Властитель как переживший других

Параноическим типом властителя можно назвать такого, который любымисредствами стремится избавить себя от опасности. Вместо того чтобы броситьвызов и выступить против псе, вместо того чтобы в борьбе с ней прийти ккакому-то результату, пусть он даже окажется и неблагоприятным, он стараетсяпреградить ей путь хитростью и осторожностью. Он создает вокруг себясвободное, хорошо обозримое пространство, чтобы заметить любой знак ееприближения и принять нужные меры. Так, он будет озираться по сторонам,поскольку сознание, что ему грозит множество врагов, которые могут выступитьпротив пего все одновременно, заставляет бояться окружения. Опасность грозитотовсюду, не только спереди. Она даже больше за его спиной, где он не можетувидеть се достаточно быстро. Поэтому он оглядывается, прислушивается даже ксамому тихому шороху, ибо зa ним может крыться враждебный умысел. Воплощение всех опасностей это, конечно, смерть. Важно знать точно,откуда ее можно ждать. Первый и решающий признак властителя это его правораспоряжаться жизнью и смертью- К нему никто не вправе приблизиться; ктоявится к нему с известием, кто должен к нему подойти, того необходимообыскать, ведь он может быть вооружен. Смерть старательно отдаляется отнего: он сам может и должен ею распоряжаться. Вынесенный им смертныйприговор всегда исполняется. Это знак его власти; она абсолютна лишь до технор, пока остается неоспоримым его право приговаривать к смерти. Ибо по-настоящему подвластен ему лишь тот, кого он может послать насмерть. Именно к этому сводится при необходимости последнее испытаниепокорности. Солдаты воспитываются в двоякого рода готовности: их посылаютубивать его врагов и они сами готовы принять за него смерть. Но не толькосолдаты, все другие его подданные также знают, что в любой момент от негозависит их жизнь или смерть. Страх, который он внушает, одно из его свойств;этот страх его право, и за это право его больше всего почитают. Поклонениеему принимает самые крайние формы. Так сам Господь Бог держит' в своих рукахсмертный приговор всем живущим и тем, кто еще будет жить. От его прихотизависит, когда он будет приведен в исполнение. Протестовать никому неприходит в голову "это бесполезно. Однако земным властителям не так просто, как Господу. Они не вечны; ихподданные знают, что их дни тоже сочтены. И конец этих дней можно дажеускорить. Как всегда, это делается с помощью насилия. Кто пересталповиноваться, тот решается на борьбу. Ни один властитель не может быть раз инавсегда уверен в покорности своих людей. Покуда они позволяют ему себяубивать, он может спать спокойно. Но едва кому-то удастся избежатьприговора, властитель оказывается в опасности. Чувство этой опасности никогда не покидает обладателя власти. Позднее,когда речь зайдет о природе приказа, будет показано, что его страхи должныстановиться тем сильней, чем больше его приказов выполнено. Он можетуспокоить их, лишь преподав урок. Ему нужна будет казнь ради самой казни,даже если жертва не так уж виновата. Время от времени ему придется повторятьказни, тем чаще, чем быстрее растут его сомнения. Самые надежные, можносказать, самые желанные его подданные это те, кто посланы им на смерть. Ибо каждая казнь, за которую он ответствен, прибавляет ему немногосилы. Это сила пережившего других, которой он таким образом набирается. Егожертвы вовсе не собирались на самом деле выступить против него, но они моглибы это сделать. Его страх превращает их может быть, только задним числом воврагов, которые против него боролись. Он их осудил, они побеждены, он ихпережил. Право выносить смертные приговоры в его руках становится оружиемнаподобие любого другого, только гораздо действенней. Варварские и восточныевластители нередко очень любили собирать свои жертвы где-нибудь возле себя,так, чтобы они всегда были перед глазами. Но и там, где обычаи этого непозволяли, властители все-таки подумывали, как бы такое сделать. Зловещуюзабаву в подобном духе устроил, как рассказывают, римский императорДомициан*. Пир, который он придумал и