Теория большого срыва

Роман-исповедь.

Пролог.

У каждого есть точка срыва. На эту точку, как мне кажется, пытаются нажать многие. Некоторые даже неосознанно, отчего их попытки достучаться до заветной точки не кажутся менее болезненными или простительными. Нет.

Каждому из нас судьба хотя бы раз в жизни подкидывает такие подарочки, что иногда хочется остановиться и подобрать.

Кто-то хочет выдать себя за героя, хотя таковым не является. Кто-то гонится за деньгами, кто-то за славой или успехом. Многие говорят, что жизнь – тлен, делая ошибку в слове плен. Сорят деньгами, нечаянно покупают акции, губят человеческое равноправие.

Все хотят здоровья, счастья, денег и любви. Стабильность, работу, денег. Вечного солнца, денег. Денег…

Все хотят, но не все получают… а кто решает, почему один должен жить на широкую ногу, а другой – увы?

Это было вступление к истории простого человека, который чего-то захотел, но чего-то не получил.

1.

В свои двадцать пять лет я был довольно необычным человеком. Одной из моих искренних любвей было все воспринимать сказанное другими по-своему. То, что обычные люди назвали волевым подбородком, я называл выдвинутой челюстью. То, что люди видели в белых ночах - не видел я, обычное светлое небо, и, как уроженец Питера не мог восхищаться обыденным. Те, кто приходить в восторг от маленьких детишек, были мне не понятны, для меня же дети оставались радостными чудовищами. Ребенок вероятно, и создан для того, чтобы радоваться, потому что потом будет просто некогда. На их маленьких лицах часто зияла улыбка. А знаете, почему чудовища? Потому что когда они вырастут, они превратятся в таких же, как мы и будут искать в своих детях свою радость. Так будут делать и мои дети, и дети моих детей, и внуки моих детей…

Да, я довольно необычный человек. Сам себе я в этом признаюсь и горжусь втайне даже. Гуляя по родному городу, я не заметил, как приблизился к своему дому на Верейской, ноги сами привели меня сюда. Иногда я именую ее «еврейской», меняя первые буквы местами, отчего получается вполне забавно.

Сейчас мое место работы - редактор еженедельника «Есть что сказать». Но, если честно, заявлять нам уже почти нечего, а бюджет позволяет нам говорить еще около трех месяцев. А после этого ребята разбредутся на другие места, на более низшие должности, чем они сейчас занимают. Сейчас я корю себя за то, что «украл» Ваню Петрова из подающего надежды журнала. Но такова игра – кому-то суждено проиграть, и кто-то все равно останется недовольным.

И вся моя жизнь, если честно, летит к чертовой матери. Не только журнал. Семья, например, которой нет. Ее замещает лишь всеобъятное одиночество и безысходность и перспектива остаться с ними, как минимум целую вечность, меня не привлекала. Надо было что-то делать, но что?

Утром в голове усилился стук, на который я не обратил внимания ночью, будто барабанщик принялся за дело, взгляд был пустой, а мыслей не было – их вытеснил стук.

Над городом нависли свинцовые тучи, что было обычно. Ветрено, и, почему-то душно. Я шел и думал, шел и думал. О том, как жизнь несправедлива, как мечты разбиваются о скалы, а крылья подрезаются, чтобы не дать возможность улететь.

2.

Анна лежала на кровати в позе мертвеца. Лежала, с всунутыми наушниками, в которых музыка играла на полную громкость. Семнадцать лет. Она всегда была сообразительным ребенком, глубоким, можно сказать. Многие завидовали ее мировоззрению в тринадцать, ее чувству юмора в четырнадцать, а теперь ей не завидует никто. Она этому рада.

