Миф в примитивной психологии 7 страница

Ну и хватит о вере в реинкарнацию. Хотя это универсальное и популярное поверье, т. е. известно всякому, оно не играет особенно значительной роли в социальной жизни. И только последнее из упомянутых представлений — о сохранении уз родства в процессе всего цикла — очень важно, оно определенно иллюстрирует устой­чивость социальных разграничений, неизменность принадлежности к определенной социальной группе. И наоборот, оно, как и вера в реинкарнацию в целом, призвано усиливать эти узы.

VII

На первый взгляд может показаться, что представления о реин­карнации и о том, что ребенок-дух помещается кем-то или сам внед­ряется в чрево матери, заведомо исключают какие-либо знания о физиологическом процессе зачатия. Но любые выводы или доказа­тельства, опирающиеся на законы логики, абсолютно непригодны, когда дело касается веры, будь то вера дикаря или вера цивилизо­ванного человека. Два верования, абсолютно противоречащие друг другу с точки зрения логики, могут прекрасно уживаться друг с другом, в то время как заключение, неизбежно со всей очевидностью

вытекающее из утвердившегося догмата, может попросту игнориро­ваться. Поэтому единственным надежным способом этнологического исследования является изучение каждой детали туземной веры и недоверие к любому выводу, полученному только путем умозаклю­чений.

Можно вполне уверенно утверждать, что в целом туземцы пре­бывают в полном неведении относительно физиологического меха­низма оплодотворения. Но хотя эта тема несомненно сложна, чтобы избежать серьезных ошибок, необходимо вникнуть в детали.

С самого начала следует сделать одно разграничение: разграни­чение между понятием оплодотворения, которое предполагает, что отец вкладывает свою лепту в формирование тела ребенка, с одной стороны, и представлением о чисто физическом действии — половом сношении — с другой. Что касается последнего, то представление о нем у туземцев можно сформулировать следующим образом: пре­жде чем женщина сможет забеременеть, ей необходимо вступить в половую жизнь.

Я был вынужден сделать такое разграничение (оно диктуется ха­рактером собранной мной информации), чтобы объяснить опреде­ленные противоречия, накопившиеся в ходе расспросов. Поэтому такое разграничение следует принять как "естественное", соответ­ствующее туземным воззрениям и отражающее их. В самом деле, нельзя было предвидеть, как туземцы отреагируют на мои вопросы о деторождении и с какой стороны они все-таки приблизятся к адек­ватному знанию фактов. Однако когда это разграничение сделано, его теоретическое значение очевидно. Казалось бы, ясно, что только знание первого факта (роли отца в зачатии) может оказывать какое-либо влияние на формирование туземных представлений о родстве. Коль скоро отец не принимает никакого участия в формировании тела ребенка (по понятиям туземцев), по-видимому, и речи не может быть о кровном родстве по мужской линии. Простое механическое "открытие" пути ребенку в чрево женщины и из него, ясное дело, не имеет решающего значения. Но положительные знания в Кири-вине находятся как раз на том уровне, когда появляется смутная догадка о некоторой связи между половой близостью и беремен­ностью, но не существует никакого конкретного представления о вкладе мужчины в новую жизнь, формирующуюся в теле матери.

Обобщу данные, которые привели меня к такому утверждению. Обнаружив, что представления о роли отца в оплодотворении от­сутствуют, я перешел к прямым вопросам о причинах (уула) появ-

Б. Малиновский

БАЛОМА

ления ребенка или беременности женщины, на которые получал неизменный ответ: "Балома боге исаика [его дал балома]"⁶⁶.

Конечно, как и любые вопросы об у-ула, этот следует задавать терпеливо и избирательно, и порой он может остаться без ответа. Во многих случаях, когда я ставил этот вопрос прямо и однозначно и его понимали правильно, ответ был таким, какой приведен выше, хотя здесь я сразу же должен добавить, что иногда он усложнялся крайне сбивчивыми намеками на половой акт. Так как меня такие ответы приводили в замешательство, а мне очень хотелось внести ясность, я поднимал этот вопрос всякий раз, как только находил повод, подходя издалека, формулируя его in abstracto и пытаясь прояснить суть дела с помощью конкретных примеров, когда речь заходила о каком-нибудь особом случае беременности, в прошлом или в настоящем.

