Онимическое пространство заговоров и проблема вариативности заговорной онимии

Рассмотрение онимического материала показало нам, что ономастикон русских заговоров включает в себя имена, чрезвычайно разнородные с точки зрения их происхождения. В общем они укладываются в предложенную Н. И. и С. М. Толстыми схему "троеверия" (см.: Толстые 1978, 367(368): 1) христианство; 2) славянское язычество; 3) неславянское язычество, или "ахристианство". Третий компонент, впрочем, в заговорах представлен достаточно мало (второго также мало в ономастиконе, но в изобилии на уровне сюжетов и мотивов), первый же распадается на официально-христианский и апокрифический, причем апокрифы (книги и молитвы), в свою очередь, могли быть переводными греческими (они-то и несли третий компонент), южнославянского происхождения и собственно русскими (по крайней мере - заклинательные молитвы). Наконец, имеет место значительная переходная между выделяемыми компонентами группа внешне христианских имен, принадлежащих чисто фольклорным, часто неопределенным с точки зрения происхождения и сакральности персонажам.

В целом онимическое пространство заговоров предстало в результате описания как сложная система инвариантных единиц и парадигм (полей) форм имен (что словарь может отразить только отчасти), неоднозначно соответствующих системе инвариантных же персонажей корпуса заговорных текстов и народного мировоззрения в целом. Инвариантными единицами мы называем абстрактные единицы онимического пространства, соответствующие совокупностям вариантов того или иного канонического имени, представленным в заговорных текстах. Сама каноническая форма оказывается в данном случае своего рода сильной позицией. Дело осложняется тем, что в текстах встречаются старые и новые канонические формы; основной мы условно признаем новую, хотя в идеале следует делать поправку на время и место записи и среду бытования (скажем, старообрядческую) текста. Наличие нормативной канонической формы имени, закрепленной церковной традицией, зафиксированной в месяцесловах и др. текстах и позволявшей в принципе любому православному человеку легко отождествить с ней все ее разговорные варианты, и делает возможным рассмотрение совокупности этих вариантов как манифестаций некоторой инвариантной онимической единицы. Далее, анализ материала показал, что инвариантные единицы (скажем, <Георгий>) обладают определенной функциональной валентностью в силу возможности соотнесения с одним или несколькими заговорными персонажами, которым приписывается некоторый пучок выполняемых ими магических функций. Попросту говоря, конкретное имя (в силу определенного круга церковных, околоцерковных и народных представлений о его "первом", так сказать, "архетипическом" для христианской традиции носителе, принесенных на Русь вместе с христианством и получивших на отечественной почве дальнейшее развитие) оказалось связано с определенным комплексом "возможностей", определявших его функционирование в фольклоре в народной культуре вообще, а конкретнее - сочетаемость, способность выступать в тех или иных письменных, устных текстах, обрядовых ситуациях. Эти возможности мы и называем валентностями. Они позволяют инвариантной онимической единице манифестироваться в форме того или иного варианта в конкретной синтагме мифологического текста (напр., св. [Юрий], едущий на коне). Сам этот текст тоже является единицей инвариантной и при этом сложной - сюжетом (мотивом) ²³ (или их устойчивой последовательностью), который включает в себя некоторые существовавшие до текста инвариантные функциональные "ячейки", единицы традиционной модели мира, соответствующие выступающим в тексте персонажам. Последние не всегда наделены ИС, но само инкорпорирование имени в текст оказывается возможным как раз и только в силу существования в нем абстрактной "ячейки"-персонажа (напр., <всадник - целитель или покровитель диких зверей>), с которой и связывается пучок магических функций (а иногда и комплекс устойчивых атрибутов, локусов и т. д.). Эта ячейка способна при условии сходства (или совместимости) состава пучков функций принимать в себя вариант имени (или эквивалентное ему описание безымянного персонажа; неономастическая номинация заговорных персонажей рассмотрена в работе Т. С. Юмановой [1988]). Функциональный набор (валентность) ячеек восходит в конечном счете к дохристианским представлениям славян или текстам заимствованных письменных источников, имевших хождение в народе.