подобного которому наверняка никогдабольше не было, дает самое наглядное представление о глубинной сутипараноического властителя. Вот что сообщает об этом Кассий Дио*: "В другой раз Домициан поступил с благороднейшими сенаторами ивсадниками следующим образом. Он оборудовал зал, в котором потолки, стены иполы были совершенно черными, и приготовил непокрытые ложа такого же цвета,которые находились на голом полу. Гостей к себе он пригласил ночью и безсопровождающих. Возле каждого он велел сначала поставить пластинку в форменадгробия с именем гостя, тут же был и маленький светильник, какие висят всклепах. Затем в зал вошли хорошо сложенные нагие мальчики, тожераскрашенные черным, словно призраки. Они совершили вокруг гостей зловещийтанец, после чего расположились у их ног. Затем гостям были предложеныугощения, какие обычно приносят в жертву духам умерших, сплошь черные наблюдах того же цвета. Гости же дрожали от страха, ожидая, что в следующиймиг им перережут горло. Все, кроме Домициана, онемели. Царила мертваятишина, как будто они уже находились в царстве мертвых. Император жепринялся громко рассуждать о смерти и об убийствах. Наконец он их отпустил.Но сперва он удалил их рабов, которые их ждали в передней. Он поручил гостейдругим рабам, им незнакомым, и велел препроводить их в повозки или носилки.Таким образом он внушил им еще больше страха. Едва гости оказались у себядома и перевели дух, как к каждому стали являться посыльные императора.Теперь каждый из них был уверен, что тут-то и настал его последний час.Между тем один из них принес пластинку из серебра. Другие пришли с разнымипредметами, среди них блюда из драгоценного материала, которые подавались вовремя еды. Наконец у каждого из гостей появился мальчик, прислуживавший емукак его особый дух, но теперь вымытый и украшенный. После ночи, проведеннойи смертельном страхе, теперь они получали подарки" '. Таков был "Пир покойников" у Домициана, как это назвал народ. Непрерывный страх, в каком он держал своих гостей, заставил ихзамолкнуть. Говорил только он, и он говорил про смерть и умерщвление.Казалось, будто они мертвы, а он один еще жив. На это угощение он собралвсех своих жертв, ибо именно жертвами они должны были себя чувствовать.Наряженный, как хозяин, но на самом деле словно переживший их, он обращалсяк своим жертвам, наряженным гостями. Ситуация подчеркивалась не толькоколичеством тех, кого он пережил, в ней была особая утонченность. Хотя онибыли как будто мертвы, он мог в любой момент умертвить их на самом деле. Всущности, так был начат процесс, позволявший ему пережить других. Отпускаяэтих людей, он их милует. Еще раз он заставляет их дрожать, поручая чужимрабам. Они добираются до дому -он вновь посылает к ним вестников смерти. Ониприносят им подарки, в том числе самый большой--жизнь. Он может, таксказать, послать их из жизни в смерть, а затем опять возвращать из смерти вжизнь. Этой игрой забавляется он не раз. Она дает ему высшее чувство власти- выше уже не придумаешь. Dio. Romische Geschichte. Epitome von Buch LXVII, Cap. 9.

ЭЛЕМЕНТЫ ВЛАСТИ

Насилие и власть

С насилием связано представление о чем-то близком и теперешнем. В нембольше принуждения, и оно более непосредственно, чем власть. Подчеркнутоговорят о физическом насилии. Самые низкие и самые животные проявлениявласти лучше назвать насилием. Насильно хватают добычу и насильно отправляютсе в рот. Если для насилия есть достаточно времени, оно становится властью.