Особый интерес и решающее значение имели случаи, когда бере­менные женщины не были замужем⁶⁷.

Когда я спрашивал, кто отец внебрачного ребенка, ответ был толь­ко один, что никакого отца нет, так как девушка не замужем. Если же я затем спрашивал, в предельно откровенных выражениях, кто является физиологическим отцом, то меня все равно не понимали; если же я продолжал расспросы и формулировал примерно так: "Незамужних женщин много, почему же эта забеременела, а другие нет?" — ответ был: "Балома дал ей ребенка". И здесь я зачастую снова попадал в тупик, так как некоторые высказывания явно под­разумевали, что незамужняя женщина, не отличающаяся целомуд­рием, особенно подвержена встречам с балома. Однако девушки считают, что простое воздержание от купания во время прилива — прямая мера предосторожности против контактов с балома — го­раздо надежнее, чем такая косвенная мера, как целомудрие.

Однако к внебрачным или, согласно представлениям жителей Ки-ривины, не имеющим отцов детям и их матерям относятся с неко­торым неодобрением. Я помню несколько примеров, когда мне ука­зывали на девушек как на незавидных невест — "нехороших" — потому что у них были внебрачные дети. Если вы спросите, почему это плохо, то дадут стереотипный ответ: "Потому что нет отца, нет мужчины, который взял бы младенца на руки" (Гала таитала Си-копо-и). Так, у моего переводчика, Гомайи, была любовная связь, что здесь вполне обычно до брака, с Иламуегиаей, девушкой из соседней деревни. Сначала он хотел жениться на ней. Но потом у нее родился ребенок, и Гомайа женился на другой женщине. На во-

прос, почему он не женился на своей прежней возлюбленной, он ответил: "У нее ребенок, это очень плохо". При этом он был уверен, что она ни разу не была неверна ему в период их "помолвки" (юноши Киривины часто бывают жертвой таких иллюзий). У него не было ни малейшего представления, что можно вообще говорить об отцовстве ребенка. Если бы было, то он признал бы ребенка своим, потому что верил, что в половую близость с матерью вступал только он. А так оказалось достаточно того, что ребенок родился в неположенное время, чтобы отвратить его. Этот пример, однако, отнюдь не свидетельствуют о том, что у женщины, преждевременно ставшей матерью, обязательно возникнут какие-либо серьезные сложности с последующим замужеством. Во время моего пребыва­ния в Омаракане две такие женщины вышли замуж без всяких про­блем и толков. Незамужних женщин в возрасте, который можно назвать "брачным" (25~45 лет), здесь нет, и когда я спрашивал, может ли женщина остаться незамужней из-за того, что имеет ре­бенка, ответ был категорически отрицательным. Так что здесь также следует иметь в виду все сказанное выше о роли балома в зачатии, как и все приведенные мной конкретные случаи.

Когда, вместо того чтобы просто спрашивать туземцев об у-ула беременности, я излагал им эмбриональную теорию, то обнаруживал полное неведение. Сравнение с семенем, посаженным в почву, и растением, вырастающим из семени, совершенно ни в чем их не убеждало. Правда, они проявляли интерес к этому и спрашивали, таков ли "способ, которым белый человек делает это", но оставались в полной уверенности, что в Киривине "обычай" не таков. Семенная жидкость (момона) служит только для удовольствия и смазки, и характерно, что словом момона обозначаются как мужские, так и женские выделения. О каких-либо других свойствах момона они не имели ни малейшего понятия. Итак, какие-либо представления о единокровии отца и ребенка или о родстве как о телесной связи между отцом и ребенком абсолютно чужды туземному образу мыс­лей. Упомянутый выше случай, когда туземщл не понимали вопро­са: "Кто отец ребенка незамужней женщины?", можно дополнить двумя другими примерами, относящимися к замужним женщинам. Когда я спрашивал своих информаторов, что произойдет, если жен­щина забеременеет в отсутствие своего мужа, они спокойно согла­шались, что такие случаи могут иметь место и что абсолютно ника­ких неприятностей не последует. Один из них (я не записал его имени и не запомнил его) в качестве примера привел свой собствен-