Следует обратить внимание на то, что магические функции того или иного заговорного персонажа (соответственно - его имени) в значительной степени навязываются ему самим текстом, в котором он выступает. Так, в сюжете о всаднике, отстреливающем болезни, могут выступать Христос, Илия-пророк, св. Николай, архангел Михаил, св. Георгий - персонажи хотя и близкие, но несущие в народном мировоззрении различную мифологическую семантику. В близком сюжете о всаднике, останавливающем кровь, также выступают не только Христос, но и мужик Аникан, некая Марина и др. Чрезвычайно разнообразные, в том числе безымянные персонажи появляются в заговорах от зубной боли, связанных с мотивом мертвеца, в "присушках" и т. п.

Чтобы показать наглядно, как в различных вариациях одного сюжета могут быть представлены совершенно разные персонажи, представим их распределение в виде таблицы. В левой ее колонке выписаны основные мотивы, манифестирующие в сущности один сюжет (или их близкий круг) о мифологическом персонаже-громовержце и целителе (последняя функция связана, очевидно, с представлением о поражении громовыми стрелами демонов, в том числе - вызывающих болезни). В двух остальных - имена выступающих в этих мотивах в заговорах христианских персонажей.

Таблица 1

Мотивы	Выступают самостоятельно	Выступают в перечнях имен
Ездит в небесной колеснице (гром, молния, туча, дождь)	Илия	-
Поражает громом змея	Михаил	-
Отгоняет нечистую силу громовыми стрелами	Христос, Илия, Михаил	Гавриил, Иоанн Креститель
Сходит с небес по золотой лестнице, сносит луки и стрелы	Илия, Георгий	-
Спускает небесное пламя	Георгий	-
Втыкает болезни луками и копьями Георгий Гавриил, Николай, Михаил
Отстреливает болезни	Христос, Георгий, Михаил	Илия, Николай, Михаил

Поскольку основную функциональную нагрузку несут персонажи, выступающие самостоятельно, можно увидеть в таблице два полюса, представленные Илией (Михаилом) и Георгием. Для первого члена этой оппозиции в качестве атрибута характерна громовая стрела, поражающая врага (черта, змея); второй представлен персонажем, отстреливающим болезни снесенными с небес стрелами, целителем. Мотив снесения с небес луков и стрел оказывается нулевой точкой оппозиции, где могут, нейтрализуясь, выступать оба персонажа. А наблюдаемое дополнительное распределение христианских персонажей по версиям некогда, вероятно, единого (или, во всяком случае, связанного с одним языческим персонажем - очевидно, богом-громовержцем) сюжета определяется функциональными валентностями имен Илия, Михаил и Георгий, не позволяющими, попросту говоря, последнему пользоваться громовыми стрелами, а первому действовать луком и копьем, а соответственно - выступать в соответствующих версиях сюжета (изначально единых в силу символической синонимичности стрелы и молнии). Кстати, в примыкающем к этому сюжету круге мотивов о всаднике в белой (золотой) одежде на белом (сивом) коне, где характер оружия имеет меньшее значение, могут выступать и Георгий, и Илия. Но в вариациях "всадник-повелитель волков", "всадник-старший над лесным, земляным и водяным царями", "всадник-отец двух сыновей стрельцов, отстреливающих болезни" встречается только Георгий - Илия в таких мотивах явно неуместен.

Таким образом, неверным был бы вывод, что почти в любом заговорном тексте может в конечном счете присутствовать любое имя. Каждое ИС, способное входить в заговор, само сопряжено со сложным комплексом представлений, полностью реконструируемым (особенно для культурно маркированных имен) только в результате системного анализа всех доступных проявлений культуры народа с учетом регионального и хронологического распределения данных, бытовавшего корпуса церковно-литературных текстов, а также данных типологически близких иноязычных культур региона. Речь идет фактически о системной реконструкции традиционной культуры в целом, в рамках которой только и поддается более-менее исчерпывающему истолкованию каждый конкретный культурный концепт, имя собственное или комплекс представлений о фигуре-персонаже, "герое культуры". Входящий в тот или иной комплекс таких представлений пучок функций при манифестации персонажа в заговорном тексте проявляется в виде определенной функциональной валентности, которая, соотносясь с валентностями имен, и определяет в идеале, в каких текстах какие имена способны выступать. Валентность здесь - отсутствие запрета на сочетаемость, способность имени в силу близости или совместимости наборов функций заполнять пустующее "свято место" мифологического текста, также соотнесенное с функциональным пучком, унаследованным от древнейшего дохристианского культурного персонажа или фигуры книжного происхождения. Долгое бытование в мифологических текстах добавляло христианским именам новые функции и связи, расширяя таким образом их валентность, увеличивая нехристианскую функционально-семантическую нагрузку, а соответственно - круг текстов, где они могли выступать. Так (с точки зрения лингвиста) формировалось "двое-" или "троеверие".

