Другие влияния в эпизодах контакта

Существуют три дополнительных фактора в развитии эпизодов контакта. Они могут одновременно и мешать и привлекать. Это любовь, ненависть и безумие. Мешают они потому, что мы их боимся, они грозят разрушить наши привычные границы переносимого. Привлекательны они своей силой, которая ведет нас неведомыми путями, поднимая на поверхность наши внутренние резервы. Эти переживания чрезвычайно сильны, под разными личинами они пронизывают многие эпизоды контакта. Каким бы опытом ни обладал человек в любви, он будет чувствовать подъем, если любит или любим, а его самоощущение может сильно изменяться.

Любовь. Любовь может иметь мягкие очертания дружелюбия и приятия, продвигаясь к обольщению, сексуальной игре, а затем к преданности и зависимости. Если бы не зависимость, любовь не была бы таким рискованным делом и в терапевтической ситуации, и в жизни. В терапии, где любовь практически неизбежна, мы учимся видеть разницу между любовью и зависимостью, любовью и одержимостью и даже любовью и сексуальностью. Для начала в процессе работы надо принять свои чувства и признать за ними возможность удовлетворения разными способами, какие только позволит изобретательность.

Терапевтические отношения помогают человеку преодолеть привычное сопротивление любви. Тогда он начинает понимать, что можно любить свободно, без лишних ухищрений и стереотипов. Однажды поднявшись над условностями, он получит возможность чувствовать удовлетворение в терапевтических отношениях, несмотря на принятые ограничения. Если человек влюбится в реальных жизненных обстоятельствах, он не будет таким однообразным, у него появится гораздо больше шансов быть счастливым в любви. Освободившись от стереотипных требований, человек уже не так боится зависимости, потому что не сосредоточен целиком не предмете своей любви, а может воспринимать весь романтический контекст происходящего.

К примеру, влюбившись в терапевта, пациент может захотеть переспать с ним. Но не получив желаемого, он все равно будет открыт к другим возможным способам взаимодействия, которые делают отношения волнующими и полными смысла. Это оказывает на пациента благотворное влияние, но он по-прежнему нуждается в полноценных любовных отношениях. Однажды испытав потребность в любви, он будет готов получить то, что хочет, как только появится возможность. Однако не будет ли его готовность лишь замещением его сексуальных побуждений? Это возможно только тогда, когда человек ожесточенно держится за свой единственный идеал и пытается добиться его любым способом. «Противоядием» от такой фиксации может быть понимание, что любой опыт ценен сам по себе и не является лишь заменителем другого. И тогда человек не станет узником своих порывов. Ощущения едва ли приведут его самоуничижению. Чувства не могут длиться вечно, они идут по начертанному пути и исчезают, уступая место другим. Изначальный страх перед преждевременным концом ведет к привязанности к чему-то незыблемому, к необходимости иметь гарантию на всю жизнь, к попытке сохранить то, что непостоянно по определению.

В терапии мы можем помочь человеку осознать изменчивость существования – от движения к движению, от года к году. Когда наши чувства завершаются, начинаются другие – это непрерывный процесс, не идеализирующий одно-единственное чувство.

Однако мы не хотели бы недооценивать реальную дилемму, связанную с интенсивностью чувства в терапии. Чувство крайней необходимости может стать настолько сильным, что разрешить его становится непросто, а потребность в завершении становится ловушкой. Человеку нелегко поверить, что любовь не означает привязанность, особенно если она не вознаграждается вниманием, предписанным нашими социальными нормами.

Руфь была разочарована и разгневана, когда я не посетил ее в больнице после несложной операции. Она чувствовала мою симпатию, когда мы работали вместе. Теперь, когда я не навестил ее в больнице, Руфь решила, что это была вовсе не симпатия, а какой-то хитрый терапевтический трюк. Она должна была понять, что мое теплое отношение к ней было искренним, просто оно не означало обязательного визита в больницу. Это могло вызвать ее гнев и разочарование, но никак не обесценивало ни моих нежных чувств к ней, ни веры в ее привлекательность, которая не зависит от того, буду ли я постоянно оправдывать ее стереотипные ожидания. В это трудно поверить, но любовь может быть сильной и без слияния. Тем не менее, столкновение с действительностью заставляет пациентов принимать любовь ее такой, какая она есть, а не такой, какой она должна быть.

