Многозначительные разговоры 2 страница

хранился в сейфе, в его тайном убежище. Для него это была самая большая ценность.

Всего за два дня до того, как судьба одним махом вырвала родителей из его жизни, неожиданно пришла к нему в комнату. Воспоминание об этом навсегда отпечаталось в душе

Тони. Ему было одиннадцать лет, он учил уроки, и вдруг она появилась и замерла,

прислонившись к двери, — худенькая женщина в фартуке с цветочками, одна щека высвечена

белым: она испачкала ее мукой, когда поправляла прядь волос, выбившуюся из-под ленты,

которая стягивала ее локоны. Именно поэтому мальчик понял, что мама плакала: слезы

проделали в слое муки извилистую дорожку.

— Мама, что с тобой? Что случилось? — воскликнул он, вскочив со стула.

— Ничего-ничего, — ответила она, утирая слезы тыльной стороной руки, — все в порядке.

Ты же знаешь, я иногда задумаюсь о чем-нибудь хорошем, о том, за что я благодарна судьбе… тебе и твоем брате, например… и плачу от радости. — Она помолчала. — Не знаю даже почему,

дорогой, но я все думала, какой ты уже большой: через пару лет будешь подростком, поступишь

в колледж, женишься… — Она опять сделала паузу. — И знаешь, что я почувствовала? Радость.

Сердце у меня готово было выпрыгнуть из груди. Я благодарю Бога, Тони, за то, что ты у меня

есть. И я решила приготовить тебе твой любимый ягодный пирог, и еще карамельные рулеты. потом я посмотрела из окна на все, что даровал нам Господь, и в первую очередь на тебя Джейка, и вдруг мне захотелось подарить тебе что-нибудь, что-то такое, что мне особенно

дорого.

Тут Тони заметил, что она сжимает что-то в кулаке. Кулачок этой миниатюрной женщины —

мальчик к тому времени уже перерос мать — был совсем маленьким, но подарок в полностью умещался. Протянув руку, она медленно разжала кулак. На ладони лежала

испачканная мукой тонкая золотая цепочка с крестиком, какие носят женщины.

— Вот. — Она протянула крестик Тони. — Я хочу, чтобы он был у тебя. Он достался мне твоей бабушки, а ей — от ее матери. Раньше я мечтала, что однажды передам его дочери, этому, похоже, не суждено случиться. Когда я думала о тебе сегодня и молилась за тебя, показалось, что, если я отдам его тебе, это будет правильно.

Тони оставалось только протянуть руку, и мать опустила ему на ладонь тонко свитую

цепочку с маленьким золотым крестиком.

— Я хочу, чтобы когда-нибудь ты подарил его женщине, которую полюбишь, и рассказал как он тебе достался. — Слезы опять потекли по ее щекам.

— Но, мама, ты ведь сама сможешь это сделать.

— Нет, Энтони. Я не могу объяснить почему, но я чувствую, я уверена, что подарить должен ты, а не я. Ты не думай, сынок, я никуда не денусь, но, как дала мне этот крестик мать, так я даю его тебе, чтобы ты передал его дальше.

— Но как же я пойму…

— Ты поймешь, — прервала его мать. — Поверь мне, поймешь! — Обхватив руками Тони,

она крепко прижала его к груди, не думая о том, что может запачкать его мукой. Мальчика это

тоже не беспокоило. Происходящее, на его взгляд, не имело особого смысла, но он чувствовал

значительность момента.

— Следуй за Иисусом, Энтони, и тогда будешь идти правильным путем. И знай, — добавила

она, откинув голову и глядя ему в глаза, — он никогда не покинет тебя.

Через два дня мамы не стало: она погибла по вине юного эгоиста, чуть старше Тони. крестик на цепочке и поныне хранился в сейфе. Тони так и не подарил его никому. Может быть,

мать предчувствовала свою гибель? Он часто гадал, не было ли это предвестием, неким

предупреждением или знамением от Бога, пожелавшего, чтобы __________у сына осталось воспоминание матери. Эта потеря разрушила Тони жизнь, течение которой с того момента направилось пути, на котором он стал собой сегодняшним, то есть сильным, жестким, способным легко

преодолевать испытания, с которыми другие едва справлялись. Но бывали моменты,

мимолетные и неуловимые, когда нежная тоска просачивалась между камнями в его крепкой

стене и заводила свою песнь — точнее, пыталась завести, ибо он быстро выключал эту музыку.