В тринадцать, когда мысли не удерживались в голове и летели на бумагу, у нее появилось множество стихов, разных, но простых. Когда же об этом узнали родители, они стали придерживаться позиции: «Чем бы дитя не тешилось…» с милой улыбкой на лице. Ее считали занудой, заумной занудой, но каждый хотел получить хоть толику этой занудственности, кроме совсем уж пустых детей. Как уже говорилась, она была сообразительна, поэтому споро накинула на себя маску веселой девчушки. «Весь мир – театр», поэтому она стала играть. Мысли не перерастали ее посещать, просто она научилась воплощать их ночью. На людях она шутила, веселилась, могла разговаривать на любую тему. А дома закрывалась себя и молчала, отдыхала от дневного притворства.

Сейчас ей надоело строить из себя клоуна. Хочется написать что-то невероятное, но она смотрит в потолок, перебирая мысли в голове. Непроизвольно вскакивает, записывает, рождается стих, но не тот, который она хотела. Снова простой. Досада.

Недавно она начала курить и пить. Не из-за того, что это делали все подростки, как думала мать, а для ощущения того, что она пишет. Если написано «расслабляет сигаретный дым», значит, она должна это проверить.

Зазвонил телефон

- Ань, ты? – в телефоне был слышен писклявый голосок, который Аня сразу узнала.

-Угу, чего звонишь? Ты же знаешь, я в процессе написания.

- Ой, да. Я тебя хотела позвать погулять со своим парнем и его другом.

- Нет, спасибо, Лен. Может быть, в другой раз.

- «В другой раз» - ты всегда так говоришь, и никогда еще не ходила. Жду тебя в следующую среду в «Авроре». Попробуй не приди. До скорого.

- Ага.

Мне сделалось немного совестно за то, что я всегда обещаю пойти куда-то с Леной, но не хожу. Она же старается, водит всех этих «друзей парней». Словом, она у меня сильная личность, поэтому и держусь рядом с ней давно.

Но звонит она мне только когда ей скучно. Насколько бы сильной личностью она не была, это не умоляет ее эгоцентричности.

Вечерело, все дела были сделаны. Не знаю почему, но именно ближе к ночи хочется думать, слушать грустную музыку, мечтать, вспоминать и грустить… Каждый грустит по своему. Кто-то за книгой, или, прогуливаясь по улочкам родного города, кто-то напивается и становится очень разговорчивым; речь льется безудержным потоком, обильные жестикуляции. Грусть стала привычной.

3.

- Опустошенность… - небольшой мячик полетел к потолку, полетел обратно к хозяину.

- Пустота… - мячик снова полетел к потолку, но не долетел до места назначения и упал рядом с кидавшим.

Почему это состояние стало привычным? Никто в выходной не выходит на субботник – это понятие вообще убито. Никто не поедет к родителям, на семейный ужин. Зачем? Почему-то ходишь разбитый и брошенный. Отдыхаешь от целой недели в колесе. На один, крохотный промежуток времени, тебя оставляют наедине со своими мыслями, со своими делами, но у тебя уже нет сил, у тебя нет. Половинки не стремятся на встречу друг к другу. Телефонный разговор, иногда, смска заменили нормальное общение. Это нормально? Нормально тогда, когда от голоса любимого человека бегут мурашки по коже, когда угадываешь настроение, когда проблемы общие.

Если бы в мою комнату вошел кто-то незнакомый, то он полностью передал бы мое состояние, описав ее. Пусто. Неприятный полумрак - нужно привыкнуть. Сумбур.

Не люблю, когда в мою комнату входят, будто роются в душе. А душа – не помойка, чтобы в ней ковыряться.

Вот, вышел на улицу, чтобы развеется, как это сейчас говорят. И прошелся по Невскому – обожаю его. Он – поток, как Нева. Стремительный, яркий, красочный, живой. Наверное, единственное место, где хорошо чувствует себя всякий вовсе не из-за чего-то, а просто так. По велению левой пятки.

