Женщина на все времена 12 страница

В виду этих событий Французская армия попросила помощи у командования Американского экспедиционного корпуса в лице генерала Джона Дж. Першинга. Поэтому Вторая и Третья Американские дивизии вскоре отправились на юг для участия в практически самоубийственной операции – героической битве на Марне.

Капитан Дункан Джексон получил это известие за обедом. Наконец после долгого ожидания его дивизия получила приказ вступить в бой. Но в то же время военное чутье капитана чувствовало опасность этой операции. Он ожидал приказа отправиться в Верден, чтобы поддержать союзнические войска там, продвижение же на Юг казалось бессмысленным, если только американские войска не планировалось использовать как живой щит на пути немцев. Если так, то помощи ждать не от кого. Они одни должны были нанести поражение немцам. Джексон был солдатом, привыкшим выполнять приказы, не обсуждая их. Поэтому он тот час подчинился и объявил солдатам о продвижении на юг, понимая, что обратно не вернутся очень многие, возможно, во главе с ним самим.

В ответ на известие о назначении Второй дивизии отец Граубнер почувствовал внезапную боль в груди. Его беспокоили проблемы с сердцем, но он чувствовал, что должен выполнить свою задачу, поэтому без колебаний последовал за американцами, не обращая внимания на доктора Нортона, ходившего за ним по пятам.

Терренса Гранчестера же эти новости ни удивили, ни взволновали. Он приехал во Францию, чтобы обрести смысл своего никчемного, по его мнению, существования, и возможная смерть его не заботила. Как часто, те, кто считает, что им нечего терять, не видят подарков, которые преподносит им жизнь! Его мысли были бы совсем другими, если бы он знал, с каким волнением встретила известие о назначении АЭК молодая женщина, работающая в Париже.

- Вы уже участвовали в битвах, отче? – спросил рядовой Питерсон, молодой человек лет 18, полный задора и храбрости в предвкушении сражений.

- Приходилось, - вздохнул отец Граубнер.

- А где именно? – с сияющими глазами расспрашивал Питерсон.

- Семь лет назад в Италии, во время войны с Турцией, а еще в Африке. А с начала войны я работал в разных частях Западного фронта.

- И каково это, отче? – спросил Питерсон.

- Зачем заранее пытаться узнать, что и так нам предстоит, Питерсон? – вмешался третий глубокий голос. – Пусть судьба сама найдет нас. Рано или поздно это случится, - закончил Терри, встав, чтобы размять ноги.

Молодой человек поднял свои зеленовато-синие глаза к небу, видневшемуся сквозь окно поезда. Это могло случиться в любое время года. Морозным зимним вечером или весенним утром, которое раскинулось за окном, когда угодно, где угодно его память воскрешала образы, причинявшие ему такую боль. Но он неизбежно проигрывал в борьбе с ними. Вот и теперь он был готов принять поражение, когда на его плечо опустилась чья-то сильная рука.

- Спасибо, что избавили меня от необходимости рассказывать эту историю, - с улыбкой сказал отец Граубнер.

- Не за что, отче, - с признательностью отвечал Терри. – Просто мне показалось, что этот рассказ не стал бы подходящим напутствием для солдат, готовых вот-вот вступить в бой. Зачем пугать нашего юного Питерсона?

- Вы говорите так, словно сами намного старше его, - заметил Граубнер.

- Ненамного, конечно, - пожал плечами Терри. – Мне 21.

- В таком случае, сержант, - полюбытствовал священник, - могу я спросить, что омрачает вашу столь юную жизнь?

Вопрос застал Терри врасплох. Но он быстро взял себя в руки, благо, ему приходилось делать это сотни раз.

- У всех независимо от возраста есть свои проблемы, но мои к вам отношения не имеют, отче, - твердо ответил он.

Граубнер был священником больше 30 лет, и грубый ответ Терри не заставил его тут же отступить.

- Извините, что вмешиваюсь в ваши секреты, сержант, - извинился старик. – Но если вам захочется поговорить об этом, я всегда к вашим услугам, - закончил он, оставляя молодого человека наедине с его мыслями.

Знаменитый баснописец Жан де Лафонтен родился в маленьком городке Шато-Тьерри, расположенном близ Сены неподалеку от Парижа. Здесь, в сердце провинции Шампань, знаменитой своими старинными замками и непроходимыми лесами, и встретили свою судьбу американские солдаты.