Б. Малиновский

БАЛОМА

ный случай. Вместе со своим белым господином он отправился в Самараи и находился там, как он сказал, в течение года. В это время его жена забеременела и родила ребенка. Он вернулся из Самараи, увидел ребенка, и все было замечательно. После дальней­ших расспросов я пришел к выводу, что мужчина отсутствовал при­мерно 8" 10 месяцев, поэтому не было безусловной необходимости подвергать сомнению верность его жены. Но то, что муж не имел ни малейшего желания подсчитывать лунные месяцы своего отсут­ствия и что он определял длительность этого периода весьма при­близительно и без всякого беспокойства, симптоматично. Это был умный мужчина, долгое время живший бок о бок с белыми людьми в качестве "боя по найму", и он вовсе не казался робким или "под­каблучником".

Когда однажды я затронул эту тему в присутствии нескольких белых мужчин, постоянных жителей Тробрианских о-вов, м-р Ка­мерон, плантатор с о-ва Китава, рассказал мне о случае, который поразил его, так как он не имел ни малейшего представления о невежестве туземцев. Туземец с Китавы, нанявшись на работу к белому человеку на острове Вудларк, отсутствовал дома два года. Вернувшись, он нашел там ребенка, родившегося за пару месяцев до его возвращения. Он с готовностью принял его как своего собст­венного и не понимал ни насмешек, ни намеков белых мужчин, которые спрашивали, не стоит ли ему развестись или, по меньшей мере, хорошенько выпороть свою жену. В том, что его жена забе­ременела спустя примерно год после его отъезда, он не нашел ничего хоть в малейшей степени подозрительного или наводящего на раз­мышления. Таковы эти два поразительных примера, которые я об­наружил в своих записях; но я располагаю множеством других под­тверждений такого удивительного положения дел; они следуют из менее впечатляющих фактов и из обсуждения воображаемых при­меров с различными информаторами.

Наконец, с этой темой связаны представления туземцев о родстве между отцом и ребенком и их понимание родства вообще. У них существует только одно слово для обозначения родства, это вейола. Этот термин указывает на родство по материнской линии и не вклю­чает родственных отношений ни между отцом и его детьми, ни между какими-либо агнатными* родственниками. Очень часто, рас­спрашивая об обычаях и их социальной основе, я получал ответ: "О, отец не делает этого; потому что он не вейола детям". Понятие

* По отцовской линии.

о родстве по материнской линии имеет в своей основе идею общности тела. Во всех социальных вопросах (правовых, экономических, ри­туальных) как самое близкое рассматривается родство между брать­ями, "потому что они состоят из одного и того же тела, одна и та же женщина родила их". Таким образом, демаркационная линия между родством через отца и по отцовской линии (которое как ге­нетическое понятие для туземцев не существует, поэтому отсутству­ет и соответствующий термин) и родством, прослеживаемым через мать {вейола), соответствует разделению между теми, кто имеет "одно и то же тело" (без сомнения это полный аналог нашему по­нятию "кровного родства"), и теми, кто не являются "одним телом".

Но, несмотря на это, связь меду отцом и детьми исключительно тесна и в повседневной жизни — вплоть до самых мелочей — и в вопросах наследования прав и привилегий. Так, дети могут входить в деревенскую общину отца, хотя по правилам они принадлежат к деревенской общине матери. Отец передает по наследству ряд своих привилегий детям. Самая важная из них — монополия на тот или иной вид магии. Это главная ценность из всех "владений " человека. Так, очень часто, особенно в случаях, вроде упомянутых выше (в разд. V), когда отец может сделать это законно, он оставляет свою магию сыну, а не брату или племяннику. Примечательно, что отец, движимый привязанностью к детям, всегда стремится оставить им как можно больше и делает это всякий раз, когда удается.