Некоторые копят мысли, собирают в блокнот, в блог. Кто-то держит в себе и умирает с ними, таких много. Одни их продают, а другие покупают. В одно из таких мест я и зашел, кишащее прямо-таки мыслями. Тогда это еще не было модно называть акт-кафе, как потом, но от этого суть не менялась. Тут собирались люди, чтобы дешево выпить и просмаковать стихи, или только выпить.

На сцене в полутьме стояла миловидная девчушка одаренная не по годам. На вид ей можно было дать семнадцать-восемнадцать лет. Ансамбль ее одежды составляли черные брюки и такого же цвета кофта, с рисунком. Жаль, что я успел лишь под конец, поэтому отметил только интересные рифмы, так и не уловив смысла, а жаль.

Затем, закончив, девчушка поклонилась и отошла в сторону, продолжая слушать выступления других. В перерывах между стихотворениями она оглядывала публику внимательным и цепким взглядом, будто пытаясь заглянуть за задворки души.

Честно признаюсь, она меня зацепила сразу, пусть и не стихами, но манерой вести себя по-взрослому. Делать по-взрослому. Но это уже не бездумное копирование четырехгодовалым ребенком, а осмысленные действия зрелого душой человека.

- Добрый вечер – наигранно сказал я.

- Да, здравствуйте – сухо поздоровалась она, даже не повернув головы. Вероятно изучила меня до того как я подошел к ней.

- А почему на «вы»? Я же не старый дед, в конце-то концов. Не хотите познакомиться?

- Я так привыкла говорить с незнакомыми людьми. И, да, я не против знакомств. Аня. Как вас…эм…тебя зовут?

- Алексей…то есть Леша…да, так будет правильней.

- Ты извини Леша, мне бежать надо, я бываю тут часто, и ты заходи. Серьезно. Мне будет интересно с тобой пообщаться, а то и не поговорили, все равно, что и не знакомились вовсе. До встречи.

- До встречи. Я тут тоже иногда бываю.

И она убежала. Еще пару минут я смотрел ей в след. Хорошая девчушка, правда, разговор у нас с ней явно не получился. Надо подумать, о чем спросить в нашу следующую встречу. Тем временем новый рассказчик вышел в центр и стал зачитывать свое признание в стихах.

4.

Мать – это, прежде всего, друг. Ну, у кого какой друг. Но Аня, по мнению Ольги этого не понимала. «Зачем идти куда-то, выговариваться тому, кому не доверяешь, как себе, а потом волноваться. Если - протяни руку, друг рядом, сидит за стенкой, посматривая телевизор, читая книгу или просто отдыхая от всего. Зачем?» Последний год ей дался трудно. Муж, если когда и не пил, то искал деньги на выпивку. Она подумывала о разводе, говорила об этом с дочерью, но та отозвалась, что «Прием горилл в зоопарк окончен. Если только по блату. Попробую договориться». Ребенок стал невыносимым и язвительным, но Ольга точно знала, что до семнадцати лет переходный возраст не может затягиваться. Пришлось признаться, что они не находят с дочерью общий язык не из-за него. Она устала. Устала так жить. Но потом сразу веселела, пропустив бокал-другой шампанского, и уговаривала себя не грустить. Всем тяжко. И, когда это было легко? Всю жизнь приходилось продираться. Сначала советская школа, которая была посложнее нынешней, потом университет, который еле удавалось оплачивать, подрабатывая то тут, то там. На четвертом курсе она вышла замуж, сменила фамилию, родила. По профессии проработала мало. Но сейчас она явно чувствовала, что хочет перемен. И она, наконец, решилась: «Подам на развод».

Утром она пошла в суд, который находился ближе всего к работе, и написала заявление, почувствовав себя самой счастливой. Будто сорвала оковы последних двадцати лет, и, как ей показалось, похорошела и зарумянилась. Мужу решила пока не говорить. Сделаю сюрприз.

Потом сделалось тяжело и томительно на душе. Ожидание дается трудно, но она уверяла себя, «что сделано, то сделано». Но, если подумать, придерживаясь этой позиции можно было вполне остаться и с мужем.