Но в миг, когда ситуация потом все-таки обостряется, когда надо принятьрешение и пути назад уже нет, она вновь оказывается чистым насилием. Властьпонятие более общее и более широкое, чем насилие; она гораздо содержательнейи не так динамична. Она более обстоятельна, даже по-своему терпелива. Самонемецкое слово "Macht" происходит от древнего готского корня "magan", чтозначит "мочь, иметь возможность", и никак не связано с корнем "machen""делать". Разницу между насилием и властью можно продемонстрировать на оченьпростом примере на отношении между кошкой и мышью. Мышь, схваченная однажды, подверглась со стороны кошки насилию. Тапоймала ее, держит и собирается умертвить. Но как только она начинает с неюиграть, возникает нечто новое. Она отпускает ее, позволяя чуть-чутьотбежать. Стоит же мыши повернуться к кошке хвостом и побежать, как она ужеоказывается вне сферы ее насилия. Но во власти кошки настичь мышь. Если онапозволит ей убежать совсем, та покинет и сферу се власти. Однако, покудакошка наверняка может достать мышь, та остается в ее власти. Пространство,которым распоряжается кошка, мгновения надежды, которые она даст мыши, нопод строжайшим надзором, не теряя интереса к ней и к се умерщвлению, все этовместе: пространство, надежда, надзор и заинтересованность в умерщвленииможно назвать сущностью власти или просто самой властью. Таким образом, власти в противоположность насилию присуща несколькобольшая широта, у нее больше и пространства, и времени. Можно сказать, чтотюрьма похожа на пасть: отношение между ними это отношение между властью и насилием. В пастиуже не остается подлинной надежды, для жертвы здесь нет уже ни времени, нипространства. И в том и в другом отношении тюрьма как бы расширенная пасть.Можно сделать несколько шагов туда-сюда, как мышь под надзором кота, то идело чувствуя на спине взгляд надзирателя. Есть еще время и есть надежда заэто время бежать или получить свободу, при этом всегда чувствуешьзаинтересованность тех, в чьей власти ты находишься, в твоей гибели, дажеесли эта гибель как будто отсрочена. Но разницу между властью и насилием можно проследить и в совсем другойобласти, в многообразных оттенках религиозной преданности. Каждый верующий вБога постоянно чувствует себя в божьей власти и должен с ней по-своемусчитаться. 11о некоторым этого недостаточно. Они ждут открытоговмешательства, непосредственного акта божественного насилия, чтобыудостовериться в нем и ощутить его на себе. Они все время ждут приказа. Богдля них имеет ярко выраженные черты повелителя. Его активная воля, ихактивное подчинение в каждом отдельном случае, в каждом проявлениисоставляют для них суть веры. Религии такого рода склонны подчеркивать рольбожественного предопределения, так что приверженцы их получают возможностьвоспринимать все, что с ними происходит, как непосредственное выражениебожественной воли. Они всякий раз могут подчиняться ей, и так вплоть досамого конца. Как будто они уже живут во рту Господа, который в следующиймиг их разжует. Однако в этом ужасном состоянии они должны бесстрашно житьдальше и действовать праведно. Наиболее полно выражена эта тенденция в исламе и кальвинизме. Ихприверженцы жаждут божественного насилия. Одной божьей власти имнедостаточно, в ней есть что-то слишком общее, далекое, и она слишком многопредоставляет им самим. Постоянное ожидание приказа решающим образом влияетна людей, раз и навсегда вручивших себя повелителю, и определяет ихотношения с другими. Оно создает тип верующего-солдата, для которогонаиболее точным выражением жизни является битва, который не страшится ее,потому что все время чувствует себя ее участником. Об этом типе болееподробно будет сказано в связи с исследованием темы приказа.

Власть и скорость

Скорость, о которой может идти речь в связи с проблемой власти, этоскорость, позволяющая настичь и схватить. И в том и в другом случаеобразцами для человека служили животные. Умению настигать он учился у быстробегающих хищников, особенно у волка. Умению схватить, внезапно прыгнуть егомогли научить кошки; достойными зависти и восхищения в этом искусстве былилев, леопард и тигр. Хищные птицы соединяли оба умения: и настигать, ихватать. Когда хищная птица парит одиноко и не скрываясь, а потом издалекаустремляется на добычу, мы наблюдаем этот процесс во всей яркости. Онподсказал человеку такое оружие, как стрела, давшая ему в руки на долгоевремя самую большую скорость: своей стрелой человек как бы устремляется кдобыче. Вот почему эти животные с давних времен служат и символами власти. Ониолицетворяют собой богов, предков властителей. Волк был предком Чингисхана.