В такой предаче магии по наследству от отца к сыну имеется одна особенность: магию дарят, а не продают. Конечно же, магию человек должен передать наследнику при жизни, так как его нужно обучать формулам и обрядам. Когда мужчина передает магию кому-нибудь из своих вейола — младшему брату или своему племяннику по жен­ской линии — он получает плату, называющуюся в этом случае покала. Это должна быть весьма значительная плата. Когда магии обучается сын, не взимается абсолютно никакой платы. Это, подо­бно многим другим особенностям туземных обычаев, остается в вы­сшей степени непонятным, потому что родственники по материнской линии имеют право на магию, а сын, по сути, не имеет на нее вообще никаких прав, и при определенных обстоятельствах его могут ли­шить этой привилегии те, кто имеет на нее право; и все же он по­лучает ее бесплатно, а они должны дорого платить за нее.

Воздерживаясь от других возможных объяснений, я просто при­веду ответ туземцев на этот вопрос, который ставит в тупик (мои информаторы вполне отчетливо осознавали всю парадоксальность

Б. Малиновский

БАЛОМА

ситуации и прекрасно понимали, почему я был озадачен). Они ска­зали: "Мужчина передает ее [магию] детям своей жены. Он живет с этой женщиной бок о бок, он обладает ею, она делает для него все, что жена должна делать для мужа. Все, что он делает для ребенка, является платой (мапула) за то, что он получил от нее". Это отнюдь не единичное высказывание. Здесь суммированы стере­отипные ответы, полученные мною в тех случаях, когда я поднимал этот вопрос. Таким образом, именно тесная связь между мужем и женой, а не представление — каким бы смутным и далеким от ре­альности оно не было — о физическом отцовстве, оправдывает в глазах туземцев все то, что отец делает для своих детей. Следует четко понимать, что социальное и психологическое отцовство (сумма всех уз — эмоциональных, правовых, экономических) вос­принимается как производное обязательств мужчины по отношению к своей жене, а понятия о физиологическом отцовстве не существует в сознании туземцев.

Теперь давайте перейдем к обсуждению второй из двух выше раз­граниченных проблем: к смутным представлениям туземцев о су­ществовании некоторой связи между половым актом и беремен­ностью. Выше я упоминал, что, говоря о причинах беременности, туземцы приводили меня в замешательство утверждением, что пол­овое сожительство также является причиной появления детей. Это представление существует, так сказать, параллельно с фундамен­тальной идеей о том, что беременность случается по вине балома или воплотившегося ваивайа.

Вышеупомянутое утверждение можно было услышать не часто; в сущности его почти полностью затеняла основная версия. Поначалу я заметил только ее, счел, что успешно добыл нужную мне инфор­мацию, и не видел больше проблем, требующих прояснения. Будучи вполне удовлетворен тем, как я справился с изучением представле­ний о деторождении у тробрианцев, и продолжая интересоваться этим просто в силу своей врожденной педантичности, я был изрядно шокирован, когда в самом основании моей конструкции обнаружил­ся изъян, который угрожал ей полным крушением. Я помню, как мне сказали об очень легкомысленной молодой женщине из Каса-наи, известной под именем Иакалуса: "Сене накакаита, Коге ива-лулу гиади [очень распутная, у нее есть ребенок]". Услышав это весьма неоднозначное высказывание, я приступил к расспросам с пристрастием и выяснил, наконец, что по совершенно устоявшемуся представлению туземцев у женщины со "свободными устоями" боль-