На первый взгляд, это звучит как рациональное отношение к любви, где один партнер не чувствует себя обязанным отвечать на ожидания другого. Однако это не так. Конечно, на определенном уровне отношений всегда существуют ожидания. Но еще важнее, чтобы эти ожидания не были подобны долговым обязательствам. Они просто являются частью процесса взаимного узнавания и представляют собой чувственное проявление того, как один человек относится к другому.

В конце концов Руфь поняла, что мое отношение к ней было искренним, но не обязывало меня к визиту в больницу. Есть большой соблазн объяснить поведение Руфи лишь как бездумное повторение ее незавершенного чувства к отцу, который не уделял ей внимания. Давление любовных отношений может быть очень велико. Брейер обнаружил это много лет назад и оставил психоанализ именно из-за этого. Фрейд изобрел концепцию переноса, чтобы с ее помощью защитить себя и деперсонализировать контакт, утверждая, что все эти чувства не имеют отношения к личности терапевта.

В гештальт-терапии мы стараемся сфокусироваться на актуальных отношениях. Испытывая любовь, человек восстанавливает полноту самоощущения, которая в обычной жизни может быть слабой или отсутствовать вовсе. Любовь – это не просто ритуал или социально приемлемый случай мономании. Она не привязана неизменно к одному объекту, а является потребностью человека, который любит. Если человек сможет научиться любить разных людей по-разному, у него будет больше шансов для исполнения желаний. В безопасной ситуации терапии или группы, в длительных отношениях или во время волнующей встречи с приятными людьми, во время близости, в разгар веселья или в печали (когда человек особенно нуждается в любви) – пациенты имеют оптимальные условия для того, чтобы любить.

Мы все знаем, что любовь может быть прекрасной и счастливой без таких стереотипов и обязательств, как постоянство, исключительность и страсть. Любовь к преподавателю может вдохновить на серьезную учебу и дать новое направление мыслям и общению с людьми.

Считается, что говорить о своей любви стыдно. Люди должны понять, что если любишь кого-то, это не значит, что надо вступать с ним в брак, ложиться в постель, приглашать на вечеринки, проводить все время вместе. Это совсем не обязательно! Можно ждать, но только не требовать!

Ненависть. Ненависть, как и любовь, оказывает сильное влияние на поведение и переживания людей, она заставляет их совершать невообразимые поступки и испытывать сильные чувства – гнев, отверженность, подозрительность, борение, отчужденность и др. Ненависть – это «остаточная деформация», полученная от опасных, невыраженных чувств, слов или действий. Ненависть может стать центром эпизодов контакта. Она, как и любовь, является силой, которая стремится нарушить контакт. Особые контакты, в которых присутствует ненависть, настолько захватывают, что если ненависть не имеет выхода в процессе терапии, шансы контакта серьезно снижаются. Заторможенный контакт очень важно восстановить. Человек боится чувств, которые могут возникнуть, если ненависть выйдет на свободу. Он страшится возможных последствий.

Дать волю фантазии и высказать свое мнение воображаемой матери или начальнику, поколотить соседского хулигана, в гневе посетовать на судьбу, ответить «нет» другу, решительно отстаивать свои права перед терапевтом или группой – все эти опыты контакта необходимы, иначе может наступить отчужденность и бессилие в общении с людьми.

Многочисленные формы, которые принимает ненависть, являются источником сильного возбуждения и угрожают поглотить человека в своем губительном потоке. Никто не может легко мириться с такими последствиями. Задавая темп и время выражению ненависти, нужно быть особенно осторожным, чтобы сохранить целостность человека. Если кому-то нужно восстановить мир в душе путем завершения действия, выплеснув ненависть, это должно произойти органично в момент кульминации, без насилия. Довольно глупо провоцировать зажатого человека к выражению своего гнева.

Иногда в самом начале сессии человек заявляет, что пришел сюда, чтобы дать выход своему гневу. Такое намерение окрашивает все его отношение к группе. С другой стороны, группа действительно может стать для него источником поддержки, и было бы нецелесообразно использовать группу как фигуру, чтобы «вонзать в нее булавки». Такой нарочитый гнев так же нелеп, как балаганное представление Петрушки. К сожалению, возможностей для естественной враждебности более чем достаточно, и нам не нужно искусственно навязывать ее. Она обязательно появится.

