Светопреставление в святилище 3 страница

Тони застыл с протянутой вилкой в руке, пытаясь понять смысл сказанного.

— Ты попал в промежуток между «жизнью до» и «жизнью после», а мостик, который их

связывает, — это внутренняя жизнь, жизнь твоей души.

— А где ты пребываешь?

— Я пребываю там, где пребываю, но постоянное место жительства у меня в «жизни послеА у тебя я просто с визитом.

Мозг Тони так лихорадочно работал, что он не чувствовал вкуса пищи.

— И что собой представляет эта загробная… то есть «жизнь после»?

— Вопрос непростой. — Задумавшись, Джек откинулся в кресле, машинально вытащил кармана вечно дымящую трубку, затянулся и сунул трубку обратно. Посмотрев на Тони, выдохнул дым и продолжил: — Ты спрашиваешь меня о том, что можно познать лишь собственном опыте. Какими словами передать первую любовь или закат солнца, запах жасмина,

гардении, восточной сирени? Как описать чувства матери, впервые взявшей своего ребенка руки, или радостное удивление, или трансцендентную музыку, или покорение горной вершины,

или вкус меда, взятого прямо из сот? Человек всегда искал слов, которые связали бы то, что знает, с тем, чего он хочет, но добивался лишь маловразумительного изображения, видимого сквозь тусклое стекло.[28] — Джек окинул взглядом комнату. — Вот тебе пример. — Он подошел

к комоду у окна, на котором среди прочих вещей стоял цветочный горшок с великолепным

многоцветным тюльпаном. Взяв горшок, он вернулся с ним в кресло и стал осторожно

расчищать луковицу и стебель цветка. — Это типичный попугайный тюльпан, выросший у тебя

на заднем дворе, — сказал Джек и поднес горшок поближе к Тони. — Обрати внимание на эти

совершенно необычные лепестки. Они пушистые и изогнутые, с зазубренными краями,

окрашены в самые разные цвета — золотой, абрикосовый, сине-фиолетовый. А на фоне желтого

видны даже бороздки зеленого. Великолепно! Теперь посмотри на луковицу, из которой вырос

этот чудесный цветок. Она похожа на почерневший старый кусок дерева или на комок грязи, несведущий человек отбросит ее. В самом деле, на вид она не представляет собой ничего

особенного. Этот корень, Тони… — воодушевленно произнес Джек, заботливо закапывая

луковицу обратно в землю, — этот корень — «жизнь до», где все, что ты знаешь и переживаешь,

пронизано предчувствием чего-то другого, большего. Во всем, что ты знаешь и переживаешь, всех частях корня, ты находишь намеки на цветок — в музыке, искусстве, истории, семье, смехе,

открытиях и новшествах, в работе и в самом существовании. Но как можно, видя один лишь

корень, представить себе такое чудо, как этот цветок? Однако наступит момент, когда наконец увидишь его, и тогда все, что ты знаешь о корне, наполнится смыслом. Этот момент «жизнь после».

Тони потрясенно смотрел на внешне такой простой, а на самом деле сложный и прекрасный

цветок как на нечто до боли священное. У него опять мелькнула мысль: «Где я был все годы?» Вспоминая прошлое, он убеждался, что никогда и не жил по-настоящему. Вместе с этой

мыслью пришли и другие — отрывочные воспоминания о тайне, заслоненной суетливым

стремлением к достижению каких-то своих целей, и о проблесках света, любви, восхищения радости, которые говорили с ним шепотом, когда он бывал доволен жизнью, и кричали, чтобы

привлечь к себе внимание, в несчастливые моменты. У Тони никогда не было желания спокойно

посидеть, посмотреть и послушать, подышать и подивиться окружающему, и, как он теперь

убеждался, это дорого ему обошлось. В данный момент он чувствовал себя опустошенным бесполезным, вроде бесплодной земли за окном.

