Колдуны, людоеды и проклятия

Мир сказок дает нам важные ключи к проблеме форми­рования личности. Во многих сказках фигурируют злой колдун или великан-людоед и добрый кол­дун/колдунья[4] — результат (как и в случае мифа об Эдипе) ин­туитивного прозрения. В жизненном сценарии роль кол­дунов играют отец и мать. Таким образом, на де­тей их родители влияют как добрые или злые волшебники, что впоследствии отражается на их личности.

У каждого человека есть три состояния Я, поэтому, чтобы понять личность человека, следует проанализиро­вать все три состояния Я обоих его родителей (рис. 5А). Если сценарий жизни человека имеет разрушительный характер, зна­чит, детское состояние его отца или матери (Ре_о или Ре_м) обладало чертами Злого Волшебника (или волшебницы). Такое состояние еще называется Сума­сшедшим Ребенком родителей и имеет глубочайшее вли­яние на их детей. В этом случае трех- или четырехлетний ребенок находится под властью смущен­ного, напуганно­го, своенравного и всегда непредсказуемого детского со­стояния Я отца или матери.

Кроссман показал, что в благополучной семье о ребен­ке заботится, его за­щищает и воспитывает Родитель его родителей, а их Взрослый и Ребенок иг­рают меньшую роль. «Меньшую» не значит «менее важную». Взрослый роди­телей мотивирует ребенка к усвоению законов логи­ки, а Ребенок родителей по­ощряет Естественного Ребен­ка ребенка. Тем не менее именно Заботливый Ро­дитель несет основной груз обязанностей по воспитанию подра­стающего поко­ления, и ни Ребенок, ни Взрослый роди­телей не имеет права осуществлять пол­ный контроль над этим процессом.

Главная цель Заботливого Родителя — поддерживать, защищать и развивать Ребенка. Реакция Заботливого Родителя на новорожденного: «Я буду заботиться о тебе, что бы ни случилось». Родительское поведение содержит инстинктивный и приобретенный компо­ненты. Однако одного родительского инстинкта недостаточно, чтобы воспитать ребенка до состояния взрослости. В хорошей семье у родителей высока доля приобретенных родитель­ских навыков. Заботливый Родитель позволяет ре­бенку быть самим собой: свободно говорить и двигаться, иссле­довать мир и быть свободным от ограничений.

С другой стороны, если родители сами находятся под давлением обстоя­тельств — оба вынуждены работать по восемь часов в день, или у них еще во­семь детей и только одна комната на всех, — тогда у ребенка просто нет ни места, ни возможности для самовыражения; Ребенок от­ца и Ребенок матери го­ворят ему: «Нет! Не шуми, не сту­чи, не смейся, не пой и не радуйся!» Заботли­вый Роди­тель отца или матери, возможно, радуется активности ребенка, но их Ребенок бунтует против нее и вытесняет Заботливого Родителя с его законного места. Когда у ма­лыша формируются три состояния Я Родителя он копи­рует отца и мать. Он запоминает родительские реакции — не поддержку и помощь Заботливого Родителя, а бью­щие через край чувства ревнивого, рассерженного, напу­ганного Ребенка своих родителей. В этом случае роди­тельское состояние ребенка, скопированное с детского состояния отца или матери, называют Злым Волшебни­ком (Волшебницей), Электродом, Сумасшедшим Ребен­ком или Большим Свином.

Таким образом, в семье, которая создает у ребенка сце­нарий трагической ошибки, воспитанием детей занимает­ся не Родитель отца или матери (Ро_м или Ро_о), а псевдо-Родитель, то есть их детское состояние Я (Ре_о или Ре_м ). Это со­стояние не способно эффективно выполнять обя­занности отца или матери, что, как правило, приводит к формированию определенного сценария у молодого по­коления.

Положение ребенка в такой семье показано на рис. 5Б. Отец четырехлетней сиротки Энни позволил своему Ре­бенку стать псевдо-Родителем. Ребенка этого мужчины раздражала необходимость заботиться о маленькой доче­ри, и ее по­требности были ему в тягость. Кроме того, он верил, что, чтобы не избаловать дочку и сформировать у нее сильный характер, нужно отказывать ей во всех ее желаниях, давая ей вместо желаемого нечто другое, по его мнению, более по­лезное для нее. Например, когда она мечтала получить на Рождество плюше­вого мишку и отец знал об этом, он специально подарил ей другую иг­рушку, которую она совсем не хотела, веря, что «так бу­дет лучше для нее». Естест­венно, маленькая девочка ско­ро поняла, что ее желания никогда не исполнятся.