Вторая дивизия прибыла в Шато-Тьерри в полночь 31 мая. Встав с поезда, мужчины не имели ни минуты покоя. Терри благодарил Бога за долгие тренировки. Иначе сейчас он не справился бы с постройкой баррикад и окопов на дороге из Шато-Тьерри в Париж. Но в итоге все приготовления были закончены уже ко 2 июня.

Чтобы пересечь реку, немцы атаковали другой сектор фронта, но вот уже несколько дней подряд им успешно противостояла Третья дивизия. Поэтому генерал Людендорфф решил оставить бессмысленные попытки и атаковать союзников к западу от Шато-Тьерри, не догадываясь, что там его армию поджидает Вторая дивизия.

Вечер 3 июня был долгим и мучительным. Словно предвещая дальнейшие несчастья, заболел юный Питерсон. У него резко поднялась температура, заболел живот, и началась рвота. Доктор Нортон поставил диагноз – перитонит, и попытался сделать все возможное, чтобы спасти молодого человека. Но на закате тот умер на руках отца Граубнера.

- Ума не приложу, почему так случилось, - пробормотал Граубнер, сидя в резервной траншее рядом с Терри, после того, как они спешно похоронили Питерсона.

- Я тоже, отче, - хрипло отозвался Терри. – Этот ребенок был полон жизни. Помните. Как ему не терпелось поучаствовать в сражении? И он так мечтал увидеть Париж. И ни одно из его желаний не сбылось…

- Да, сержант. Иногда жизнь так несправедлива, - вздохнул старик. – Молодые люди, влюбленные в жизнь, умирают, а…

- А те, кто заслуживает смерти, продолжают жить, - горько закончил Терри.

Граубнер изумленно воззрился на молодого человека. Секунду он размышлял, спросить его или подождать другого удобного случая. Наконец, он заговорил.

- Почему это вы вдруг решили, сержант, что заслуживаете смерти? – поинтересовался он.

Если бы Терри не был под впечатлением от смерти Питерсона, трехдневной работы и страха перед незнакомой опасностью, то снова бы ответил грубостью. Но ему казалось бессмысленным хранить тайны, если завтра утром ему предстоит умереть. Молодой человек положил руки за голову и тихо ответил:

- Отче, это из-за женщины.

- Продолжай, сын мой, я слушаю тебя, - ответил священник и внимательно выслушал историю Терри.

В рассказе Терри он узнавал много событий и характеров. Ему вспомнились своя покинутая мать, которой управлял амбициозный отец, одинокий ребенок, превратившийся в непокорного подростка, незабываемая любовь, жестокая судьба, вина, интриги, рок и последняя встреча. За время рассказа он понял причины того, почему Терри превратился в такого мрачного человека и пошел на фронт. Но он видел и то, что было скрыто от самого молодого человека.

Закончив историю, Терри опустил голову на руки, лежащие на коленях.

- Вот видите, отче, - добавил молодой человек, - я сломал себе жизнь своими же руками.

Граубнер почесал затылок и поднял левую бровь, пытаясь найти подходящий ответ на это замечание.

- Сержант, - начал он, - да, вы допустили несколько ошибок, но это не значит, что вы сломали себе целую жизнь! – сказал он пораженному Терренсу.

- Скажите откровенно, отче! Будто я не знаю, что я полное ничтожество! – отчаянно воскликнул тот.

- Вас действительно интересует мое мнение или же вы хотите, чтобы я повторил ваши слова? – жестко спросил священник.

- Я… хотел бы узнать, что думаете Вы, - признался молодой человек.

- Тогда выслушайте меня, не перебивая, сын мой, – необычайно серьезно продолжал старик.

Терри лишь молча кивнул.