Действительно ли Иисус еще не покинул его? Тони не был в этом уверен, но вполне

допускал. Лишь немногое в нем осталось от матери, но все же именно благодаря ей он читал Библию, и другие книги, которые она любила, пытаясь отыскать ее следы на страницах

произведений Льюиса, Макдональда, Уильям[7с]а и Толкина. В старших классах школы он даже

вступил ненадолго в клуб «Янг лайф[»8], стремясь побольше узнать об Иисусе, но служба опеки,

в чьей власти оказались осиротевшие братья, перебрасывала их из дома в дом и из школы школу, а когда «здравствуй» подразумевает скорое «прощай», участие в любом коллективном

начинании приносит боль. Тони казалось, что Иисус сказал ему «прощай», как и все остальные.

И потому тот факт, что он включил Иисуса в список, немного удивил его самого. Уже много

лет Тони не задумывался о Боге всерьез. В колледже у него опять проснулся было интерес Иисусу, но одного года занятий и разговоров хватило, чтобы причислить его к прочим великим

учителям, ныне покойным.

Тем не менее Тони понимал, чт о так воодушевляло его мать. И правда, что могло понравиться в Иисусе? Настоящий мужчина, он тем не менее находил общий язык и с детьми;

был снисходителен к тем, кого не признавали ни религия, ни культура, полон сочувствия людям; он бросил вызов установленному порядку и вместе с тем любил своих оппонентов. был человеком, каким Тони иногда очень хотел быть, хотя и понимал, что до Иисуса ему далеко.

Возможно, Иисус своей жизнью показал, как перерасти самого себя, но __________Тони поздно было

меняться. С возрастом любые изменения казались все менее достижимыми.

А еще он никак не мог разобраться, каков смысл самого понятия «Бог», особенно отношении Иисуса. Тони давно уже пришел к заключению, что если Бог и существует, то (или она, или оно) должен быть кем-то или чем-то страшным и злобным, своенравным вероломным — в лучшем случае холодной темной субстанцией, безличной и безучастной, худшем — чудовищем, пожирающим детские сердца.

— Просто все принимают желаемое за действительное, — пробормотал он сердито, смяв

листок бумаги и швырнув его в мусорную корзину, которая стояла на другом конце комнаты.

Живым людям нельзя доверять. Достав непочатую бутылку шотландского виски «Балвени

Портвуд», Тони налил себе тройную порцию и снова включил компьютер.

Он открыл файл со своим завещанием и провел целый час, переделывая его и вычеркивая

имена в соответствии со своими антипатиями и подозрениями, и в конце концов распечатал

новый документ, подписал его, поставил дату и сунул в сейф вместе с целой пачкой старых

редакций. Сейф он запер, включил сигнализацию и выключил свет. Сидя в темноте, размышляя

о своей жизни и гадая, кому понадобилось преследовать его, Тони не подозревал, что допивает

свой последний стакан виски.

Прах к праху

Его неведомы пути,

Чудес его не счесть:

Бог может по морю пойти

И гром от нас отвесть.

Уильям Каупер [9]

Утро яростно ворвалось в незашторенные окна. Яркий солнечный свет, объединившись похмельным синдромом, вызвал в голове резкие спазмы. Если мигрень началась с утра испорчен весь день. На этот раз все было даже хуже, чем обычно. Тони не мог вспомнить, попал из убежища в свою большую квартиру, а главное, он страдал от боли, какой прежде

никогда не испытывал. Шея и плечи затекли: это можно было объяснить тем, что отключился, распластавшись в неудобной позе на кушетке, но Тони не помнил, чтобы когда-

либо прежде в его голове раздавались такие оглушительные громовые раскаты. С происходило __________что-то очень нехорошее.

Внезапно нахлынувшая тошнота заставила его рвануться к туалету, но прежде, чем добрался до унитаза, желудок резко выбросил все, что оставалось в нем с предыдущего вечера.