Обстоятельства, которые она не могла контролиро­вать, автоматически де­лали невозможным исполнение ее желаний. Поэтому она решила, что, скрывая свои жела­ния, можно сделать их осуществление хотя бы чуть-чуть более веро­ятным. Она также заметила, что даже невы­сказанное желание можно нечаянно выдать, если запла­кать от разочарования. Чтобы не дать отцу возможность ни узнать, ни вычислить путем дедукции, чего она хочет, девочка решила, что плакать нежелательно. Таким обра­зом, отец вынудил ее ничего не хотеть, ни­чего не просить и никогда не выражать свое разочарование. Этот запрет, навя­занный ей отцовским Ребенком (Ре_о), стал частью родительского состояния (Pо₁) девочки. Потом девочка стала взрослой женщиной, и до тех пор, пока она не отка­залась от своего сценария, она носила внутри своего Ре­бенка отцовский запрет: «Никогда ничего не проси». Этот принцип руководил всеми мало-маль­ски значимы­ми ее действиями на протяжении многих лет.

Родители внушают своим детям ограничения, запре­ты и предписания ради своего удобства или спокойствия. Мать одного мальчика боялась агрессивных мужчин, так как ее муж, по характеру агрессивный, бил ее и бросил ее одну с ребенком. Поэтому она не хотела, чтобы ее сын вырос агрессивным, мужественным, и использовала за­преты «не будь агрессивным», «не будь ре­шительным» и предписания «какой ты у меня добрый», «ты мой тихий маль­чик». Поэтому он рос немужественным, приняв мно­гие особенности женского поведения. Он был не таким, как другие мальчики, поэтому они смеялись над ним и однажды назвали его странным. Для него слово «стран­ный» связалось с понятием гомосексуальности. Он по­смотрел в словаре, что значит быть гомо­сексуальным, и прочитал, что так называют мужчину, который всту­пает в сек­суальные отношения с другим мужчиной. Од­нажды он гулял в парке и к нему приблизился мужчина. С ним он получил первый гомосексуальный опыт, кото­рый ему понравился. В этот момент юноша решил, что он всегда был гомосек­суален, и стал жить соответствующей жизнью. Таким образом, имея набор за­претов и предпи­саний со стороны матери, он пришел к решению о том, что он является тем, кем на самом деле не являлся, даже не имея альтернативных ва­риантов решения. Его выбор гомосексуального поведения не был свободным; воздей­ствие семейной обстановки плюс другие факторы сдела­ли его таким. На­пример, ему не было позволено вступать в сексуальные отношения с женщи­ной. Сценарный ана­лиз мог бы освободить его и дать ему возможность вы­брать между отношениями с женщинами и отношения­ми с мужчинами (или и то и другое).

Итак, давление домашней обстановки вкупе с други­ми обстоятельствами подталкивает человека к прежде­временному решению относительно своего жизненного пути. Одни дети решают, что они гомосексуальны, дру­гие — что они глупы или неловки, третьи — что обяза­тельно будут несчастливы.

Было бы любопытно понять, почему родители хотят, чтобы их отпрыск был неуклюжим или глупым. Пред­ставьте себе, что появляется на свет нежеланный ребенок. Мать, у которой уже было трое детей, больше не хо­тела рожать, но зачала против своей воли, когда муж явился домой пьяным и изнасиловал ее. Аборт сделать не удалось, и вот мальчик появился на свет. Роды были очень труд­ными. Итак, герой был неприятностью для своих родителей с самого начала. После родов матери наложили пятнадцать швов: он был неуклюжим с самого рождения. Поэтому его все называли неуклюжим: он с самого начала делал все не так и, кроме того, напоминал матери ее брата, который тоже был неуклюж. Поэтому она часто думала (и говорила): «Он совсем как дядя Чар­ли, такой же неуклюжий». Вскоре и мать, и отец уже не называли его иначе, как бы ни был мал совершенный им промах. Его родителям было выгодно думать о нем как о неуклюжем мальчике: это позволяло им выразить свой гнев и чувство вины за то, что они не могли как следует о нем позаботиться.

Запреты

На языке сказок запрет — это «проклятие», то есть за­прещение или ограниче­ние свободы действий ребенка. Он всегда формулируется в виде отрицания. За­прет все­гда отражает страхи, желания или гнев Ребенка родите­лей. Запреты от­личаются широтой области применения, интенсивностью и зловредностью. Не­которые запреты касаются лишь конкретных действий: «не пой», «не смей­ся громко» или «не ешь много сладкого». Другие охва­тывают почти весь возмож­ный спектр действий челове­ка: «не будь счастливым», «не думай» или «не де­лай ни­чего».