— Ты, Тони, как этот корень, — сказал Джек, прерывая его размышления, — и одному Богу

известно, какой из тебя выйдет цветок. Пусть тебя не смущает, что ты еще корень. Без корня будет и цветка. Цветок вырастает из того, что кажется неприглядным и бесполезным мусором.

— Так это и есть мелодия! — воскликнул Тони, начиная уже понимать что к чему, хотя и не

вполне.

— Совершенно верно, — кивнул Джек, улыбаясь, — это мелодия.

— Так мы с тобой встретимся в будущем, Джек, в «жизни после»? — спросил Тони

надеждой.

— Безусловно! И ты сможешь увидеть меня совсем по-другому, уже как цветок. Пока являясь корнем и глядя на корни, тебе трудно представить, как это будет. То, как ты видишь

меня сейчас, Энтони, это образ, сотканный из твоих воспоминаний, совместный плод памяти воображения, созданный разумом на основе его собственных представлений о том, каким должен тебе представляться. Ты корень, глядящий на корень.

— А каким я увижу тебя в «жизни после»?

— Это, возможно, прозвучит как беспардонное самовеличание, но то же самое можно

сказать обо всех, кого ты встретишь там. Если бы ты сейчас мог увидеть меня таким, каким являюсь в действительности, ты, возможно, пал бы ниц, охваченный благоговением и трепетом.

Корень увидел бы цветок, и он бы этого не вынес.

— Ничего себе! — воскликнул Тони. — Да, и правда похоже на самовеличание.

— В «жизни после» осуществилось все лучшее, что было во мне заложено. Я человечнее, чем был на земле; во мне живет все то, чем является Бог. Ты пока еще слышал одну ноту из симфонии, видел одну из красок заката, слышал падение одной капли водопада. укоренен в своей жизни и хватаешься за все, что создает у тебя ощущение выхода за пределы

земного существования, а потому в твоем воображении все другие корни предстают как цветы.

Тони встал и принялся ходить по комнате взад-вперед.

— Джек, — признался он, — моя жизнь, которую я считал успешной, на самом деле подобна

руинам, а ты пытаешься внушить мне, что под развалинами кроется невообразимая красота? хочешь сказать, что я что-то значу? И хотя сейчас я обыкновенный уродливый корень, суждено вырасти в уникальный, необыкновенный цветок? Ты это имеешь в виду?

Джек кивнул и опять вытащил трубку.

— И, как я понимаю, это можно сказать о любом человеческом существе, рожденном…

— Зачатом!

— …о любом человеческом существе, зачатом на нашей планете и живущем в «жизни доТо есть каждый из нас — это корень, из которого должен вырасти цветок? Правильно?

Джек опять кивнул. Тони подошел к нему, встал напротив и, положив руки ему на плечи,

приблизил лицо к его лицу. Сжав зубы, он проговорил с горьким вызовом:

— Так зачем же существует все это дерьмо? Зачем эта боль, болезни, войны, потери,

ненависть и мстительность, жестокость и зверство, невежество и тупость и тому подобное? Зло принимает самые разные обличья, и, собранные вместе, они выглядели устрашающе. — же знаешь, что мы обычно делаем с корнями, Джек. Мы их безжалостно эксплуатируем,

уничтожаем и сжигаем, обращаемся с ними как с отвратительными ничтожными обломками,

какими считаем и самих себя!

Замолчав, Тони отпустил плечи Джека и отошел от него. Тот выслушал все терпеливо, непроницаемым выражением лица.

Тони подошел к окну и посмотрел сквозь стекло невидящим взглядом, затем взъерошил

пятерней волосы. Повисла тяжелая тишина, разделившая собеседников, словно занавес. нарушил ее:

— Страдания — неизбежная участь корней, — заметил он мягко.

— Не знаю, Джек… — отозвался Тони, опустив голову. — Я не уверен, что разгребу всю гадость, что у меня накопилась. Это большая и гадкая куча.