При этом мучительная боль лишь усилилась. Тони почувствовал, как животный страх, долго

сдерживаемый силой воли, воспользовался охватившей его растерянностью и вырвался свободу, как дикий зверь. Борясь с обессиливающим страхом, он, пошатываясь, вышел квартиры, плотно зажав уши руками, словно боялся, что голова взорвется, и пытался помешать

этому. В холле, прислонясь к стене, он стал судорожно шарить по карманам в поисках

мобильного телефона, его неизменного спутника. Но поиски ничего не дали, кроме связки

ключей, и Тони внезапно оказался в страшной пустоте, безнадежно лишившись связи с внешним

миром. Электронный передатчик срочных сообщений о вещах недолговечных не пожелал

спасать своего хозяина и куда-то исчез.

Тони пришло в голову, что телефон, возможно, остался в кармане пиджака, который обычно вешал на спинку стула на кухне. Но как только он вышел на лестничную площадку,

входная дверь квартиры автоматически закрылась, щелкнув замком. Один глаз Тони плохо

видел, и он прищурил другой, рассматривая расплывавшиеся цифры на кнопочной панели пытаясь вспомнить код, который откроет дверь, однако все цифры смешались в его голове, желая выстраиваться в правильном порядке. Закрыв глаза, он старался сосредоточиться; его стучало, голова горела огнем, в груди росло отчаяние. Он потерял власть над собой разрыдался, что привело его в ярость, и он, изрыгая ругательства и оттого лишь сильней

поддаваясь панике, начал бить по клавишам наугад, надеясь на чудо. Внезапно нахлынувшая

волна черноты опрокинула его, и он упал на колени, ударившись головой о дверной косяк. Боль

при этом, казалось, рассвирепела, по лицу Тони заструилась кровь.

Кое-как поднявшись, Тони в полном замешательстве уставился на незнакомую кнопочную

панель, держа в руках связку незнакомых ключей. Он подумал, что где-то поблизости может

находиться его машина. Он прошел, шатаясь, по короткому коридору и спустился в гараж ступеням, покрытым ковровой дорожкой. Что теперь? Он стал нажимать одну за другой кнопки

на брелоках, прицепленных к ключам, и стоявший футах в тридцати от него серый седан

отозвался миганием фар. Но тут следующая волна черноты снова сбила Тони с ног. Он последних сил пополз на четвереньках к автомобилю, будто от этого зависела его жизнь.

Наконец он добрался до багажника и, держась за него, поднялся на ноги, чувствуя, как вращается вокруг него, но рухнул снова, — на сей раз его поглотила милосердная пустота.

Прекратилось все, что причиняло боль и назойливо требовало его внимания.

Если бы, когда Тони упал, поблизости оказался какой-нибудь свидетель, он мог бы подумать,

что из машины вывалился и распластался на полу мешок картошки, бесформенная туша,

лишенная скелета. Падая, Тони ударился головой сначала о багажник автомобиля, а затем, ужасным глухим стуком, о бетонный пол. Кровь текла из его левого уха и из ран на лбу и лице.

Минут десять он лежал в скудно освещенном подземном гараже, пока проходившая мимо

женщина, рывшаяся в сумочке в поисках ключей, не споткнулась о его ногу. Ее крик эхом

отразился от бетона, но не достиг ничьих ушей. Женщина трясущейся рукой набрала номер

службы спасения.

Диспетчер, сидевшая перед целым рядом экранов, приняла вызов в 8:41.

— Служба спасения. Где вы находитесь?

— Боже! Он весь в крови! Наверное, он умер… — Женщина была в истерике и, казалось, вот-

вот упадет сама.

Диспетчер, привыкшая к подобным эксцессам, произнесла ровным тоном:

— Мэм, успокойтесь. Вы должны сказать мне, где находитесь, чтобы я могла послать

помощь.

Внимательно слушая, что говорит женщина, она переключила микрофон на другой канал предупредила выездную бригаду спасателей, которая первой откликнулась на вызов, что может

потребоваться срочная медицинская помощь. Затем она быстро впечатала необходимые данные

в журнал вызовов, одновременно принимая звонки от бригад спасателей и медиков.

— Мэм, опишите, пожалуйста, то, что вы видите, — быстро проговорила диспетчер и, снова

отключив микрофон, переключилась на связь с бригадой скорой помощи: — Говорит десятый

участок. Бригада М-333, примите вызов по адресу: Юго-Западная Макадам-авеню, дом ноль-четыре-ноль за перекрестком с Ричардсон-Корт, не доезжая Уэстон-Манор, нижний этаж

подземной автостоянки со стороны реки. Доставите тяжелого больного в третье приемное

отделение университетской больницы.

