Новые трудности. «Где мы?» Михаил теряет сознание

Перейдя речку, мы начали подыматься в гору. Местность скалистая, кругом каменные осыпи, состоящие из глыб разных размеров, больших и маленьких. Под ногами сыпучий камень-щебенка, поэтому тропы почти не видно. Она там только одна, по ней местные пастухи гоняют скот, и идти надо очень точно. Если собьешься – залезешь в дебри и будешь ходить неизвестно сколько.

И вот мы сбились и пошли в эти «дебри». Полдень, жарко, мы с рюкзаками… Михаилу с сердцем стало плохо – здоровье у него было слабенькое. Я растерялся: не знаю, что делать, чем помочь (ведь даже воды нет) и не знаю, куда идти – вижу, что мы уже сбились с тропы. Слава Богу, увидел нас местный пастух, начал нам кричать:

– Э-э!.. Куда вы! Куда вы! Здесь тропа! Здесь тропа!..

Выбрались мы кое-как на тропу, и пошли дальше.

Дошли до озера, расположились на ночевку. Утром пробудились от какого-то стука. Смотрим: старый, сгорбленный человек, по виду грузин, работает топором. Вид у него такой суровый… Думаем: «Это, наверное, лесник». Мы же не знали, в каком положении здесь находимся, поэтому боялись каждой встречи, т.к. она могла обернуться для нас самыми непредвиденными последствиями. Как позже выяснилось, то был брат лесника. Он приходил смотреть бревна, которые сносит река, чтобы выбрать себе что-нибудь для хозяйства.

Вокруг озера.

Бесовские смущения

Нам предстояло переправиться на другую сторону озера. Можно было идти по берегу, и можно было переправиться по воде. Переплыть, конечно, было бы гораздо проще, но ни лодки, ни плота у нас не было. В одном месте около берега мы обнаружили какой-то плот, но трогать его не стали – побоялись, что если поставим его на другом берегу, скажут: «Куда делся плот? Кто там пошел в горы?» Поэтому решили идти по берегу.

Обходили мы это озеро с большими трудностями. Путь нам постоянно преграждали огромные каменные глыбы величиной с дом, а иногда и больше. По преданию около ста лет тому назад здесь было землетрясение. В земле образовалась большая трещина, заполнилась водой, и получилось озеро. Сейчас его каменистый берег зарос всевозможной растительностью: деревьями, рододендроном, колючим кустарником «держи дерево», острые шипы которого цепляются за одежду очень ловко...

И вот заберешься на каменную глыбу, продвинешься вперед на пять-десять метров – обрыв. Спускаешься, ищешь, как залезть на другой камень. Влез на него – опять обрыв. Приходится спускаться. Пытаешься протиснуться между глыбами – там тоже нет хода. Снова возвращаешься назад…

Так мы «толклись» в этих каменных дебрях до самой ночи. Уже в сумерках вышли на пологий земляной берег, где можно было устроиться на ночлег. Балаганчик делать не стали, а просто расстелили под кустами свои пожитки, распаковали рюкзаки и легли отдыхать.

Утром проснулись от разговора, за которым последовал взрыв, второй, третий… Мы, конечно, в страхе и ужасе: «Куда мы попали?! Что здесь происходит в такую рань?!» Немного придя в себя, все-таки решили высунуться из своего убежища и определить причину взрывов. Смотрим: какие-то люди глушат рыбу. Поглушили, собрали улов и отправились в горы (как мы потом узнали, то были местные пастухи).

Когда, наконец, все успокоилось, я пошел к озеру за водой. Только начал набирать, вдруг – змея. Ну, надо же!.. Вместе с водой чуть было не зачерпнул эту гадину! Опять страх…

Много было подобных смущений. Но все-таки, с Божией помощью, мы на них старались не обращать внимания.

Мыши пируют.

Неожиданная находка

Нашли мы себе сухое место, обосновались и начали разбирать свои «припасы». Михаил, который занялся этим делом, подозвал меня и говорит: «Видишь, что у нас осталось?» У нас была гофрированная капроновая бутылка с постным маслом литра на полтора – ее внизу проела мышь, и все масло вытекло. Баранки наши тоже растащили мыши. Так интересно было смотреть: ухватит мышка баранку и тащит. В зубы ее берет, а она ей закрывает оба глаза – и так, и этак приспосабливается, пока не возьмет так, чтобы один глаз был в баранке, а другой – вне баранки, чтобы ей было видно, куда бежать, нести эту баранку. Так они «освободили» нас от баранок и от масла. Осталось у нас только пачка соли, пачка сахара, немного просфор и святой воды и грамм двести конфет. Начали мы тогда собирать крапиву и мелиссу, варить и есть эту траву.

Как-то раз я ходил по берегу, искал какие-нибудь старые гвозди, чтобы самому сделать примитивный плот для дальнейшего нашего продвижения по воде. Ходил, ходил и случайно наткнулся на место бывшего рыбацкого балаганчика – там от него осталось-то всего два или три бревна, сбитые «в угол». Подошел: может, там что-нибудь есть? Посмотрел, вроде бы ничего нет. Отошел метров пять, вдруг слышу – бревна хрустнули и с треском развалились. У меня помысел: «Иди, посмотри, может быть, там все-таки что-нибудь есть». И в то же время думаю: «Да что там может быть? Ведь только что смотрел...» – «Ну, иди, иди… что тебе, трудно?» Возвращаюсь. Смотрю – там, где разломились бревна, лежит какой-то кулек. Я к нему – а там килограмма три или четыре перловой крупы. Вот это находка! Слава Богу! Теперь у нас и крупа есть.

Принес Михаилу, он обрадовался. Стали мы тогда делать такое кушанье. Насобираем крапивы, мяты, две-три ложки крупы туда, и получается: сверху зеленый «суп», а ниже – зеленая «каша»…

Однако мы побоялись согласиться с мыслью, что эта крупа послана нам чудесно, поэтому решили вернуть деньги ее хозяевам – они у нас все равно были. Взяли три рубля, написали записку: «Простите, нам понадобилась крупа, а мы вот вам возвращаем деньги», и положили на то место. Перловка в те времена стоила двадцать восемь копеек, так что на три рубля можно было взять целых десять килограмм.

Поиски монахов

Недели через две пришли мы к выводу, что нужно что-то предпринимать. Думаем: «Что так сидеть? Надо что-то делать». Решил я подняться на гору, поискать монашеские кельи, о которых говорил нам армянин из селения. И еще я хотел осмотреть местность – можно ли пройти дальше, потому что так, как мы шли раньше, берегом озера, двигаться не было уже возможности. Только нужно было выходить наверх и искать тропу. Это как раз в том месте, где, по словам монаха Меркурия, жили приозерные монахини.[3] Правда, там уже не сохранилось никаких построек, остались лишь лужайки, на которых пасли скот. Но скот к середине лета уже угнали на альпийские луга, а троп осталось много.

Дошел я до полян, смотрю: все истоптано скотиной. Походил-походил, эти «скотские» тропы меня запутали. Грустно, конечно, мне стало – увидел, что келий нет, монахов нет… Так и вернулся обратно ни с чем на озеро.