В ночной пекарне на рассвете

Джун с Хэмфри обогнули бастион и спустились на пляж по дорожке из гладких камней, блестящих в сером утреннем свете. Большая чайка, похожая на фонарь у замковой стены, проводила их взглядом.

Они повернули на Маркет-стрит. Сырой влажный воздух касался лиц и волос, словно ладони призраков. Глухой стук шагов по старым камням из собора звучал как удары колокола. Вскоре они подошли к ночной пекарне. Оттуда доносилось чье-то пение.

Внутри был длинный ряд белых печей и подставок для подносов — всё огромное, высотой с Джун. Хозяйка, высокая полная женщина, стояла к ним мощной спиной и совала в печь подносы с круассанами, поправляя их, словно одеяльце на детях.

Великанша что-то напевала себе под нос густым низким голосом; каждая вещь в пекарне источала свет и тепло. Пухлые круассаны, печи, сама булочница и ее песня становились все больше и больше, ярче и ярче, переполняя эту небольшую комнату и все пять чувств Джун. Вскоре она начала сомневаться, осталось ли на свете место для нее самой, для домов, для улицы, для восхода солнца. Великанша закрыла дверцу последней печи, и Джун испугалась, что она неминуемо обернется и покажет свое лицо, мертвенно-бледное, мерцающее, огромное, как луна.

Пошатываясь, Джун вышла на улицу. За ней выскочил Хэмфри с полными карманами булочек и пирожков.

— Это моя тетя Ди, — сказал он и протянул Джун бриошь. — Иногда я тоже работаю здесь по ночам.

Он проводил ее на станцию, дал с собой два пирожка с беконом. Джун написала на салфетке свой адрес и телефон, протянула ему и опять полезла в карман. Выгребла оттуда несколько смятых банкнот, горсть тяжелых монеток.

— Вот. На твои занятия в летном клубе.

Джун сунула деньги ему в ладонь и даже не успела понять, от радости он покраснел или от смущения, как подошел поезд. Она вошла в вагон и не оборачивалась.

В поезде Джун спала. Ей снились птицы.

Снова дома. Лили с Уолтером заканчивали утреннюю уборку. Джун протянула матери книгу и духи.

— С днем рождения, Лили.

— Где ты была всю ночь? — Лили держала флакончик двумя пальцами, как дохлую крысу.

— С другом, — отмахнулась Джун, делая вид, что не замечает сдвинутые брови матери. Проскользнула мимо нее и пошла на чердак, к себе в комнату. Дверь у молодоженов была заперта, но Джун слышала их, проходя по коридору. Точно как голуби — мягкое бормотание, легкие вздохи. Джун захлопнула свою дверь и мгновенно уснула. Что ей снилось? Опять птицы? Она не могла вспомнить, но руки потом болели, будто крепко держались за что-то во сне.

Когда Джун снова спустилась на кухню — умытая, тщательно причесанная, — на столе стоял простой квадратный пирог, испеченный Уолтером. Сверху розовыми свечками надпись «Лили». Именинница смотрела на пирог так, будто он мог взорваться.

— Тебе понравились духи? — спросила Джун.

— Нет, — Лили стала раскладывать ножи и вилки. — Дешевый вульгарный запах, слишком сладкий. Ничего тонкого и изысканного.

Уолтер обнял Лили сзади за талию. Она отпихнула его, но не слишком сильно.

— Зато мне понравились, — сказал он. — Твоя мама весь день просидела в гостиной, забравшись с ногами в кресло и читая этот чепуховый роман. Куда уж тоньше и изысканнее!

— Чепуховый — это точно, — сказала Лили. Она задула все свечи одним долгим выдохом и чуть-чуть улыбнулась.

Постоялица в Пятый номер

Через два дня молодожены уехали. Когда Джун зашла в номер, там стоял запах секса, сильный и удушливый. Она распахнула окно и сдернула простыни с развороченной постели, но запах впитался в стены, в ковер.

После обеда зашла дама в дорогом темном костюме; она искала комнату. «На некоторое время», — дама говорила медленно и тщательно, словно иностранка, привыкшая, что ее не понимают. Джун, которая сидела в гостиной и перелистывала оставленные молодоженами американские журналы о сексе, на секунду подняла голову. Ей показалось, что у дамы в черном античная внешность. Строгие классические черты лица, как на камеях.

— Комната у нас есть, — сказала Лили, — только не знаю, подойдет ли она вам. Мы тут стараемся, чтоб всё было чисто и аккуратно, но вы, наверно, привыкли к другому уровню.

Дама вздохнула.

— Я развожусь с мужем, — сказала она. — Из-за его неверности. Я не хочу с ним разговаривать. Здесь ему не придет в голову меня искать. К тому же мне рекомендовали ваше заведение.

— Правда? — сказала польщенная Лили. — А кто?