Одна пациентка в момент ярости схватила мою любимую пепельницу и расколотила ее на мелкие кусочки. Я подошел к ней и сильно треснул по заднице. Дамочка ужасно удивилась – она думала, что в терапии ей все позволено. Нечего говорить, что этот эпизод контакта, несмотря на краткость, был из ряда вон выходящим. Мы получили несколько уроков и много узнали: она – что чувствуешь, когда разбиваешь пепельницу; я – что чувствуешь, когда сильно бьешь пациентку; и еще – покорное возвращение к реальности, к счастью, без унижения; и последнее – примирение. Боль была для нее такой же важной частью эпизода, как и разрешение. Перед этим враждебность моей пациентки выражалась лишь пассивно – в молчании, сомнении, замешательстве. Ее недоступность вылилась в гнев, правда, не в лучшем исполнении, но он принес ей ощутимое разрешение. Проще говоря, гнев был для нее плодотворным событием.

Другие проявления ненависти в эпизодах контакта менее выразительны – скучный разговор, пропуски занятий, опоздания и т.д.. Когда люди ни на йоту не хотят показать свою враждебность, они стараются свести контакт до минимума. Уклонение не позволяет им достичь цели и делает их недоступными. А им следовало бы сосредоточиться и определить свои чувства и их направленность. Человеку, ретрофлектирующему враждебность, легче признать свои чувства. Ему нужно развернуть их и направить от себя к соответствующей цели. В психотерапии ненависть всегда занимала важное место, в этом нет ничего нового или неожиданного. Новой является концепция границы контакта – как места восстановительного терапевтического действия и эпизода контакта – как результата жизненных событий, внутри которых создается восстановительный контакт.

Безумие. Рефлекторный страх перед безумием глубоко таится в существе человека. Этот страх определяет и пронизывает все контакты, которые он готов допустить. Особенно сильно боятся безумия те, чей способ защиты выглядит безумным. Некоторые люди идут на все, чтобы доказать свое психическое здоровье: видящий галлюцинации настаивает на их реальности; кататоник так сильно борется с порывами возбуждения, что даже не может встать со стула; депрессивный глубоко верит в тщетность существования, только бы его собственные «безумные» потребности не выплыли наружу.

Мы все до некоторой степени делаем то же самое, отказываясь от контактов, которые грозят нам безумием. Страх перед безумием надо учитывать и в развитии эпизодов контакта. Отчасти это мера безопасности для сохранения целостности человека, отчасти – происходит потому, что страх перед безумием порождает настороженность и мощное противодействие контакту.

Вспомните, что испытывает человек, если он слишком близко подходит к Я-границам – страх исчезновения, разрушения или отчуждения самого себя. Кроме того, он чувствует, что у него мало шансов добиться результата. В этот момент человек боится потерять направление, его поступки могут стать непредсказуемыми, а их результаты – ненадежными. Конечно, сойти с ума значит испытать острейшее чувство потери выбора. Похожие чувства, только в более мягкой форме, человек испытывает, когда убеждается в своей глупости, или находится в состоянии крайнего волнения, или вступает в противоречие с чьим-то суждением. Эти «мини-сумасшествия» – обычное явление в терапевтических ситуациях. Люди, которые невнятно говорят; избегают прикосновений, робеют выступать перед людьми; боятся признаться в постыдном занятии мастурбацией – это узники своего страха перед безумием. Для них безумие является неприемлемым, чрезмерным проявлением, оно угрожает им потерей контроля над собой.

Иногда действительно существует риск потерять власть над собой, но не часто. Нужно различать, где страх является только анахронизмом, а где соответствует реальности. Если человек действительно боится, что его глупость перерастет в гебефрению, или считает, что, однажды начав плакать, будет плакать всегда, он сочтет необходимым спрятать свою глупость или слезы.

Очень важной помощью в формировании чувства самоконтроля является понимание того, что все эти вспышки могут получить завершение и уступить место другим важным аспектам существования.