Интенсивность запрета зависит от того, каковы будут последствия непослу­шания. Например, когда запрет «не будь счастлив» интенсивен, малейшее про­явление счас­тья ведет к большой беде; минимальная же интенсив­ность озна­чает, что в случае нарушения человека ждет легкое неодобрение. Выбор разновидности поведения, подвергающегося за­прету, зависит от того, на что направ­лен фокус внимания Злого Волшебника; запрет может гласить: «не думай», «не будь счастлив», «не получай удо­вольст­вия от секса», «не выражай гнев», «не будь здоро­вым» или «не принимай по­глаживания», «не отвергай по­глаживания», «не давай поглаживания».

Что касается зловредности, то одни запреты имеют долговременный разрушительный эффект, а другие — нет. Как и игры, запреты можно разделить по степени их жесткости. Например, запрет третьей степени мистера Бруто[5], алкоголика, гласил: «Никогда не бездельничай». Запрет был не только долговременным, но и зловредным, поэтому мистер Бруто был не в силах избежать работы, которая ему не нравилась, иначе, нежели будучи уволен­ным за пьянство.

С другой стороны, некоторые родительские запреты полезны. Например, мать говорит ребенку: «Не суй паль­цы в розетку». Такой запрет первой степени эффективно помогает матери контролировать поведение отпрыска, но он незловреден. Если только это не часть более широко­го запрета («ничего не трогай», «не трогай электрические и механические приборы — это не женское дело»), его действие продлится ровно столько времени, сколько нужно ребенку (мальчику или девочке), чтобы научить­ся пользоваться розеткой и электроприборами в соответ­ствии с техникой безопасности.

Предписания

Трагические сценарии основаны на негативных запретах, которые сопровождаются суровыми санкциями (наказа­ниями). Но на поведение детей также сильно влияют предписания. Понятие предписаний, разработанное Рональдом Лэнгом, помогает объяснить, как родители добиваются того, чтобы их дети не не делали что-то, а де­лали нечто другое. Говоря словами Лэнга:

Один способ добиться от кого-либо, чтобы он сделал что-либо, — это приказ. Заставить кого-либо стать чем-либо, чем другой его считает, или чем, как кажется другому, он является, или тем, чем другой человек не хотел бы его ви­деть (независимо от того, хочет ли этого сам человек), — это совсем другое дело. В гипнотическом контексте человеку не приказывают стать кем-то или чем-то, ему просто гово­рят, что он этим является. Предписания гораздо сильнее приказов (или других форм принуждения или убеждения). Инструкция не обязательно должна иметь форму инструк­ции. Я убежден, что мы получаем свои первые (и самые длительные по своему действию) инструкции в форме предписаний. Мы стали тем, кем нас называли в детстве. Родители не говорили нам быть хорошим (хорошей) или плохим (плохой) мальчиком (девочкой). Они называли нас хорошими или плохими. Они «давали нам понять», кто мы такие. При таком способе общения информация передает­ся не словами. Предписание — это не инструкция и не за­прет. Это мистификация или одна из разновидностей гипнотического внушения...

Гипнотизер может приказать человеку почувствовать нечто и затем забыть о факте приказа. Можно просто сказать ему, что он чувствует, а еще лучше — сказать об этом третьему лицу в присутствии человека, которого надо загипнотизи­ровать.

Будучи под гипнозом, человек чувствует то, что ему внуши­ли, и не знает о том, что он находится под гипнозом. Как много из того, что мы чувствуем, мы чувствуем под влия­нием гипноза? Как много людей являются тем, чем их сде­лали с помощью гипноза?

Слово — это команда. А порой гипнотические отношения между людьми так сильны, что один превращается в то, чем его считает другой, от одного взгляда, от прикосновения, от кашля. Не нужно слов. Предписание может быть двига­тельным, осязательным, зрительным, обонятельным. Такое предписание равнозначно неявной инструкции.

Следовательно, если я хочу вас загипнотизировать, я не скажу: «Я приказываю вам почувствовать холод». Я сооб­щаю вам, что холодно, — и вы немедленно почувствуете хо­лод. Я думаю, многие дети начинали свое превращение именно так.

Мы говорим им, как обстоят дела, и они занимают свое ме­сто, место, которое мы предусмотрели для них. А затем они будут выбирать свои цели из тех возможностей, которые мы для них обозначили.