Сокол-Гор божество египетского фараона. В африканских империях лев и леопардсвященные животные царских родов. Из пламени, на котором сжигалось телоримского императора, вылетал в небо орел как воплощение его души. Но быстрей всех во все времена была молния. Суеверный страх передмолнией, от которой нет никакой защиты, распространен повсюду. Монголы,рассказывает францисканский монах Рубрук *, посланный к ним ЛюдовикомСвятым, больше всего на свете боятся грома и молнии. В грозу они удаляют изсвоих юрт всех чужаков, сами закутываются в черный войлок и прячутся так,покуда она не пройдет. Персидский историк Рашид, находившийся у них наслужбе, сообщает, что монголы остерегаются есть мясо животного, пораженногомолнией, более того, они боятся к нему приблизиться. Множество разнообразныхзапретов у монголов служит тому, чтобы умилостивить молнию. Рекомендуетсяизбегать всего, что могло бы ее вызвать. Зачастую молния главное оружиесамого могущественного бога. Ее внезапная вспышка среди темноты действует как откровение. Молниянастигает и озаряет. По ее особенностям люди пытаются судить о воле богов.Какой она имеет вид и в каком месте неба возникает? Откуда она берется? Куданаправлена? У этрусков разгадкой этого занимался особый разряд жрецов,которые потом у римлян стали называться "фульгураторы". "Власть повелителя,--говорится в одном древнем китайском тексте,подобна молнии, хотя и уступает ей в мощи" *. Удивительно, как часто молнияпоражала властителей. Рассказы об этом не всегда бывают достоверны. Однакопоказательно уже само желание увидеть здесь связь. Известий такого родамного у римлян и у монголов. Для обоих народов характерна вера в верховногонебесного бога, у обоих сильно развито представление о власти. Молниярассматривается здесь как сверхъестественное повеление. Она поражает того,кого должна поразить. Если она поражает властителя, значит, она посланавластителем еще более могущественным. Она служит самой быстрой, самойвнезапной, но при этом и самой наглядной карой. В подражание ей человек создал и свое особое оружие огнестрельное.Вспышка и гром выстрела из ружья и особенно из пушки вызывали страх ународов, которым это оружие было неведомо: оно воспринималось ими какмолния. И прежде люди всячески старались сделать себя быстрейшими из животных.Приручение лошади и образование конницы и ее наиболее совершенной формепривели к великому историческому прорыву с Востока. В каждом сообщениисовременников о монголах подчеркивалось, насколько они были быстры. Ихпоявление всегда было неожиданным, они возникали так же внезапно, какисчезали, и вновь вырастали будто из-под земли. Даже поспешное бегство онимогли обернуть атакой: стоило подумать, что они бежали, как ты ужеоказывался ими окружен. С тех пор физическая скорость как свойство власти всячески возрастало.Излишне останавливаться на ее проявлениях в наш технический век. Что касается хватания, то с ним связан особый вид быстротыразоблачение. Перед тобой безобидное или покорное существо, но сдерни с негомаску под ней окажется враг. Чтобы оказаться действенным, разоблачениедолжно быть внезапным. Такого рода скорость можно назвать драматической.Настигать приходится лишь в небольшом, ограниченном пространстве, здесь этотпроцесс сконцентрирован. Засада как средство маскировки известна сдревности, ее противоположность разоблачение. От маски к маске можнодобиться решающих перемен в отношениях власти. Притворству врагапротивопоставляется собственное притворство. Властитель приглашает военных игражданскую знать к себе на пир. Вдруг, когда они меньше всего ожидаютвраждебных действий, их всех убивают. Смена одного положения другим точносоответствует прыжку из засады. Быстрота процесса доведена до крайности; отнес одной зависит успех замысла. Властитель, хорошо знающий свое собственноепостоянное притворство, всегда может подозревать его и в других. Всякаябыстрота, чтобы их опередить, кажется ему дозволенной и необходимой. Егомало трогает, если он набросится на невиновного: в общей сущности масокможно и ошибиться. Но его глубоко заденет, если из-за промедления врагускользнет.