— Говорит М-333, вызов принял, — прозвучал ответ в наушниках.

— Мэм, — вновь обратилась диспетчер к женщине, — сделайте глубокий вдох и говорите

спокойнее и медленнее. Итак, вы нашли мужчину, который, по-видимому, потерял сознание. в крови… Бригада уже выехала к вам и будет через несколько минут. Постойте где-нибудь сторонке и дождитесь их. Да-да, совершенно верно. Я буду поддерживать с вами связь, пока прибудут медики. Вы молодец, все сделали правильно. Они скоро приедут.

Сначала приехали спасатели. Обнаружив Тони, они быстро произвели предварительный

осмотр, прежде чем оказать первую помощь, в то время как один из членов бригады успокоил

взволнованную женщину и опросил ее. Спустя несколько минут появилась и машина

медицинской помощи.

— Привет, ребята! — обратился к спасателям санитар. — Что тут у вас? Чем помочь?

— У нас мужчина за сорок. Вон та женщина обнаружила его на полу рядом с автомобилем.

Его вырвало, от него несет алкоголем. На голове глубокая рана, на лице порезы. В сознание приходит. Мы зафиксировали ему шею и надели кислородную маску.

— А как основные показатели?

— Давление двести шестьдесят на сто сорок, пульс пятьдесят шесть. Частота дыхания

двенадцать, неровное. Правый зрачок расширен, правое ухо кровоточит.

— Голова сильно повреждена?

— Да, похоже на то.

— Ладно, давайте положим его на носилки.

Они осторожно перекатили Тони на носилки. Команда спасателей раздела его, а санитар

сделал внутривенную инъекцию.

— В сознание не приходит, дыхание прерывистое, — сказал фельдшер службы спасения. Может быть, подключить его к приборам?

— Идея неплохая, только давайте отнесем его сперва в машину.

Тони положили на каталку и быстро погрузили в машину, а водитель связался университетской больницей.

Все основные показатели у Тони упали, он был в состоянии асистолии, сердце его

остановилось. Ему тут же впрыснули дозу эпинефрина, и сердце заработало снова.

— Университет, это М-333. Мы везем в ваше третье приемное отделение сорокалетнего

мужчину. Найден на крытой парковке в бессознательном состоянии, с ранами на голове. шкале Глазго у него пятерка[1,0] приняты меры по фиксации позвоночника. Непродолжительная

асистолия, но после одного миллиграмма эпинефрина сердце заработало. Давление последнем измерении — восемьдесят на шестьдесят, пульс семьдесят два. Сейчас делаем искусственное дыхание, собираемся провести интубацию. Езды до больницы примерно пять

минут. Есть вопросы?

— Вопросов нет. Введите ему пятьсот кубиков маниитола.

— Принято.

— Диспетчер, бригада М-333 с двумя работниками службы спасения везет пострадавшего больницу.

Взвыла сирена, и машина покинула гараж. Ей потребовалось даже меньше пяти минут, чтобы

взобраться по серпантину на холм, где располагался Орегонский университет медицины естественных наук, — университетская больница нависает над городом наподобие горгульи.

Каталку с Тони доставили в реанимационное отделение, где на него накинулась целая толпа

врачей, медсестер, лаборантов и ординаторов, исполнявших вокруг его тела замысловатый

танец. Но в этом кажущемся хаосе каждый знал свою роль и ждал своей очереди, чтобы

исполнить ее. Дежурный врач быстро задал несколько вопросов бригаде медиков, доставившей

Тони, а затем они отправились отдыхать и приходить в себя после выплеска адреналина,

который обычно сопровождает подобные выезды.

Компьютерная томография головного мозга, как и последующая компьютерная ангиография,

выявили субарахноидальное кровоизлияние и опухоль в лобной доле головного мозга. Спустя

несколько часов Тони был помещен в палату номер 17 блока интенсивной нейротерапии 7С.

Подключенный трубками к разнообразному оборудованию, которое поддерживало в дыхание и жизнь, он и не подозревал, что привлек к своей персоне столько внимания.