- Прежде всего, - начал Граубнер, - хотел бы заметить, что вы совершили большую ошибку, сделав предложение нелюбимой женщине. Брак – это священный союз, основанный на любви. Никакая жертва этой молодой женщины не оправдывает вашего намерения вступить в брак, противоречащий его сути. Знаю, что мои коллеги не согласятся со мной, но я считаю, что такие понятия, как «обязанности» и «честь», которых вы придерживались, - лишь часть идеологического мусора, вынесенного из прошлого столетия. Надеюсь, когда-нибудь мы преодолеем их и откроем для себя высшую мораль, основанную на сострадании, любви и взаимопонимании. Я никогда не был женат, но посвятил свою жизнь чему-то более важному. Моя гордость часто восставала против моих поступков. Но я боролся, сознавая, что люблю Господа своего, и что Он отвечает мне любовью, во сто крат большей. Брак – это нечто похожее. Вы смогли бы уважать свою жену, жертвовать своими интересами ради нее, не любя эту женщину? Настоящий брак – это не амплуа, которое можно легко отбросить. Брак – это на всю жизнь. И вы все равно не смогли бы устроить свою жизнь таким образом, если ваш разум пытался забыть то, что сердце забыть отказывалось. Тем не менее, я не могу возлагать всю вину на вас. Ваша невеста и ее мать тоже виновны в случившемся. Страдания вашей невесты – лишь результат ее собственных грехов. Но я все же рад, что она признала их перед смертью, очистив свою душу. С другой стороны, ваша бывшая девушка в этой ситуации лишь невинная жертва обстоятельств. Итак, сын мой, вы понимаете, что ошибки - это бич человечества? Все совершают их, и никто не вправе полагать, что останется безнаказанным. Мы принимаем решение, как верные, так и ложные. Результатам верных решений мы радуемся, от ложных же страдаем. Но даже тогда мы должны идти дальше, оставив ошибки позади и простив себя за них. Да! Мы должны учиться на своих ошибках, но Бог дал нам жизнь не для того, чтобы мы прожили ее в горьких сожалениях. Какое право имели вы судить себя столь строго? Бог, в которого я верю, простил все наши грехи еще до нашего рождения, так как вы можете винить себя за них? Это и есть ересь! Идите вперед, только вперед и не оглядывайтесь на прошлые неудачи! Более того, я вижу возможности, позволяющие вам все исправить, и вы глупец, - простите мою прямоту, - если не воспользуетесь ими!

- Хотел бы я разделять ваши взгляды, отче. Но для меня все потеряно! – упорствовал Терри, все еще угнетенный беседой со священником.

- Вы просто не желаете раскрыть глаза! – горячо возразил старик. – Эта женщина свободна. Так чего же вы ждете, дитя, во имя Господа?

- Но…. – пробормотал Терри.

- Никаких но, сержант, - ответил Граубнер. – И не говорите мне, что не осмелитесь бороться хоть с тысячею врачей за вашу прекрасную леди, если вы не дрожите перед лицом куда более страшного врага.

- Неужели вы правда думаете…

- Сын мой, на войне и в любви… - слова отца Граубнера вдруг прервал крик, раздавшийся в темноте:

- ОНИ ЗДЕСЬ!!! ВРАГ БЛИЗКО!! ВСЕМ ЗАНЯТЬ ПОЗИЦИИ! – кричал рядовой, бегая у окопов и передавая приказ.

Мужчины встали и взглянули друг на друга, понимая, что наступил решающий момент. Терри протянул руку и Граубнер крепко пожал ее.

- Спасибо за понимание, отче, - хрипло проговорил молодой человек. – Жаль, что мы не встретились раньше, - он замолчал и после короткой паузы добавил: - А на передовой у меня свидание, на которое я не могу не явиться, - с этими словами он выпустил руку Граубнера и побрел прочь.

- ТЕРРЕНС! – закричал священник, впервые употребляя имя молодого человека, прежде чем тот исчез в сумраке окопа.

Грандчестер остановился и медленно повернул голову, чтобы взглянуть на Граубнера.

- Сражайся, чтобы остановить это безумие и умри, если потребуется, но не ищи смерти, пытаясь избежать битвы с жизнью. Помни: надежда умирает последней.

Терри кивнул и отсалютовал священнику, подняв правую руку к голове. Потом он развернулся и ушел, не сказав ни слова.

Утром 2 июня было объявлено, что в полевой госпиталь отправится новая бригада врачей. Флэмми Гамильтон должна была принять участие в операции. Кенди отчаянно искала свое имя в списках, но безрезультатно. Бригада должна была отправиться в Шато-Тьерри, где вот уже несколько дней находились американские войска. Не в состоянии рассуждать здраво, молодая женщина помчалась по коридорам больницы по направлению к кабинету директора.

- Я хочу видеть майора Волларда, - бросила она секретарю в приемной.

- Excusez-moi mademoiselle, Ms. Le Directeur ne peux pas la voir maintenant (извините, мадемуазель, но в данный момент директор занят), - ответил солдат в форме сержанта.