— Не беспокойся, дорогой мой, — ласково проговорил Джек. — Ты преодолеешь препятствие, когда оно встанет у тебя на пути. Не забывай только, что ни одно доброе дело воспоминание, ни __________один истинный, правильный, благородный и справедливый поступок не

пропадет втуне.

— А как насчет всего «неправильного», злого и жестокого?

— Со всем этим может произойти настоящее чудо. — Джек покинул свое кресло, и Тони

почувствовал его тяжелую руку на своем плече. — Бог каким-то образом может превратить плохое, всю эту боль и утраты в нечто совершенно противоположное, в памятники и иконы

доброты и любви. Это непостижимая тайна, но раны и рубцы действительно могут стать

драгоценными воспоминаниями, а страшный окровавленный крест — символом немеркнущей

любви.

— Стоит ли это всех жертв? — прошептал Тони.

— Неправильно ставишь вопрос, сынок. Что «это»? Вопрос в другом: стоишьт лыи этих

жертв. А ответ всегда один: да.

Это «да» повисло в воздухе, как последняя нота, изданная виолончелью и постепенно

замирающая. Рука Джека крепко и поощрительно, если не сказать любовно, сжала плечо Тони.

— Не хочешь прогуляться? — спросил Джек. — Осмотреть территорию, познакомиться соседями? Только, наверное, тебе надо что-то надеть.

— У меня есть соседи? — удивился Тони.

— Ну, не совсем соседи: скорее, сквоттеры. Но я могу отвести тебя к ним, если хочешь. Дело

твое. Я подожду снаружи, а ты пока решай.

Джек вышел, оставив Тони в некотором смятении; его осаждали противоречивые мысли чувства и неразрешенные вопросы. Но любопытство и желание увидеться с кем-то еще, живет в этом месте, пересилили. Тони быстро оделся, умылся, улыбнулся, покачав головой,

своему отражению в зеркале и направился вслед за Джеком.

* * *

Утро выдалось свежее, воздух бодрил и вызывал легкую дрожь. Это говорило о скорой

перемене погоды. Облака на горизонте стали сбиваться в кучу, пока еще не зловещую, но предвещавшую ничего хорошего.

— Надень это. — Джек протянул Тони знакомую мягкую ветровку фирмы «Коламбия». Тони

натянул ее, радуясь, что она не из твида. Джек был одет как обычно, но в руках у него была

шишковатая трость, а на голове старая рыбацкая твидовая шляпа, которую просто нельзя было не

похвалить.

— Классная шляпа! — одобрил Тони.

— Эта старушка? Спасибо. Я все время теряю ее, но она непременно появляется снова.

Ничего не остается, как опять надевать ее и носить, пока она опять не исчезнет.

Окинув взглядом окрестности, Тони с удивлением отметил, что выглядеть тут все стало

получше, будто в прежний хаос внесли какое-то подобие порядка — точнее, намек на порядок. другой стороны, в стенах виднелись дыры, которых раньше, вроде бы, не было. Хотя, может

быть, в прошлый раз Тони просто не обратил на них внимания. Джек указал ему на тропинку,

ведущую к рощице, за которой поднимались к небу струйки дыма.

— Соседи? — спросил Тони.

Джек лишь улыбнулся и пожал плечами, словно не желал вдаваться в подробности.

По пути Тони задал еще один вопрос:

— Джек, я хочу спросить об этом промежуточном месте, которое в некотором роде

представляет меня самого… Меня переместили сюда, чтобы я столкнулся со своими дурными

деяниями?

— Нет, дорогой мой, наоборот, — поспешил успокоить его Джек. — Промежуточное

пространство, как и «жизнь после», основано на всем хорошем, что ты сделал, а не на плохом.

Все плохое не исчезает бесследно, оно тоже присутствует здесь, но его стремятся исправить,

не уничтожить.

— Но ведь… — начал Тони, но Джек, подняв руку, остановил его.