5.

В этот раз в кафе было тихо. Основная масса появляется под вечер. Тогда и приходят поэты. Пока еще было пусто, но приготовления уже шли. Был слышен гул из-за соседней стены, где обычно и проходили такие мероприятия. Ее все, как по привычке, называли Зеленой комнатой, хотя пару лет назад ее перекрасили. Чудесное местечко. Вечером солнце садится с другой стороны, а утром и днем света почти не требуется.

В этом году я стал бывать здесь реже. Если раньше каждое мое воскресение было занято здесь, то сейчас я стал заметно лениться, посещая данное заведение раз в месяц-два. Если бы я знал, что эта девчушка обитает здесь так часто, как мне говорят знакомые-завсегдатаи, то я бы не пропустил ни одного ее выступления. Но, увы.

Сегодня был на редкость солнечный день. Он будто хотел додать того тепла, которого не хватало в жизни. Но, к сожалению, солнце одним своим визитом не растопит то, что накопилось за всю зиму…за всю жизнь.

После дневного перерыва пришлось забежать на работу, чтобы пронаблюдать раздраженные лица моих коллег, потому что рейтинги снова упали. Продажи за неделю чуть превысили те расходы на печать. Плачевное состояние. На следующей неделе, вероятно, мне нечем будет заплатить ребятам за их труды. Поэтому я принял решение – совещание.
Морально настроившись, после часа размышлений и, перепробовав, все «а если так?», позвал остальных. Нас было всего одиннадцать. Все молча, расселись за стол и стали внимательно смотреть на меня. Они, скорее всего, тайно опасались, что я разгоню их прямо сейчас и все это время я писал благодарственные письма, увольнительные и рекомендации, как поступил бы хороший начальник. Но я предпринял последнюю попытку.

- Дорогие друзья, все видели рейтинги? – кивнули все, будто обреченные.

- Так вот, я попытаюсь предпринять последнюю попытку по реанимации нашего еженедельника, но мне нужны ваши мысли. Самые креативные решения. Завтра в восемь я хочу их услышать, потом озвучить свои, чтобы сравнить и выбрать лучшее.

Незаметно подкрался вечер, будто накинул темную шаль на солнце. На улице заметно похолодало. Но я все равно пошел в кафе, хотелось услышать Аню, опрокинуть пару кружек пива и почувствовать себя в дружественной атмосфере, которую создают стихи. Люблю стихи, потому что они отправляют тебя в другую реальность. Краткие, емкие выражения, уносящие в новую вселенную. Рифма будто окунает тебя с головой в те события, и ты становишься невольным свидетелем описанного.

Когда я пришел, она только начинала говорить. Видно уже приготовилась рассказывать, но, когда я вошел, на ее лице появилась полуулыбка на миг и тут же исчезла.

Стих лился из ее уст, как горный ручей. Она говорила бодро, была уверена в каждом слове, смотрело прямо, а еще, она верила в то, что говорила. Вера в свои слова – это, наверное, главное в жизни. Неожиданно закончились ее слова. На секунду все затихло, но в тот же миг Зеленая комната взорвалась аплодисментами.

Прошел час и все стали расходиться. Аня тоже нервно поглядывала на часы.
- Тебя проводить? – спросил я.

- Если нам по пути, то, почему нет? – отозвалась она.

- Ты где живешь? На Державинском переулке.

- Нам в одну сторону. Поедем на метро или пройдемся?

- Давай, пойдем пешком. Не далеко же.

Я помог ей накинуть пальтишко по погоде, и выдвинулись в сторону дома. Сначала я молчал, как-то не представляя о чем можно говорить с этим, по сути, ребенком. Но она начала первая и мы разговорились.

- Где ты работаешь?

- Я редактор газеты «Есть что сказать». А ты еще учишься ведь?

- Слышала о такой, правда мои родители подписаны на Комсомольскую правду.