ше шансов заиметь ребенка. Мне поведали также, что если бы на­шлась женщина, никогда не вступавшая в половую близость, то у нее, конечно же, не могло бы быть ребенка. Теперь уже эти люди казались мне столь же осведомленными, сколь несведущими пред­ставали раньше. При том создавалось впечатление, что одни и те же мужчины поочередно принимали то одну, то другую точку зрения, а эти последние определенно противоречили друг другу. Я расспра­шивал так дотошно, как только мог, и мне казалось, что туземцы отвечают по-разному, когда я по-разному формулирую вопросы: если вопрос подразумевает знание физиологии зачатия, они говорят "да", если вопрос предполагает незнание, они говорят "нет". Их озадачивали моя настойчивость и (со стыдом признаю) нетерпели­вость. Я не мог объяснить им, что же меня обескураживает, хотя, как мне казалось, я прямо указывал им на противоречие.

Я пытался побудить их сравнить животных и людей, и спраши­вал, существует ли у свиней нечто подобное балома, приносящее маленьких поросят. О свиньях мне было сказано: "Икаитаси, ика-итаси макатеки бивалулу минана [они спариваются, спариваются и вскорости самка должна разродиться]". Таким образом, здесь у-ула беременности представляется совокуплением. Какое-то время противоречия и неясности в их ответах казались мне совершенно безнадежными; я был в одной из тех тупиковых ситуаций, которые часто встречаются в этнографической полевой работе, когда начи­наешь подозревать, что туземцам просто нельзя доверять, что они нарочно рассказывают небылицы, или же что сосуществуют две сис­темы представлений, одна из которых исказилась под влиянием бе­лого человека. На самом же деле в этом случае, как и в большинстве других, причина затруднений совсем иная.

Последний удар по моим самонадеянным суждениям о "туземном невежестве" внес вместе с тем и порядок в этот, казалось бы, полный хаос. Мифологический цикл о культурном герое Тудаве начинается рассказом о его рождении. Его мать, Митигис, или Булутукуа, была единственной из всех жителей деревни Лаба-и, оставшихся на ос­трове. Все другие убежали в страхе перед великаном-людоедом До-кониканом, который пожирал людей и фактически почти истребил население Киривины. Булутукуа, покинутая своими братьями, жила одна в гроте в раибоаге около Лаба-и. Однажды она заснула, и капли воды, стекавшие со сталактитов, попали на ее вульву и от­крыли проход. После этого она забеременела и родила по очереди рыбу-бологу, свинью, куст растения куэбила (имеющего аромати-

Б. Малиновский

БАЛОМА

ческие листья и использующегося как украшение), еще одну рыбу {калала — она упоминалась выше в разд. V), какаду (катакела), попугая (карага), птицу (сикуаикуа), собаку (каикуа), и, наконец, Тудаву. В этой истории тема "искусственного оплодотворения" ка­жется в высшей степени неожиданной. Как можно найти то, что представляется пережитком былого неведения, у людей, неведение которых представляется полностью сохранившимся? И опять же, как получилось, что женщина в мифе родила несколько детей одного за другим, если она только один раз побывала под капающим ста­лактитом? Все эти вопросы озадачивали меня, и я задавал их ту­земцам без особенной надежды на успех, пытаясь пролить хоть какой-то свет на все это.

Однако я был вознагражден и получил ясное и окончательное решение своей проблемы, решение, которое выдержало ряд после­дующих, самых что ни на есть педантичных, проверок. Одного за другим расспрашивал я своих лучших информаторов, и вот что они говорили: девственница (накапату; на — префикс, указывающий на женский род, канату — запечатанный, закрытый) не может родить ребенка и не может зачать, потому что ничто не может ни войти в ее вульву, ни выйти оттуда. Ее надо открыть, или "прони­зать" (ибаси; это слово употребляется для описания воздействия водяных капель на Булутукуа). Поэтому влагалище женщины, часто вступающей в половую связь, будет более открытым, и ребен­ку-духу легче войти в него. Та же женщина, которая остается со­вершенно целомудренной, будет иметь намного меньше шансов за­беременеть. Но совокупление совсем не обязательно, оно лишь ме­ханически способствует. Вместо него может быть использован любой другой способ расширения прохода, и если балома пожелает вложить ваивайа или таковой сам захочет войти внутрь, то женщина забеременеет.