Впрочем, столь стройная картина если и существовала, то лишь на раннем этапе формирования корпуса христианизированных заговорных текстов, известных нам только в записях, самые ранние из которых (кроме заклинаний от лихорадки) датируются XVI веком. Переосмысления и искажения, накопившиеся за века, наложившись на исходную полифункциональность разных персонажей и неоднозначность языческо-христианских ассоциаций, привели в рамках известного нам корпуса текстов к формированию целых парадигматических рядов разных имен, связанных с каждым мифологическим сюжетом (мотивом), способным, в свою очередь, реализовываться в некоторой совокупности вариантов, выбор которых зависит от назначения текста и степени его испорченности. "Сильные" варианты (т. е. выступающие в функционально сильных позициях) характеризуются сохранностью значительной части исходного набора атрибутов и функций; в "слабых" вариантах сохраняются лишь важнейшие, переживая различные трансформации: распространения, сокращения, контаминации и др. В ячейках сильных вариантов обычно выступают одно или несколько функционально синонимичных имен, чей набор атрибутов и функций при самостоятельном (вне заговорного текста) употреблении перекрещивается или совместим с аналогичным набором ячейки (например, Илия-пророк с его репутацией громовержца и - функциональное определение ячейки - 'мифологический персонаж, мечущий в противника громовые стрелы' ( Перун ?). В слабых вариантах, не предъявляющих столь строгих требований к сочетаемости ИС, выступают имена, универсальные с этой точки зрения, так сказать, "всеобщие": Христос, Михаил, Георгий, или длинные перечни, в которых индивидуальные особенности отдельных персонажей в значительной степени нейтрализуются. Совокупность имен перечня оказывается функционально тождественной одному имени, потому с точки зрения мифа этот перечень не является синтагмой. Соответственно, в перечень могут входить несколько имен - элементов одного ряда, связанного с данным мотивом. Отношения их в таком случае можно охарактеризовать как своего рода наложение, усиливающее общие для них функции.

Несмотря на явно инвариантный характер абстрактного пучка отношений, т. е. ячейки, принимающей в себя различные имена, аналогия между последними и, например, аллофонами одной фонемы едва ли возможна, так как в слабых вариантах почти не проводится продемонстрированный выше принцип дополнительной дистрибуции: в близких сюжетах (мотивах) в одной и той же ячейке могут выступать совершенно разные имена. Различительная функция оказывается целиком возложенной на контекст, а возможность присутствия в нем различных имен скорее аналогична встречающемуся в русских говорах беспорядочному употреблению в речи звуков [ц] и [ч] при цоканье (т. е. соотнесении их с одной фонемой). ИС превращаются тогда в "редуцированные", абстрактно-сакральные знаки без четко выраженной сочетаемости. Они оказываются способными выступать в различных ячейках и замещать друг друга в одной, что приводит к пересечению, совпадению и даже разрушению включающих их в себя рядов. Такие явления характерны для значительно удалившихся от исходного текста, разрушенных версий.