- Ясно. У тебя много друзей?

- Нет, я не люблю общаться с умственно отсталыми. Кому-то ведь досталась кора мозга, а моему окружению кора дуба. Страшно.

- Я не понимаю, что происходит с людьми, особенно с молодежью. Они поросли мхом, гниют. Я боюсь даже предположить, что будет через десять лет. Скоро, наверное, вместо привычной таблички «Осторожно! Падение сосулек», увижу, как дополнение, «и нравов».

- Ты интересно говоришь. Мне нравится тебя слушать. Я бы хотела слышать тебя чаще, и видеть тебя. Это возможно?

- Конечно. Дай подумать, по вторникам и средам я хожу в Парк Горького. Мне нравится там ходить и думать. Хочешь со мной?

- Да, мне тоже нравится это место.

- Значит, договорились. Да?

- Да.

Мы еще недолго шли по нашему городу. Он – музей под открытым небом. А люди в нем экспонаты. Мне понравилась мысль, и я тут же отметил ее у себя в блокноте.

- Ну, вот мы и пришли.

- Да, спасибо за эту прогулку. И…- тут она задумалась, будто хотела сказать нечто важное, а потом будто испугалась. - …До среды.
И быстро забежала в дом. Остался лишь слабый аромат ее духов и передо мной стояли ее зеленые глаза.

6.

Ольга была мудрой женщиной, но пьянь она ненавидела, а что делать с мужем не знала. Человек живет стадом. Она его не держала, а он возвращался пьяный. Будто бумеранг. Чем больше она его ругала, тем больше он напивался. Как бумеранг. Чем сильней его кидаешь, тем с большей силой он ударит тебя. .

Она кричала долго, по полчаса, но его это не трогало. Ни одна даже задушейвнейшая речь его не брала, ни одно сравнение он не примерял к себе, а просто ложился и слушал. Как сказку на ночь. Ольга потом угасала и молчала, но как с этим бороться не знала. Муж, узнав, что я записала нас на процесс развода, напился. Наверное, решил отметить. Слов радости или, наоборот, разочарования она не услышала. Лишь нечленораздельное мычание.

Аню она уже подняла и вырастила, поэтому не будет непонятных сцен с дочерью. Сидя у окна, ей почему-то остро захотелось сделать вещь несвойственную ей. Снова. Она всегда делала все для других, и, если бы ей когда-нибудь попалась золотая рыбка, то она бы спросила у нее: «А для себя-то я что сделала?». Поэтому сейчас она достала атлас, подумала, куда бы она хотела съездить, навела макияж и уехала на метро в турагентство. «Если от проблемы не уйти, от нее нужно убежать» - решила она и убежала.

7.

Олег всегда был вспыльчивым и экспрессивным. Эти черты характера не раз его выручали, но и столько же его, по-моему, калечили. На лицо он себе казался не уродом, но почему-то девушки обходили его стороной в плане отношений, а простое общение с особами женского пола ему приелось. Хотелось большего, как, в общем-то, и многим.

Но сейчас было слишком много проблем, чтобы решать эту именно сейчас. Нехватка денег решила за него, что работать придется рано. Сначала раздача листовок, когда был помладше, но, более окрепнув, - работа грузчика. Затем спинные боли, красные, от недосыпа глаза, рваная, от работы одежда. Спутанные от жизни мысли.

Человек стал прототипом некого зомби, прообразом. Кожа, кости, пара литров крови и веселые глаза.

Подошел знакомый.

- Олег, пошли с нами на вписку? Ну?

- Я лишний я там, никого не знаю. Одним словом, нет.

- Да че ты? Может, кого-то себе найдешь, разговоритесь.

- Мне разговаривать уже надоело, Андрюх. Как будто парни с девушками знакомятся для обсуждения проблем евгеники или для бесед о колонизации марса.