- Я сказала, что хочу его видеть, и увижу! – ответила она, промчалась к двери и открыла ее прежде, чем сержант смог остановить ее.

Воллард читал какие-то документы, когда в его кабинет ворвалась разъяренная девушка. Майор тут же узнал в ней Кенди.

- Простите, что вошла без стука, сэр, - кивнув, извинилась Кенди, но я должна поговорить с вами о важном деле.

Воллард сделал рукой знак секретарю, который вбежал вслед за Кенди и сейчас открыл рот, чтобы объяснить, но жест майора остановил его. Он молча вышел и закрыл за собой дверь, оставив начальника наедине с молодой женщиной.

- Продолжайте, мисс Одри, - предложил мужчина, отложив в сторону бумаги. – Кстати, присядьте.

- Спасибо, я постою, - ответила молодая женщина. – Я видела список тех, кто сегодня поедет в Шато-Тьерри и, хотя меня там не оказалось, я хочу в качестве добровольца…

- В бригаде уже нет мест, - властным тоном прервал Воллард. – Вы ценная медсестра, и здесь вы понадобитесь не меньше, чем в полевом госпитале.

- Но, сэр, - настаивала она, чувствуя какое-то странное покалывание в груди, - Я уверена, что там пригожусь больше.

- Мисс Одри, - сухо ответил Воллард, - кажется, я уже объяснил причины, по которым вы должны остаться здесь. А теперь, если больше вам нечего сказать, я буду крайне признателен, если вы вернетесь к своим обязанностям и позволите мне вернуться к своим.

Кенди опустила голову, но какой-то внутренний голос заставил ее повторить попытку:

- Сэр, я настаиваю, что там…

- МИСС ОДРИ! – раздраженно вскричал майор. – В армии принято подчиняться приказам командира, не обговаривая их. Я подчиняюсь приказам, отданным мне, будьте добры поступать так же. Вы свободны! – закончил он.

Кенди вздохнула, но поняла, что дальнейшие попытки бесполезны, и молча вышла. После ее ухода Воллард закрыл глаза и с облегчением вздохнул. «Не хотелось бы потерять свое место из-за какой-то американки, которая имеет такое значение для генерала Фоша, - подумал он. О мистер Одри! Если бы у меня была такая дочь, я бы не знал, гордиться за нее или бояться».

Было 4 июня. Немецкий артобстрел скоро закончился, но немцы были полны решимости прорваться в Париж, поэтому скоро последовало продолжение.

Ничто не сравнится с ужасом наблюдения, как люди убивают друг друга без причины, лишь потому, что мы не способны решать проблемы более рациональным способом. Ничто не сравнится с ревом орудий, разрывающем утреннюю тишину, огнем автоматов, задымивших весенний воздух, бесшумным полетом пуль, убивающих чьих-то мужей, отцов, возлюбленных и сыновей. Человеческий разум не может бесстрастно наблюдать за этими ужасами.

Но худшим для Терренса Грандчестера стало осознание того, что и его руки способны убивать. Руки, которые могут творить, честно трудиться, помогать… ласкать щеку спящей девушки… смогли крепко сжимать автомат, на его глазах убивающий таких же людей, забрызгивая форму кровью врага. Никто не может быть готов к такой трагедии.

Посреди битвы, пока его руки следовали животным инстинктам, его разум пытался найти смысл в «этом безумии», как назвал происходящее отец Граубнер. На секунду он усомнился, что поступает правильно, убивая врагов. Но перед его глазами предстал образ женщины, которую он любил, и которая находилась в 37 милях отсюда. Он не мог допустить, чтобы ее драгоценная жизнь подверглась опасности.

Терри не знал, сколько часов длится битва. Немцы отчаянно сражались, но и их силам подходил конец. На одном из участков они использовали артиллерию. Капитан Джексон из-за огромного дерева, стоявшего около дороги, видел, как несколько солдат умудрились втащить в разрушенный дом пару орудий и теперь вели из них артобстрел, мешавший союзникам продвигаться вперед.

- Мне нужна группа добровольцев, которые прорвутся к этим ублюдкам и убьют прежде, чем они перестреляют нас, - объявил он.

- Я пойду, - отозвался рядовой Ньюмен, мужчина лет 30.

- И я, - подхватил Терри.

Скоро вызвалось еще три человека. Джексон объяснил всем задачу.

