать как раз сейчас, пока я готовлю

яблочный пирог. За те два дня, что ты пропадал в самоволке, тут много чего случилось. должны составить план действий.

— Яблочный пирог? Обожаю. А по какому случаю? — Тони чувствовал, что Мэгги с трудом

сдерживает улыбку и что ее распирают совершенно особые чувства. — Подожди-ка, подожди-я, кажется, и сам знаю. Ты печешь пирог для Кларенса?

Мэгги рассмеялась и махнула рукой.

— Ну да, он едет сюда перекусить после смены. Мы с ним много говорили по телефону в два дня. Он находит меня, — она театрально взмахнула руками, как дебютантка на сцене, «довольно таинственной». Хочу тебя предупредить, что если поцелую его, то чисто случайно,

забыв о тебе. Но это я так говорю, на всякий случай. Я буду стараться не забывать, но… понимаешь…

— Потрясающе! — вздохнул Тони, пытаясь представить себе, каково это будет, если начнет перескакивать от одного к другому, как мячик для пинг-понга.

Мэгги между тем собрала рассыпанную муку, выкинула ее в раковину и стала доставать

различные ингредиенты для пирога.

— За двадцать минут в больнице, — говорила она, — я узнала о тебе больше, чем рассказал мне за все время, что обитаешь у меня в голове. Я сначала жутко разозлилась на за то, что ты так третируешь своих родных. Твоя жена — бывшая жена — настоящее сокровище;

твоя дочь совершенно уникальная женщина, и ее гнев не мешает ей все еще любить несмотря ни на что. И, Тони, хочу сказать, что сочувствую тебе, от всей души сочувствую поводу Габриэля. — Она помолчала. — А что такое у вас с Джейком? Вот этого я еще понимаю.

— Мэгги, подожди, не все сразу, — прервал ее Тони. — Я отвечу на все твои вопросы чуть

позже, а сначала нам надо поговорить о другом деле.

Мэгги на минуту оставила хлопоты и выглянула в окно.

— Ты про свой дар исцеления? Знаешь, это было еще то ощущение, когда ты заставил пойти туда, наблюдал, как я переживаю за Линдси, и все для того, чтобы я возложила руки твой…

— Прости меня, пожалуйста, за это. Но я не видел другой возможности. Я думал, что надо

поправиться, и тогда я смогу помочь многим людям и, может быть, даже исправить отчасти зло, которое им причинил. Я понимаю, что это был чистый эгоизм…

— Тони, погоди! — прервала его Мэгги, протестующе подняв руку. — Это я была эгоисткой,

думая только о своих несчастьях и о том, что надо исправить в моей жизни. Несколько лет назад

я потеряла сразу несколько близких людей и теперь боюсь потерять еще одного. Я не имею

права рассчитывать, что ты излечишь Линдси. Я была неправа. Пожалуйста, прости меня.

— Простить тебя? — Тони был удивлен этой просьбе, хотя она доставила ему какое-странное удовольствие.

— Да, так что нам надо снова пойти в больницу и прочитать над тобой молитву исцелении, пока у этих машин не кончилось топливо, и чем скорее, тем лучше. Я уже сказала,

что за эти два дня ты впал в еще более глубокую кому, и доктора уже не чают вытащить тебя.

— Я много думал о возможности исцеления, Мэгги…

— Да, это я понимаю. Но не твое намерение оставить свое состояние кошкам! — кончила месить тесто и взяла деревянную ложку. — Надо же, кошкам! Дичь какая! Ну, я понимаю, зебре там, или киту, или этим симпатичным тюленьим детенышам, но кошкам? —

Она покачала головой. — Отдать с трудом заработанные деньги кошкам! Господи, прости!

— Ну да, глупо, я понимаю, — согласился Тони.

— Так пойдем вылечим тебя, чтобы ты поумнел и исправил свое завещание, — уговаривала

его Мэгги, махнув ложкой в сторону окна.

— Но я думал об этом, Мэгги, и…

— Тони, ты имеешь полное право излечить самого себя. Бог дал тебе такую возможность, стало быть, он тебе доверяет, и если ты решишь излечить себя, я тебя поддерживаю на все процентов. Не мне указывать людям, как им следует поступать. Я уже и так перерасходовала

энергию, отведенную мне на то, чтобы судить других… — Она снова взмахнула ложкой. — стараюсь делать это пореже, но остановиться так сложно, и иногда, вынуждена признаться, слишком нравится выносить собственные суждения. Чувствую себя непогрешимой и думаю, некоторым не помешает выслушать чужое мнение, а я как раз такой человек, который знает, надо поступить. Так что видишь, Тони? У всех есть какой-нибудь пунктик. Ну вот, моя исповедь

окончена. Что скажешь?

— Я скажу, что ты меня рассмешила.

— Ну, значит, я прожила жизнь не напрасно, — усмехнулась Мэгги. — А если серьезно, то,

наверное, я смогу это сказать только после того, как Кларенс наденет мне на палец обручальное

кольцо, не обессудь.