- Скучный ты, Олег. Если надумаешь, приходи. Завтра у меня, в восемь.

- До скорого.

- Ага.

8.

Ровно в восемь все были за столом. На нем стояли чашки с чаем, но никто даже не подумал к ним притронуться. Сказались нервы. Никому не хотелось сесть в лужу. Первой со своим докладом выступила Юлия, выказав желание, поискать креативных новичков. Затем Наталья рассказала нам о том, что многие журналы во время упадка объединяются с другими, но перспектива связывать себя с кем-то никого не воодушевила. Остальные предлагали не более интересные идеи, поэтому описывать их содержание, я думаю, не имеет смысла.

После двухчасового совещания мы пришли к тому, что стоит привлечь еще одного специалиста для раздела «Критика». Ведь это всегда воспринимается очень остро, а это нам сейчас и было нужно. И, подумав, мы решили открыть «Страничку поэзии».

Выйдя с работы, я почувствовал какое-то неуловимое чувство. Непонятное. Как будто тебе что-то недодали. Так и ощущается неполнота, и многие чувства приобретают приставку «не» или «недо» - как повезет. Наверное, это можно назвать недожизнью. Так и звучит в голове Чехов. Жутко громко и запредельно близко. «Замечательный сегодня день. То ли чаю попить, то ли повеситься». Так и живем.

9.

В дверь тихонько поскреблись. Не люблю этого. Неуверенность или, еще хуже, глупость. Почему просто не постучать? Почему просто взять и не сделать? Не сказать? Не исправить?

- Кто там?

- Это я, Анют.

- Мам, ты что-то хочешь, а то я сочинять пытаюсь. Что я на следующей неделе рассказывать буду? Старое?

Мама смерила ее укоризненным взглядом, а потом почему-то решила сказать.

- Да кому они там сдались твои стишки? Ты ими зарабатывать на жизнь собралась? Лучше бы приучала себя к работе понемногу. А твои сочинялки, вот кому, куда их потом денешь?

- А я издамся. И ты давно в мой паспорт заглядывала? Я же несовершеннолетняя.

- Ну, есть и несовершеннолетняя работа. Тем более у тебя день рождения через пару недель, а ты еще не почесалась даже. Ты же провалишься на экзамене. И куда потом? На шею к маме? Ах да, забыла. Ты же издашься. Вот издайся, а я погляжу. И, запомни, дорогая. Каждый везет свой мешок. И ты вези, пока можешь. Кому хватит сил ухватиться и за свой, и за твой мешки? А кому достанет желания это сделать? Ладно, разговорилась я. Учи уроки, а не занимайся этой ерундой.

Мать ее не понимала. Аня сделала вывод об этом давно, но сейчас она только убедилась в этом. Мать стала неким Стародумом в ее жизни, за исключением одного пункта. Тогда Стародум был прав, сейчас – нет. И это непонимание росло с каждым днем. Пропасть образовывается на почве недоверия, недосказанностей, того, что просто не можешь объяснить: из-за недостатка определенных знаний в той или иной области, из-за того, что одно и то же действие воспринялось бы слишком по-разному в СССР, например, и сейчас. Разница в воспитании, в окружении, во мнениях. Разница – яма.

- Скажи три хороших вещи о себе. – я сделал вид, что не понял просьбы, промолчал.

- Скажи три хороших вещи о себе. – уже сорвалась на крик она, не увидев в моих пустых глазах ничего, что могло бы сделать меня задумчивым.
Я помолчал пару минут, попытался что-то выдавить из себя, а потом понял, что мне все равно их не вспомнить и ушел. Я всегда так делал, когда не знал ответа. Тихо, почти неслышно.

Я никогда не курил, считая это и спиртное оружием безысходности. Но, не знаю от чего, я с детства покупал пачки сигарет, забирал, забытые зазевавшимися гостями, и складывал их в коробку, потому что понимал; Если мне придется открыть пачку, то одной мне точно не хватит.