- Двое открывают огонь из леса, постоянно меняя позицию среди деревьев, чтобы они не поняли, где мы находимся. Остальные по левому флангу подбираются к развалинам, с гранатами наготове. Приказ понятен? – спросил он.

- Да, сэр, - ответил Ньюмен, и все остальные кивнули.

Джексон и капрал остались в лесу, а Грандчестер, Ньюмен, рядовой Карсон и капрал Льюис начали передвигаться к врагу, прячась от огня орудий. Вылазка была крайне рискованной, они знали, что это может стать последним, что они сделают в этой жизни, но они должны были вывести из строя орудия врага.

- Думаешь, у нас получится, Ньюмен, - тяжело дыша, спросил Карсон.

- Не знаю, друг мой, - усмехнулся тот. – Но дома у меня жена и трое детишек, ради которых я должен жить.

Четверо мужчин медленно, но уверенно продвигались вперед. Они пробирались между камнями и деревьями. Казалось, стрельба, которую производили Джексон и второй солдат, отвлекли немцев. Но они должны были поторопиться, иначе орудия найдут тех, кто скрывался в лесу. Он продолжали двигаться, как вдруг неуклюжим движением Льюис привлек внимание немецкого солдата, который тут же уложил его двумя пулями. Остальные успели вовремя спрятаться. К сожалению, теперь немец был настороже и не сводил глаз с их укрытия. Терри подал товарищам знак. Они уже не смогут подобраться ближе, поэтому настало время бросать гранаты. Первым бросал Карсон, лежавший ближе всех. Но его движения были столь неуверенны, что все тот же немец убил его прежде, чем он успел понять, что происходит.

В живых остались лишь Гранчестер с Ньюменом. Их товарищей убил один немецкий солдат, другие же тем временем стояли на орудиях. Стоял невыносимый шум. Сначала нужно было обезвредить этого немца. Терри подал глазами знак Ньюмену и тот придвинулся поближе, готовый получать приказы.

- Один из нас отвлечен его, - прошептал Терри. – А второй застрелит этого сукина сына быстрее, чем он сможет двинуться с места. В этом шуме никто ничего не заметит.

- Я отвлеку, сэр, - вызвался Ньюмен.

- Нет, ты стреляешь лучше, - возразил Терри. – Кроме того, у меня нет жены и троих детей.

Ньюмен лишь улыбнулся и отдал честь командиру.

Быстрым движение Терри открылся врагу, и тот направил автомат в его сторону. Один, два, три, четыре, пять выстрелов, но прежде чем он успел нанести Терри ранения, его самого настигла пуля Ньюмена.

- За тебя, Карсон, - прошептал он.

На этот раз они не теряли времени, и быстро бросили гранаты, которые тут же вызвали столб пламени в укреплении немцев.

Ньюмен и Грандчестер сидели, наблюдая за пламенем, проникающим в дом, и слыша крики людей, гибнущих внутри.

- Не хотел бы я, чтобы такое увидел мой ребенок, - прошептал Ньюмен, левой рукой вытирая почерневший лоб.

Терри молча кивнул. Крики, слышимые из дома, раздавались в ушах и проникали в душу. Были ли счастливы эти люди? Что будет с их семьями, если они погибнут? На секунду ему показалось, что, подвергая себя такой опасности, лучше не иметь семьи. Если придется умереть, то никто не пожалеет о нем, да и в конце концов в его жизни не все было так уж плохо. Внезапно он удивил себя, принявшись вспоминать самые лучшие мгновения юности.

Они присоединились к отряду и продолжали наступление под огнем немецких автоматов. Несмотря на шум, стоявший вокруг, в ушах Терри воцарилась умиротворенная тишина. «Нет, не все так плохо, - думал он, - по крайней мере, у меня остались замечательные воспоминания».

Кровь врага еще раз окропила его губы, но он не чувствовал этого, потому что душу его заполнил сонм голосов прошлого, звучавших без всякой последовательности:

«Сколько веснушек!»

«Не твое дело!.. Мне очень нравятся веснушки! И теперь я подумываю, как бы собрать еще больше!»

«А может, ты еще и гордишься курносым носом?»

«Конечно!»

«Из-за этой неосторожности я лишилась возможности повеселиться на Майском празднике Цветов»

«Стоит ли принимать так близко к сердцу всякую ерунду?..»

«Девочкам, которые родились в мае, будут дарить цветы, им испекут большой пирог, они будут танцевать до ночи!»