* * *

У Тони было ощущение, будто он всплывает куда-то вверх, словно его мягко, но неуклонно

притягивает к себе некое гравитационное поле. Оно было скорее похоже на материнскую

любовь, нежели на материальное тело, и Тони не противился его воле. В голове у него крутилось

смутное воспоминание о какой-то борьбе, вконец измотавшей его, но теперь все неприятное

осталось позади.

У него возникло предположение, что он умирает. Эта мысль сразу прочно укоренилась нем. Он внутренне собрался, будто надеясь, что ему хватит сил сопротивляться тому, что

его поглотить… А чему?.. Пустоте? Может быть, он сливается с безличной Душой Мира?

Нет. Тони давно уже пришел к заключению, что смерть — просто прекращение жизни качестве сознательного существа, неизбежное обращение в прах: все произошло из праха возвратится в прах.

Такая философия оправдывала его эгоизм. В самом деле, разве он не вправе позаботиться себе и распорядиться по своему усмотрению не только собственной жизнью, но и чужой? существует ничего единственно верного, абсолютной истины, есть только узаконенные

обществом нормы и подчинение им, основанное на чувстве вины. То, как Тони понимал смерть,

подталкивало его к выводу, что в конечном итоге ничто не имеет значения. Жизнь — не более

чем мощный эволюционный всплеск бессмысленности, кратковременное выживание самых

хитрых и ловких. Через тысячу лет — если от человеческой расы к тому времени что-нибудь

останется — никто не вспомнит, что Тони был на свете, и уж тем более не станет

любопытствовать, как он прожил свою жизнь.

Однако по мере того, как он всплывал в невидимом потоке, эти воззрения нравились Тони

все меньше. Что-то в нем сопротивлялось, отказывалось верить, будто после того, как опустится

занавес, все вообще потеряет значение, будто жизнь — только хаос эгоистических интересов,

где каждый, расталкивая других локтями, рвется к выгодному положению и власти, и будто

манипулирование ближними в собственных интересах — единственно верное поведение в этих

условиях. Но какова же альтернатива?

Надежда на ее существование умерла в Тони ненастным ноябрьским утром, когда он почти

минуту стоял неподвижно под косым дождем, держа в руках лопату с прилипшим к ней комом

грязи и глядя на маленький нарядный ящик, в котором лежал его дорогой Габриэль. Едва лет от роду, малыш храбро сражался, стремясь к красоте и добру, но был вырван из нежных

объятий людей, любивших его больше всего на свете.

Наконец земля окончательно ушла у Тони из-под ног и провалилась в бездну. Туда полетели осколки его сердца и последние надежды. Но слез он не проливал. Гнев против Бога,

мироустройства и против гибели собственной души не спас и не сохранил его сына. Мольбы,

обещания, молитвы — все отскакивало от небес и возвращалось неуслышанным, словно насмешку над бессилием человека. После того, как умолк голос Габриэля, все потеряло смысл.

Пока Тони предавался воспоминаниям, его движение кверху замедлилось, и он повис непроглядной темноте, мучась вопросом: если бы Гейб выжил, смог бы драгоценный малыш

спасти его от падения? Еще три лица промелькнули перед ним, три человека, которых он предал

так гнусно и непростительно: Лори, в которую влюбился еще подростком и на которой дважды

женился; дочь Анджела, которой он ненавистен едва ли не так же, как себе самому; и Джейк…

Ох, Джейк! Прости меня, малыш.

Но разве дело в этом? Стремление выдать желаемое за действительное — вот в настоящее зло. Задавая себе все эти вопросы: а что если?.. а что было бы, или могло бы или должно было бы быть, если бы?.. — он лишь недолго тешил себя, попусту __________тратя силы упуская возможности. Сама мысль о том, будто что-то имеет значение, — это ложь,

заблуждение, самообман на пути к эшафоту. Когда Тони поглотит бездна, от него останутся

лишь иллюзии в сознании живущих, зыбкие недолговечные воспоминания — плохие хорошие, — осколки ложных представлений, будто в его жизни был какой-то смысл. Но если

ничто не имеет смысла, то нелепо и утверждение, будто стремление выдать желаемое действительное есть зло.

А надежда — сказка, она не может быть злой.

Нет, смерть — просто смерть, тут и говорить не о чем. Хотя, если рассуждать логически,

размышлял Тони, и это нелепо. Это значило бы, что сама смерть имеет смысл. Чушь. Он отмел

эти мысли как жалкие и неуместные попытки убедить себя, будто его жизнь не была пустой бесполезной.