Необходимая помощь в исследовании этих «мини-сумасшествий» может прийти из разных источников. Например, если кто-либо захочет временно отказаться от обычных ограничений, ему понадобится уверенность в том, что терапевт или кто-то еще обязательно справится с ситуацией. Даже йогу нужен помощник, когда он погружается в нирвану, чтобы его случайно не переехала машина.

Кевин дошел до судорог от страха, когда с удивительной ясностью увидел, как с неба прилетает гигантское чудовище и глотает детей, играющих на траве. В бессильном отчаянии Кевин начал кричать так, как будто чудовище уже здесь, а потом горько заплакал. Когда я обнял и стал утешать его, он постепенно успокоился. «Где я найду тебя, если ты будешь мне нужен?» – это серьезный вопрос. Когда человека манит приключение и он интуитивно чувствует, что его собственных ресурсов может не хватить, – тогда он задает этот вопрос.

Другой источник поддержки – это уверенность в том, что поворот к прошлому – неприемлемому и немыслимому переживанию будет постепенным и именно таким, как нужно. Человеку нужно знать, что его Я-границы будут расширены без ущерба, и в случае необходимости найдутся пути к отступлению. Может быть, ему не понадобится отступать на большое расстояние, но он должен чувствовать, что может вернуться так далеко, как потребуется. Это основная предпосылка к эксперименту, который описан в главе 9. Главный смысл заключается в том, что мы уделяем большое внимание сопротивлению и меняем условия исследования в соответствии с природой сопротивления.

Представьте себе, что мы просим человека смотреть на то, о чем он говорит. Предположим, что ему это трудно. Чтобы снизить накал эксперимента, мы можем попросить его просто смотреть по сторонам и описывать то, что он видит. Однажды возродив желание видеть предметы в безопасных условиях, человек сможет упражнять свое зрение даже при пугающих обстоятельствах. Возможно, кого-то пугала идея смотреть в упор на другого человека. Ему казалось, что он может не сдержаться и совершить грубые действия. В результате терапевтического «эксперимента» он убеждается в том, что он может так смотреть, даже чувствуя возбуждение, и не испытывать скованности. Постепенное развитие усваивается лучше и бывает менее рискованным и болезненным.

Однако у постепенного развития есть определенные ограничения. В жизни все не так просто, человек должен быть готов к неожиданным столкновениям, которые могут вызвать вспышку. Каждый хочет верить, что сумеет справиться с этими вспышками. Соотношение безрассудства и осторожности часто становится главным фактором в определении стиля жизни или работы.

Безрассудство не всегда бывает хаотичным или выпадающим из реальности. Например, боевой генерал во время сражения делает свое дело лучше и эффективнее, чем обычный осмотрительный человек. Безрассудный пациент будет продвигаться быстрее, чем осторожный, но он должен захотеть пройти через боль и ошибки на своем пути к разрешению и росту. Иногда безрассудство может быть действительно поучительным и иметь меньше погрешностей, чем осторожные действия. То, что для одного человека будет отчаянным риском, для другого – окажется прекрасным прорывом. В этом смысле отношения между терапевтом и пациентом становятся коварным занятием. Порой они могут напоминать цирковых акробатов, политических стратегов, любовников или охотников на диких зверей. Если они потеряют свою цель, это серьезная неприятность; но лучшие из них сохраняют в себе дух безрассудства – они быстрее справляются неприятностями, чем осмотрительные люди.

Другой источник поддержки при столкновения с безумием – когда человек понимает, что не должен делать того, чего не хочет. Важно учитывать саморегуляционный характер человеческого выбора. Иногда можно столкнуться с протестом против определенного действия и не возвращаться к поведению, которое было отвергнуто. Например, представьте себе, что мы просим человека поговорить с воображаемой матерью, представив ее сидящей на стуле напротив. Он говорит, что не хочет этого делать, что не любит притворяться. Мы спрашиваем его, что именно вызывает у него протест. Он отвечает, что когда был маленьким мальчиком, у него было три сестры, которые все время играли в «притворялки» и втягивали его в свои игры. Однажды в канун праздника Всех Святых они нарядились в маскарадные костюмы, а его уговорили надеть женскую ночную сорочку. В этом наряде его и увидел приятель. С тех пор он всеми силами старался забыть пережитое унижение. Когда мы спрашиваем его, что он чувствует, когда рассказывает эту историю, он говорит, что это воскресило в нем всю былую ненависть ко всем участникам тех событий: сестрам, парню, который уличил его, и матери, которая все это допустила. Это совершенно новая ситуация. В этом случае человек не оказал сопротивления придуманному упражнению и не стал его выполнять под нажимом – он действительно злится. Он открыто высказывает нам свое негодование и открывает свою способность к самоподдержке, как если бы он выполнил задание поговорить с воображаемой мамой.