«Конечно, все это здорово, но пирог мы можем испечь и сами…»

«Почему ты так смотришь на меня? Хочешь сказать мне о своей любви, Леди Веснушка?.. Я знаю неплохое местечко, где ты можешь сказать мне о своей любви. Пошли?»

«Почему я должна?..»

«Хммм…Ты мне за это должна одну Конфетку… сложи губы вот так…»

«Но ты должен закрыть глаза!»

«Эй, ты обманула меня, веснушчатая! Маленькая мошенница!… Но ты заплатишь за это!»

«Терри!»

«Кровь!.. Терри, да ты весь в крови!..»

«Я просто подрался. Глупая потасовка…»

«От тебя пахнет вином, Терри!»

«Правда?»

«Извини, но можно, я прилягу? Я скоро уйду... Он привел меня не туда… Прости, что тебе пришлось возиться со мной……»

«Не разговаривай, это вредно …»

«Как ты? Я хочу сказать, как ты жила все это время, Кенди?»

«Прекрасно, просто прекрасно»

«Удивительно красиво»

«Да, действительно красиво»

«Наверное, это ошибка, ведь я никогда не была обручена…»

«Я надеюсь, эта война… скоро закончится, и ты… ты… сможешь вернуться домой… к… твоей жене, Сюзанне»

«Моя жена Сюзанна? Кенди, я не женился на Сюзанне. Она умерла год назад!»

«Умерла!»

«Даже слепой увидит разницу! Ты спросил, что я здесь делаю, хорошо, я объясню, как если бы тебе было пять лет, и ты сам не мог бы понять это. Я здесь, потому что Я МЕДСЕСТРА. Я получила образование как хирургический ассистент. Я пытаюсь исправить то, что делает с людьми это адское оружие. Я здесь для спасения жизней, а ты – чтобы убивать, и я не вижу в этом никакой чести!»

«Кровь!.. Терри, да ты весь в крови!..»

«Кровь!..»

«Извини, но можно, я прилягу? Я скоро уйду... Он привел меня не туда… Прости, что тебе пришлось возиться со мной……»

«Не разговаривай, это вредно …»

«Твои раны…»

«Твоя кровь!»

Терри почувствовал, что не может управлять своим телом, а лейтенант Харрис смотрел на молодого человека пораженными глазами.

- Грандчестер! Ты серьезно ранен!

Потом все стало еще запутаннее. Звук автоматов раздавался все реже, немцы отступали, американские солдаты поздравляли друг друга с близкой победой после двух дней упорной борьбы, голос капитана Джексона и надвигающееся небо… «Да, в конце концов, у меня была хорошая жизнь, - мысленно продолжал он. – Однажды меня коснулся ангел с ароматом роз и дикой земляники, с глазами, превосходящими по красоте изумруды, с губами, на вкус подобными небесам, и я даже сорвал с них первый поцелуй. Однажды в моем сердце жила песня, такая приятная мелодия, такая нежная и теплая. Песня для нее, только для нее. Однажды я ушел на войну и помог спасти моего ангела. Да, в конце концов, это была прекрасная жизнь».

Граубнер подошел к носилкам и сжал руку Терри, тихо произнося молитву. «Um Himmels Willen (Силы Небесные)! – бормотал он. - Посмотри, что сделала с этим ребенком эта бессмысленная война!» – в негодовании произнес мужчина.

- Святой отец! – воскликнул Ньюмен, идя рядом с Граубнером. – Я был с ним, когда в него выстрелили, но я не видел этого. Он, наверное, закрыл раны автоматом, глупец! После этого он сражался четыре часа! Мне следовало заметить, что тот немец все-таки попал в него, - убивался молодой человек.

- Не обвиняй себя, сын мой, - отозвался Граубнер. – В бою такое случается. Возможно, он даже не заметил, что ранен.

- Когда придет врач? – с нетерпением спросил Ньюмен.

- На это требуется время, здесь так много раненых и так мало врачей и медсестер, - заметил Граубнер. – Посмотри! Он приходит в себя!

- Отец Граубнер? – слабым голосом шепнул Терри.

- Да, Терренс, - тепло сказал он. – Не разговаривай слишком много, с тобой все будет в порядке, сын мой, но сейчас ты должен потерпеть, - заверил он.

- Отче, - прошептал Терри, - вы были правы. Все… все не так плохо… Я…

- Не напрягайся, - сказал священник.