Но дама не помнила. Тяжелым наклонным почерком вписала в бланк свое имя, миссис Вера Амброзиа, достала из сумочки сорок фунтов и еще сорок в залог. Когда Джун вела ее в Пятый номер, дама нервно раздувала ноздри, но молчала. В руках у нее был небольшой чемоданчик и коробка. Из коробки дама достала птичью клетку и складную подставку под нее. В клетке не было ничего, кроме пыли.

Когда Джун уходила, дама стояла у окна и чему-то улыбалась.

Партия в гольф

Джун старалась не думать о Хэмфри. Дурацкое имя. Подругам она даже не говорила, как его зовут. Над таким именем все только посмеялись бы. А может, оно и не настоящее.

Иногда она вспоминала его сросшиеся брови — сплошной тонкой линией поперек лица. Джун решила, что это должно ее отталкивать. И отталкивало. Плюс ко всему он врет. Хотя даже врать не умеет.

И все-таки Джун брала в прокате старые фильмы, «Риф Ларго» и «Касабланку», смотрела их с Лили и Уолтером. Иногда сомневалась — может, он говорил правду? Пришли месячные, по этому поводу можно было не волноваться, но она все равно волновалась и стала замечать, как смотрят на нее птицы с телефонных проводов. Джун считала их, стараясь вспомнить, сколько птиц к радости, а сколько к горю.

В конце концов спросила Уолтера, и тот сказал:

— Солнышко, для тебя они все к радости. Ты хорошая девочка, ты заслуживаешь только счастья.

Он красил косяк парадной двери. Джун сидела рядом с ним на ступеньке и мешала краску в банке.

— А мама что, не заслуживает?

— У нее же есть я! — Уолтер поднял брови, притворяясь обиженным. — Конечно, я понимаю. Ты потерпи немного, котенок. У тебя еще полно времени на любовь.

— Ей было столько же лет, сколько сейчас мне, когда я родилась! Где вы были тогда? И где сейчас он? — она неуклюже вскочила и бросилась в дом мимо удивленной пары из Третьего номера, мимо Лили, проводившей ее взглядом без всякого выражения на круглом материнском лице.

Той ночью Джун приснился сон. Она стояла босиком на мягкой холодной траве в одной ночнушке, старой, доставшейся еще от матери. Ветер задувал под фланель, вился вокруг тела, играл подолом. Во рту был соленый вкус, а неподалеку виднелся ярко-белый, словно молью изъеденный прибой, — как пластырь, приклеивший море к берегу. Светила луна, тоненькая и острая, будто кто-то съел сочную мякоть и выбросил корочку.

— Эй, там! — позвал кто-то.

Джун поняла, что стоит босиком и почти раздетая на сент-эндрюсском поле для гольфа.

— Привет, воришка, — опять тот же голос.

Джун ущипнула себя за руку, но больно было совсем чуть-чуть, и она не проснулась. Перед ней стояла Роуз Этернель, вся в белом: белый кашемировый свитер, белые шерстяные брюки, белые кожаные туфли без единого пятнышка, белые перчатки.

— Детка, да ты прямо окоченела, — она наклонилась к Джун и прижала свои теплые мягкие губы к ее губам. Джун открыла рот, собираясь протестовать, и Роуз Этернель дохнула ей в горло теплым воздухом. Это было восхитительно, все равно что глотнуть огня. Поцелуй Роуз Этернель разлился по телу, достал до каждого пальца, согрел ледяные ступни, нежно толкнулся где-то под животом. Джун почувствовала себя бутылкой в форме Джун, до краев наполненной теплом и веселыми искорками.

— Вот так, — Роуз Этернель убрала губы.

— Я тоже хочу ее поцеловать, — протянул другой, жалобный голос. — Рози, моя очередь!

Рядом на траве стояли еще две женщины. Та, что говорила жалобным голосом, была высокая старуха, тонкая и хрупкая, как трость; взгляд ее темных глаз вонзился в Джун острой булавкой.

— Джун, помнишь Ди, вторую тетю Хэмфри? — спросила Роуз Этернель.

— Она же была… совсем другая, — Джун вспомнила великаншу в булочной, чей голос отражался от стен, как свет.

— Дай поцелую, детка, — тетя Ди подступила поближе.

— Не обращай внимания на внешний вид, — сказала Роуз Этернель. — Такое сейчас время месяца. Хэмфри присматривает за пекарней, чтобы она могла побыть на воздухе. Подставь ей щеку, ничего плохого не будет.

Джун закрыла глаза и коснулась щекой губ старухи. Это было похоже на поцелуи ослабевшего голодного привидения. Тетя Ди вздохнула и отступила на шаг.

— Умница, — сказала Роуз Этернель. — А это еще одна тетя, Минни. Минни Maуси. Минни можешь не целовать, ее больше интересует интеллектуальное общение.