Но главное, что помогает справиться с безумием – это смелость. Она позволяет посмотреть на своего «демона» и поверить, что это можно пережить, сохранив здравый ум и личную целостность

Человек, который дурашливо смеется, обнаруживает, что его смех в конце концов затихает. Одержимый гневом обнаруживает в нем союзника, а не врага. Депрессивный человек может вступить в контакт со своей глубокой печалью и испытать живые чувства, а не депрессивный ступор. Человек, который боится маниакального состояния, обнаруживает, что, разрешив себе это, он не впадает в бесконечную манию, и истощение приносит ему пользу. Человек, который говорит как ребенок, не начинает деградировать и впадать в детство, а может позволить себе детские забавы.

И так до бесконечности... К душевному здоровью и согласию легче прийти, не ограничивая себя безопасностью, смело вступая в жизнь. Очерчивая границы, человек рискует утратить психическое здоровье. Если он станет избегать борьбы, быть может, ему будет удобно, но он рискует зачахнуть. А когда он вступает в эту борьбу и побеждает в ней, то дает волю свободному духу.

ОСОЗНАВАНИЕ

Осознавать наше тело на языке наших знаний и поступков – значит чувствовать себя живым. Такое осознавание является важной частью нашего существования как живых и чувствующих людей.

Микаэль Поляный

Обычно к гештальт-терапии предъявляют претензии, что она целиком опирается на осознавание. Считается, что пациенты и так склонны слишком осознавать то, что делают, и нуждаются скорее в том, чтобы на время терапии освободиться от осознавания и быть более пластичными и спонтанными. На первый взгляд, такое заявление имеет резон. Гештальт-терапевт часто повторяет вопрос: «Что вы осознали из того, что делали; что чувствовали, чего хотели?» Чтобы ответить на такой вопрос, человек должен отвлечься от актуального общения, направить свое внимание на себя и определить, что же в действительности произошло. Он должен суметь дать отчет другому человеку в том, что обычно находится в фоне или не привлекает внимания.

Некоторые люди в лучшем случае считают, что это бессмысленное занятие, в худшем – что оно подрывает актуальную деятельность. Они рассматривают такую сосредоточенность на самих себе как отвлечение внимания от потока происходящих событий. Это все равно что спросить у сороконожки, с какой ноги она встает, а потом наблюдать, как она безнадежно пытается в этом разобраться.

Однако эта критика не учитывает двух фактов. Во-первых, человек часто слишком перегружает сознание, потому что сознательное погружение в себя не дает ему возможности сделать нечто, чего он не хотел бы осознавать. Он, как радар, охраняет себя от поведения, которое не находится под его сознательным контролем. Он не хочет делать того, чего бы он не хотел бы осознавать, и не хочет осознавать то, чего не хотел бы делать. Человек, которому исключительно важно осознавать подробнейшие детали своего поведения и реакций окружающих, может блуждать в потемках и не знать, к примеру, о своей скрытой гомосексуальности. Он будет уделять особое внимание социальным рассуждениям, чтобы оградить себя от осознавания своих собственных страхов. Это избегание устрашающего осознавания поддерживает его сознание в напряжении и нарушенном равновесии, его легко смутить и обидеть. И все же так безопасней.

Восстанавливая готовность к осознаванию, человек неизбежно будет на время втянут в процесс чрезмерного осознавания себя. Как тот, кто был надолго прикован к постели и не мог ходить, будет более осмотрительным и постарается осознавать каждый свой шаг, когда встанет с постели. Потом, когда он вернется к здоровому образу жизни и станет ходить, как обычно, он перестанет обращать особое внимание на свои движения. То же происходит и с человеком, который хочет развиваться психологически. Поначалу осознавание покажется ему необычным, он будет осмотрительным и осторожным с тем, что возникает непроизвольно. После того, как осознанное будет принято и усвоено, человек забудет об этом, чтобы просто использовать полученный опыт как поддержку своей спонтанности и естественного поведения.