— Да, старое надо сносить и возводить на его месте новое: чтобы произошло воскресение,

сначала должно случиться распятие. Но Бог не отбрасывает ничего, даже самого дурного, что мы

придумали и вызвали к жизни. В каждом доме, предназначенном на снос, есть много хорошего истинного — оно оставляется и переплетается с новым; да новое и не может появиться старого. Благодаря этому обновляется душа. Ты ведь орегонец и должен понимать, насколько

важно перерабатывать и утилизировать отходы.

Джек усмехнулся, и Тони улыбнулся в ответ.

— Строительство-то мне нравится, — признался он. — А вот разрушение старого мне не душе.—

Да, в том-то и загвоздка, — вздохнул Джек. — Старое приходится разрушать, чтобы

создать хорошее, правильное, реальное и истинное. Но разрушать надо с толком. Это не просто

важно — без этого не обойтись. Но Бог в своей доброте ничего не уничтожает без участия

человека. Сам он, как правило, делает очень мало. Мы мастера по возведению фасадов, которые

затем сами же сносим. Если предоставить нам полную свободу, мы становимся злостными

разрушителями. Строим карточные домики, а затем крушим их своими же руками. У нас масса

всевозможных неистребимых привычек: жажда власти и ложь во спасение, стремление создать

себе репутацию, приобрести известность, торговля человеческими душами — все это карточные

домики, которые мы возводим, затаив дыхание. Но, слава Богу, однажды нам все же приходится

сделать вдох — и, сливая свое дыхание с дыханием Бога, мы сдуваем эти домики.

Джек и Тони замедлили шаг. Дорожка сузилась, и идти по ней стало труднее: мешали

вылезшие из-под земли корни и камни. Неприятный запах, вначале слабый, постепенно перерос

в отталкивающее зловоние, и Тони сморщил нос.

— Что это за вонь? Похоже на…

— Кучу отбросов? Они и есть, — подтвердил Джек. — Твои соседи довольно неаккуратны не любят тратить время на уборку. Они не желают сжигать свои отбросы. — Он подмигнул

Тони. — Смотри!

Ярдах в ста впереди на тропинке появились две крупные фигуры, которые двигались навстречу. Джек, подняв руку, остановил Тони.

— Нам с тобой пора расстаться, Энтони. Не знаю, встречусь ли с тобой еще промежуточном пространстве, но в «жизни после» мы не раз увидимся, в этом я уверен.

— Ты оставляешь меня? А как же соседи? Я думал, ты нас познакомишь.

— Я обещал только, что отведу тебя к ним, а всякие церемонии тут ни к чему, — возразил

Джек мягко и, криво усмехнувшись, добавил: — Я не из их любимчиков, и мое присутствие

только внесло бы сумбур.

— Где сумбур, так это у меня в голове, — признался Тони. — Я, как всегда, ничего понимаю.

— Тебе и не нужно понимать, дорогой мой. Главное, запомни, что ты не один. У тебя есть

все, что надо в данный момент.

Джек крепко обнял Тони и поцеловал его в щеку, едва касаясь губами, как отец поцеловал любимого сына.

Тони стал ускользать.

Ситуация усложняется

Настоящий друг ударит тебя ножом в грудь.

Оскар Уайльд

— Боже милостивый!

Выглянув из кухонного окна глазами Мэгги, Тони увидел, как двое мужчин вылезают из

автомобиля «линкольн таункар», остановившегося перед их домом.

— В чем дело, Мэгги? — спросил Тони.

— Тони? — взвизгнула Мэгги. — Слава тебе господи, ты здесь. Куда ты подевался? сейчас это не важно, у нас назрел ужасающий кризис. Ты видишь, кто вылезает из этого

автомобиля? Видишь?

Тони чувствовал, как возбуждение Мэгги окатывает и его, подобно незаметно подкравшейся

волне, но сосредоточил внимание на мужчинах за окном, которые переговаривались, поглядывая

на дом. Вдруг Тони узнал одного из них.

