Человек падает в чан с лаком

Не будь я его женой, ни за что бы не поверила… Моя дражайшая половина слонялся у железнодорожных мастерских, где перекрашивали военные эшелоны, и свалился в 250-галлонный чан с лаком. Утонуть-то он не утонул, но, пока выбирался оттуда, лак застыл, и он оказался весь покрыт хрустящей коркой. Пришлось звать Опал, чтобы она состригла лак с того, что раньше было волосами. Одно меня радует — что у нас нет детей. Волноваться ещё об одном ребенке у меня просто не хватило бы сил.

Ни у кого нет на примете хорошей няни для мужа?

Мы все так рады, что война наконец закончилась! Вчера вернулся домой Бобби Скроггинс, а Томми Гласс и Рэй Лаймуэй — ещё в прошлый четверг. Ура!

Новости одна другой лучше. Ко мне заходила Нинни Тредгуд и принесла клевер с четырьмя листочками. Сказала, что они с Альбертом целых три штуки у себя в саду отыскали. Спасибо, Нинни.

Дот Уимс

ПРИЮТ ДЛЯ ПРЕСТАРЕЛЫХ «РОЗОВАЯ ТЕРРАСА»

Старое шоссе Монтгомери,

Бирмингем, штат Алабама

15 августа 1986 г.

Джинин, медсестра-негритянка, которая гордилась своим твердым характером, хотя на самом деле он был не такой уж и твердый, сказала, что устала. Сегодня она работала в две смены и зашла к ним в комнату — посидеть минутку и выкурить сигарету. Миссис Отис отравилась на занятия художественного кружка, так что миссис Тредгуд ужасно обрадовалась гостье.

— Вы знаете ту женщину, с которой я беседую по воскресеньям?

— Какую женщину? — спросила Джинин.

— Эвелин.

— Кто?

— Ну, маленькая такая, пухленькая, с пепельными волосами, Эвелин… Эвелин Коуч, невестка миссис Коуч.

— А-а, да.

— Так вот, она мне сказала, что с тех пор, как один парень в «Пигли-Уигли» обозвал её нехорошими словами, она людей прямо-таки ненавидит. А я и говорю: «Милочка моя, ненависть ни к чему хорошему не приведет. Она превратит ваше сердце в корень горечавки. Люди не могут перестать быть тем, что они есть, как скунс не может перестать быть скунсом. Как вы думаете, неужели, будь у них возможность, они бы не изменились? Непременно изменились бы. Но человек слаб».

Эвелин сказала мне, что иногда она даже мужа начинает ненавидеть. Только и знает, что бездельничать, смотреть свой футбол по телевизору да трепаться по телефону. Вот у неё и появляется дикое желание стукнуть его бейсбольной битой по голове — просто так, без всякого повода. Бедняжка Эвелин уверена, что она — единственный человек на свете, у которого возникают такие отвратительные мысли. А я ей сказала, что в этом нет ничего особенного, так бывает, когда люди долго живут вместе.

Помню, как радовался Клео, когда ему первый раз поставили зубной протез. Так вот, во время еды эти новые зубы издавали отвратительный клацающий звук и ужасно действовали мне на нервы. Иногда мне даже приходилось выбегать из-за стола, чтобы не сказать какую-нибудь гадость… А ведь я любила его больше всех на свете! В жизни бывают моменты, когда один человек начинает другого раздражать, но это надо просто перетерпеть. А потом в один прекрасный день — не знаю, то ли зубы его перестали клацать, то ли я перестала обращать внимание, — в общем, у меня все как рукой сняло. И такое случается даже в самых счастливых семьях.

Вот возьмите Руфь и Иджи. Невозможно найти двух людей, более преданных друг другу, но даже у них были неприятности. Однажды Руфь перебралась жить к нам. Я так и не узнала, что там произошло, и не спрашивала, потому как не мое это дело, но думаю, причина была в том, что Руфь не нравилось, когда Иджи ездила на реку к Еве Бейтс. Ей казалось, что Ева спаивает Иджи. И, между нами говоря, так оно и было.

Но у каждого свои причуды, я так и сказала Эвелин.

Бедняжка, я за неё очень переживаю. Климакс ужасно на неё подействовал, вселил в неё жажду мщения. Она сказала, что мечтает не только стукнуть Эда по голове, но в последнее время ещё фантазирует, как оденется в черное и пойдет ночью стрелять в плохих людей из автомата. Представляете?

А я и говорю ей: «Милочка, это вы фильмов насмотрелись по телевизору. Сейчас же выбросьте из головы эту чушь! Кроме того, не нам с вами судить других людей. Вот в Библии прямо сказано — прямее, чем нос на вашем лице, — что в Судный день спустится на землю Иисус с сонмом ангелов Своих, чтобы судить животы и смерти».