В том, что это так, моих информаторов, вне всякого сомнения, убеждает и случай Тилапои — женщины, живущей в Кабулуло, деревне, соседствующей с Омараканой. Она полуслепа, слабоумна и настолько некрасива, что ни у кого не возникает даже мысли о половой близости с нею. Фактически она является излюбленным объектом шуток, предполагающих чью-то половую связь с нею: шуток, которые всегда смакуются и повторяются, так что "Куои Тилапои! [Вступи в половое сношение с Тилапои!]" стало формой шутливого оскорбления. Однако, несмотря на тот факт, что она, как считается, никогда не имела половых связей, однажды она родила

I ,

t

ребенка, который впоследствии умер. Есть и другой пример, еще более поразительный — женщина из Синакеты, которая, как мне сказали, настолько непривлекательна, что любой мужчина покончил бы с собой, если бы его всерьез хотя бы заподозрили в сексуальной близости с ней. И все же у этой женщины было не менее пяти детей. Предполагается, что в обоих этих случаях беременность стала воз­можной вследствие расширения вульвы пальцами. Мои информато­ры не без удовольствия останавливались на этом сюжете, графичес­ки и схематически иллюстрируя мне детали процесса. Их рассказ не оставлял ни малейшего сомнения в искренности их веры в то, что женщина может забеременеть без полового акта.

Таким образом, я научился видеть существенную разницу между представлением о механическом действии полового акта, к чему и сводится все, что туземцам известно о естественных причинах бере­менности, и знаниями об оплодотворении и о роли мужчины в со­здании новой жизни в чреве матери — процессе, о котором туземцы не имеют ни малейшего понятия. Это объясняет загадку в мифе о Булутукуа, где женщину следовало "открыть", а после этого она могла родить одного за другим целый ряд детей, не нуждаясь в каком-либо новом физиологическом вмешательстве. Это проливает свет также на "знание" о зачатии у животных. Применительно к животным (а домашние животные, такие как свинья или собака, занимают важное место в универсуме туземца) какие-либо идеи о жизни после смерти или существовании души отсутствуют. Если человека спросить прямо, имеются ли балома животных, он может ответить "да" или "нет", но это будет импровизация, а не фольклор. Таким образом, проблемой реинкарнации и формирования новой жизни у животных попросту пренебрегают. Физиологический ас­пект, напротив, известен хорошо. Так, если вы спросите о живот­ных, то получите ответ, что здесь необходимы физиологические предпосылки, но другая сторона вопроса — как реально возникает новая жизнь в утробе — просто игнорируется. И не стоит огорчаться по этому поводу, ибо туземец никогда не утруждает себя экстрапо­ляцией своих верований в те сферы, к которым они по сути своей не относятся. Он не утруждает себя размышлениями о жизни после смерти у животных, и у него нет определенных представлений об их появлении на свет. Такие проблемы решаются применительно к человеку: это и только это есть подлинная сфера их действия, и распространять их за ее пределы не следует. Даже в теологии не­дикарей подобные вопросы (например, о душе у животных и об их

Б. Малиновский

БАЛОМА

бессмертии) обычно весьма запутаны, и их решения зачастую не более последовательны, чем у папуасов.

В заключение можно повторить, что те познания, которыми ту­земцы обладают в этой сфере, не несут сколько-нибудь значитель­ной социологической нагрузки, не влияют ни на туземные представ­ления о родстве, ни на сексуальное поведение. После обсуждения материалов, относящихся к Киривине, представляется необходи­мым сделать несколько более общее отступление на эту тему. Как хорошо известно, незнание физического отцовства впервые было обнаружено сэром Болдуином Спенсером и м-ром Ф.Гилленом в племени арунта в Центральной Австралии. Впоследствии этими пер­вооткрывателями и некоторыми другими исследователями то же самое положение вещей было зафиксировано у целого ряда других австралийских племен, при этом исследованиями была охвачена практически вся центральная и северо-восточная часть австралийс­кого континента, насколько она вообще была доступна для этноло­гических изысканий.