Мне кажется, то, что говорится словами, имеет меньше зна­чения.

То, что мы обозначили как их личность, это сценарий драмы...

Клинический гипноз предполагает сознательное использо­вание внушения. Семейный гипноз — никогда. Ни один родитель не описал мне эту технику как сознательную стра­тегию воспитания.

Чаще родители приходят в замешательство, видя, что ребе­нок, которому сказали делать У и дали понять, что он X, де­лает X.

«Я пытаюсь заставить его дружить с другими ребятами, но он у меня такой замкнутый, такой эгоистичный. Правда, мой милый?»

«Я все время говорю ему быть аккуратнее, но он такой не­ряха, не так ли, мой мальчик?»

Я считаю книгу Лэнга «Политика семьи» (из которой я взял приведенную цитату) необходимой основой для понимания того, как «пишутся» жизненные сценарии.

Предписания сообщают ребенку, что он должен де­лать, запреты — от чего он должен воздерживаться, что­бы не лишиться родительской благосклонности. Выпол­нение предписаний вознаграждается, нарушение запре­тов карается. Эта «семейная программа модификации поведения» помогает родителям контролировать дейст­вия своих отпрысков точно так же, как психологи в лабо­ратории контролируют поведение подопытных крыс с помощью избирательного подкрепления и наказания.

Родительские предписания, как и проклятия, часто возникают в жизни ребенка уже в момент рождения. На­пример, родители часто предсказывают, что тот или дру­гой их ребенок вырастет здоровым или нездоровым, глу­пым или умным, счастливым или несчастным. Мать одного алкоголика, еще когда ее сын был совсем малень­ким, узнала из гороскопа о том, что в будущем у него воз­никнет пристрастие к спиртному, и не раз говорила ему об этом, пока он был маленьким. Мифы, говорящие о сбывшихся родительских предсказаниях, передаются де­тям. Один человек, гордившийся своей проницательно­стью, рассказывал, что, когда он высунул голову из родо­вого канала, он тут же открыл глаза и посмотрел по сто­ронам. Всякий раз, когда с другим человеком случалась малейшая неприятность, родные напоминали ему, что он появился на свет в пятницу тринадцатого числа и поэто­му будет несчастен всю жизнь. Что характерно, большин­ство людей верят, что их настоящее состояние обуслов­лено судьбой, а не родительскими предписаниями. Этот феномен иначе называется самоисполняющимся проро­чеством: ожидаемое поведение возникает просто потому, что его ждут.

Имена тоже содержат в себе намек на то, что ожидают от ребенка родители: мальчик, названный Джоном в честь отца, должен, по мнению родителей, продолжить его дело. От Джесси ждут, что она будет скандальной, от Джиджи — сексуальной привлекательности, от Альфре­да — любви к порядку, чистоте и аккуратности. Берн пи­шет в книге «Люди, которые играют в игры» о том, как имя может стать способом родительского программиро­вания. Он также говорит о двух важных сценариях, свя­занных с рождением: «Происхождение» и «Искалечен­ная мать». Первый сценарий включает веру человека в то, что он — не сын (дочь) своих родителей, а найденыш; второй — знание о том, что его рождение причинило ма­тери серьезные повреждения. Такие сценарии, основанные на реальных фактах или вымысле, оказывают силь­ное воздействие на всю жизнь своего носителя. Я обна­ружил, что сценарий «Происхождение» имеет две разно­видности: «Сын (дочь) короля» и «Сын (дочь) прости­тутки». Последний особенно влияет на жизненный путь девочек. Что касается сценария «Искалеченная Мать», то Эрик Берн замечает: «Слова "моя мать умерла, когда рожала меня" настолько трагичны и тяжелы, что произ­несшему их необходимы добрая помощь и участие»[6].

Колдовство

Транзактный анализ и анализ сценариев связаны с ана­лизом двойных транзакций, происходящих одновремен­но на двух уровнях: социальном (видимом, слышимом, осязаемом уровне взаимодействия между людьми) и пси­хологическом (скрытом, неявном уровне, который может сопровождать взаимодействие на социальном уровне).

Точность понимания и прогнозирования поведения людей зависит от чуткости к событиям, происходящим на психологическом уровне. Без понимания скрытых вза­имодействий интерпретация поведения будет поверхно­стной. В игре социальный уровень, как правило, хорошо заметен постороннему наблюдателю; психологический же уровень можно понять лишь интуитивно.