Вопрос и ответ

Всякий вопрос есть вторжение. Используемый как средство власти, онпроникает словно нож в тело спрашиваемого. Известно, что там можно найти; нохочется непосредственно прикоснуться к найденному. С уверенностью хирургакто-то добирается до твоих внутренних органов. Он поддерживает в своейжертве жизнь, чтобы побольше о ней узнать. Это хирург особого рода, онработает, сознательно вызывая местную боль. Он раздражает определенные частижертвы, чтобы достоверно узнать о других. Вопросы рассчитаны на ответы: если ответа не следует, они подобныстрелам, пущенным в воздух. Самый невинный вопрос изолированный, не влекущийза собой других. Спрашиваешь незнакомого про какой-нибудь дом. Тот тебе егопоказывает. Ты удовлетворяешься этим ответом и идешь дальше своей дорогой.На какой-то миг ты задержал незнакомца. Ты заставил его что-то вспомнить.Чем ясней и убедительней его ответ, тем быстрее он освобождает человека. Ондал, что от него ожидали, и больше тебе с ним видеться незачем. Но задавший вопрос может этим не удовлетвориться и начнет спрашиватьдальше. Если вопросов становится слишком много, они скоро вызываютнеудовольствие спрашиваемого. У него не просто отнимают время, с каждымответом он еще немного раскрывает себя. Это может быть какой-нибудь пустяк,лежащий на поверхности, но незнакомец вытянул его из тебя насильно. И онсвязан с чем-то другим, более сокровенным и гораздо более для тебя важным.Неудовольствие, которое ты ощущаешь, скоро перерастает в недоверие. Ибо с каждым вопросом у спрашивающего возрастает ощущение власти; этопоощряет его расспрашивать все дальше и дальше. Отвечающий подчиняется тембольше, чем чаще он поддается вопросам. Свобода личности здесь взначительной мере связана с возможностью защищаться от вопросов. Самаясильная тирания та, что даст право задавать самые сильные вопросы. Умен такой ответ, который кладет конец вопросам. Тот, кто может себеэто позволить, задаст встречный вопрос; среди равных это испытанное средствозащиты. Кому положение не позволяет задавать встречных вопросов, тот долженлибо дать исчерпывающий ответ, выложив таким образом все, чего от него хочетдругой, либо как-то хитро уклониться от дальнейшего проникновения. Он можетпольстить, признать физическое превосходство спрашивающего, так что у тогоне будет нужды самому его демонстрировать. Он может перевести разговор надругое, о чем спрашивать интереснее или выгоднее. Если он знает толк впритворстве, он может выдать себя не за того. Тогда вопрос, так сказать,переадресуется другому, он же сам объявляет себя некомпетентным, чтобыотвечать. Если конечная цель вопросов расчленение, то первый вопрос подобенприкосновению. Прикасаются затем ко многим и разным местам. Там, гдеоказывается меньше сопротивления, происходит внедрение. Извлеченноеоткладывают в сторону, чтобы пустить в дело потом; им не пользуются тотчасже. Надо сначала добраться до чего-то, определенного заранее. За вопросомвсегда кроется хорошо осознанная цель. Неопределенные вопросы, вопросыребенка или дурака, не имеют силы, от них легко отделаться. Опаснее всего, когда требуются ответы краткие, сжатые. Тогда трудно, ато и вовсе невозможно убедительно притвориться или ч нескольких словахвыдать себя за другого. Самый грубый способ защиты прикинуться глухим илиничего не понимающим. Но это помогает только, если разговор ведется наравных. Вопрос сильного к слабому может быть поставлен письменно илипереведен. Тогда ответ на него становится еще обязательней. Его можноподтвердить документально, и противник может на пего сослаться. Человек, беззащитный внешне, может прикрыться доспехами внутренними:такими внутренними доспехами против вопроса является тайна. Она подобнавторому, более защищенному телу, (крытому внутри первого; попыткаприблизиться к ней чревата неприятными сюрпризами. Тайна выделена средиостального как нечто более плотное и укрыта мраком, осветить который данолишь немногим. Всегда больше волнует исходящая от тайны угроза, чемсобственно ее содержание. Самое важное, можно сказать, самое плотное в тайнеэто недоступность вопросу. От молчания вопрос отскакивает, как меч от щита. Полное молчаниекрайняя форма защиты, причем в ней столько же преимуществ, сколько инедостатков. Упорно молчащий человек ничего не выдаст, зато он производитвпечатление более опасного, чем есть па самом деле. Начинают