Главные дискуссионные вопросы, возникающие в связи с этим открытием, таковы. Во-первых, является ли это незнание специфи­ческой чертой австралийской культуры или даже культуры арунта, или же это универсальный факт, присущий большинству или всем низшим расам? Во-вторых, является ли это состояние неведения первичным, т.е. просто отсутствием знания, обусловленным недо­статочностью наблюдений и умозаключений, или же это вторичное явление, обусловленное наложением анимистических идей и вслед-

"-,69

ствие этого оттеснением первичных знании i

Я бы вообще не стал вступать в эту дискуссию, если бы не желание привести некоторые дополнительные факты, отчасти полученные в результате работы вне Киривины, отчасти состоящие из некоторых общих наблюдений в условиях полевой работы — наблюдений, име­ющих непосредственное отношение к данной проблеме. Поэтому я надеюсь, что меня извинят за это отступление, так как это не столько спекуляции по поводу спорных вопросов, сколько дополнительный материал, проливающий свет на них.

Во-первых, я хочу изложить некоторые свои наблюдения, сделан­ные не в Киривине. Они, похоже, показывают, что неведение, по­добное обнаруженному мною на Тробрианских о-вах, было харак­терно и для папуа-меланезийцев Новой Гвинеи. Проф. Зелигман пишет о племени коита: "Утверждают, что одного полового акта недостаточно, чтобы вызвать беременность; чтобы обеспечить ее,

J

и70

сожительство должно устойчиво продолжаться в течение месяца Подобное положение вещей я обнаружил и у маилу, на южном по­бережье Новой Гвинеи: "... Связь между сожительством и зачатием, похоже, известна маилу, но на прямые вопросы о причинах бере­менности определенных и позитивных ответов я не получил. Тузем­цы — в этом я уверен — не улавливают в должной мере связь между этими двумя фактами... Точно так же, как проф. Зелигман у коита, я нашел твердое убеждение, что только продолжительная, в течение месяца или более, половая связь ведет к беременности, и что одного единственного полового акта недостаточно, чтобы привести к этому результату"⁷¹.

Такие заявления не являются категорическими, и, по сути, не предполагают полного незнания физического отцовства. Но так как ни один из исследователей, похоже, не вник в детали, то можно а priori допустить, что эти заявления нуждаются в некоторых даль­нейших уточнениях. И действительно, во время своего второго по­сещения Новой Гвинеи я смог глубже вникнуть в эти вопросы и теперь понимаю, что мое суждение о представлениях Маилу непол­но. Во время своего пребывания у маилу я был так же озадачен, как и в Киривине. В Киривине меня сопровождали двое юношей из района, прилегающего к территориям маилу, они дали мне точно такую же информацию, какую я получил в Киривине, т.е. они под­твердили необходимость половой связи, предваряющей беремен­ность, но были абсолютно несведущи относительно оплодотворения. Просматривая свои заметки, сделанные у синаугхоло (племя, близ­ко связанное с коита), я увидел, что высказывания туземцев на самом деле свидетельствуют лишь о представлении, что прежде чем зачать, женщина должна вступить в половую близость. Я убедился, что на все прямые вопросы относительно того, есть ли что-либо в половом акте, вызывающее беременность, я получал отрицательные ответы. К сожалению, ни разу я прямо не спрашивал, существуют ли какие-либо верования о "сверхъестественной причине беремен­ности". Юноши из Гадогадо-а (район, прилегающий к территориям маилу) сказали мне, что у них таких верований нет. Однако их ответ нельзя считать надежным, так как они значительную часть жизни провели на службе у белых людей и могли просто не знать многого из традиционного духовного наследия своего племени. Однако не может быть никакого сомнения в том, что как сообщения проф. Зе-лигмана, так и моя информация, полученная у маилу, если их углубить и дополнить с помощью туземных информаторов, дадут