Он снова стал подниматься и заметил вдали маленькую светлую точку. По мере того, точка приближалась — или он приближался к ней, трудно было сказать, — она росла становилась ярче. Тони решил, что именно в ней он умрет. Он где-то читал, что умирающие

видят свет, но полагал это результатом последних вспышек деятельности нервной системы,

когда мозг с жадностью хватается за любой остаток мысли или воспоминания, в последней

отчаянной и бессмысленной попытке удержать в загрубевшей руке нечто столь же неуловимое,

как ртуть.

Тони перестал сопротивляться. Его подхватила какая-то невидимая волна и понесла

навстречу светящейся точке. Свет становился все ярче и ярче. Тони пришлось повернуть голову

и прищуриться, чтобы защитить глаза от ослепительного теплого сияния. Только теперь почувствовал, как замерз, находясь в этом подвешенном состоянии. И хотя он отвернулся сияния, его тянуло к нему, будто что-то внутри него отзывалось на властный призыв.

Внезапно Тони ощутил под ногами какую-то каменистую почву, а руками нащупал по бокам

от себя две стены. До него донесся запах земли и листьев. Может быть, его хоронят и он смотрит

вверх со дна могилы? При этой мысли у него от страха перехватило дыхание. Что если он умер

не окончательно, а люди собрались, чтобы воздать ему последние почести, ничего подозревая?

Но тревога быстро прошла. Все кончено, он уходит. Тони неохотно подчинился судьбе сложил руки на груди. Свет стал настолько ярким, что пришлось совсем отвернуться от него.

Этот неожиданный натиск напугал Тони, у него закружилась голова. Он стал погружаться всепоглощающее пламя; его ослепил…

В некотором царстве

Ты еще дорастешь до такого дня,

когда вновь начнешь читать сказки.

К. С. Льюис

Солнечный свет?

Да, это солнечный свет! Но откуда ему тут взяться? От избытка ощущений прояснившиеся

было мысли опять смешались. Тони снова закрыл глаза, впитывая тепло отдаленного сияния,

которое согревало его и окутывало золотистым покрывалом. На мгновение он забыл обо всем.

Затем сознание невозможности происходящего, будто внезапный рассвет, заставило очнуться.

Где он? Как он сюда попал?

Тони осторожно открыл глаза и прищурился, чтобы привыкнуть к свету. На нем были

знакомые старые джинсы и туристские ботинки, которые он надевал, когда бродил по камням

вдоль залива Депо в часы отлива. Он всегда чувствовал себя в этой одежде гораздо уютнее, костюмах, предписанных повседневным деловым ритуалом. «Эти ботинки хранятся в шкафу моем доме на берегу», — была его первая мысль. На них виднелись знакомые царапины,

оставленные древней лавой с тихоокеанского побережья.

Тони огляделся, и недоумение его возросло. Совершенно невозможно было понять, где находится и какое сейчас время суток. Позади него зияло небольшое черное отверстие — видимому, именно оттуда его так бесцеремонно вышвырнули. Туннель казался таким узким, Тони удивился, как он смог протиснуться сквозь него. Внутри была полная темнота: в футе входа уже ничего не было видно. Обернувшись и заслонив рукой глаза от солнечного сияния, окинул взглядом открывшийся перед ним пейзаж. В голове роились вопросы.

Каким бы способом его ни доставили сюда через темный туннель, сейчас он находился узком горном лугу, поросшем дикими цветами: оранжевыми одуванчиками, пурпурными

анемонами, нежно-белой пятнистой геранью. Тут и там виднелись желтые пятна арники,

похожей на маргаритки. Невольно хотелось сделать глубокий вдох, и когда Тони последовал

этому импульсу, то почувствовал на языке пряный вкус, слегка подсоленный долетавшим издали

ветерком. Казалось, что там, за пределами видимости, раскинулся океан. Воздух, как полагается в таком месте, был свежим и бодрящим. За лугом открывалась живописная панорама

— прямо как на открытке: обширная долина, окруженная каменной цепью, напоминающей

канадские Скалистые горы. Выстроившись зигзагом вдоль береговой линии, горы отбрасывали

тени на долину, по которой струились невидимые отсюда ключи. В тридцати футах от Тони луг

внезапно обрывался, за ним угрожающе зияла пропасть глубиной не менее тысячи футов. это поражало воображение и воспринималось так живо, будто с обоняния, осязания, зрения,

слуха упали неведомые оковы. Он дышал полной грудью.