— Слушай, а что, староста Кларенс коп? Ты не говорила.

— Ну да, Кларенс — офицер полиции. Почему я должна была доложить тебе об этом? Что ты

дергаешься? Ты что, совершил что-нибудь противозаконное?

— Нет-нет, — заверил ее Тони. — Это я просто от неожиданности.

— О господи, кто бы жаловался на неожиданности! О боже, они идут сюда. Быстрее, сделай

что-нибудь!

Тони не понимал, чего Мэгги от него хочет. Она была так испугана, что ему захотелось куда-

нибудь спрятаться от неведомой опасности, но в данной ситуации это было абсурдно и смешно.

Тони захихикал. Мэгги кинулась по коридору в свою комнату и стала поспешно краситься. Тони,

не в силах сдержать смех, давал ей советы, где добавить и где убавить. Наконец утихомирился, стал сдерживать обуревавшее его желание рассмеяться и старался даже фыркать. Мэгги гневно воззрилась на свое отражение в зеркале. Если бы взгляд мог убить, в голове валялся бы труп белого мужчины.

В дверь позвонили.

— А почему ты так дергаешься? — спросил Тони.

Убирая со лба последний отбившийся от других волосок, Мэгги прошептала в зеркало:

— Меньше всего мне хотелось бы увидеться сегодня с Кларенсом. Другое дело — второй

мужчина.

— Тот, что постарше, седой? А кто это?

— Да, который с большой Библией. Это пастор Хорас Скор. Потом я расскажу тебе о нем,

если не забуду, — добавила Мэгги с легкой усмешкой, которую Тони воспринял с облегчением.

Дверной звонок прозвенел еще раз.

— Лучше открой им. Они, наверное, заметили тебя у окна, да и машина твоя припаркована дома. Кстати, как тебя угораздило получить такую вмятину?

— Ну не сейчас же, Тони! — прорычала Мэгги. — Ты бываешь просто невыносим.

Она встала, оправила платье и пошла к двери.

— Надо же, пастор Скор! Какой приятный сюрприз! И староста Уокер! Так приятно увидеть

вас после… гм… А я как раз собиралась уходить.

— Да, но… нам надо поговорить с вами, — отозвался пожилой мужчина.

— Ну, несколько минут у меня есть, чтобы угостить вас чашкой чая или кофе. Проходите,

пожалуйста.

Мэгги посторонилась, пропуская пастора и Кларенса, который посмотрел на нее виноватым видом, хотя в уголках его рта пряталась едва заметная ухмылка. Несмотря охватившее ее смятение, Мэгги постаралась как можно приветливее улыбнуться гостям проводила их в гостиную, где пастор уселся, приняв напряженную позу, а полицейский,

напротив, разместился с удобством.

— А старина Гарри[29] порядком напыщен, — заметил Тони.

Мэгги прокашлялась, призывая его к молчанию.

— Ох, простите, ну и манеры у меня! Могу я предложить вам, джентльмены, по чашечке или кофе?

— Мне ничего не надо, — сухо ответил пастор.

— А я с удовольствием выпил бы воды, Мэгги. Если вас не затруднит.

Пастор бросил на старосту косой взгляд, давая понять, что это формальный визит обращаться к хозяйке по имени не следует.

— Почему затруднит? Одну секунду. — Мэгги вышла на кухню и прошептала: — Тони, ты

лучше молчи. Не отвлекай меня. А пастора зовут Хорас, а не Гарри. Для тебя он пастор Скор!

— Да, но…

— Ш-ш-ш! Больше ни слова, ясно?

— Так точно, мэм! Ясно и предельно понятно. Тони замолкает и исчезает.

— Вот спасибо!

Мэгги вернулась в комнату и тем самым невольно прервала совещание, которое шепотом ее гости. Она вручила стакан с водой старосте, тот кивком поблагодарил ее. Мэгги

села, чувствуя себя как на допросе перед инквизиторами.

