Ограничения нашей свободы

Задумываясь над процессом самосовершенствования, необходимо осознать, что нас ограничивает на этом пути, какие возможны препятствия. Выше мы уже касались этого вопроса, когда обосновывали важность самоутверждения в современном обществе, упоминая, сколь негативно относится обыватель к тем, кто на него не похож, а тем более – в чем-то лучше. Такое отношение неизбежно затрудняет жизнь позитивного маргинала. В качестве «противоядия» было обозначено своего рода мастерство выживания в социуме – когда человек не отождествляется с окружающей его системой, но в то же время имеет в виду ее требования, там где это нужно и выгодно, умеет, сохраняя собственные уникальность и своеобразие, гармонично вписываться в социальную среду своего обитания. То есть предполагается, что позитивный маргинал должен использовать свои неординарные качества для управления собственной жизнью и, в немалой степени, судьбой.

Являясь внутренне свободным, он способен практиковать самоопределение в различных жизненных контекстах, организовывать ситуацию вокруг себя наиболее оптимальным образом, преодолевая таким образом многие внешние ограничения. Однако ограничения бывают не только внешними, но и внутренними. Причем, логика предшествующих рассуждений наводит на мысль, что роль внутренних существенно выше. Для обретения ясной картины ниже мы рассмотрим природу ограничений и соотношение между ними. До какой степени возможна внутренняя свобода, чем регламентируются ее рамки? Откуда они проистекают? С нашей точки зрения, вопросы подобного рода являются принципиальными.

Ведь достижение заявленных ранее целей самоопределения в собственной жизни; становления зрелой личности, способной самостоятельно ответствовать перед Господом за собственные деяния; самоидентификации (признания себя как соответствующего каком-то классу, образцу – позитивного маргинала, например) невозможно без свободы, не говоря уже об ответственности, идея которой совершенно девальвируется в ее отсутствие. Поэтому в данном контексте наша цель - определить, насколько же мы свободны и насколько ограничены, как далеко следует распространять наши притязания. Ранее мы использовали такое понятие, как радиус свободы, который задается дважды: внешней средой и внутренним миром человека. Поговорим об этих пределах, имея в виду их взаимосвязь.

Но для начала поясним, какой смысл вкладывается в понятие свободы. Отчасти данный момент уже проработан. Во всех наших предыдущих рассуждениях, начиная от обсуждения недостатков обывательской жизни и далее, неявно присутствует тема выбора. Ведь все понятия типа самоопределения, независимости и тому подобных в основе своей имеют выбор, осуществляемый человеком. Значит, основной вопрос в том, насколько этот выбор свободен, а сама свобода может рассматриваться как способность к его осуществлению. Иногда в таком случае используют понятие свободы воли, но нам представляется более правильным говорить именно о свободе выбора, потому что само понятие воли неоднозначно, зависит от исходных предпосылок, имеет богатую историю, разные мыслители по-разному трактуют ее природу.

Так, «Сократ сравнивал волю с направлением (в смысле действия) полета стрелы, понимая под этим неоспоримый факт, что стреле все равно суждено сорваться с тетивы, но воля позволяет ей это сделать лишь тогда, когда верно выбрана цель. Философы школы Платона определяли волю как «целеустремленность, соединенную с правильным рассуждением; благоразумное стремление; разумное естественное стремление». Зенон противопоставлял волю желанию. Греческие философы приписывали воле в основном сдерживающую роль. В их понимании воля выполняла скорее роль внутренней цензуры, чем являлась творческим агентом». Сегодня «в рамках физиологии и психиатрии воля рассматривается как психический процесс, заключающийся в способности к активной планомерной деятельности, направленной на удовлетворение потребностей человека» [33]. Возможны и другие, отличающиеся от приведенных, понимания и определения воли.

Говоря же о свободе выбора, мы имеем дело с более прозрачным, менее зависящим от исходных предпосылок предметом, отчего наше рассуждение становится более точным при сохранении общего вектора проблемы.

При кажущейся прозрачности, вопрос о свободе выбора исключительно сложен. Сразу оговоримся, что хотелось бы избежать поверхностного подхода к проблеме, ибо как раз он и характерен для обывателей – когда человек просто не задумывается и, как следствие, не видит проблему во всей ее глубине. Если у них и имеется какое-то мнение, то чаще всего оно представлено как квинтэссенция практического опыта, лишено сколько-нибудь серьезного, рационального обоснования. Чему нередко сопутствует достаточно высокомерное и агрессивное отношение к любому, кто силой своего разума способен поставить под сомнение их убеждение. Вот примеры. Олвин Плантинга: «Для меня это /свобода выбора – Д.П./ одно из естественных человеческих убеждений, наряду с естественными убеждениями в существовании других людей, в существовании внешнего мира и так далее». «Утверждение, будто мои поступки являются либо детерминированными, либо случайными совершенно нелепо /курсив мой – Д.П./» [7;125,127]. Ральф Макинерни: «Комично, когда кто-то вытягивает шею и вопит: «Я считаю, что свобода воли – это иллюзия!». Это одинокий голос в толпе людей, которые прекрасно знают что к чему. Не могу понять, почему мы должны обращать внимание на подобные выкрики, будто они имеют какое-то значение…» [7,133].

Как вы заметили, в приведенных цитатах практически не содержится аргументации. Только истеричная экспрессия по алгоритму «Я прав, я прав, я знаю, что я прав!!!», наводящая на мысли, что в качестве следующего этапа «обоснования» могут и в глаз заехать. Ну есть у г-на Платинги какое-то убеждение, ради Бога, но нам-то оно к чему? Любое убеждение блокирует разум, так что правильно от убеждений как раз освобождаться, заменяя их осознанными положениями. Другое дело, если бы нам предлагались взвешенные тезисы, основанные на фактах и подкрепленные здоровым рациональным рассуждением, помогающим нам сформировать свою позицию. Именно таким путем мы и постараемся следовать, подходя к вопросу непредвзято и отыскивая осмысленные аргументы. Да и читателю, вероятно, неинтересно выслушивать безапелляционные утверждения – ведь достойный стремится осознать и понять предмет самостоятельно, а не впитывать чужие догмы. Здесь остается лишь добавить, что Ральф Макинерни – профессор истории средневековья, а Олвин Плантинга – профессор философии Нотр-Дамского университета. Странно слышать от них ответы столь низкой философской культуры.