— Здравствуй, Джун, — кивнула ей третья тетя. Она была похожа на их старую школьную директрису, у которой училась еще Лили. Два года назад, когда пришли результаты годовых тестов, директриса вызывала Джун к себе в кабинет. «Очень жаль, — сказала она, — очень жаль, потому что мозги у тебя явно имеются. Но если ты твердо решила стать полной посредственностью, я ничем не могу тебе помешать. Мама твоя была точно такая же, очень способная, но упрямая — я ее помню, прекрасно помню. Очень жаль было. Таких всегда очень жаль».

— Я же сплю, — сказала Джун.

— Какая глупость, — покачала головой Роуз Этернель. — Полное отсутствие воображения. Но в любом случае, раз уж ты здесь, реши наш небольшой спор. Видишь, на поле как раз у тебя под ногами лежат два симпатичных мячика для гольфа. А вот и третий, — она показала в лунку, — только мы никак не разберемся, кто из нас загнал его туда.

Луна зашла за плотный клок облаков, но два мячика по-прежнему светились, будто белые камни.

Из лунки тоже пробивался свет, озарявший серую щетину травы по краям.

— Откуда я знаю, чей это мяч? — пожала плечами Джун. — Я же ничего не видела. Меня вообще тут не было, когда…

Роуз Этернель перебила:

— Неважно, чей это мяч, глупая воришка. На кого покажешь, той и будет.

— Но я же не знаю! — упорствовала Джун.

— Вы, люди, все такие жадные, — вздохнула Роуз Этернель. — Ладно. Если скажешь, что мяч забросила Минни, она задействует кое-какие рычаги — поступишь в любой университет, какой хочешь. Выберешь Ди — у тебя будет богатый, хороший дом, ты же видишь, как она тебя любит. Скажи, чего ты хочешь, Джун?

Джун набрала в грудь побольше воздуха. Она вдруг испугалась, что проснется и не успеет ответить.

— Я хочу Хэмфри.

— Леди, партия за мной, — сказала Роуз Этернель, и луна снова вышла из-за облаков.

Джун проснулась. В слуховом окне над кроватью стоял белый серп луны, слышался стук голубиных коготков по жестяной крыше.

Вид из окна

Хэмфри приехал к Джун, когда дама из Пятого номера заплатила за третью неделю вперед, а подаренные духи отправились в мусорную корзину. Джун принесла их к себе в комнату, провела пробкой по запястью.

Он сидел на крыльце. Джун вышла протереть перила.

— Я потерял твой адрес, — сказал Хэмфри.

— Да? — она сложила руки на груди, как Лили.

— Ага, потерял, — сказал он. — Но вчера опять нашел.

Сросшиеся брови уже не так отталкивали ее, как она себе внушала. На нем был голубой свитер, под цвет глаз.

— Врешь ты всё, — сказала Джун.

Он кивнул.

— Я боялся, что это тетя Роуз тебя заморочила, потому и не приезжал. Может, теперь я тебе не понравлюсь. Я тебе нравлюсь, Джун?

Она посмотрела на него.

— Ничего так. Ты уже научился летать?

— Два раза поднимался в воздух. На самолете «Пайпер Каб» — там только один двигатель, когда взлетаешь, кажется, ветер все кости перебирает. В прошлый раз Тайни, наш инструктор, передал мне штурвал. В жизни не чувствовал ничего подобного. Ну, то есть это вообще здорово, — осторожно добавил он. — Ты красивая, Джун. Я скучал по тебе. А ты по мне скучала?

— Может, и скучала.

— Тетя Ди отпустила меня с ночной смены. Пойдем погуляем?

И они пошли гулять. Пошли в кино. Он купил ей воздушной кукурузы. Вернулись, когда небо над уличными фонарями стало желтым и плюшевым, как тигриная шкура.

— Хочешь, пойдем ко мне? — спросила она.

— Да, пожалуйста, пойдем.

Но они не спешили войти. Стояли на ступеньках и улыбались друг другу. Сверху послышалось воркование, шелест крыльев. Джун подняла голову и увидела стайку голубей на подоконнике. Две нежные белые руки, тяжелые от множества колец, лежали меж них, как горлицы среди сизарей. Хэмфри вскрикнул и согнулся, прикрывая руками голову.

Джун потащила его к двери и поспешно сунула ключ в замок.

— Это просто дама из Пятого номера, — объяснила она. — Немного странная — обожает птиц. Крошит им хлеб на подоконник. Называет своими детками, — Джун положила руки ему на плечи, погладила по спине. Свитер был приятный на ощупь, мягкий и теплый, как живой.

— Уже прошло. Занятия помогают, — Хэмфри глубоко вздохнул, и плечи у нее под ладонями затряслись от смеха. — Я думаю, ты помогаешь.

Они поцеловались и пошли наверх, в комнату Джун. Из-за двери Пятого номера доносился голос странной постоялицы, протяжные ласковые слова и воркование голубей в ответ.