Второе опровержение претензий состоит в том, что в момент сильной включенности человек не сразу может осознать свое участие в процессе. Это происходит потому, что его внимание направлено вовне, интерес к фигуре держит его в напряжении и определяет его действия. Если бы он хотел осознать свои собственные действия – как это бывает, когда необходимо достичь совершенства, – ему бы это с легкостью удалось. Самые опытные практики в любой сфере деятельности способны к быстрому осознаванию, если это необходимо.

Мы приводим размышления Пабло Казальса[55] о том, как артист анализирует свое творчество. Обратите внимание, как он вступает в соприкосновение с тем, что происходит во время исполнения. Он, как жонглер, который в любой момент знает, где находится булава, использует осознавание, чтобы сориентироваться и получить информацию о своем исполнении:

«Я обучаю своих учеников одной из самых важных вещей – распознавать, каким образом и в какой момент они могут расслабить руку и кисть. Даже во время быстрого пассажа можно найти момент для отдыха. (Это может произойти за десятую долю секунды.) Такой отдых совершенно необходим исполнителю. Если кто-то не примет этого во внимание, наступит день, когда он не сможет расслабиться (как если бы не смог дышать) – и тогда неизбежно истощение. Утомление руки и кисти, которое обычно возникает от волнения или «страха сцены» бывает следствием напряжения мышц. И все же воля исполнителя должна преодолеть это препятствие. Сознательная практика расслабления весьма полезна для полного контроля над собой во время концерта... Если вы обратите внимание, что когда вы думаете, то находитесь в состоянии полного расслабления. Можно даже обнаружить некоторые части тела, расслабленные более других. Но не думайте, что сохранять гибкость пальцев и кисти так легко. Навык приходит после длительных упражнений... Только импульс, идущий из центра тела, а не от каждой конечности, может сгруппировать движения в единое целое, принести лучшие результаты и уменьшить утомление».

С помощью осознавания гештальт-терапия тоже помогает восстановить способность человека к интеграции. Прежде чем человек сможет изменять свое поведение, он должен впитать в себя те ощущения и чувства, которые сопровождают эти изменения. Восстановление процесса осознания, что бы оно ни вскрывало – это серьезный шаг на пути к развитию нового поведения.

Человек учится как лучше осознавать либо путем различных упражнений, либо с помощью чуткого терапевта, направляющего внимание пациента на важные детали его поведения, которые прежде игнорировались.

В психотерапии это возникает тогда, когда разнообразный человеческий опыт разделяется на кульминационный опыт и части, составляющие опыт.[56] Кульминационный опыт – это собирательная форма, полное и цельное событие, которое является центральным для человека. Например, в записи этих слов акт письма является кульминацией жизненного опыта, который привел к этому моменту и сформировал часть собирательного акта письма. Более того, каждое движение пальца, каждый вздох, каждое направление мысли, каждое колебание внимания, доверия, ясности – все объединяется вместе, чтобы соединиться в собирательной опыт: «Я пишу».

Элементы единого целого являются частью опыта. Эти части обычно находятся за пределами внимания человека, но их можно исследовать и найти их взаимосвязь с кульминационным событием. Так делает гурман, когда пробует соус. Сначала он имеет дело со вкусом однородной и смешанной массы. Затем он начинает тщательнее дегустировать аромат, чтобы определить ингредиенты, входящие в состав соуса. Он может узнать определенные пряности, вино, пропорцию масла, яиц, сливок. Он может менять творческий ритм между анализом и синтезом, переходя от определения состава к общему вкусу и назад к компонентам.

То же происходит с процессом осознавания. Человек может определять «ингредиенты», составляющие основу будничных переживаний. М.Поляный[57]. так описывает этот процесс: «Процесс постижения – это соединение разобщенных частей в постижимое целое».

Так человек приходит к постижению мира, самого себя и своего опыта. Он двигается между целостным опытом и осознаванием элементарных частей этого опыта, которые делают его существование динамичным, постоянно обновляющимся циклом.