— Миссис Сондерс… — начал пастор.

— Мисс Сондерс, — поправила его Мэгги. — Я не замужем. — Она улыбнулась Кларенсу тут же внутренне выругала себя за это.

— Да-да, конечно. Мисс Сондерс, как вы знаете, я пастор Скор, один из ведущих пасторов

той церкви, которую вы посещаете вот уже… сколько? Шесть-семь месяцев?

— Два с половиной года.

— Да что вы? Как бежит время! — проговорил пастор. — Сожалею, что мы с вами встречались прежде, при более благоприятных обстоятельствах. Теперь же, после вчерашних

событий… м-да…

— Ах, вы об этом! — Мэгги наклонилась и похлопала пастора по колену. Тот немедленно

отодвинулся как можно дальше, словно боясь заразиться. — Произошло ужасное недоразумение.

Понимаете, я вся испереживалась в последнее время из-за того, что происходит с Линдси, вчера вечером у меня произошел нервный срыв. Я очень сожалею… — Она понимала, извинение получается довольно бессвязным, но не могла остановиться, пока пастор Скор поднял руку и не пресек ее излияния на середине фразы.

— Линдси ваша дочь? — спросил он тоном, почти выражавшим участие.

— Моя дочь? Нет, что вы! — Мэгги слегка растерялась, но, взглянув на Кларенса, заметила,

что тот слегка покачивает головой, предупреждая ее, что не стоит углубляться в эту тему. опять обратилась к пастору: — Вы не знаете про Линдси?

— К сожалению, нет. Но это не имеет значения. Важно другое. На меня, как вы понимаете,

возложены церковью некоторые обязанности, в том числе наблюдение за духовной жизнью

членов прихода.

Тони буквально заржал.

Мэгги хлопнула себя по колену, чтобы успокоить его, а затем потерла колено, притворяясь,

будто убила комара. Она одарила пастора улыбкой, и тот воспринял это как сигнал к тому, можно продолжить разговор.

— В свете… мм… событий вчерашнего вечера я считаю своим долгом помочь заблудшему

стаду и просветить наших людей в тех областях, где мы сбились с пути. Я полагаю, что несу это полную ответственность. Бог знает, что я служу Ему всем сердцем, и этой ночью я сомкнул глаз, исповедуясь Ему и каясь в том, что был грешен и ленив в своем отношении Слову, к фундаментальным доктринам, к церковной практике и поведению членов конгрегации.

Мисс Сондерс, я ваш должник. Вы сослужили нашей конгрегации и мне лично огромную

службу, указав, что мы отступили от правой веры. Поэтому я пришел сегодня к вам, чтобы

поблагодарить вас!

С этими словами пастор удовлетворенно откинулся на спинку стула. Мэгги и Кларенс тоже

откинулись на своих стульях, но в изумлении.

— Ну что же, наверное… ммм… В таком случае — рада помочь! — Вот и все, что пришло

Мэгги в голову.

— Он хитрит! — не выдержал Тони. — Я чую недоброе. Это коварный расчет!

Мэгги опять хлопнула себя по колену и хотела встать, но тут пастор придвинулся к ней

поближе.

— Мисс Сондерс, наша община полна энергии и здоровья. Мы приветствуем дела и поступки

Святого Духа. Мы даем женщинам полное право участвовать в богослужении и даже делать

иногда пророческие высказывания — разумеется, после того, как духовные лидеры выслушают

их и одобрят. Женщины обучают наших детей, и в мире нет более великой ответственности, чем

учить мальчиков и девочек. В них — будущее нашей церкви. Мы исповедуем ту истину, что мы, мужчины и женщины, равны перед Богом…

— Но?.. — прошептал Тони. — Сейчас будет «но», вот увидишь…

Мэгги опять хлопнула себя по коленке и потерла ее.