Эвелин спросила у меня, как это — судить животы. И знаете, сколько я живу на свете, а вот поди ж ты, не смогла ответить.

КЛУБ И ЛАГЕРЬ РЫБАКОВ «ФУРГОННОЕ КОЛЕСО»

Уорриор-ривер, штат Алабама

3 июня 1946 г.

На доме горели синие лампочки, изнутри доносились обрывки разговоров, музыкальный автомат вопил на всю округу. Иджи сидела посреди этого шума и накачивалась пивом. Виски она решила сегодня не пить, потому что перебрала прошлой ночью.

Ее подружка Ева затеяла шумную гулянку с какими-то деревенскими ребятами, которым в этот момент полагалось присутствовать на собрании Общества защиты лосей в Гейт-сити. Она подошла к Иджи.

— Бог мой, детка, что с тобой? Ты похожа на ящерицу с похмелья!

Хэнк Уильямс надрывно пел о том, как он до смерти одинок. Иджи сказала:

— Руфь переехала.

Ева оторопела:

— Что?

— Переехала. К Нинни с Клео.

Ева села около нее.

— Господи, да почему же?

— На меня рассердилась.

— Ясно. А что ты ей такого сделала?

— Соврала.

— Ну здрасте пожалуйста! И что же ты ей сказала?

— Что еду в Атланту повидать Леону и Джона.

— А сама не поехала?

— Нет.

— А куда же ты отравилась?

— В лес.

— С кем?

— Одна. Просто мне захотелось побыть одной.

— А чего ж ты ей так и не сказала?

— Не знаю. Может, надоело все время отчитываться, где я да что я. В общем, не знаю почему. У меня такое чувство, будто я попала в какую-то ловушку, и мне захотелось вырваться. Вот и соврала. Подумаешь, тоже мне преступление! Грэди обманывает Глэдис, и Джек обманывает Мозелл — и ничего.

— Да, но ты же не Грэди, дорогуша, и не Джек… И Руфь — не Глэдис и не Мозелл. Господи, детка, мне даже слушать об этом противно. Неужто ты забыла, что с тобой творилось, пока Руфь сюда не приехала?

— Ну и что, все равно мне иногда хочется удрать, хоть ненадолго. Свободы, что ли, мне не хватает. Да ты сама понимаешь.

— Понимаю, конечно, Иджи, но и ты её пойми. Она бросила все, чтобы быть с тобой. Родной город оставила, всех друзей, с которыми выросла, — и все ради тебя. Ты и Культяшка — вот и все, что у неё есть. А у тебя тут и друзья, и родные…

— Ага, и мне иногда даже кажется, что они её любят больше, чем меня.

— Послушай, Иджи, вот что я тебе скажу. Тебе не кажется, что ей тут найти кого-нибудь — раз плюнуть? Ты хоть понимаешь, каково ей сидеть в одиночестве? Я бы как следует подумала, прежде чем устраивать все эти фокусы.

В этот момент появилась Хелен Клейпул, женщина лет пятидесяти, которая уже многие годы околачивалась у реки, цепляясь к парням и выпивая со всем, что движется и в состоянии угостить её стаканчиком. Она выплыла из женского туалета настолько пьяная, что умудрилась платье заправить в трусы, и, сильно шатаясь, направилась к столику, где её поджидали какие-то мужчины. Ева кивнула в её сторону:

— Ты только глянь на нее! Вот она, свободная женщина. Ни перед кем ей не надо отчитываться, всем глубоко начхать, где она шляется, это уж как пить дать.

Иджи посмотрела на Хелен. Помада её размазалась, волосы лезли в глаза, мутный взгляд блуждал по лицам собутыльников.

Немного погодя Иджи сказала:

— Ладно, пойду я. Мне надо подумать как следует.

— Вот-вот, давно пора.

Через два дня Руфь получила записку, аккуратно напечатанную на машинке: «Если посадить дикого зверька в клетку, он наверняка умрет, но отпусти его на свободу — и в девяти случаях из десяти он вернется к тебе».

И Руфь позвонила Иджи — первый раз за три недели.

— Я получила твою записку и подумала: может, нам стоит поговорить?

Иджи колотила дрожь.

— Отлично. Я сейчас. — И бросилась из дому, собираясь по дороге заскочить к преподобному Скроггинсу и одолжить у него Библию на случай, если придется поклясться, что она никогда больше не соврет Руфи.

Она завернула за угол и, увидев дом Нинни и Клео, вдруг встала как вкопанная. Какая записка? Не посылала она никакой записки.

«БИРМИНГЕМ НЬЮС»

15 октября 1947 г.