В своих лучших формах осознавание – это всегда имеющееся средство сохранения себя в происходящем. Этот непрерывный процесс можно «включить» в любое время, он работает лучше, чем случайные или единичные озарения (как инсайт – insight), которые возникают только в определенные моменты и при определенных условиях. Осознавание же существует всегда, как подводное течение, готовое «выплеснуться», когда это необходимо, освежая и оживляя чувства. Более того, когда концентрация на осознавании поддерживает интерес к актуальной ситуации, повышается интенсивность не только терапевтического, но и жизненного опыта. С каждым новым осознаванием человек ближе подходит к выражению своих жизненных тем.

Вот простой пример такого пошагового осознавания. В самом начале сессии Том осознал, что он сжимает челюсти, и сделал первые шаги, чтобы избавиться от манерности в своей речи. А затем попытался восстановить некоторые детские воспоминания. Том занимал пост министра, который требовал от него умения говорить твердо и убедительно, но чувствовал, что не может произносить слова так, как ему хотелось бы. В его голосе звучали металлические нотки, он выговаривал слова, как сломанный робот. Я обратил внимание на странное положение его челюсти и спросил его, что он чувствует в этом месте. Он сказал, что чувствует напряжение. Я попросил его утрировать движения рта и челюсти. Он почувствовал, что сопротивляется этим движениям, а затем рассказал, что осознал с того момента, как ощутил замешательство и начал сопротивляться. Он вспомнил, что его родители постоянно придирались к тому, как он говорит, и упрекали, что он не слушает их.

В это время он почувствовал напряжение в горле: Том говорил с мышечными усилиями, фокусируясь на своем голосе, не помогая себе дыханием. Я показал Тому, как можно согласовать речь и дыхание, используя больше воздуха в качестве источника поддержки. Ему было настолько трудно говорить, что речь почти граничила с заиканием. Когда я спросил, заикался ли он когда-нибудь, Том встревожился и вспомнил, действительно заикался до шести или семи лет, но давным-давно забыл об этом. Однажды, когда ему было три или четыре года, мать позвонила ему откуда-то издалека и спросила, что бы он хотел получить в подарок. Он выговорил «барабан», но мать услышала «болван» и рассердилась, решив, что он хочет обидеть своего младшего братишку. Он вспомнил и другую сцену. Его мать была в ванной, и поначалу ему показалось, что оттуда доносится ее смех. Но через некоторое время он понял, что это были ее истерические рыдания, и испугался. Том снова вспомнил то ужасное чувство несоответствия. Теперь, когда он переосмыслил эти события, то осознал то чувство смятения, возникшее когда его не поняла мать и когда он не понял ее. После того, как он вновь пережил свои прошлые чувства, речь его стала более плавной, а челюсти начали двигаться свободнее. Он почувствовал расслабление и обновление.

Осознавание может быть таким же простым, как солнечные лучи, которые освещают все, на что попадают. Но мы хотели бы обратить особое внимание на четыре аспекта человеческого опыта, которые могут быть осознаны: осознавание ощущения и поведения, осознавание чувств, осознавание желаний и осознавание ценностей и оценок.

Ощущения и поведение[58]

Определение основных ощущений – нелегкая задача. Если бы можно было преодолеть пропасть между основными ощущениями и более сложным поведением, несоразмерных или бессвязных действий было бы намного меньше. Человек может есть не только потому, что голоден, но и потому, что наступило обеденное время, или потому, что потом у него не будет времени поесть, или просто за компанию.

Связь между ощущениями и поведением человека не всегда ясно прослеживания. Не удивительно, что возникающая в результате путаница только усугубляет кризис идентичности. Как человек может знать, кто он, не имея минимальных представлений о том, что происходит у него внутри? И как можно знать, что происходит у него внутри, если его собственный опыт так часто не соответствует тому, что говорят окружающие? Когда он был маленьким, ему обещали, что прививка – это не больно. Но ему было больно! Чему же теперь верить – своей руке или всезнающим взрослым, которые раньше всегда были правы? И поэтому люди едят, когда им одиноко, занимаются любовью, когда злятся, выступают с трибуны, когда сексуально озабочены. Такое извращение связи между ощущениями и поведением – свидетельство отчуждения от самого себя.