— Ни в коем случае, — опять засмеялся Тони. — Мэгги, мне пришло в голову, как можно

исправить эту глупость с кошками, но нам понадобится помощь. Чем меньше людей будет этом участвовать, тем лучше. Наверное, надо будет попросить Джейка, поскольку выбор

небольшой, и Кларенса, потому что он коп и знает, как это лучше сделать, чтобы все было следует.

— Тони, ты меня пугаешь. Мы затеваем ограбление со взломом? Эти ограбления почти

никогда не удаются, поверь мне, я достаточно насмотрелась таких историй в кино.

— Это не совсем ограбление.

— Не совсем? Значит, все-таки немножко ограбление? Что-то противозаконное?

— Хороший вопрос. Я не уверен. Где-то посередке между законным и незаконным. Раз я не умер, то, наверное, это законно.

— И ты хочешь втянуть в это дело моего Кларенса?

— У меня нет другого выхода, Мэгги.

— Дорогуша, я не хочу, чтобы Кларенс был в этом замешан. Пускай уж лучше кошки

торжествуют.

— Мэгги, это надо сделать.

— Знаешь, я ведь могу пойти на улицу и поцеловать какую-нибудь бродячую собаку — кошку, раз ты к ним неравнодушен.

— Дело не в кошках, Мэгги, они с самого начала были ни при чем. Дело во мне. Пожалуйста,

поверь мне. Помощь Кларенса необходима.

— О боже! — Мэгги подняла взгляд к потолку.

— Спасибо, Мэгги, — продолжал Тони. — Но перед этим надо решить пару проблем. Место,

куда мы должны пробраться, принадлежит мне, но никто не знает о его существовании. устроил его для своих личных дел, и система охраны там что надо. Проблема в том, что полиция

попыталась проследить, куда поступает сигнал с камер в моей квартире, и система безопасности

отменила все входные пароли и установила новые, которых я не знаю.

— Думаешь, я сейчас понимаю, о чем ты говоришь?

— Прости, просто мысли вслух.

— Не забывай, пожалуйста, твои мысли вслух становятся моими мыслями вслух, результате у меня в голове настоящая какофония.

— Ладно. У меня есть тайное убежище у реки, рядом с Макадам-авеню, но там установлены

новые входные пароли, и есть только три места, где я могу их узнать.

— Ну так и узнай, — пожала плечами Мэгги.

— Это не так просто. Письмо с новым паролем поступает в банк и автоматически

регистрируется на специальном счете хранения. Этот счет можно посмотреть только при

наличии специального разрешения, которое хранится в сейфе. А сейф можно открыть только

при наличии свидетельства о моей смерти.

— Вот бред! — бросила Мэгги. — Дурацкая схема.

— Вторая схема не лучше. Когда система переключается подобным образом на новый

пароль, она автоматически посылает срочное письмо Лори. Но моя бывшая жена не знает, означает это письмо и почему оно приходит. В письме нет никаких объяснений. Это, так

сказать, запасной вариант запасного варианта. У Лори и мысли не возникнет, что это связано мной.

— Подожди! — прервала его Мэгги. — Как этот пароль выглядит?

— Просто ряд из шести однозначных или двухзначных чисел, выбранных случайным

образом.

— Как в лотерейном билете?

— Ну да, вроде того.

— Вот такие? — Мэгги порылась в сумке, висевшей на крюке в передней, достала оттуда

конверт экспресс-почты и с триумфом извлекла из него листок бумаги. На листке были

напечатаны шесть цифр разного цвета.

— Мэгги! — воскликнул Тони. — Это оно самое! Каким образом?..

— Лори дала мне его. Я ходила в больницу, чтобы помочь ей и Джейку уладить кое-какие

формальности, связанные с твоими возможными перспективами, и она вручила мне этот

конверт. Сказала, что письмо пришло в тот момент, когда они выходили из дому, и она сунула

его в свою сумку. В качестве обратного адреса тут указан твой городской офис, и она подумала,

что, может быть, я что-то знаю об этом. Я ответила, что не имею понятия, и тем не менее она

предпочла, чтобы письмо осталось у меня. Я собиралась показать его тебе, но совершенно

забыла.

— Мэгги, мне хочется расцеловать тебя! — завопил Тони.

— Это было бы какое-то неведомое доселе извращение. Интересно, что при этом произошло

бы? Так значит, это и есть твой пароль?

— Да! Входной пароль. Дай-ка я посмотрю, когда письмо было отправлено. Ну да, все верно.

Ох, мы сможем сэкономить массу времени!

— Ты говорил, есть какой-то третий способ узнать пароль.

— Теперь он не нужен. Пароль высылается электронной почтой на специальный компьютер

в моем городском офисе. Пароль доступа к компьютеру не известен никому, кроме меня. думал, мы могли бы навестить моих сотрудников под каким-нибудь предлогом и зайти в мой