Анализ сценариев, то есть решений относительно сво­его жизненного пути, принятых людьми в раннем возра­сте под влиянием родительских запретов и предписаний, требует понимания того, как именно родители передают Детям информацию о том, какие их действия желатель­ны для родителей, а какие — нет. Родители довольно ред­ко прямо говорят своим детям: «Я хочу, чтобы ты умер», или «Не думай», или «Ты никуда не годишься». Указа­ния такого рода даются детям в завуалированной форме. Эти зашифрованные сообщения мы будем называть «ма­гическими посланиями», так как они магическим обра­зом влияют на весь ход жизни отпрысков.

Власть, которую родители имеют над детьми — власть формировать их личность по своему усмотрению, — это часть более общей человеческой способности к колдов­ству. Анализ колдовства — скрытая цель транзактного анализа. Для этого транзактные аналитики изучают скрытые сообщения и их эффект.

Человека можно изменить к лучшему или к худше­му, — следовательно, нужно говорить отдельно о белой и черной магии. Силы, которые занимаются соответствен­но белой и черной магией, — это Заботливый Родитель и Большой Свин.

Белая магия

Заботливый Родитель наделяет ребенка силой, способ­ностью мыслить и чувствовать, добротой, чуткостью, красотой и здоровьем.

Белая магия предполагает участие двух или трех час­тей личности: Колдуна, или передатчика, получателя и Третьего лица, или посредника. Магическое послание может передаваться как напрямую, так и через Третье лицо (или целую группу посредников).

Белая магия — это поддержка и предписания стать ум­ным, добрым, красивым, чутким и т. д. Так, Колдун может сказать ребенку: «Мне нравится, что ты умный», или «Ты та-а-а-акой красивый!», или «У тебя очень хорошее здо­ровье», или, например, через Третье лицо: «Разве он не умница?», или «У Джилл такие красивые глаза!», или «Доктор сказал, что у Джека отличное здоровье». Кос­венное послание имеет больший эффект, чем прямое. На­пример, последнее магическое послание влияет на Джека сразу двумя путями. 1. Он слышит (и верит) утверж­дению «Джек здоров», адресованному Третьему лицу. 2. Через эффект, который послание будет иметь на Тре­тье лицо: ведь оно теперь будет думать так же, как Кол­дун. Передача информации посреднику может осуществ­ляться и в отсутствие ребенка: Колдун скажет Третьему лицу об уме, красоте или здоровье Джилл, а Третье лицо передаст послание Джилл, как только они встретятся.

Особенность магических посланий в том, что их сила не зависит от слов. Слова — только средство. «Мне нра­вится, что ты умный» может быть и злым магическим по­сланием о том, что ребенок слишком умен, в то время как «Мне нравится, что ты умный» — не может. Некоторые части послания заряжены энергией, а другие — нет, и пе­ремещения энергии внутри высказывания от слова к сло­ву значат больше, чем сами слова.

Источник доброго волшебства — Заботливый Роди­тель, чье назначение — заботиться о других людях и за­щищать их. «Заботливое» магическое послание делает че­ловека сильнее и освобождает его от подавляющей влас­ти Большого Свина. Кроме того, доброе волшебство дает человеку силы самому освободиться от того, что его по­давляет. Заботливый Родитель с древних времен изве­стен людям как ангел-хранитель, добрая волшебница или Матерь Божья, защищающая людей от зла и несчастий.

Черная магия

Все, что было сказано о добром волшебстве, относится и к злому, естественно, за исключением источника и целей колдовства. Белая магия отличается от черной своим воз­действием на объект. Если колдовство делает человека сильнее — то оно доброе. Если слабее — то оно злое.

Важно понять, что злое волшебство часто использует­ся «во благо» ребенка — так, как его понимает Колдун; любое предписание, не важно, насколько добрым оно выглядит, может оказаться злым. Например, определен­ным образом поданное предписание быть красивой мо­жет повредить женщине, так как может помешать ей и другим воспринимать ее как умную или сильную.

Таким образом, некоторые виды колдовства, которые выглядят как белая магия, являются на деле разновидно­стью черной, так как «подарок» либо не нужен «приемни­ку», либо, будучи полезным в одном отношении, ослаб­ляет его в другом.