— И мужчины и женщины могут нести в мир ценности, дарованные Святым Духом; мужчины и женщины необходимы для жизни и развития церкви…

— Вот сейчас… — Шлепок получился очень громким, но пастор не обратил внимания.

— …и мы верны Слову, той истине, которая говорит, что нет больше мужчин и женщин, есть… — Пастор нахмурился еще больше и, подавшись вперед, вперил свой взгляд в глаза Мэгги.

— Та-та-та! — торжествующе провозгласил Тони. — Так я и знал. Речи этого напыщенного

зануды звучат так же, как и… мои, собственно говоря.

— Но Слово говорит о том, какими Бог видит нас, а не о том, какую роль мы играем церкви, и мы всегда должны помнить, что Бог стоит за порядок. Жизненно важно, чтобы

каждый человек выполнял свою роль, и пока он не выходит из роли, отведенной ему Богом,

церковь существует нормально и здоровье всей конгрегации сохраняется и даже прославляется.

Я хочу, мисс Сондерс, показать вам в моей Библии одно место. — С этими словами пастор

достал старый, потрепанный экземпляр Библии короля Якова и открыл ее в том месте, заранее положил закладку.

Кларенс подался вперед, внимание его было приковано к пастору и Библии.

— Позвольте мне, мисс Сондерс, зачитать вам отрывок из главы четырнадцатой Первого

послания к коринфянам. Можете одновременно и сами читать по книге: «Жены ваши в церквах

да молчат, ибо не позволено им говорить, а быть в подчинении, как и закон говорит. Если они хотят чему научиться, пусть спрашивают о том дома у мужей своих; ибо неприлично жене

говорить в церкви».[30]

Читая, пастор выделил голосом четыре словосочетания: «не позволено», «в подчинении«закон» и «у мужей». Закончив чтение, он откинулся на спинку стула и кивнул сам себе полном удовлетворении.

— И поскольку, мисс Сондерс, вы, как сейчас выяснилось, не замужем и, стало быть, у нет мужа, а здесь говорится, что вы должны спрашивать мужа, то место мужа занимают качестве ваших наставников и покровителей представители церковного руководства, и если вас возникнут какие-то вопросы, то я лично готов дать вам совет и оказать поддержку во духовных делах.

В комнате повисло молчание — не столько священное, сколько неловкое. Даже Тони нашел что сказать. Мэгги тоже не имела понятия, как реагировать на такое предложение.

— Это сарказм! — произнес Кларенс спокойным и уверенным тоном.

Мэгги и пастор уставились на него.

— Прошу прощения? — удивленно откликнулся пастор Скор и принял строгий

начальнический вид. — Староста Уокер, я пригласил вас пойти со мной потому, что вы знакомы

с мисс Сондерс и могли бы, как мне казалось, оказать помощь. Но мы ведь договорились, что просто будете молча присутствовать.

— Это сарказм, — медленно и твердо повторил Кларенс. На его каменном, сосредоточенном

лице невозможно было прочесть, какие чувства он испытывает.

— Что вы имеете в виду, брат Уокер? По-вашему, я говорил с сарказмом? — с вызовом

обратился к Кларенсу Скор, но тот не обратил внимания на тон пастора.

— Нет, сэр, не вы, а апостол Павел. Я полагаю, что он выразил в этих строках сарказм.

— Послушайте, Кларенс! Может быть, я не в курсе и вы посещали библейскую школу духовную семинарию? — снисходительно процедил пастор. — Или, может быть, вы приняли

сан и вам теперь доступны все тайны? Вы что, не верите, что Святой Дух ведет нас к истине?

Вызов прозвучал в словах пастора еще более явственно, чем прежде, но Кларенс прежнему не отвечал на него.

— Я верю, сэр, что Святой Дух ведет нас к истине, но иногда мы не видим леса за деревьями

и нам нужно время, чтобы разглядеть ее.