- Жаль… - продолжал молодой человек, - что я не понял этого раньше. Но, все равно, жизнь была прекрасна… в моем сердце была песня, - произнес он, прежде чем его глаза закрылись.

Что-то сдавливало ее грудь. Она не могла дышать. Где-то там, вдалеке, звучала печальная мелодия, наполнявшая ее сердце беспокойством и страхом. Ей хотелось плакать, но она не могла. Она хотела кричать, но это было невозможно. Она думала, что странная боль в ее сердце не могла стать сильнее, чем была. Было так больно, но она не могла кричать. Тогда она почувствовала тень, окутывающую ее. Она боялась и хотела убежать, но, прежде чем она смогла вырваться, холодная рука схватила ее за талию, и она закричала.

«А-а-а!» – вскрикнула Кенди, очнувшись от кошмара. Ее щеки были в слезах, а сердце болело, как никогда прежде. Она была одна, так как Флэмми уехала на фронт. Поэтому ее рыдания вырвались наружу. «Терри, Терри, Терри! – горько плакала она. – Боже мой, Боже мой! Что с ним случилось?»

Молодая женщина села на постели, спрятав лицо на коленях, а ее ладони крепко обхватили ноги. Она продолжала плакать, даже не зная, что с ней происходит, а мелодия из кошмара раздавалась в ее ушах.

Когда сказал ей в тот вечер,

что я уеду наутро,

она, взглянув, улыбнулась,

но как-то странно и смутно.

Зачем ты едешь? - спросила.

В долинах нашего края

такая тишь гробовая,

как будто сам умираю.

Зачем ты едешь? - Я слышу,

что сердце крикнуть готово,

хочу кричать - и ни звука,

хочу сказать - и ни слова.

Куда ты едешь? - Куда-то,

где выше небо ночное

и где не будет так тихо

и столько звезд надо мною.

Ее глаза потонули

в тиши долин беспробудной,

и, погрустнев, она смолкла

с улыбкой странной и смутной.

Хуан Рамон Хименес

ГЛАВА 10

Подарок судьбы

Для Флэмми Гамильтон выдался беспокойный день, хотя она уже привыкла к работе в полевом госпитале. За последние два дня, во время которых не прекращались бои, они оказали помощь тысячам раненых, но помощи ожидало еще столько людей. Смена Флэмми заканчивалась, он грезила об отдыхе, но прежде ей нужно было завершить еще одну задачу: осмотреть 150 солдат, которым требовалась срочная операция. Как только прибудет поезд, все их отправят в больницы Шато-Тьерри и Парижа.

Девушка взяла коробку с бирками и записную книжку, в которой был список всех раненых. Работа была несложной, но Флэмми чувствовала огромную ответственность, словно любая ошибка могла обернуться роковыми последствиями.

Она быстро приступила к работе. Избегая смотреть в лицо пациента, она ограничивалась чтением фамилии и краткой истории ранения. В таких условиях они могли умереть в любой момент, а Флэмми, в отличие от подруги, не обладала талантом облегчать душевные страдания таких больных в последние минуты жизни.

Несмотря на свои убеждения, что-то заставило ее оторвать взгляд от списка, из которого ясно следовало, что данный пациент безнадежен, и взглянуть в его лицо. Перед ней был человек с тремя огнестрельными ранениями. Ее знаний хватило, чтобы понять, что дни бедняги сочтены: одна из пуль пробила ребра и в любой момент могла добраться до сердца. Часто такие пациенты даже не попадали в больницу, умирая по дороге. В этот момент она подняла на него глаза. Флэмми Гамильтон никогда не забывала этого лица, и даже в таком виде, в пыли, в крови смогла узнать его. «Господи, - мелькнула мысль, - Бедняжка Кенди! Почему жизнь так с ней поступает?» Флэмми взглянула на название больницы, в которую следовало отправить пациента. «Терренс. Г. Грандчестер, госпиталь Сен-Оноре», - говорилось на бирке.

Флэмми была самой дисциплинированной медсестрой в мире. Она никогда не нарушала правил, сопутствующих ее работе, но в тот день она поступила вопреки всем писаным и неписаным законам медсестер: она поменяла бирку, на которой уверенным почерком написала: «Больница Сен-Жак».

«Может, он этого и не заслуживает, - подумала Флэмми. – Но этого заслуживает Кенди».

Она продолжала работу с пациентами, сказав себе: «Мне нужно проверить еще 76 человек».