Причиной реализации власти над другим человеком ему во вред являются два фактора. Первый фактор — де­фицит чего-либо. Когда в некоторой ситуации ресурса явно не хватает на всех, более сильные люди используют свою силу, чтобы заставить более слабых поделиться. Ис­пользуемая при этом сила может быть грубой физиче­ской силой, как в случае, когда человек убивает другого человека и забирает его еду или землю; она также может принимать форму психологического насилия (когда бо­лее сильная личность создает такую ситуацию, в которой личность более слабая добровольно откажется от искомо­го). Этот прием называется методом скрытого принуж­дения: здесь человек позволяет принудить себя к чему-либо, так как верит обману, который оправдывает при­нуждение.

Вторая причина, которая толкает людей на использо­вание черной магии, иначе называется ситуацией «горя­чей картошки». Здесь злое волшебство возникает как ответ на обвинение в низкой значимости, исходящее из­нутри личности или извне. Иными словами, когда один человек чувствует себя плохим, он стремится передать это чувство другому, и, таким образом, доказав, что дру­гой плох, он освобождается от давления собственной «плохости». Так, человек чувствует себя сильнее, когда имеет возможность контролировать другого человека. Одним словом, чтобы почувствовать себя лучше, надо заставить другого чувствовать себя хуже.

Рассмотрим эти две возможности на примере ребенка, который рождается в гетто. В его семье уже есть мать, отец, дедушка, два мальчика и две девочки — 10,8,6 и 4 лет со­ответственно, и все они живут в трехкомнатной кварти­ре. Семья живет на пособие, дед — алкоголик, а у двоих старших детей нелады с законом. Итак, в этой семье по­является на свет еще один ребенок.

В жизни этой семьи явно отсутствует физический ком­форт. Здесь слишком мало места, мало еды, мало погла­живаний, мало времени и мало энергии для того, чтобы заботиться об Ультимо[7]. Все члены семьи знают, что с по­явлением новорожденного места, еды, энергии, поглажи­ваний и т. д. станет еще меньше, и, хотя поначалу ново­рожденному будут предоставлять все, в чем он нуждает­ся, скоро придет день (возможно, это будет первый день рождения), когда стесненные обстоятельства семьи кос­нутся и его. Положение семьи заставляет каждого забо­титься о себе самому. У Ультимо скоро начнут силой от­нимать его долю и принуждать его к подчинению психо­логически. Он станет получать сообщения «ты глупый», «чего ты болтаешься под ногами?», «пошел вон отсюда», «иди играть на улицу (ха-ха)», «дрянной мальчишка» и т. д., направленные на то, чтобы ослабить его и не дать ему потребовать то, что принадлежит ему по праву. Так бедность порождает злое волшебство.

Наряду с недостатком ресурсов, который ведет как к физическому, так и к психологическому насилию, у не­скольких членов семьи также может быть недостаток чувства собственной ценности. Например, отец не смог найти хорошую работу и чувствует себя неудачником. Жена утром назвала его ничтожеством и бездельником. После завтрака, вместо того чтобы идти искать работу, он садится смотреть телевизор. У Ультимо каникулы, и он Дома слушает музыку. Отец, которому стыдно за себя, раздражается на сына и требует, чтобы он пошел помыл посуду. Когда сын, следуя примеру отца, отказывается, отец называет его ничтожеством и лентяем. Таким обра­зом он избавляется от «горячей картошки», перебросив ее сыну, и наслаждается кратким отдыхом от чувства соб­ственной ничтожности. Затем мать ставит на стол еду, чувствуя себя плохой хозяйкой, так как на обед одна кар­тошка, и Ультимо говорит: «Мама, а в школе нас учат, что надо есть мясо по крайней мере раз в день». В ответ мать со злобой отвечает ему: «Заткнись, я вижу, ты слишком умный», и ему достается еще одна «горячая картошка». На короткое время мать перестает чувствовать вину, так как она замещается справедливым негодованием от бес­тактности Ультимо. Ультимо чувствует, что он сделал что-то очень плохое. Он выходит из ситуации с чувством вины, ничтожности и с ощущением того, что он эгоист. Все эти чувства со временем становятся частью его Боль­шого Свина и преследуют его в течение всей жизни.

Черная магия иначе называется проклятием, или пор­чей. Ее сила безгранична, особенно если группа людей использует ее по отношению к одному человеку. Смерть в результате вудуистского обряда (когда все жители деревни дают одному человеку так называемый «глаз дьявола») — именно такой случай. Безумие, или так на­зываемая шизофрения, — это цивилизованный вариант смерти от вудуистского проклятия — психологическое убийство человека путем коллективного использования черной магии.