думать, что онзнает не только к), о чем в действительности умалчивает. Раз он молчит, емуесть о чем умалчивать; тем важней не отпускать его. Упор-нос молчание ведетк мучительному допросу, к пытке. Однако ответ всегда, в том числе и в обычных обстоятельствах, связываетчеловека. От пего уже не так просто отказаться. Oil закрепляет человека наопределенной позиции и вынуждает на ней оставаться, тогда как спрашивающийможет целиться (повсюду; он, так сказать, ходит вокруг другого и выискивает,откуда его удобнее поразить. Он может зайти с одной стороны, с другой,заслать врасплох, привести в замешательство. Перемена позиции дает емусвоего рода свободу, которой другой лишен. Он атакует человека вопросом, иесли удается его задеть, то есть вынудить, к ответу, гот уже связан и емуникуда не уйти. "Кто ты?" "Я такой-то". Теперь человек уже не может бытьникем другим, иначе его ложь поставит его в затруднительное положение. Онуже лишился возможности ускользнуть, выдан себя за другого. Этот процесс,если он продолжается некоторое время, можно рассматривать как своего родасвязывание. Первый вопрос выясняет личность, второй касается места. Поскольку обапредполагают языковое выражение, интересно посмотреть, мыслима ли архаичнаяситуация, которая предшествовала бы словесному вопросу и емусоответствовала. Интерес к месту и к личности здесь бы еще не разделялся --одно без другого не имело бы смысла. Такая архаическая ситуация нашлась: это пробное прикосновение к добыче. Кто ты? Можно ли тебя есть?Животное, непрерывно занятое поиском пищи, ощупывает и обнюхивает все, чтонаходит. Оно сует свой нос во все: можно ли тебя есть? Каково ты на вкус?Ответом является запах, сопротивление, безжизненная неподвижность. Чужоетело обрело здесь для себя место, а обнюхивание и ощупывание означаетзнакомство с ним, в переводе на наши человеческие понятия: ему даютназвание. По-видимому, на ранней стадии воспитания детей все больше нарастают,перекрещиваясь, два процесса; их роль неодинакова, тем не менее они тесносвязаны. Если родители постоянно отдают приказы, категоричные и настойчивые,то и дети бесконечно спрашивают. Эти ранние детские вопросы подобны крику опище, только в другой, более высокой форме. Они безобидны, ибо отнюдь недают ребенку полного знания о родителях, чье превосходство остаетсянепоколебимым. С каких же вопросов начинает ребенок? Среди самых ранних вопросы оместе: "Где то-то и то-то?" Другие ранние вопросы: "Что это?" и "Кто это?"Можно видеть, какую роль уже играют место и идентификация. Это действительнопервое, что интересует ребенка. Лишь потом, в конце третьего года,начинаются вопросы "Почему?", а еще гораздо позднее: "Когда?", "Как долго?"вопросы о времени. Так продолжается до тех пор, пока у ребенка несформируется точное представление о времени. Начинаясь неуверенным прикосновением, вопрос, как уже было сказано,старается внедриться дальше. В нем есть нечто разделяющее, он действуетподобно ножу. Это чувствуется по сопротивлению, с каким младшие детивстречают двойные вопросы. "Что ты хочешь больше, яблоко или грушу?" Ребенокбудет молчать или скажет "грушу", потому что это было последнее слово. Нодействительное решение, разделение между яблоком и грушей, дается емутрудно; в сущности, он хотел бы того и другого. Подлинной остроты разделение достигает там, где возможны лишь двапростейших ответа, да или нет. Поскольку они часто противостоят друг другу,поскольку ничего промежуточного между ними не оставлено, решение того илидругого рода оказывается особенно обязывающим и важным. Пока не задашь человеку вопрос, зачастую не знаешь, что у него на уме.Вопрос вынуждает человека сделать выбор "за" или "против". Будучи вежливым иненавязчивым, он предоставляет человеку решать. В "Диалогах" Платона своего рода царем вопроса предстает Сократ. Он спрезрением относится ко всем обычным видам власти и тщательно избегаетвсего, что о ней бы напоминало. Его превосходство в мудрости, которой можетнабраться у него всякий желающий. Однако чаще всего он проявляет ее не всвязных речах он задает свои вопросы. Диалоги строятся так, что больше всеговопросов ставит он, причем эти вопросы самые важные. Так он овладеваетсвоими слушателями, вынуждает их ко всевозможным разделениям. Господства надними он достигает исключительно с помощью вопросов. Важное значение имеют формы