Кроме представленных в заговорах рядов вариантов канонических имен, связанных с соответствующим христианским персонажем, можно выделить также поля (парадигмы) ²⁴ имен, обнимающие собой группы сходных, но не обязательно гомогенных форм. В отличие от названных рядов, они не имеют в силу отсутствия канонической христианской формы (или официальной неприменимости ее к персонажам того или иного рода - скажем, антропонимов - к змеям или звездам) своей "сильной позиции" (точнее - все позиции оказываются равно сильными), напоминая этим выделяемые в фонологии гиперфонемы. Поля фольклорных имен, соотнесенных с мифическими элементами ландшафта, звездами, змеями, персонифицированными болезнями и др., имеют характер областей рассеивания и способны плавно переходить одно в другое и даже распространяться за пределы категории имени собственного. Жестких границ между этими парадигмами не существует, а принадлежность имени к одной из них определяется 1) фонетическим обликом и 2) невозможностью употребления в одной мифологической синтагме (перечне имен) с другими членами данного поля. Эта невозможность гарантируется, с одной стороны, тем, что в мифологическом тексте всем членам конкретной парадигмы соответствует только одна функциональная ячейка (напр., в заговоре говорится обычно об одном камне, потому имена Алатырь и Латырь или Златарь никак не могут встретиться в одном тексте; если же камней три, то они всегда получают имена из разных парадигм), а с другой - разной региональной соотнесенностью имен одной парадигмы (что говорит, однако, чаще всего не столько о диалектологичности онимического пространства заговоров вообще, сколько просто о месте находки или фиксации данного текста). Заметим также, что второй критерий удается применить далеко не всегда. Он преимущественно относится к перечням имен лихорадок. Впрочем, общий номер в перечне, сходный текстовый комментарий и дополнительное распределение в текстах, указывая на генетическое родство двух форм имен лихорадок, не могут служить непременным основанием для синхронического отнесения их к одной парадигме в случае, если их фонетические облики полностью разошлись.

Силы, движущие механизмы варьирования имен, разнородны. Это связано с тем, что, как уже говорилось, заговорные тексты издавна бытуют в двух формах - устной и письменной. Устные формулы обычно кратки и могут вовсе не содержать ИС, а все же встречающиеся в них имена подчинены общим фонетическим законам данного диалекта и чаще всего представлены разговорными формами. Напротив, пространные письменные тексты изобилуют именами, составляющими длинные перечни и представленными чаще каноническими или близкими к ним формами. Особую сферу составляет вариативность малопонятных заимствований или утративших внутреннюю форму имен, не имеющих канонических вариантов (многие имена змей, лихорадок и пр.). Здесь, кроме фонетических законов, вступают в силу, во-первых, всевозможные народноэтимологические переосмысления, влекущие за собой перестройку звукового облика (ср. судьбу скорпии, Мамврийского дуба и др.); а во-вторых - многочисленные ошибки и описки при переписывании (особенно - под диктовку) и домысливания неразобранных мест исходного текста. Подобная вариативность не подчиняется никаким законам, кроме статистических закономерностей, относящихся к большим числам. Именно ей онимическое пространство заговоров обязано своим дискретно-континуальным характером, сочетающим своеобразные онимические ядра и группирующиеся вокруг них поля имен с диффузными переходами между ними, иногда ведущими за пределы категории имени собственного ²⁵.

Высказанными соображениями обусловлено использование в словаре двух видов статей. В случае ряда вариантов инвариантной онимической единицы, связанной с представлением о конкретном денотате (христианский персонаж, святой, историческое лицо, фольклорный персонаж и т. п.) оказалось возможным описать этот ряд в виде стандартной словарной статьи с соответствующими рубриками, в заглавие которой была вынесена наиболее "сильная", т. е. каноническая форма имени или ближайший к ней из зафиксированных вариантов (либо просто единственная представленная в источниках форма). В случае поля (парадигмы) равноправных имен сходных или тождественных персонажей составление формализованной статьи оказалось невозможным. Имена такого рода описаны в свободных по форме статьях, в заглавие которых вынесено родовое понятие - звезды, змеи, ветры, лихорадки-трясавицы. Впрочем, некоторые поля имен все же удалось описать в виде правильных статей (например, Алатырь), хотя здесь следует признать некоторую неясность критериев, по которым каждая конкретная форма включается в общую статью, а не рассматривается в отдельной (это, прежде всего, звуковое сходство, но границы его расплывчаты: скажем, отдельно или вместе с Алатырем и ему подобными именами следует рассматривать переосмысленную форму Златырь?). Условен здесь и выбор заглавного слова: та же форма Алатырь (а не более частотная Латырь) вынесена в название статьи исключительно по научно-литературной традиции полутора последних веков. Естественно, что все формы всех имен на равных правах включены в указатель.