Очень важно понимать, что маленький ребенок безза­щитен перед злым волшебством. Семейная ситуация, в ко­торой Ребенок отца или матери принимает на себя функ­ции Родителя, сравнима с положением в концентраци­онном лагере, где двое рослых и сильных надзирателей терроризируют (физически и психологически) трехлет­него узника. Это сравнение оправдано, так как власть запретов в некоторых сценариях невозможно преувеличить. Мы еще вернемся к этому вопросу в главе, касаю­щейся терапии.

Следовательно, сценарий является результатом реше­ния, которое ребенок принимает, выбирая между своими потребностями и ожиданиями и требованиями и запре­тами, которые он встречает в семейном кругу. Сценарная матрица (см. рис. 5) помогает наглядно представить си­лы, которые влияют на это решение. Диаграмма показы­вает, что вклад родителей в то, какое решение будет при­нято, является огромным, особенно в раннем детстве, когда другие люди не общаются с ребенком. Эта позиция находится примерно посредине между крайней социоло­гической точкой зрения, которая считает личность сто­процентным продуктом внешних влияний, и крайней психологической, которая рассматривает поведение как результат действия исключительно внутренних сил.

Глава 5 Решения

Когда ожидание ребенка, что его будут защищать и о нем будут заботиться, не оправдывается, у него формируется основа жизненного сценария. Это похоже на то, как если бы посторонние силы препятствовали росту ребенка: пока он не уступит этим силам, жизнь будет для него трудна, часто невыносима. Таким образом, ребенку при­ходится отказаться от своих естественных прав и приспо­собить свои ожидания к ситуации. Этот процесс являет­ся решающим для формирования сценария и называет­ся решением.

Сценарное решение — это изменение ребенком своих ожиданий в соответствии с реальностью.

Время решения

Разные люди принимают сценарное решение в разном возрасте. При нормальном течении жизни решение от­носительно того, кем человек хочет быть и каких целей добиваться, должно приниматься поздно, так как для вы­бора необходима информация. В случае, если ребенок не испытывает неоправданного давления на себя, важные решения относительно жизненного пути принимаются не раньше отрочества.

Сценарий возникает в результате решения, принято­го под давлением обстоятельств задолго до того возрас­та, в котором возможно принятие обдуманного решения.

Эмоциональные нарушения можно разделить по их степени, или зловредности. Психоз (шизофренический или депрессивный), саморазруши-тельное поведение наподобие алкоголизма — это трагические сценарии, или сценарии третьей степени. Они основаны на запретах третьей степени, сообщенных человеку в раннем детстве. Так называемые невротические расстройства, равно как и обычная несчастливость, — это банальные сценарии первой и второй степени, основанные на запретах и (или) предписаниях соответственно первой и второй степени. Такие решения принимаются в подростковом возрасте.

Качество решения зависит от уровня развития интел­лектуальных навыков Маленького Профессора на мо­мент принятия решения. Восприятие и логическая спо­собность Маленького Профессора отличается от таковой Взрослого. Кроме того, Маленькому Профессору прихо­дится оперировать неполной информацией, ввиду того что его источники информации ограничены. Как прави­ло, чем раньше человек принимает сценарное решение, тем более неполны данные и несовершенна логика, кото­рыми пользуется Маленький Профессор при принятии этого решения.

Принятие решения облегчает маленькому человеку жизнь и повышает его сиюминутную удовлетворенность жизнью. Например, молодой человек, чья мать не поощ­ряла в нем проявления мужественности, вспоминал, что она бывала очень недовольна, когда он играл с грубы­ми соседскими мальчишками. Кроме того, он замечал, что, когда он подражал своим товарищам по играм, его мать расстраивалась. Он не находил никакой поддержки «мальчишеского» поведения со стороны отца, который был на стороне жены в том, что касалось мужественно­сти и физической активности. Малышу хотелось быть таким, как все, но это желание встречало такое сильное сопротивление и давление со стороны матери, что однаж­ды, в определенный день определенного месяца опреде­ленного года, он решил, что хочет быть «хорошим ма­леньким мальчиком своей мамы». Очевидно, что это ре­шение сильно облегчило ему жизнь. Когда в тридцать пять лет он обратился к психотерапевту, он выглядел именно так, как полагается выглядеть хорошим мальчи­кам, — аккуратно и чисто одетым, вежливым, подтяну­тым, тактичным и уважительным. К сожалению, реше­ние, которое помогло ему в десятилетнем возрасте, сей­час причиняло ему страдания. Его решение повлияло на его сексуальную жизнь: он практиковал такие деперсонализованные формы сексуальной активности, как вуайеризм и мастурбация, что совершенно отвечало мамино­му идеалу хорошего, тихого маленького мальчика. Реше­ние повлияло и на профессиональную жизнь молодого человека, так как в любой работе он считал необходимым выполнять мамины требования. Из-за этого все его по­ступки носили детский характер и были окрашены в тона уступки, смешанной с горечью. Горечь возникала оттого, что, хотя он и решил быть хорошим мальчиком, это ре­шение заставило его подавить гнев и раздражение.