культуры, ограничивающие выспрашивание. Обопределенных вещах нельзя спрашивать незнакомого. Если это все же делают, тоэто воспринимается как насилие, вторжение; спрашиваемый вправе чувствоватьсебя уязвленным. Сдержанность же должна свидетельствовать об уважении кнему. С незнакомым ведут себя так, будто он сильнейший; эта форма лестипобуждает и его вести себя так же. Лишь находясь на некоторой дистанции поотношению друг к другу, не угрожая друг другу вопросами, как будто все онисильны и сильны одинаково, люди чувствуют себя уверенно и настроенымиролюбиво. Чудовищный вопрос вопрос о будущем. Это, можно сказать, предел всехвопросов; в нем же больше всего и напряжения. Боги, к которым он обращен, необязаны отвечать. Такой вопрос к сильнейшему отчаянный вопрос. Боги ничем несвязаны, в них никак нельзя внедряться дальше. Их выражения двусмысленны,разделению они не поддаются. Все вопросы к ним остаются первыми вопросами,на которые дастся только один ответ. Часто ответ состоит просто из знаков.Жрецы разных народов свели их в большие системы. До нас дошли тысячи такихвавилонских знаков. Бросается в глаза, что каждый из этих знаков обособленот других. Они не вытекают один из другого, между ними нет никакойвнутренней связи. Это просто списки знаков, не более, и даже тот, кто знаетих все, может каждый раз лишь по каждому из них отдельно делать заключения очем-то отдельном в будущем. В противоположность этому допрос призван восстановить прошлое, причемво всей совокупности происходившего. Он направлен прочив слабейшего. Нопрежде чем рассмотреть, что такое допрос, имеет смысл сказать несколько словоб учреждении, существующем сейчас в большинстве стран, о всеобщемполицейском учете людей. Вырабатывается определенная группа вопросов,повсюду однотипных и в основном направленных на обеспечение порядка.Желательно знать, насколько кто-либо может быть опасен, и, если кто-тоокажется опасным, желательно иметь возможность тотчас его схватить. Первыйвопрос, который официально задается человеку, как его зовут, второй где онживет, адрес. Как мы уже знаем, это два древнейших вопроса, вопрос обидентификации и о месте. Следующий вопрос, о профессии, призван выяснить родего деятельности; наряду с возрастом это позволяет судить о влиянии ипрестиже человека: как к нему относиться? Семейное положение говорит о болееузком круге его связей; поэтому важно: есть ли муж, жена или дети.Происхождение или национальность могут дать представление о его образемыслей; сейчас, в эпоху фанатичного национализма, это более важныйпоказатель, чем религиозная принадлежность, теряющая свое значение. В общеми целом вдобавок к фотографии и подписи установлено уже довольно много. Ответы на такие вопросы принимаются. Поначалу их не подвергаютсомнению. Лишь в ходе допроса, который преследует определенную цель, вопросначинает звучать подозрительно. Тут складывается система вопросов, служащаядля контроля ответов; теперь каждый ответ сам по себе может оказатьсяневерным. Допрашиваемый находится в состоянии вражды с допрашивающим. Будучигораздо более слабым, он может ускользнуть, если сумеет уверить, что неявляется врагом. Допрос в ходе судебного следствия еще более усиливает позициюспрашивающего как всезнающего. Дороги, по которым шел человек, дома, где онбывал, события, которые он пережил, как ему казалось тогда, свободно, встороне от чьих-либо глаз, все вдруг оказывается можно проследить. По всемдорогам приходится пройти вновь, во все дома опять заглянуть, пока от былойневозвратимой свободы не останется самая малость. Судья должен как можнобольше знать, прежде чем будет вправе вынести приговор. Всеведение значитдля его власти особенно много. Чтобы его добиться, он имеет право задаватьлюбые вопросы: "Где ты был? Когда ты там был? Что ты там делал?" Если ответы должныдоказать алиби, место противопоставляется месту, личность личности. "Я был вэто время в другом месте. Я не тот, кто это сделал". "Однажды, рассказывается в одной вендской легенде, в полдень близ Дехсына траве лежала юная девушка и спала. Рядом с ней сидел се жених. Он думал,как бы ему избавиться от своей невесты. Тут подошла полуденная дева и сталазадавать ему вопросы. Сколько бы он ни отвечал, она спрашивала его вседальше и дальше. Когда колокол пробил час, сердце его остановилось.Полуденная дева заспрашивала его до смерти" *.

Тайна