Скор снова схватил свою Библию, открыл ее на том же месте и протянул Кларенсу.

— Так докажите мне это. И не забывайте, что я-то окончил библейскую школу и семинарию

и неплохо знаю греческий.

Кларенс взял книгу из рук пастора и, держа ее так, чтобы им обоим было видно, сказал:

— Вот здесь. Посмотрите на следующий стих. Он начинается с вопроса: «Разве от вас вышло

слово Божие?» Этот вопрос, как и то, что написано дальше, приобретает смысл только в случае, если Павел говорит саркастически, то есть имеет в виду нечто прямо противоположное

тому, что вы только что сказали Мэгги. Он цитирует письмо, присланное ему коринфянами, и не

соглашается с тем, что они написали ему.

— Это полная чушь! Дайте, я посмотрю. — Пастор выхватил книгу из рук старосты внимательно перечитал отрывок.

Глаза у Мэгги стали круглыми, как два блюдца. Она едва осмеливалась дышать.

— А как насчет закона, который цитирует Павел? — парировал пастор.

— Покажите, — попросил Кларенс.

— Что показать?

— Покажите, где Павел цитирует закон.

Пастор Скор столкнулся с человеком, который не боялся возражать ему, и, как часто бывает

с людьми, уличенными в самонадеянности, вместо разговора по существу перешел на личности.

— Вы, молодой человек, спорите с тем, что церковь утверждала столетиями, со столпами

теологии, гораздо более сведущими и мудрыми, нежели мы с вами. А они подтверждают именно

то же, что и я. Речь идет уже не просто о том, что женщина устроила в церкви бедлам, нечестиво

привлекая к себе внимание…

— То есть как это? — возмутилась Мэгги.

— Сэр, мне кажется, вам следует выражаться осторожнее, — заметил Кларенс, но пастора

было уже не остановить.

— Я принадлежу к клиру, Кларенс, и вы должны мне подчиняться и беспрекословно

принимать все сказанное в Священном Писании.

— Простите, сэр, но как офицер полиции Портленда я в ответе перед Богом и перед членами

общества, в котором живу.

— Ах вот как! Значит, вы ничем не лучше этой… этой блудницы.

Скор сразу же пожалел о том, что вышел из себя, потому что Мэгги и Кларенс вскочили своих мест. Грозно нависая над священником, Кларенс потребовал:

— Вам следует извиниться, сэр! Это выходит за всякие рамки!

— Вы правы, — неохотно согласился пастор. — Я приношу свои извинения за то, что

потерял самообладание. Простите меня, — сказал он Мэгги. Затем он обратился к Кларенсу, было видно, как гнев поднимается над его тесным накрахмаленным воротничком. — Вас молодой человек, я попрошу, как и эту женщину, больше не посещать мою церковь. И будьте

добры, пришлите мне как можно скорее заявление о выходе из совета старост.

— Делайте что хотите, мистер Скор, но я такой бумаги подавать не собираюсь. А сейчас лучше немедля покинуть этот дом! — Кларенс говорил спокойным и ровным, но повелительным

тоном, в котором чувствовалась сила.

— Вот это парень! — восхитился Тони, и Мэгги, хоть и закусила губу, не могла скрыть

улыбки.

Не говоря больше ни слова, пастор вышел из дома, хлопнул дверцей автомобиля и медленно

поехал прочь под бдительным взглядом полицейского.

— Боже, спаси нас от тех, кто еще не уличен, — произнес Кларенс, вздохнув. Затем,

связавшись по рации с полицейским участком, он обратился к Мэгги: — Через пять минут мной пришлют патрульную машину. Я прошу у вас прощения, Мэгги. Хорас неплохой человек,

просто привык считать себя непогрешимым. Я не ожидал от него такого выступления, и мне

очень неудобно, что я стал его участником.

— Он что, шутит?! — вскричал Тони. — Не считая вчерашней потехи, я в жизни не видел