Нужно заметить, что в случае травматического невро­за — нарушения, вызванного травматическим событи­ем, — также имеет место сценарное решение, которое принимается в результате внезапного и сильного, а не продолжительного, как в других случаях, давления об­стоятельств.

Одним из важных наборов запретов и предписаний, которые заставляют ребенка принимать сценарное реше­ние в раннем возрасте, является программирование по­ловой роли. В соответствии с половыми ролями все че­ловечество разделяется на два лагеря, обитатели которых должны отличаться по ряду важных признаков. На мой взгляд, сценарий половой роли причиняет человеку не меньше вреда, чем любой другой, и последствия действия такого сценария я продемонстрирую в главе, посвящен­ной мужским и женским банальным сценариям.

«Хорошие» сценарии или жизненные планы, которые содержат социально одобряемые действия (как, напри­мер сценарий мученика, героя, инженера, врача, политика или священника), также могут быть результатом преж­девременного решения. В целом такой сценарий может показаться полезным для человека, хотя принимать ре­шение несамостоятельно и не имея полной необходимой информации все равно вредно.

Чтобы личность и ее жизненный путь были свободны от сценариев, решение должно приниматься тогда, когда у человека имеется достаточно информации для него при отсутствии давления и при наличии автономии.

Форма решения

Эрик Эриксон называет позицию, с которой ребенок по­является на свет, позицией базового доверия. Он пишет, что в основе этой позиции лежат чувства ребенка, кото­рый ощущает себя как одно целое с миром и мир как одно целое с собой. Они наиболее ярко выражены в те момен­ты, когда мать, например, кормит малыша грудью или укачивает его на руках, и, конечно же, полностью прояв­ляются in utero (в утробе матери. — Примеч. перев.).

Транзактный анализ описывает чувство базового до­верия как первую и основную из четырех экзистенциаль­ных позиций («Я в порядке, Ты в порядке», «Я не в по­рядке, Ты в порядке», «Я в порядке, Ты не в порядке» и, наконец, «Я не в порядке, Ты не в порядке»).

Первичная позиция — «Я в порядке, Ты в порядке» — основана на биологической связи ребенка и матери, где мать безусловно откликается на все нужды ребенка. На­пример, когда котенок голоден и пищит, кошка-мать на­ходит его и подставляет ему сосок. Эту реакцию можно интерпретировать и как проявление материнского ин­стинкта, и как автоматическую реакцию на стимул: кош­ка кормит котенка, чтобы прекратить неприятный писк. Я привел этот пример, чтобы продемонстрировать есте­ственную реакцию матери на голодного отпрыска, которая гарантирует первичную взаимосвязь матери и ребенка, порождающую у человека базовое доверие ребенка к миру, или первичную позицию — «Я в порядке, Ты в по­рядке».

Позиция базового доверия — это позиция Принца (Принцессы), естественная для новорожденных и очень маленьких детей. Причина, по которой ребенок заменя­ет эту позицию другой, «Я не в порядке» или «Ты не в порядке», — это разрыв естественной взаимосвязи меж­ду ним и матерью. Забота, которую мать раньше проявля­ла к малышу безусловно, исчезает. Не уверенный в том, что о нем позаботятся, ребенок приходит к выводу, что либо с ним самим что-то не так, либо с его матерью, либо с ними обоими. Естественно, это решение принимается не без борьбы. Нужны определенные усилия, чтобы убе­дить Принца в том, что он не Принц, а Лягушка. Есть раз­ница между ребенком, который чувствует, что с ним все в порядке, но ощущает дискомфорт по причине давления внешних обстоятельств, и ребенком, который уже решил, что с ним что-то не так, и таким образом приспособился к дискомфортному окружению. В ситуациях вроде этой происходит выбор: оставаться Принцем, несмотря на внешнее давление, или стать Лягушкой, уступив ему.

Превращение в Лягушку требует не только перехода от позиции «Я в порядке» к позиции «Я не в порядке», но и сознательных усилий по созданию представления о том, в какую лягушку ты превратился.