Ощущения находятся в тандеме с действием или выражением чувств; они служат «трамплином» для действия, а также средством для осознавания действия.

Концепция синаптического опыта иллюстрирует такую взаимосвязь. Синаптический опыт – это опыт единства осознавания и выражения чувств. Термин «синапс» используется здесь в двух смыслах. Греческое слово «синапс» буквально означает «связь» или «единство». В физиологии синапс – это функциональное соединение нервных волокон с помощью биоэлектрической энергии, которое формирует нервную дугу. Нервная дуга соединяет отдельные нервные волокна и связывает сенсорно-двигательную систему в крепкий функциональный союз. Синаптический опыт – это метафора, которая фокусирует внимание на сенсорно-двигательных функциях, представленных в личностном опыте, где осознавание – это сенсорный опыт, а выражение – моторный опыт. Хотя в данном случае основное ударение падает на индивидуальное восприятие, выражение возникает из осознавания, и вместе они образуют единый опыт.

Человек может чувствовать это единство, когда осознает, например, свое дыхание во время беседы или гибкость своего тела в движении, или свое вдохновение во время рисования. Когда осознания и выражения едины, может возникнуть глубокое чувство настоящего, целостности личности, ясности восприятия и живости внутреннего опыта.

Люди искусства хорошо знают, что такое синаптический опыт. Театральный режиссер, музыкант, певец, танцор, драматический актер – все они действительно осознают свои ощущения и выразительные действия. Сила голоса, положение рук, точность жестов и походки – эти качества сопровождают каждую роль. Они зависят от чувственных изменений в собственных ощущениях. Затем они используют эту чувствительность как выразительное средство, чтобы передавать свои эмоции зрительному залу. Вот что пишет об этом Казальс[59]:

«Ошибается тот, кто не спрашивает себя или не слушает «голос» своей артистической натуры (конечно, если таковая у него есть). То, что мы чувствуем – важнее всего, и именно это мы и должны выразить. ...Исполнитель, хочет он того или нет, является интерпретатором и может пропустить произведение только через самого себя».

Творческие люди – артисты, художники, скульпторы, композиторы, драматурги, поэты – балансируют на самом краю своих ощущений. Их «творческая продукция» всегда является проекцией самих себя. Творческий человек глубоко осознает свои чувства и одновременно может сочетать выражение чувств и собственных проекций. Для того, кто не так одарен художественно, но может столь же сильно реагировать на свои внутренние ощущения, подобное соединение осознавания и выразительности кажется чудом. Такой союз становится основой для творчества. Более того, для всех жизненных ситуаций, в которых подобное случается, этот союз неизбежен.

Существуют различные терапевтические методы соединения осознавания и выражения чувств, но большинство из них совпадают как в отношении к внутренним процессам (иногда включающим ощущения), так и в системе их выражения. Многие терапевты сойдутся во мнении, что если пациент осознавал свои переживания, когда рассказывал о своей любви к матери, о том, как она пела ему колыбельную песню, его рассказ будет сильно воздействовать как на него, так и на слушателя. Его тело будет влажным, теплым, подвижным, трепещущим. Острота этих ощущений усиливает живительную силу его рассказа. В результате единства ощущений и слов рассказ станет неоспоримым подтверждением его прошлого опыта любви.

Исследование восприятия – не новая тема в психологии. Еще Вильгельм Вундт рассматривал чувственный опыт как корень, из которого развивается высшее сознание. Беда в том, что его исследования никогда не носили терапевтического характера. Тем не менее, и раньше существовали гуманистические взгляды, которые провозглашали новое понимание развивающей силы ощущений. Шехтель[60] был одним из тех, кто особенно подчеркивал общность ребенка и взрослого в том, что касается их первичных, основных и непосредственных ощущений. Он пишет:

«Если взрослый человек может отвлекаться от конкретного источника восприятия, он способен предаваться просто ощущению... Например, он может испытывать приятное чувство тепла и не воспринимать это как тепло воды или воздуха. В этом случае его ощущения приближаются к восприятию ребенка, которому важен не столько объект, сколько ощущения как таковые».