Луг был не более сотни футов длиной. С одной стороны его ограничивал обрыв, а с другой крутой горный склон. Слева цветочный ковер упирался в скалистую стену, а в противоположном

направлении тянулась едва различимая тропинка, уходившая к полоске леса с густой и пушистой

зеленой листвой.

Легкий ветерок овевал Тони щеки и шевелил волосы; он уловил в воздухе струю какого-аромата, словно мимо него прошла надушенная женщина.

Тони боялся шевельнуться, как если бы в неподвижности было легче унять бурю,

бушевавшую у него в голове. Мысли низвергались беспорядочным каскадом. Снится ему это он сошел с ума? Умер или не умер? Похоже, нет — разве что… разве что его представление смерти было абсолютно неверным. Но эта мысль приводила его в такое замешательство, что не мог отнестись к ней всерьез. Тони коснулся рукой лица, будто надеясь таким образом

разрешить загадку.

Он попытался вспомнить, что с ним случилось. Мигрень, встречи с какими-то людьми, затем __________— внезапная тревога. Он кое-как выбрался из квартиры, сжав голову руками, чтобы разорвало, и, пошатываясь, направился в гараж в поисках своей машины. Последнее, что помнил, — вспыхнули фары автомобиля. И вот теперь он здесь. Но где это — здесь?

Если он не умер, то, может быть, он в больнице, накачанный препаратами, с помощью

которых врачи пытаются утихомирить электрические разряды, разбушевавшиеся у него в голове?

Может, его осаждают скопившиеся в нервной системе нелепые галлюцинации, которые,

передаваясь от нейрона к нейрону, захватили весь организм, и теперь он творит из них в своем

воображении фантастический мир? А что если он сидит сейчас в смирительной рубашке палате, обитой войлоком, и пускает слюни? Уж лучше смерть. Но с другой стороны, если

благодаря коме или сумасшествию попадаешь в подобное место, это не так уж плохо.

Лицо Тони опять овеял прохладный ветерок, и он глубоко вздохнул, испытывая прилив…

чего? Трудно сказать. Эйфории? Нет. В этом чувстве было нечто более основательное. Тони знал, как его назвать. Оно было похоже на смутное воспоминание о первом поцелуе, бесплотное, но неотвязное.

Что теперь делать? Не стоять же вечно на одном месте, ожидая, что произойдет. Тони

никогда не любил ждать — чего бы то ни было. Можно было выбрать один из двух путей точнее, даже трех, если считать возможность шагнуть с обрыва в пропасть. Но Тони,

усмехнувшись, отбросил этот вариант. Что это даст? Только возможность мгновенно убедиться,

что он не умер и чудесный пейзаж ему не приснился.

Обернувшись к выходу из туннеля, он с удивлением и испугом увидел, что тот исчез, будто

его и не было: перед Тони высилась сплошная гранитная стена. Стало быть, и этот вариант

отпадает. Оставалось только идти по тропинке.

На краю леса Тони задержался, давая глазам привыкнуть к более скудному освещению, оглянулся. Ему не хотелось покидать уютное тепло ради холодной неизвестности. Футах тридцати перед ним тропа уходила в подлесок. В лесу было хоть и прохладно, но тоже приятно.

Солнечные лучи, просачиваясь сквозь древесный полог, рассыпались осколками, которые

выхватывали из сумрака пылинки и летающих насекомых. Пышный густой подлесок окаймлял

каменистую, хорошо утрамбованную дорожку, словно специально устроенную для Тони.

Этот мир был полон ароматов жизни и распада. Старые деревья источали сырой,

сладковатый запах плесени. Тони сделал глубокий вдох, стараясь удержать его. Он испытывал

будто легкое опьянение, как от любимого виски «Балвени Портвуд». Однако здешний запах богаче, чище и оставлял более стойкое послевкусие. Усмехнувшись самому себе, Тони углубился

в лес.

Не прошел он и сотни ярдов, как перед ним возникла развилка. Одна тропинка служила

продолжением той, по которой он пришел, другая поворачивала направо, третья налево. остановился в раздумье.